Текст книги "Стихи разных лет"

Геннадий Иванович Курташкин
Стихи разных лет

© Курташкин Г. И., 2017

© ООО «Написано пером», 2017

«А всё же хорошо, когда тепло…»

 
А всё же хорошо, когда тепло,
Когда прижало вдруг и отпустило,
Прижало с хрустом и добро, и зло,
Чтобы гордыня нас не возносила.
 
 
От всемогущества над матушкой-землёй,
От преимущества над тихою луной,
От всемогущества слепого кошелька,
От преимущества с прослойкой живота.
 
 
Чтоб помнили, что все мы – от земли,
Чтобы друг друга просто берегли,
Не от того ль сегодня с новой силой
Напомнило… и отпустило.
 

«Хотел я всё же стать поэтом…»

 
Хотел я всё же стать поэтом
В степной Илекской стороне,
Жить, вдохновляяся рассветом,
Писать при светленькой луне.
 
 
Давиться сыто осетрами,
Кричать на тихоньких косуль
И петь надрывно с казаками
Про горе баб, про счастье пуль.
 
 
Но не случилось это мне,
И было как-то всё иначе,
Ну что ж, и в этой стороне
Строптивей стали и богаче.
 
 
А в деревенских мелочах
И сплетнях безудержно новых
Совсем чуть было не зачах
Тот лучик, что горит в немногих.
 

Рязань. Константиново

 
Я Есенина знал —
                      как сказку,
Так загадочен был
                          и далёк,
Но увидел красоты рязанские
И священный Руси уголок…
 
 
Уголок – колыбель поэта,
Где вливаются в небо луга,
Где в небесном, туманном свете,
В русской грусти течёт Ока…
 
 
Я его ощутил всем сердцем,
Я увидел его глаза,
Увлекающие в бессмертье
Константиновскую Рязань.
 

Смерть матери

 
Ты приготовила посмертные узлы,
Обговорила про свои поминки,
Чтоб были вкусные, наваристые щи
И пироги со щедрою начинкой.
 
 
Чтоб пели певчие и было меньше слёз:
Что плакать, если всё уже прожито,
Конечно, жалко… было столько гроз…
И столько горя, и нужды испито…
 
 
И вот сейчас, когда вокруг светло
И в радости и дети, и внучата,
Выходит: моё время истекло,
Но вы крепитесь, милые ребята.
 
 
Не надрывайте горем вы сердца,
Детей взрастить – сейчас для вас дороже,
И не бросайте старого отца,
Дай Бог ему здоровья, он хороший…
 
 
Март заиграл ручьями наших слёз,
Ты дожила до радостной капели,
Про чистоту, страдания берёз
В последний путь тебе сегодня пели…
 
 
…И были вкусные, наваристые щи,
И пироги с желанною начинкой…
Но как не хватит всем нам доброты
И рук твоих с мозолистой щербинкой?
 

«Верим мы в бессмертье…»

 
Верим мы в бессмертье
Наших матерей,
Верь, друг, но до смерти
Лучше пожалей.
 
 
Знай, она ранима,
Хоть всегда добра,
Но найдёт ли силы
От родного зла?..
 
 
Милая, родная,
Ты прости меня,
Что болезнь лихая
Унесла тебя.
 

«Далеко и так призрачно счастье…»

 
Далеко и так призрачно счастье.
Чем желанней, тем дальше оно.
Лишь пустые и лживые страсти
Всё тесней душат сердце твоё.
 
 
Кто велик? Не теряющий веры
В то, что солнце ему суждено,
Или тот, кто с простейшею мерой
Обмеряет закатное дно?
 
 
Тот велик, кто смеётся и плачет,
Тот велик, кто, взлетев, вдруг упал,
Для которого жить – это значит
Страстно драться за свой идеал.
 

Сыну

 
Здравствуй, человечек
Совершенно новый,
Чудо ты простое,
Чудо ты земное,
Руки над тобою,
Небо над тобою,
Над судьбой твоею
Совершенно новой.
Счастья тебе, малый,
Счастья тебе, милый.
Улыбнись всем людям
Радостью своей,
Чтобы стыдно стало
Тем, кто злыми стали,
Кто в прицеле держит
Счастье всех детей.
Здравствуй, человечек…
Счастья… человечек…
 

Детское «почему?»

 
Зло свирепое собаки —
                                почему?
И безжалостные драки —
                                почему?
Ругань злая, а не песни —
                                почему?
А от нервов все болезни —
                                почему?
Делят, делят, что-то делят —
                                почему?
И деньгами себя ценят —
                                почему?
Доброту в глазах собаки —
                                я хочу,
Смех здоровый, а не драки —
                                я хочу.
 

В зимнем ботаническом саду

 
Попетляй, попетляй,
Чтобы спутать следы,
А потом вдруг в кусты
И к сосне привались…
В лес дремучий играй,
Зайкой сам обернись…
Вот ты видишь, лиса,
Чёрно-бурая пусть,
Ой, какая краса,
В глазах хитрая грусть,
А ворона, хрипя,
Свысока ей кричит:
«Хочешь сыра, лиса?» —
Лиса гордо молчит.
Но прыжок вдруг, и след
Уж лисицы простыл…
Величав волк и сед,
На опушку ступил.
Хищно шеей крутя,
Зрачки повращал,
За ним зайка, следя,
Как листочек, дрожал…
Навидался зайчишка,
Кого только мог,
Видел бурого мишку,
Что спать не залёг.
Рядом с ним пробегал,
Ища братьев, кабан,
И над ним пролетал
С криком Орелоплан.
Размечтался зайчишка
И слышит вдруг: «Плут!»
И ему по макушке
Комом снежным – хруп.
То сосна шевельнула,
Смеясь, веткой-рукой,
Фантазёра очнула:
Не пора ли домой?
Попетляй, попетляй,
Чтобы спутать следы,
А потом вдруг – в кусты
И к сосне привались…
В лес дремучий играй,
Зайкой сам обернись…
 

«Я прошу, художник…»

 
Я прошу, художник,
                     нарисуй картину
С надписью простою
                     «Двое у окна».
Пусть в окно открытое,
                     прямо в небо синее
Устремятся взгляды
                     старца и юнца.
Пусть юнец пытливо
                     небесам внимает,
Пусть его уносит
                     лёгкость синевы,
Пусть горячим сердцем
                     старца понимает,
С юностью сольётся пусть
                     мудрость седины.
Нарисуй, художник,
                     старческую руку,
Пусть немного, впившись
                     в юное плечо,
Онемеют пальцы,
                     и пусть светом мудрым,
Радостью спокойной
                     светится лицо.
Я прошу, художник,
                     нарисуй картину,
Подпиши её ты
                     «Двое у окна».
Пусть в окно открытое,
                     прямо в небо синее
Устремится то, что
                     не сказать стихам.
 

«Бежит, косолапя, с одышкой…»

 
Бежит, косолапя, с одышкой
По тропке в саду старик,
Бежит так же как и малышка:
Та тоже косолапит, сопит.
 
 
На бег старца с грустной улыбкой
И с мыслью: «Как хочет он жить!»
Смотрю я, молоденький, прыткий,
Но и мне предстоит им быть…
 
 
И страшно мне что-то стало,
Ведь жизнь – она словно миг,
И сам скоро скажешь устало:
«Был молод – теперь старик…»
 
 
Нет, хватит вздыхать, дружище,
Не надо себя так бить,
Да, тело – земное жилище,
Но дух должен молод в нём жить.
 
 
И вот уж другими глазами
Смотрю старику я вслед.
Нет, не старик перед вами,
То юноша!
            Кто скажет «нет»?
 

Старый паровоз

 
Что тебе не спится,
Что гудишь так рано?
С ветром рвёшься слиться
Иль тревожат раны?
 
 
То несёшься браво
С искрами над крышей,
То стоишь устало
В облаке-одышке.
 
 
Сильных собираешь
Для дорог тернистых,
Бодро провожаешь
Хрипловатым свистом.
 
 
И бегут составы
По твоим просторам,
Мчат былую славу
С молодым задором.
 

Бумажный кораблик

 
Кораблик вдруг увидел я,
Отдавшийся волне,
Плыл он в раздумье, не спеша,
Смешно кивая мне.
 
 
Какую бурю вызвал он,
Невинным детства волшебством,
Как устремилася душа
В мир светлый, чистый, как слеза
 
 
Но вот ручонка малыша…
Кораблик на земле…
И детства ясные глаза
«Прощай!» сказали мне.
 

«Торгаш-поэт…»

 
Торгаш-поэт —
            несовместимо вроде,
Торгаш-поэт —
            с иронией прочтём,
Ему б скорее
            с мыслями о моде,
О дефиците,
            «что» и «где», «почём»…
 
 
А если вдруг
            он нестандартный просто,
А если вдруг
            он парень «ничего»,
Ну что такого,
            вышел если ростом?
Простите
            за безоблачность его.
 
 
За то, что дефицит
            не выжег душу
И должность, власть
            не сделали его
Огромной, важной
            и бездушной грушей…
Простите
            за безоблачность его.
 

Судьба руководителя

 
Каждый день живёшь ты на износ
И с тревогой ждёшь ты перекос:
То ли в сердце, то ли рухнет печень,
Или просто станет дышать нечем.
 
 
Бросить пить? А как же все друзья?
Ведь забудут братцы навсегда.
Станешь тенью, тихой и смешной…
Был родной, а стал совсем чужой…
 
 
Так писал я десять лет назад,
А сейчас в уколах бедный зад,
Посинел за прошлые грехи,
Не послушал вовремя стихи.
 

«Мне плюнули в душу…»

 
Мне плюнули в душу —
                       расстроился я,
Метался и плакал
                       слезами большими.
Потом, успокоившись,
                       понял: нельзя
Душою открытой
                       делиться с другими.
И верить нельзя
                       ни слезам, ни улыбкам,
Ни стонам предсмертным,
                       пожатиям липким.
Гони всех к чертям,
                       не давай комкать душу.
А сладко открытым
                       вкушающим ртам
 
 
Подай лучше
            кислую-кислую грушу.
 

«Улетел ты с работы – был сокол…»

 
Улетел ты с работы – был сокол,
И увидел ты лица друзей,
Те, с кем раньше «столичную» лопал,
Стали стайкой сторонних людей.
 
 
А кричали, кричали о дружбе,
А кричали: какой молодец…
Нужен, братец, когда ты на службе,
А без службы ты вроде мертвец…
 
 
Так цепляйтесь, держитесь за службу,
Сколько можешь, виляй и лижи,
Чтоб не видеть тебе цену дружбы,
Чтобы жить в гнусном облаке лжи…
 

После критики

 
Думал он Америку открыть.
Оказалось, всё уже открыто.
Попросту согнали с него прыть,
И сидит он у разбитого корыта.
Будет терпеливо исправлять
Или будет создавать что новое,
Это он сейчас не может знать:
Что его по жизни дело кровное?
В сотый раз пытает он себя,
В голове разбитых мыслей рой.
Сможет ли подняться ввысь, трубя,
Сможет ли без рыбки золотой?!
 

«Исчисляем жизнь годами…»

 
Исчисляем жизнь годами,
Исчисляем месяцами,
А бывает – сутками,
Сутками – жуткими.
 
 
Когда вдруг вразрез с мечтою
Заслонит всё пеленою.
Страшной ОНКО-пеленою…
Мрак спешит к тебе судьбою…
 
 
Исчисляй, друг, жизнь годами,
Исчисляй, друг, жизнь веками,
Ой, не надо сутками,
Сутками… жуткими.
 

«Убит морально…»

 
Убит морально,
Убит душевно,
Живу нормально,
Живу подшефно.
 
 
Как скажут – будет,
Со мной бывает:
Как ветер дунет,
Нас всех сдувает…
 
 
Примите души,
Складируй нежно,
Порядок нужен
На нашей грешной…
 

«Собака воет у подъезда…»

 
Собака воет у подъезда,
Собака плачет у подъезда.
О ком она в ночную мглу
Льёт неподдельную тоску?
 
 
Хозяин, слышишь ты её?
Ты выгнал из дома, за что?
Изменой эта скорбь звучит,
Хозяин, как и я, не спит.
 
 
А может, эта скорбь по мне?
Ты плачешь по моей судьбе?
Прошу тебя: не надо, пёс,
Не предвещай так рано слёз.
 

«Неужели я тоже…»

 
Неужели я тоже,
                   я тоже умру,
Улечу светлым облачком
                       в тёмную даль,
Как былинка, от вспышки
                       ярчайшей сгорю,
На губах лишь оставив
                       печальное «жаль».
А в цветущем от жизни
                       прекрасном саду
Будет так же неистово
                       петь соловей,
Не заметив, что слушатель
                       в энном ряду
Улыбнулся чему-то,
                   забыв про людей.
 

«Когда кончается…»

 
Когда кончается
                      часов завод
И замедляется их ясный,
                      мерный ход,
И обрывается
           внезапной тишиной,
То мысль тревожная
                      овладевает мной.
Я слышу сердца
                      ослабевший стук,
Я слышу, что не слышно
                                его вдруг.
Я вижу, как кого-то
                      пустота
С спокойствием холодным
                                навсегда
В мир вечного
                забвения уносит.
И кто-то безнадёжно
                      всё же просит
Пощады, и не верит
                      ещё кто-то,
Что правда это
                 и что нет кого-то.
 

«Не успев насмешить…»

 
Не успев насмешить,
                      на миру
Я однажды с улыбкой
                             умру,
Словно новшеству,
                      улыбнусь
И спокойно с землёю
                      сольюсь.
 

Запойному другу

 
С утра ты борешься с похмельем,
А к вечеру напьёшься вновь,
Для беспробудного веселья,
Чтоб бешено кипела кровь.
 
 
Вот так проходят дни за днями,
И выкипаешь весь дотла.
И унесут вперёд ногами
Намного раньше, друг, а зря.
 

«Пусть жалкий крест…»

 
Пусть жалкий крест —
Предел моих мечтаний,
Пусть будет память-крест,
Без «книг-воспоминаний»,
Пусть всё в сравненье с бездной
Так смешно,
Что и претендовать-то
неуместно
на «ничто»…
 
 
Но мысли?
          Как прекрасен
                            ваш полёт,
Безудержно
            вы рвётеся
                        вперёд
От кладбища
             сомнений
                        и тревог.
О… если б всё,
             что вы хотите,
                                смог.
 

«Идёт колонна солдат…»

 
Идёт колонна солдат,
                            впереди
Оркестр военный играет,
И марш, сердца взбудоражив,
                                        летит…
Но вдруг оркестр замирает…
 
 
И дробь, и дробь, и дробь,
Дробь барабана взмывает.
И дробь, и дробь, и дробь
Каждый нерв мой пронзает.
 
 
Я твой, я твой, я твой,
В такт вторит, дрожа,
                       моё тело,
На жизнь большую,
                        на смертный ли бой,
Веди, я твой всецело.
 

«Мужики, а может…»

 
Мужики, а может,
                      поживём!
Может быть, животики
                                  собьём.
Хватит нам дышать
                      с присвистом сладким,
Дружный бой дадим
                      походкам шатким.
 
 
Соловьи, помогут
                      соловьи,
В пробужденье тела
                      и души
От мещанской, деловой
                                  делёжки,
Ну-ка дружно все положим
                                  ложки.
 
 
И тропа, поможет нам
                                  тропа,
Что с сосной уходит
                      в никуда,
С ветерком, несущим
                      юный май.
В радость, в счастье верь —
                                  не унывай!
 

Сибирская парная

 
На дворе трескучий
                     посинел мороз,
А пойду я лучше
                     отогрею нос.
В шумную парную —
                     ро-зо-вую,
Да посоревнуюсь —
                     с бе-рё-зо-вым.
Ух, жарища,
           уши горят,
Выжимают мышцы
                     солёный град.
Ну и пар,
           ну и злой…
Но кто это встал
                     и даёт ему бой?
В рукавицах, в шапке —
                     всё по уму,
В шапке-ушанке,
                     как в старину.
И по сигналу —
           на-ча-лось,
Крики, хлестанье —
                     всё сли-лось.
А потом усталый,
                     ро-зо-вый,
А от тела дух
           бе-рё-зо-вый,
Вот где здоровье,
                     это – да,
Ещё бы ядрёного
                     квас-ка!
 

Музыка

 
Море музыки,
             музыки море,
Отзываясь на радость
                              и горе,
Увлекает нас чуткой
             волной,
Помогая быть чистым
                              душой.
 
 
Все оттенки своих
настроений
Создал ты,
             Человеческий
                                гений.
И летит, соглашаясь
                       и споря,
Море музыки,
             музыки море.
 

«Отчего волнует сердце…»

 
Отчего волнует сердце
Звёзд далёкое мерцанье?
Оттого, что неизвестна
Нам миров Вселенной бездна.
 
 
Отчего волнует сердце
Глубины очей сиянье?
Оттого, что неизвестна
Чувств нетронутая бездна.
 
 
Отчего волнует сердце
Со строкой стиха свиданье?
Оттого, что неизвестно,
Что откроет мысли бездна.
 

Синица

 
Восторженный птичий
                                крик
В прозрачном воздухе
                                мая,
Мне дарит счастливый
                                миг,
Всю горечь тревог
                       сметая.
И ясной становится
                       мысль,
В груди… задыхаясь… —
                                радость
Меня устремляет
                       ввысь,
Крик жизни —
                       такая малость.
 

«А земля-то пахнет…»

 
А земля-то пахнет
                       травой,
Небеса-то полны
                       синевой,
Не забыть бы нам
                       запах травы,
Не сгубить бы
             вечный зов синевы.
 

«Шелестящий ковёр…»

 
Шелестящий ковёр
Из опавшей листвы,
Для кого-то ты сор,
Для кого-то – мечты.
 
 
Те мечты, что сбылись,
Тонким слоем лежат,
Что, как сон, унеслись,
Ворохами шуршат.
 
 
Осень, ты обнажила,
Боль и радость души,
Дай же, Боже, мне силы
На остаток пути.
 

Начало весны

 
Улыбаются дети,
                       улыбаются взрослые,
Бессознательно – дети,
                       солнцу яркому – взрослые.
Смешно жмурятся дети,
                       подражают им взрослые…
Славно думать о лете,
                       пережив дни морозные.
 

«Идут накатом облака…»

 
Идут накатом облака —
                       уходит лето,
Шумит дубрава неспроста —
                       уходит лето,
И воздух с запахом снегов
                       нас всех окутал,
А мне весной дохнуло вновь
                       от зимней смуты.
Идут в атаку облака,
                а мне не жалко,
Идёт борьба не навсегда —
                       лишь перепалка.
И будет он – весенний цвет
                       с листвою липкой,
Пока ж грачи нам шлют привет
                       прощальным криком.
 

Осень

 
Когда пострижены поля,
Когда раздетая земля
Парит устало по утрам
И думы чаще к зимним снам…
 
 
Когда мы вдруг удивлены,
Когда мы вдруг поражены
Деревьев сказочной красой,
Неповторимой их листвой…
 
 
Да, осень, осень то пришла,
С прохладой милого лица,
С прощальным хлопаньем крыла
Окрепшего птенца.
 

Зимний причал

 
Безмолвно стоят в зимней
                               спячке суда,
Морозы, безжалостные
                               ветра,
Холодная, мёртвая хватка
                               льда,
Но слышите песню?
                      Живая вода
Под толщью о жизни
                               поёт…
Метели стонут —
                      не стонут суда,
О них разбиваются
                      злые ветра…
Но тихо поёт им
                      живая вода…
 

«Неужели весна…»

 
Неужели весна?
                      Неужели оттаю?..
Потеплеют глаза,
                      и ручьём заиграю.
И помчусь, одержимый,
                      в безбрежные дали,
Солнцем, ветром гонимый,
                      забыв про печали.
 

«Возможно, могут и сравнения…»

 
Возможно, могут и сравнения
Помочь понять нам чудеса.
Но с чем сравнить мне то виденье,
Но с чем сравнить мне те глаза?
 
 
Её улыбку, от которой
Померкнет всё людское зло,
Не с чистотою ль родниковой?
Не с неба ль это божество?!
 

«Я не могу тебе сказать…»

 
Я не могу тебе сказать:
                                «Люблю» —
И чувство нежное —
                                не тороплю,
Лицо я прикрываю маской
                                скромной,
Чтобы не выдать радости
                                огромной,
Которая в груди моей
                                дрожит,
Боюсь, что вдруг, как птица,
                                        улетит,
Вспугнутая излишним
                                к ней вниманьем,
Оставив пустоту
                    с мучительным страданьем.
 

«Ты так грустна…»

 
Ты так грустна,
             что пыл пропал мой вмиг.
Задумался и я,
             от дум тяжёлых сник,
А за окном смеялася весна…
Не надо, не грусти,
Коль что не так —
                           прости,
И улыбнись весне!
Ну, и немножко – мне…
 

«Ой, играй…»

 
Ой, играй,
             играй гитара,
Ты тоску мою
                    развей,
Ты в огонь
души-пожара
Дивную прохладу
                    влей.
Потушить совсем
                    не в силах,
Что обманывать
                    себя,
Лишь на миг тоску
                    по милой
Заглушит струна
                    твоя.
 

«Овладели ночью…»

 
Овладели ночью
Тысячи сверчков,
Оседлали прочно
т и ш и н у.
 
 
Разыгрались ночью
Полчища сверчков,
Попадая точно
в т и ш и н у.
 
 
И несётся в ночи
Армия сверчков,
Разгоняя прочь, прочь
т и ш и н у.
 

На рыночке в Сочи

 
Молдаванка продавала
Самодельное вино,
Было градусов в нём мало,
И с кислинкою оно.
 
 
Но прибрежную прохладу,
Солнца сказочный закат,
Синь морскую, гор армаду
И шашлычный аромат
 
 
Это чудо дополняло
Неотъемлемой чертой,
Разжигало, заставляло
Гореть с зорькою златой.
 

На море

 
Я плавал в нём
                    до тошноты,
Я шёл по берегу,
                    шатаясь,
И грудь вздымалась
                    в такт волны,
И суша подо мной
                    качалась.
 
 
Я, распластавшись
                    на песке
Пил солнца щедрого
                    лучи.
Синь моря, горы
                    вдалеке…
И хоть от радости
                    кричи…
 

«Тот, в чьих руках любви…»

 
Тот, в чьих руках любви
                    живой росток,
Он властью обладает
                    всемогущей.
Взрастить он может трепетный
                                       цветок,
А может погубить в тоске
                                 гнетущей!
 
 
В твоих руках, родная,
                    тоже власть,
Хитрющая, ты бьёшь с искусством
                                              вора.
И тот, кто пред тобой готов
                                   упасть,
Безжалостно забытым будет
                                         скоро.
 

«Ты говоришь…»

 
Ты говоришь —
                    не нужен я,
А я не верю,
Я смотрю в твои глаза,
И им я верю.
 
 
Я ловлю твой беглый взгляд
Неравнодушный,
И ему я очень рад:
Значит, я нужен…
 
 
Ты говоришь —
                    не нужен я,
А я не верю,
Я смотрю в твои глаза,
И им я верю.
 

«После ночи любви…»

 
После ночи любви
                    с нелюбимой,
О, как хочется, чтобы
                    крапивой
Били долго и больно
                    тебя.
Чтобы в боли жгучей
                    забыться,
Чтобы заново
                народиться,
Чтоб кристальной
                    стала душа.