Текст книги "Хитон погибшего на кресте"

Он убил Бога

Дома его ожидала мертвецки бледная жена.

– Я не смог… Не понимаю, почему так им нужна смерть…

– Знаю… Боль пронзила мои ноги и руки, словно в них вонзали гвозди. Его приговорили к смерти на кресте?

– Да, – произнес Пилат, – но я не видел, как все произошло.

Прокуратора даже не удивили ощущения жены. Он лишь спросил:

– Почему ты хотела спасти Иисуса?

– Я видела страшный сон. Тебя растерзали римляне. Тело бросили в Тибр, но река его не приняла. Она всякий раз выбрасывала твое окровавленное тело, и раздавался голос: «Он убил Бога!» И даже кровь не смывалась на твоем теле водой. Люди подвешивали к твоему телу камни, толкали его баграми в реку, добавляя ран, которые продолжали кровоточить из давно остывшей плоти. И всякий раз вода волновалась, словно в море, и вместе с грузом избавлялась от тела.

– Ужасный сон, – промолвил Пилат и побледнел, словно отошедший в мир иной.

– Затем тебя пытались предать земле, но всякий раз на следующий день тело оказывалось на поверхности. И земля стонала: «Он убил Бога!» Римляне сложили огромнейший костер, и на вершине его положили твои останки, но огонь кричал: «Он убил Бога!» И когда потухли последние искры, тело твое, целое и нисколько не обгоревшее, все также окровавленное лежало среди пепла. Тогда его отвезли в Гельвецию и бросили в самое глубокое, самое дикое ущелье. Из пропасти раздались нечеловеческие стоны и голос: «Он убил Бога!» Горцы, всегда обитавшие в тех местах, бросили свои жилища и бежали, бежали… останавливаясь только для того, чтобы умереть…

Женщина вдруг умолкло, словно прислушиваясь к чему-то, а затем произнесла:

– Извини, Понтий, я должна узнать, как Он.

Прокуратор лежал, не в силах пошевелить даже рукой, словно это его тело было на кресте. В шестом часу внезапно скрылось солнце, впрочем, прокуратора это не удивило, так как он потерял счет времени. Дождя не было, но все небо покрылось грозовыми тучами, а за окном сильный ветер разбрасывал по улицам нехитрые лотки торговцев. Вскоре в комнату Пилата вошла жена и тихо промолвила:

– Он умер…

Прокуратор встретил известие с каменным лицом. Он даже не повернул глаз в сторону Проклы, не обмолвился ни словом. Тяжело со стоном вздохнув, Пилат повернулся на ложе, лишь для того, чтобы убедиться, что его тело не прибито к кресту.

Речь вернулась к прокуратору спустя некоторое время только для того, чтобы задать жене один-единственный вопрос:

– Как Он умер?

– Его долго избивали, на голову надели терновый венец, затем вместе с двумя преступниками повели к месту казни – на Голгофу. Приговоренные сами несли кресты, на которые им предстояло взойти. Иисус ослабел, Он часто спотыкался и падал. Тогда центурион, желавший поскорее закончить с этим делом, остановил идущего с поля иудея и приказал нести Его крест.

На Голгофе всем троим дали пить вино со смирною, которое притупляет боль, но Иисус отказался. Не о своей боли Он думал… С последним словом Иисус обратился к рыдающим женщинам:

 
Дочери иерусалимские! Не плачьте обо Мне, но плачьте о детях ваших,
Ибо приходят дни, в которые скажут: «блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!»
Тогда начнут говорить горам: «падите на нас!», и холмам: «покройте нас!»
 

Когда Его руки и ноги прибивали к дереву, палачи услышали слова, обращенные к небу: «Отче! Прости им, ибо не знают, что делают». Крест Иисуса встал на самом высоком месте, по обе стороны от Него распяли двух злодеев.

Палачи разделили одежду осужденных, многие платья разорвали на части, чтобы досталось всем поровну. Хитон Иисуса пожалели резать; его получил тот, на кого указал жребий.

На Иисуса повесили табличку, указывающую Его преступление: «Я Царь Иудейский». Много народа издевалось над Ним; некоторые требовали, чтобы Он спас Себя, и тогда обещали поверить, что Он Сын Божий. Легионеры давали пить Ему уксус вместо воды.

Даже один из распятых преступников принялся злословить: «Если ты Христос, то спаси себя и нас».

Другой злодей, напротив, унимал товарища: «Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал». И обратился к Иисусу: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!» Иисус ему ответил: «Истинно говорю тебе, сегодня же будешь со Мною в раю».

Увидел Иисус подле креста Свою мать Марию и стоящего подле нее Своего любимого ученика. И сказал Он: «Мама, рядом с тобой стоит твой сын». И ученику сказал: «Она теперь Матерь твоя».

Потом исчезло солнце, словно возмутившись тем, что творили люди. Иисус попросил пить. Вместо воды легионеры на копье подали Ему смоченную в уксусе губку. После Иисус громким голосом возвестил: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой!» И ушел…

В последний миг содрогнулась земля; и камни, которыми был обложен крест, пошли трещинами. Те, что недавно издевались над ним, бросились бежать первыми. Легионер, которому достался хитон Иисуса, отдал его матери Марии. Центурион упал на колени и произнес: «Истинно Человек сей был Сын Божий». Многие стали бить себя в грудь, рвать волосы, вернулись бежавшие, которые смеялись над Ним до самой кончины, и плакали вместе со всеми. Но нельзя вернуть время назад, нельзя исправить непоправимое…

Восставший из мертвых

Вечером Пилату доложили, что его просит выслушать Иосиф из Аримафеи. Прокуратор знал его как члена Синедриона и просто богатого влиятельного человека. Ссориться с ним было глупо. И тем не менее Пилат вознамерился прогнать его, так как кипел ненавистью ко всем без исключения иудеям. Легионер прочел в глазах командира ход мысли и опередил его:

– Иосиф желает просить у тебя тело Иисуса.

– Зови. – Пилат поменял свое невысказанное решение на противоположное.

Спустя немного времени пред ним стоял знатный иудей. Он был тверд и печален. И эта родственная печаль мгновенно расположила Пилату к вошедшему.

– Ты пришел в дом человека, который поклоняется чуждым для твоего народа богам. Разве закон иудеев не запрещает переступать порог претория в это время?

– То, что произошло, заставляет позабыть о запретах и предписаниях. Я соблюдал их до сегодняшнего дня, и буду исполнять завтра. А сегодня я должен исполнить нечто самое важное в моей жизни, – признался иудей.

– Зачем тебе, Иосиф, Его тело? – вдруг спросил Пилат.

– Оно должно удостоиться погребения.

– Где ты желаешь Его похоронить?

– Подле Голгофы мне принадлежит участок земли. Там, в саду, в скале для меня высекли гробницу.

– Ты отдаешь Иисусу место своего последнего пристанища на этой земле?

– Мне оно сегодня ни к чему, а Он нуждается сейчас.

– От меня требуется помощь? – участливо спросил прокуратор.

– Только твое разрешение снять с креста. Я уже приготовил плащаницу завернуть тело, добрые люди принесли благовония из смирны и алоэ…

– Ты мужественный и благородный человек. Жаль, что я бессилен защитить тебя от ненависти твоих собратьев, – признался Пилат. – Поступай так, как сочтешь нужным.

– Благодарю, прокуратор. Я рад, что ты позволил сделать для Него эту малость. А защита… надеюсь, она не потребуется. Люди когда-нибудь должны стать людьми. Ради этого Он взошел на Голгофу.

На следующее утро к Пилату явился Каиафа во главе толпы саддукеев[11]11
  Саддукеи – влиятельная общественно-религиозная группа в Иудеи во II в. до н. э. – I в. н. э. Из среды саддукеев избирался первосвященник, в группу входили священники, землевладельцы, военно-служилая знать. Саддукеи не признавали устную Тору, а толкование писаной Торы, по их мнению, позволялось только священникам. Они лояльно относились к любой власти, в том числе, и римской.


[Закрыть] и фарисеев. Они остановились у дверей и принялись требовать прокуратора.

– Если им нужно меня видеть, то пригласи в зал для приема дорогих гостей, – Пилат зловеще ухмыльнулся, отдавая приказание легионеру. «Глупцы! Убили Того, Кто спасал мир, и боятся переступить порог дворца, ранее принадлежавшего своему царю», – подумал он.

Пилат не спешил встречать новых гостей. Он не только не покинул спальной комнаты, но все также продолжал лежать.

– Прокуратор, они говорят, что не могут войти в твой дом, – объявил вновь возникший легионер.

– А я не могу выйти, потому что я не раб, мчащийся по первому зову господина, а прокуратор Иудеи. Я не смогу с ними встретиться, если они немедленно не воспользуются моим любезным приглашением.

Пилат сбросил одеяло и начал неторопливо одеваться. Он чувствовал: на этот раз Каиафа не осмелится ответить отказом, и не ошибся.

Первосвященник был растерян и подавлен; на лице его не осталось и тени той горделивости и высокомерия, когда он вопреки желанию римского прокуратора отправил на крест неугодного Человека. Теперь хозяин чужих судеб едва ли не слезно просил Пилата:

– Прокуратор, необходимо выставить усиленную охрану у гроба Назарянина. Сей обманщик обещал, что воскреснет на третий день. Там начали собираться толпы народа в ожидании чуда.

– Что мне до этого? – отрешенно промолвил Пилат.

– Они похитят тело, а затем объявят, что Иисус воскрес, – пояснил Каиафа. – Охрану нужно выслать как можно скорее.

– Коль ты сумел схватить Иисуса, отправить на крест, то найдешь слуг и для охраны Его тела. И сторожи хорошенько, Каиафа, иначе к вечеру третьего дня тебе нечего будет предъявить народу, – зловеще промолвил Пилат.

– Зачем тебе было нужно отдавать тело Иосифу? – попытался несмело возмутиться первосвященник в ответ на откровенно недружелюбное отношение к нему со стороны прокуратора.

– Потому что я не терплю, когда тело человека склевывают птицы, разрывают на части звери, даже если этот человек ничего не значил для меня в жизни. После битвы даже тела врагов предают погребению, либо позволяют их похоронить. Иосиф поступил правильно, и тот, кто причинит ему зло, будет моим личным врагом.

Пилат переживал, но с каждым часом боль все меньше и меньше терзала сердце сурового всадника, за свою жизнь видевшего немало смертей, в том числе и несправедливых. На его глазах в битвах гибли близкие друзья, и Пилат привык относиться к смерти, как к тому естественному, неизбежному событию, которое неизменно сопутствует жизни. И ведь никто не переживает долго смерть чужого человека, хотя он и был глубоко симпатичен! «Прокла ошиблась», – для собственного успокоения Пилат стал придерживаться этой версии.

На третий день после Его смерти Иерусалим накрыл ураган. Дрожали дома и клонились к земле деревья, снова в воздухе летало множество предметов. Товары уличных торговцев, за которые еще недавно продавцы не хотели уступить медного асса, теперь бесплатно летели в руки покупателей.

И, словно гром среди ясного неба, прокуратора настигло известие, что гробница, тщательно охраняемая стражей, пуста. Пилат окончательно убедился, что благодаря его легкомыслию, на кресте оказался более чем человек. К страданиям присоединялся вопрос, на который он никак не мог найти ответа. Он мучился до тех пор, пока не почувствовал, что ответ может получить от собственной жены.

– Прокла, – взмолился Пилат, – ведь Он мог отправить на крест тех, кто кричал «Распни Его!» Он всемогущ! Почему недостойные живы, а Он распят? Ведь Он мог уничтожить этот несправедливый мир?!

– Всему свой срок, – ответила жена, мгновенно понявшая причину переживаний Пилата. – Я и сама потеряла голову от величайшей в мире несправедливости. И когда было также трудно, как тебе, вспомнилась Его притча:

Подобно Царство Небесное человеку, посеявшему доброе семя в поле своем. Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницей плевелы и ушел. А когда взошла зелень и дала плод, тогда явились и плевелы. И придя, рабы домохозяина сказали ему:

«Господин, не доброе ли семя посеял ты на своем поле? Откуда же в нем плевелы?»

Он сказал им:

«Враг-человек это сделал».

Рабы же ему говорят:

«Так хочешь, мы пойдем выберем их?»

Он говорит:

«Нет, чтобы выбирая плевелы, вы не вырвали с корнем вместе с ним и пшеницу, дайте им всем расти до жатвы, и во время жатвы я скажу жнецам: выберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу соберите в житницу мою».

– Ты полагаешь, Прокла, это справедливо, чтобы добрые и плохие люди одинаково наслаждались солнцем, луной, жизнью? Вместе старились и умирали…

– Бог всемогущ и добр. Каждому плевелу Он дает возможность принести доброе зерно. Это чудо волен совершить каждый человек, для того и дана ему жизнь. И с каждого будет спрошено на последнем Суде за прожитую жизнь.

– Когда же будет справедливый Суд? – более со страхом, чем с надеждой вопрошал Пилат.

– Суд идет с тех пор, как свет пришел с Ним в этот мир. Он указал путь к спасению и вечной жизни. Вот только человечество не готово идти простой и прямой дорогой; люди легкомысленны, они во власти искушений и суеты. Но Спаситель бесконечно добр: каждый человек на земле имеет возможность раскаяться в совершенном зле и попасть в Царство Небесное. Каждый получит достаточно времени, чтобы найти путь к Нему.

В это время еще один человек утратил свой покой. То был Иуда – ученик Иисуса, предавший его за 30 сребреников. Он увидел Его, осужденного на казнь, и понял весь ужас своего поступка. «Я убил Бога…» – шептал он постоянно и часто. Рассудок упорно покидал предателя, и он не пытался удержать его. И даже в минуты просветления Иуда не мог нести на своих плечах весь ужас совершенного поступка.

– Зачем Ты запрещал называть Себя мессией?! Почему Ты не сказал, кто Ты есть?! Это Ты поселил червь сомнений в душах преданных Тебе людей! – несчастный обвинял Бога в собственной подлости.

Иуда искренне уверовал в предназначение Иисуса, но вера его была непрочной. Она исчезла в один момент, Иуда почувствовал себя обманутым – причем таким же обычным человеком, как все. Воспылав жаждой мести, он предал Учителя. Теперь пришел час расплаты за лживый поцелуй в Гефсиманском саду.

В руке его вдруг оказались тридцать сребреников – совершенно ненужные. Он сжимал их в кулаке до боли, – до тех пор, пока металл не повредил ладонь и рука не окрасилась кровью. Иуда так и не разжал пальцев; неся перед собой окровавленный кулак, он направился к Иерусалимскому храму. Там он нашел тех, от кого получил деньги.

– Возьмите их, – протянул Иуда монеты первосвященнику и саддукеям. – Это плата за невинную кровь. Это не Его цена.

– Зачем принес то, что потребовал за услугу. Деньги твои, владей и уходи.

Иуда разжал ладонь, и окровавленные сребреники со звоном упали на пол храма. Он вышел, взял веревку и удавился.

Первосвященники собрали монеты, но не решились положить их в храмовую сокровищницу, так как они – цена крови. После долгих споров на эти деньги купили землю горшечника и устроили на ней кладбище для бродяг. «Земля крови» – такое название закрепилось за местом, приобретенным на иудины деньги.

Явление Иисуса было столь необычно и, казалось бы, несвоевременно, что люди оказались к нему не готовы. И тем не менее оно закономерно. Сын Бога пришел спасти мир, погрязший в грехах. «Но самоотдача Иисуса не могла не стать трагедией, – рассуждает А. Мень. – Тот, Кто соединяется с падшим миром, неизбежно становится причастным его страданию. Отныне боль любого существа – Его боль. Его Голгофа. Среди людей Иисуса ждет не торжество, а муки и смерть.

Безгрешный, Он берет на Себя все последствия греха. Поэтому и призывает Церковь всех идущих за Ним: “Будем с терпением проходить предлежащее нам поприще, взирая на Начальника и Свершителя веры Иисуса, Который, вместо предлежащей Ему радости, претерпел Крест”.

Его предтечами были святые и мученики минувших веков, которых гнали и предавали смерти. Их лики слились в одном мессианском образе, представшем мистическому взору Исайи Второго. Цари и народы, полагаясь на земную силу, с презрением смотрели на истинного Служителя Господня. Но им пришлось убедиться, что именно этого отверженного Страдальца избрал Бог:

Кто поверит слышанному нами? и кому открылась сила Яхве?

Перед Ним Он взошел, как росток, как побег из корня в земле сухой.

Не было в Нем ни вида, ни величия, что к Нему нас влекли бы, ни благолепия, что пленило бы нас. Презираем и отвергнут людьми был Он, Муж скорбей, изведавший мучения.

И как человека отверженного мы ни во что ставили Его, Он же взял на себя наши немощи и понес наши болезни. Думали мы, что Он поражен, наказан и унижен Богом, а Он изранен был за грехи наши и мучим за беззакония наши. Он принял на Себя кару для спасения нашего, и ранами Его мы исцелились.

Все мы блуждали, как овцы, каждый своею дорогой, но Яхве возложил на Него грехи наши. Истязуемый, был Он покорен и в муках не отверз уст; как агнец, ведомый на заклание, и как овца перед стригущими ее – безгласна, так и Он не отверзал уст Своих (Исаия, 53, 1–7).

Мессия – страдалец!.. Казалось, этого нельзя было принять, понять, вместить. Мало кто из людей Ветхого Завета решался вслух говорить о возможности столь невероятной. Она представлялась кощунством. Но слово было сказано и запечатлено в Писании, оставляя людей в смущении и соблазне.

Иудейские толкователи обходили это место, как бы стараясь забыть его. Иисус же, напротив, изъяснял Свою миссию, ссылаясь на пророчество о Слуге Господнем. “Ныне исполнилось Писание это перед вами…”

Он проходил по земле, не покоряя людей очевидностью Своего могущества. Он был умален в глазах “века сего”, сохранив этим неприкосновенной человеческую свободу. Не рабов, а сынов искал Иисус, братьев, которые бескорыстно полюбят Его и пойдут за Ним, презираемым и отверженным. Если бы Мессия явился “во славе”, если бы никто не смог отвернуться от Него, это было бы принуждением. Но Христос учил иному: “Вы познаете истину, и истина сделает вас свободными”.

Ради свободы человека Он заключил Себя в границы тленного, Он стал в те дни “менее Отца”, Он нуждался в пище и отдыхе, Он закрыл от Себя грядущее и на Себе Самом пережил всю скорбь мира. Ремесленник из провинциального городка, окруженный людьми невежественными и зачастую носящими клеймо порока, Он проводил Свои дни среди бедняков, мытарей, блудниц и прокаженных. У Него не было ни вооруженных отрядов, ни влиятельных союзников. Это ли Мессия, о Котором веками грезили люди?»

Пустыня

Сумерки, опустившиеся на Иерусалим, прошли. Снова ярко светило солнце, как ни в чем не бывало город шумел и жил своей жизнью. Уличные торговцы собрали разбросанные стихией товары, и теперь оттирали их от пыли и раскладывали на лотки. Лишь для прокуратора время как будто остановилось. На душе была жуткая пустота, словно он только что лишился близкого человека. Вечером Пилат покинул роскошный дворец и шел по улицам Иерусалима без цели и смысла – ничего не замечая вокруг себя.

У городских ворот его окликнула стража. Пилат лишь бросил на легионеров безумный взгляд, который казался еще более жутким в свете факелов. Впрочем, этого было достаточно, чтобы стража узнала своего прокуратора и беспрепятственно выпустила из города.

– Кажется, прокуратор не в себе, – заметил лишь один из легионеров.

– Ты еще мягко сказал. Похоже, вскоре Иудея получит нового прокуратора, – согласился с ним товарищ и задумался о перспективе, – и каково при нем будет служить.

– Хуже не будет – это точно, – присоединился к размышлениям товарищ. – Уж слишком деятельным был Понтий Пилат.

– Он хотел принести больше пользы Риму.

– Но оказалось, лишь навредил. Здешний народ не любит, когда вмешиваются в его жизнь. Лучше бы мы стояли среди разноплеменного сброда в Кесарии – там хотя бы знаешь, чего ожидать. Как-то неуверенно я себя чувствую в этом городе, не римский он…

– Будем надеяться, Марк, следующий прокуратор переведет когорты из этого неприветливого города в прежний лагерь.

– Ты прав, мой старый товарищ, следует надеяться только на хорошее – и оно придет.

– Подожди хоронить Пилата. Может быть, все не так плохо, как нам показалось, – прервал мечтания легионера Марк.

Пилат шел всю ночь, он шел не разбирая дороги, шел с единственной целью – оказаться как можно дальше от людей. Наконец усталость свалила его и погрузила в небытие.

Очнулся он в пустыне. Тело прокуратора оказалось присыпанным довольно весомым слоем песка, и завывающий ветер продолжал его нести. Песок был в ушах, ноздрях, во рту – еще б немного, и Пилат бы превратился в обычный бархан, каких вокруг было сотни.

Он встал и, медленно переставляя ноги, которые проваливались в песок, побрел дальше. Песчаная почва сменилась на каменистую, но все также оставалась пустынной. Растительности почти не было. Ужасно хотелось пить, иссохший рот горел огнем. Римлянин сорвал стебель какой-то травы и принялся жевать. Небольшое количество влаги, которую удалось добыть таким способом, оставило во рту ужасно горький привкус. Однако пройдя еще с полмили, Пилат вновь сунул в рот невкусный стебель, и теперь сок не казался таким отвратительным.

Он слышал множество рассказов о том, как местные фанатики уединяются в пустыне и живут здесь подолгу, многие месяцы. Он знал историю Иоанна Крестителя, который покидал пустыню только для того, чтобы сообщить людям о пришествии посланника Бога. Но могущественный, успевший сколотить немалое состояние прокуратор не представлял, как можно существовать в подобных условиях. Вершитель судеб и гроза иудеев был сейчас жалок и беспомощен как ребенок, оставшийся без попечения родителей.

На пути попалась скала с расселиной, в которую мог проникнуть человек. Пилат недолго думая вошел внутрь пещеры. Подальше от входа, на проникавшем скупом свете дня блестели капельки воды, словно драгоценные камни на украшениях состоятельных матрон.

Пилат прикоснулся губами к влажному камню – то был вкус сумасшедшего наслаждения, который в другие дни не могло вызвать и его любимое фалернское вино. С жадностью слизывая влагу, он все дальше проникал в пещеру, шел навстречу полному мраку.

Вот уже капельки воды перестали блестеть, а впереди возникли две светящиеся точки. Вдруг они плавно переместились влево. Словно завороженный, Пилат сделал два шага навстречу, а из места непонятного свечения раздалось протяжное шипение, которое ни с чем иным спутать невозможно.

Прокуратор в ужасе устремился к выходу. В пути он больно ударился об острый выступ камня. Слыша за собой треск разорванной материи, Пилат, словно стрела из лука, вылетел из пещеры. Опасность миновала, но он еще долго бежал прочь от места, вызвавшего ужас. Понтий Пилат в этой жизни боялся лишь немногих вещей, но страх перед змеями прочно сидел в нем с детства, с тех пор как на его глазах умер ужаленный соседский мальчик.

Лишь когда силы стали на исходе, Пилат перешел на шаг. Он снова брел в неизвестность, не имея никакой цели. Жажда опять дала о себе знать, к ней присоединилась еще одна потребность живого человека, которая давно не удовлетворялась. «Лучше бы я задавил эту поганую змею и съел», – в бессильной ярости подумал Пилат об упущенной возможности.

Шаги становились все медленнее, следы за спиной сливались в две сплошные полосы. Наконец ноги самопроизвольно подкосились, и Пилат провалился в небытие. Последними его мыслями были: «Почему я не протянул руку этой гадине? Может быть, жизнь закончилась быстро и без мучений. Помниться, яд некоторых змей убивает мгновенно…»

Вдруг тело римлянина сжалось, как это происходит с маленьким ребенком при виде непонятного явления, вызывающего страх. Навстречу прокуратору по зеленому лугу, сплошь покрытому необыкновенно зеленой травой и красивейшими цветами, шел Он. Белоснежная одежда, светящаяся диадема – ничто не напоминало о Мученике на кресте с кровоточащими ранами и терновым венцом.

Пилат помнил о последних днях «иудейского Царя». Он чувствовал себя бесконечно виноватым в тех днях и часах нестерпимых мук Человека, теперь идущего ему навстречу. Но страх внезапно исчез: величественное и благородное видение источало доброту, это была не жертва-призрак, пришедшая в ночном кошмаре терзать убийцу. Пилат явственно видел, что Иисус ничего плохого ему не сделает.

– Ты не умер?

– Нет. Я все также буду заботиться об этом мире, и никогда не умру.

– Почему Ты не приходил ко мне раньше? Почему Ты не остановил мою руку, когда она подписывала смертный приговор. Ты же мог…

– Я исполнил все, ради чего пришел на землю. Нельзя дольше оставаться Вечному среди тленного.

– Ты приходил спасти мир? Но Ты его не спас.

– Я рассказал об Отце, о том, что Он помнит о своем создании и заботится о своих детях. Спастись может только сам человек – я указал путь спасения.

– Ты придешь еще на землю?

– Я на земле, и в воде, и на небесах. И буду помогать каждому, кто нуждается в помощи. Ее примет каждый, кто будет со Мной, кто ее увидит. Каждому Я дам спасение, кто придет за ним.

– Тебя увидят люди?

– Иногда Я буду приходить в этот мир. Ты видишь Меня.

– Это же сон, – разочарованно произнес прокуратор.

– Сон – это часть жизни. Я буду приходить, когда вера в Меня ослабнет. Все увидят Меня, когда земля окончит свою жизнь.

– Ты хочешь сказать, что не будет ничего на земле, и сама наша планета исчезнет?

– Да. Придет время, и она умрет, пройдя свой путь, как проходят его люди. Но ни один человек не исчезнет бесследно; даже тот, чьи кости давно истлели.