Текст книги "Покорение Америки"

Но наступил 1851 год, с белыми людьми был заключён Ларамийский договор[16]16
  Ларамийский договор – договор о перемирии между вождями индейских племён и представителями правительства США, заключённый в 1868 г. в Форт-Ларами, штат Вайоминг.


[Закрыть], и шайеннов загнали в резервации в штате Монтана.

Далеко не все смогли пройти Дорогой слёз[17]17
  Дорога слёз – этническая чистка и насильственное переселение американских индейцев из их родных земель на юго-востоке США на индейскую территорию (ныне Оклахома) на западе США. По дороге индейцы страдали от отсутствия крыши над головой, болезней и голода, многие умерли. Вместе с индейцами на индейские территории переселилось множество негров – находившихся в рабстве, вступивших в брак с представителями индейских племён или просто беглых. В наши дни одноимённое название носит дорога, включённая в Систему национальных троп США с целью увековечивания американской истории.


[Закрыть]. А в 1867 году конгресс принял «Закон о переселении индейцев в резервации». Отныне одним росчерком пера все индейские племена утрачивали свои исконные земли и должны были жить в резервациях, расположенных в пустынных и горных, удалённых от воды районах. Без разрешения американских властей ни один индеец отныне не смел покинуть свою резервацию. Редкие восстания только усиливали репрессии.

Так что родился Джо, в 1903 году, уже практически в голой степи, где пытались выжить остатки племени шайеннов. И неизвестно, какой стала бы его жизнь, если бы в их селении не объявилась некая миссис Смит. Это была не очень симпатичная по меркам индейцев женщина средних лет, но умная и добрая. Она организовала начальную школу, в которой обучала детей шайеннов чтению и письму на английском, а также арифметике. Одним из учеников этой миссис Смит и стал паренёк по имени Кваху (в переводе Орёл), которого учительница для простоты звала Джо. Это имя индеец и взял себе, когда решил искать счастья в большом городе белых людей. А фамилию Смит в знак благодарности позаимствовал у своей учительницы. Ему повезло, он нашёл работу на почте, сумел адаптироваться к городской жизни и привёз в Нью-Йорк свою возлюбленную, которая родила ему троих замечательных детишек.

– Мой старший сын получит образование ещё лучше, чем я, – не без гордости говорил Джо, попыхивая трубкой. – Мы с женой откладываем понемногу ему на учёбу. С дипломом об окончании колледжа перед ним все дороги открыты.

– А второй сын и дочь, на них есть деньги?

Джо помрачнел, отвернувшись к окну. Сделав паузу, он сказал:

– Неплохо, само по себе, что они окончат обычную школу. Я в своё время и о таком мог только мечтать, думаю, они найдут свой путь в жизни. – И так уверенно посмотрел на меня, что в истинности его слов я не сомневался.

Говорили мы и о религии. Увидев в квартире Джо разукрашенный деревянный столбик с крыльями, символизирующий птицу, я спросил, что это значит. Оказалось, это тотем его племени, который охраняет семью Джо от невзгод.

– А ты в какого бога веришь? – спросил он меня.

– В своего, православного.

– В церкви бываешь?

Хм, и правда, что это я, мог бы хоть разок и в храм зайти. Наверняка в это время в Нью-Йорке имеются православные приходы. И уже на следующий день я шагал по улицам бруклинского района Гринпойнт. Как же приятно было слышать практически повсюду русскую речь! Словно дома оказался. Правда, и польской хватало, но я на это уже почти не обращал внимания.

– Православный храм ищете? – переспросила встретившаяся по пути женщина, одетая вполне цивильно, а не в сарафан с кокошником. – Ближайший отсюда собор Преображения Господня.

Объяснила, как найти, и вот я уже стою перед собором, выстроенным в стиле византийского возрождения. Трижды перекрестившись по православному обычаю, переступил порог храма. Да и внутри всё привычно, как у нас, в России. Конечно, не рублёвский приход с иконами в золотых окладах, но тем не менее образов хватало, да и красивая настенная роспись притягивала взгляд.

В соборе как раз шла служба. Я нащупал пальцами деревянный крестик, подаренный ещё отцом Илларионом, прошептал следом за батюшкой слова молитвы. Когда действо закончилось, я купил свечи и поставил их у иконы Богоматери за здравие родных и близких. Пусть они ещё не родились, но, думаю, если по чьей-то воле меня закинуло на восемьдесят лет назад, что иначе как чудом не назовёшь, то по этой же воле может сбыться моя просьба о здравии дорогим мне людям. Заодно слева от входа в храм на большой подсвечник поставил свечу за упокой тех, кто мне был дорог.

На выходе меня неожиданно на чистом русском окликнули:

– Господин, мистер… Можно вас?

Я обернулся. Цивильно одетому человеку было точно за пятьдесят. Аккуратные бородка и усы, пристальный взгляд из-под тёмных с лёгкой проседью бровей. Трость с серебряным набалдашником весьма шла к его костюму-тройке и шляпе, а по выправке в нём угадывался бывший военный.

– Разрешите представиться – Виктор Аскольдович Вержбовский, – сказал он, приподнимая тремя пальцами головной убор. – В прошлом пехотный подполковник Русской императорской армии.

– Ефим Николаевич Сорокин, – также приподнял я свою Федору. – Чем обязан?

– Я знаю всех прихожан нашего храма, а тут увидел новое лицо и заинтересовался. Дай, думаю, подойду познакомлюсь.

– Да, я нездешний, снимаю квартиру в итальянском квартале на Маллбери-стрит. В Америке я меньше месяца, а в православном храме бывать как-то ещё не доводилось, вот, решил, так сказать, восполнить пробел.

– А откуда прибыли в Соединённые Штаты, если не секрет?

Скажу ему, что из СССР, и могу попасть впросак. Вдруг он работает на советскую разведку? Хотя внешность вроде подтверждает его слова, мне он сразу показался из «бывших». Да и имя своё я уже назвал, теперь даже если я придумаю левую историю своего появления в Новом Свете, агент НКВД по своим каналам всё равно узнал бы, кто такой Ефим Сорокин.

– Из Советского Союза, – глядя в глаза собеседнику, ответил я твёрдым голосом.

– Ого, а по какой линии?

– По уголовной.

Новый знакомый вздёрнул брови, выражая немой вопрос. Я же просто пожал плечами.

– Ну, я не сказал бы, что вы похожи на уголовника… Слушайте, если у вас есть время, давайте заглянем в одно неплохое заведение, здесь неподалёку, да и пообщаемся в более приватной обстановке. Не ресторан «Медведь» на Большой Конюшенной, где я любил бывать во времена оные, однако, смею вас заверить, вам придётся по вкусу.

«Неплохое заведение» оказалось трактиром «Русь», и по пути я понял, что трость у Вержбовского не для форсу. Он слегка прихрамывал на правую ногу, что, впрочем, не мешало ему сохранять выправку.

В трактире пока ещё не было той аляповатости в стиле а-ля рюс, свойственной эмигрантским кабакам будущего. Всё дышало дореволюционной Россией, как я её себе представлял, включая полового с прилизанным пробором и полотенцем через руку, который учтиво раскланялся сначала с моим знакомцем, которого, видно по всему, хорошо знал, а затем со мной.

– Я угощаю, – предупреждающе поднял руку Вержбовский, когда я попытался заглянуть в меню. – А относительно выбора можете положиться на меня.

Спустя пять минут на нашем столе стояли графинчик с запотевшей «Смирновской», тарелки с солёными огурчиками и квашеной капустой, блюдо с половинками варёного картофеля, посыпанного зеленью и политого топлёным маслом, тарелочка с тонкими ломтиками сала в розоватых прожилках мяса, маринованные грузди, ломти ноздреватого белого хлеба с хрустящей корочкой… Я невольно сглотнул слюну, что не укрылось от намётанного глаза Вержбовского.

– Предлагаю выпить за наше знакомство, – поднял он свою рюмку, и я проделал то же самое.

Закусив, Виктор Аскольдович закурил сигару, и только после этого перешёл к интересующему его вопросу:

– Что ж, Ефим Николаевич, не изволите ли поделиться своей историей? Начало её, во всяком случае, меня очень заинтриговало.

– Отчего же, поделюсь в общих чертах. Началось всё в Одессе, где я работал докером, хотя по жизни мне пришлось сменить немало профессий, но все они, сразу предупреждаю, были легальны. Повоевать, кстати, по молодости не удалось, я вообще человек мирный. Но только если меня не трогают. Меня или моих близких, – уточнил я. – А тут получилось, что как-то вечером мы с моей знакомой решили посидеть в кафе, где у меня и случился конфликт с группой молодых мерзавцев. Словом, за то, что заступился за девушку и слегка покалечил сына местного партийного начальника, мне присудили шесть лет лагерей. Отбывать срок отправили в Коми, а там у меня вышло недоразумение с местными блатными, кое-кого пришлось отправить на тот свет. А чтобы лагерное начальство меня следом не отправило, решился на побег. Шёл зимой через тайгу, заболел, спасибо местному охотнику, выходил на своём зимовье. А по весне отправился дальше, в Архангельск. Там пробрался на американский сухогруз и приплыл сюда, в Нью-Йорк.

– Однако… – прищурился Вержбовский, качнув головой. – Весьма, весьма занятная история. И как же вам удалось устроиться в Нью-Йорке?

– Благодаря протекции капитана сухогруза познакомился с антикваром, который держит свою лавку недалеко от Манхэттена, а ему как раз был нужен помощник. Жалованье небольшое, но на жизнь пока хватает, а там, глядишь, со временем ещё что-нибудь придумаю. А вы, наверное, уже лет двадцать как эмигрировали? – перевёл я стрелки на собеседника.

– Примерно так, – кивнул бывший офицер. – Предательство Думы и восстание большевиков не оставили выбора мне и моей семьей, как, впрочем, и многим русским людям, не захотевшим жить при новой кровавой власти. Уехав со своими близкими в Париж в тысяча девятьсот восемнадцатом, обустроив их там, год спустя я вернулся в Россию и воевал с красными на Северо-Западном фронте под знамёнами генерал-лейтенанта Родзянко. Во время наступления на Петроград был ранен, после госпиталя оказался негоден к строевой службе, вернулся к семье в Париж. В тысяча девятьсот двадцать третьем мы по примеру многих соотечественников решили искать счастья в Новом Свете. Приплыли в Нью-Йорк, обосновались в более-менее русском районе Бруклина. Оставшиеся средства удалось удачно вложить в одно предприятие, так что пока мы с женой держимся на плаву. Кстати, Александр Павлович Родзянко также эмигрировал в Америку. Здесь он возглавляет полковое объединение кавалергардов США и председательствует в отделе Союза пажей, мы периодически с ним видимся.

– А дети у вас есть?

– Да, сын и дочь. Дочь вышла замуж за мормона, – он поморщился, – уехала жить к нему в Колорадо-Сити, штат Аризона. Даже приняла их веру, так что мы с ней особенно не общаемся. А сын женился на дочери русских эмигрантов, у него в Нью-Йорке свой, как тут принято говорить, бизнес.

– А что за бизнес, если не секрет?

– Так вот этот трактир и есть его бизнес, который он три года назад открыл на паях с родителями невесты. Поэтому угощение для нас с вами ничего и не стоит. А вот и мой Андрей.

К нам подошёл вполне современно одетый молодой человек лет около тридцати, с которым мы учтиво раскланялись.

– Знакомься, сын, это Ефим Николаевич Сорокин. Будучи несправедливо обвинён, бежал из Советов в поисках лучшей доли, умудрившись добраться до Архангельска и там спрятаться на американском судне.

Мы обменялись с младшим Вержбовским дежурными фразами, после чего он снова исчез в недрах трактира.

– Ну а как вообще русские живут в эмиграции? Наверняка ведь не всем удаётся поднять собственный бизнес.

– Что делать, – вздохнул мой собеседник. – Каждый выживает как может. Но мы по возможности стараемся держаться друг друга, у нас существует даже что-то вроде кассы взаимопомощи. Если уж кому-то придётся совсем худо, ему могут из этой кассы выдать какую-то сумму, естественно, с возвратом, но без процентов – мы не банкиры. Впрочем, это касается приличных людей, потому что, к сожалению, швали среди наших соотечественников тоже хватает… Ну а как там, в России?

– В Советском Союзе. – Я преднамеренно поправил Вержбовского. – В Советском Союзе строят социализм. У богатых всё отняли и разделили между населением поровну. Хотя, как обычно бывает, если все равны, то некоторые всё же более равны, чем другие[18]18
  Фраза из сатирической повести-притчи Оруэлла «Скотный двор» приведена не дословно.


[Закрыть]. По-моему, с революцией, конечно, перемудрили. Я вообще слышал, что её спонсировали из-за границы, но не могу утверждать этого однозначно. А тут ещё Гражданская война, разруха, из которой вроде начали как-то выбираться.

– В наших эмигрантских газетах пишут, что большевики своих же сажают. Это правда?

– Есть такое, поговаривают, что товарищ Сталин решил почистить партийный аппарат от старой гвардии. Думаю, типов вроде Троцкого можно бы и зачистить, но, к сожалению, до кучи под гребёнку попали и невинные люди. Сначала Ягода переборщил, затем Ежов взялся за дело засучив рукава. С другой стороны, на то, чтобы реализовать грандиозные проекты вроде Беломорско-Балтийского канала, нужны огромные людские ресурсы. Нанимать сотни тысяч людей и платить им деньги – слишком невыгодно. Легче взять крепкого мужика по ложному доносу и отправить его на стройку канала или Днепрогэса, чтобы пахал за похлёбку и кусок хлеба. Понятно, это бесчеловечно, но в руководстве партии другого выхода не видели. Зато потомки будут вспоминать безвестных строителей с благодарностью, пользуясь плодами их трудов.

– Вы думаете, советская власть – это надолго?

Хм, уж кому, как не мне, знать, что СССР закончит своё существование в декабре 1991 года. И это при том, что подавляющее большинство населения страны проголосовало за сохранение страны. Но Ельцин с подельниками по Беловежской Пуще решили по-своему.

– Не знаю, – уклончиво ответил я, – может, и надолго. Правда, в ближайшее время следует ждать серьёзных испытаний. Гитлер спит и видит, как войска вермахта маршируют по Красной площади.

– Да, я читал, что германские нацисты готовятся чуть ли не к мировой войне. Однако хочется надеяться, что они не отважатся на самоубийственный шаг, поскольку против них выступит весь мир… Слушайте, а что вы делаете сегодня вечером? – вдруг огорошил меня вопросом Вержбовский.

Вот те раз, на свидание, что ли, приглашает? Да вроде бы с виду не из таких.

– А вы с какой целью, простите, интересуетесь? – процитировал я, пусть и не дословно, кота Матроскина.

– Хочу пригласить вас выступить на одном из наших вечерних собраний, пусть и остальные услышат вашу историю.

А, вон оно что! Чёрт, мне такая известность совершенно ни к чему, и так уже засветился порядочно. А он ведь по-любому проговорится в кругу своих знакомцев. Или попросить его, как офицера, дать обещание держать язык за зубами?

– Спасибо за приглашение, но, знаете, я пока воздержусь. Не хочу вас обидеть, однако я пока ещё пребываю в стране инкогнито, не имея эмигрантского статуса, и лишние слухи, которые могут пойти после участия в собрании, могут дойти до чужих ушей. Сами знаете, то, что знают двое, знает и свинья. Поэтому хотел бы взять с вас слово русского офицера не распространяться пока насчёт моей персоны.

– Что ж, извольте! Даю слово и офицера, и дворянина, что, пока вы сами того не захотите, ваша история останется между нами. Андрей также будет держать язык за зубами.

– Спасибо, – поднимаясь, совершенно искренне поблагодарил я подполковника. – Очень рад нашему знакомству, и спасибо за прекрасное угощение, а теперь я всё же вынужден откланяться. Дела, знаете ли.

– Конечно, конечно, не смею вас задерживать. Но всё же вы не пропадайте, потому что мы, русские, ещё раз повторюсь, должны держаться друг друга. А вы вроде человек приличный.

Из Бруклина я отправился прямиком к Изе Шмейхелю, к которому уже несколько дней думал явиться за решением одной проблемы. У фотографа и поинтересовался, можно ли как-то увеличить маленькое фото моей знакомой девушки, оставшейся в СССР. Шмейхель покрутил фотокарточку в руках и заявил, что не видит особых сложностей. Только, конечно, чёткость кадра будет не такой резкой, как на маленькой фотографии.

То, что получилось, было, конечно, не идеально, но вполне приемлемо. Фото Вари я облёк в недорогую деревянную рамку, которую у Изи и приобрёл, и поставил дома на тумбочку, рядом с кроватью, под матрасом которой уже по привычке хранил револьвер. Чтобы наган пребывал в норме, купил в оружейном магазине набор для чистки оружия. Не хватало ещё, чтобы в решающий момент, если таковой когда-то случится, что-то внутри заклинило.

Мне не было нужды приходить на работу каждый день. Антиквару не требовалась охрана в магазине, он просто периодически давал мне какие-то задания, чтобы самому не отлучаться со своего рабочего места. Например, однажды я отправился в соседний Провиденс, где принял участие в аукционе, о котором старик узнал из газеты. Там же указывались и основные лоты. Абрам Моисеевич меня проинструктировал, какая именно вещь его интересует: это был набор жанровых статуэток из мейсенского фарфора XVIII века. Сам он не мог поехать – была суббота, следовательно, Шаббат. В начале торгов я предложил за набор сначала сотню баксов, а в итоге пришлось выложить сто пятьдесят – эту сумму никто не рискнул перебить. Антиквар выдал мне двести на крайний случай, так что полсотни, можно сказать, я ему сэкономил. Перед Лейбовицем я отчитался соответствующим чеком, хотя антиквар и не настаивал на подобной мелочи.

Антиквар назначил мне повременную оплату в размере пятидесяти долларов в месяц. Тридцать долларов, как уже было указано выше, я платил за квартиру, причём в квартплату входили и коммунальные услуги: газ, вода и канализация. Таким образом, на еду, одежду и прочие мелочи у меня оставалось двадцать баксов. Для нормальной жизни этого было мало, поэтому поневоле приходилось тратить из суммы, выданной мне Лейбовицем после поездки в Лос-Анджелес.

Например, мне нужно купить второй костюм, менее презентабельный. Просто штаны и пиджачок, ну и недорогую сорочку с кепкой. Без головного убора в этом времени никуда, его отсутствие считалось признаком дурного тона. Хотя по такой погоде я не отказался бы от майки, шорт и кроссовок. Но, во-первых, шорты и уж тем более кроссовки тут ещё не в ходу и взять их попросту негде, а во-вторых, в таком прикиде я выглядел бы белой вороной. Так и в дурдом загреметь недолго. Другое дело, если я открою своё производство и устрою «модную революцию», типа как Коко Шанель с её брюками. Но когда ещё народ начнёт адекватно воспринимать такой стиль одежды… Да и на ателье с обувной мастерской нужны приличные деньги, а у меня их, этих зелёных бумажек, уже наперечёт.

Покупка обновки в итальянском «бутике», как я назвал этот магазинчик в соседнем квартале, обошлась всего в десятку с мелочью. Но мне и десять баксов было жалко, поэтому по примеру Джо я задумался о подработке. В идеале, конечно, открыть собственное дело. Впрочем, без стартового капитала рассчитывать на это нереально, тут получается замкнутый круг. Не кредит же брать у этих самых Морганов, Ротшильдов и Рокфеллеров! Хоть иди грабь банк.

Эта идея пришла мне в голову утром, когда я собирался отправляться к Лейбовицу, уже одевшись в парадный костюм и нахлобучив на голову шляпу-федору. Достал из-под матраса револьвер, сунул за пазуху и, встав перед зеркалом, представил, будто вхожу в отделение банка. Выхватил из внутреннего кармана ствол и наставил на своё отражение в зеркале со словами:

– Никому не двигаться, это ограбление!

Со стороны я точно выглядел настоящим гангстером. Пожалуй, мог бы и в кино сняться, вон визитка от пресс-секретаря Уорнера до сих пор в кармане хранится.

Вот бы грабануть Федеральный резервный банк! Он-то недалеко находится, на Манхэттене. Уж сколько там и бабла, и драгметаллов – вагонами вывозить! Хотя по моим запросам и чемоданчик наличности сгодится, а для этого можно обойтись и банком помельче, тем более что для штурма ФРБ нужна целая армия.

Меня нервировало, что эта идея, несмотря на казавшийся неоправданным риск, захватывала моё существо всё больше и больше. Я понимал, что вступать в противостояние с законом слишком чревато гибелью либо в перестрелке, либо на «старой коптильне»[19]19
  «Старая коптильня», или «жёлтая мама», – название электрического стула у заключённых.


[Закрыть], если я случайно, не дай бог, кого-нибудь пристрелю. Ну пусть один раз пронесёт, однако вдруг выручка получится небольшой, придётся, чего доброго, ещё раз грабить. И в своей удаче я не был до конца уверен.

Как же быстро и безболезненно разбогатеть законным способом?!

Невольно вспомнился старый анекдот: «„Как вы стали миллионером?” – „Я с женой приехал в Америку с двумя центами. На них мы купили яблоки и продали их по четыре цента. Дальше мы на четыре цента купили ещё яблок и продали их за восемь. Потом умерла моя тётя и оставила в наследство два миллиона”».

Плохо, что у меня нет такой тёти. Даже если вспомнить историю моего становления как бизнесмена в постъельцинской России, то там обстоятельства складывались несколько по-другому.

Опять же, плохо, что я не умею играть на бирже. Для этого в том числе надо иметь информацию от надёжных инсайдеров, которых у меня не было. Да и вообще все эти брокерские забавы выше моего понимания. Разве что у меня хватило бы ума вложиться в акции компании, будущее которой мне точно известно. Например, General Electric или Ford. Только вот уже сейчас их акции стоят немало, много на них не поимеешь. Другое дело, если бы на дворе стояла середина 1970-х, я вложился бы в акции IBM или Apple и в ближайшие пару десятилетий стал бы миллионером. Но до тех лет ещё нужно дожить, а мне нужно обогатиться уже сейчас.

Как вот, например, я представлял себе помощь СССР, будучи бедняком? Одними советами? Советчиков у Сталина и без меня хватает, недаром СССР называется Страной Советов. Мог бы начертить конструкцию АК-47, но там много таких нюансов, которые доступны лишь специалистам. Если я умею разбирать автомат и стрелять из него, то это ещё не значит, что я хороший конструктор-оружейник.

Была у меня ещё мысль найти в Штатах Игоря Ивановича Сикорского и ускорить процесс создания вертолёта. Для начала, понятно, пришлось бы раскручивать производство в Америке, чтобы отбить затраты. А я, вложившись в раскрутку, поимел бы хороший барыш. Тут уж без рекламы, без этого двигателя торговли, никуда. Ну а получи наши генералы чертежи винтокрылой машины – это ох как пригодилось бы советской армии! А ещё лучше продемонстрировать опытный образец. Пусть своими глазами увидят, что летательный аппарат, способный перемещаться в любом направлении, – вещь действительно для армии незаменимая.

Другой вопрос, где его вообще искать, этого Сикорского? Лейбовиц только развёл руками: мол, авиация не по моей части, знакомых среди авиаконструкторов нет. Как же хреново без Интернета! Тогда я не придумал ничего лучше, чем смотаться в аэропорт Ньюарка и пообщаться там с обслуживающим персоналом. На моё счастье, среди механиков один оказался весьма продвинутым в этой теме. Он и просветил меня, что компания, которая изначально называлась Sikorsky Aero Engineering Corporation и производила самолёты в Рузвельте, в 1929-м переехала в Стратфорд, штат Коннектикут. А затем и вовсе стала частью United Aircraft and Transport Corporation. Имя Сикорского в данный момент связывали со строительством самолётов-амфибий, которые, к примеру, компания Pan American Airways использовала для прокладки новых воздушных маршрутов в Центральную и Южную Америку.

Значит, у Игоря Ивановича уже есть собственное предприятие, либо он в нём один из ведущих акционеров и уж, безусловно, ведущий конструктор. Я могу вложиться в акции предприятия, но и то при наличии хотя бы нескольких тысяч долларов. А отдачи ждать… Когда там первый вертолёт появился? Кажется, в конце Второй мировой? И ещё не факт, что даже после этого компания стала получать хорошую прибыль. В этом вопросе, к сожалению, я не был настолько сведущ.

И снова мои мысли возвращались к ограблению. Может, украсть у какого-нибудь коллекционера картину стоимостью в миллион долларов? А кому я её продам? Не через аукцион же, в конце концов, а в криминальном мире у меня нет никаких связей. Если уж и воровать, то наличность, которую можно потратить. Почему-то вспомнилось выражение, приписываемое Генри Форду, который обещал отчитаться перед народом за каждый заработанный цент, кроме первого миллиона долларов. Не исключено, что и он свой первый миллион добыл не совсем законным способом.

Может, легче ограбить инкассаторскую машину? Но как обделать всё так, чтобы обошлось без стрельбы и никто не получил увечий? И чтобы, само собой, остаться при этом неузнанным? Мне не хотелось подвергать опасности ни свою жизнь, ни жизни ни в чём не повинных людей. Знать бы ещё заранее, сколько наличности находится в машине, чтобы не рисковать понапрасну из-за каких-нибудь десяти тысяч долларов.

Опять же вспомнился ещё советский фильм с прибалтийскими актёрами, действие которого проходило в Штатах. Там по сюжету герои украли инкассаторскую машину, и как они потом мучились, пытаясь её вскрыть. Надеюсь, у современных автомобилей, перевозящих наличность, нет таких сложных устройств.

Мысль об ограблении инкассаторской машины постоянно сверлила мой мозг. При этом, я думал, если уж грабить, то кого-то из банковской верхушки, из этих скрытых масонов, незримо управляющих миром.

Не выдержав издевательств над собой, я устроил экскурсию к ближайшему отделению JPMorgan Chase. Затаился напротив банка в небольшом кафе, где просидел почти два часа, выпив с десяток чашек кофе, прежде чем подъехала инкассаторская машина. По тяжёлому ходу «форда» можно было понять, что машина укреплена бронированными листами, уж задний, грузовой, отсек точно. Стекла же кабины были забраны металлическими решётками, как и отверстие в заднем отсеке. Откуда, надо думать, можно было отстреливаться. Створки железных ворот распахнулись и, когда машина въехала во внутренний двор банка, сомкнулись снова. Часы, подаренные Лейбовицем, показывали ровно шесть вечера.

Здесь грабануть их явно не получится, если это и делать, то где-то по пути следования, ещё до того, как машина подъедет к банку. Например, когда инкассаторы забирают выручку. А где они её забирают? В каких-то, надо думать, торговых точках, которые что-то продают, получая за это наличку. Или в кассе на стадионе забирают вырученные от продажи билетов деньги. Скажем, завтра играют нью-йоркские «Янкиз» и «Детройт Тайгере». Газеты пишут, что билетов в продаже почти не осталось, а стадион «Янки» вмещает 56 тысяч зрителей. Цена билетов от одного до пятнадцати долларов. С другой стороны, не копят же они в кассе выручку. Думаю, по традиционной схеме вечером приезжает инкассаторская машина и забирает дневную выручку. А если разбить её по дням, то получается не так уж и много. Тысяч сто на первый раз меня бы устроило. Половину вложил бы в акции, благо знаю, какие компании будут приносить прибыль, половину пустил бы на собственное дело. Уж я нашёл бы, во что вложиться.

К примеру, в игорный бизнес. Как мне объяснил Лейбовиц, вот уже семь лет на территории штата Невада разрешены азартные игры. Отели и казино Лас-Вегаса пока ещё можно пересчитать чуть ли не по пальцам одной руки, но вскоре – в этом я был железобетонно уверен – народ сюда валом повалит. В своё время не довелось побывать в Лас-Вегасе, но масса пересмотренных фильмов и прочитанной в Сети информации меня солидно подковали в этом вопросе. Да открой я хотя бы развлекательный клуб, и то снимал бы пенки. Как-никак туристам нужно не только спустить деньги и где-то переночевать, но и культурно отдохнуть.

Не выдержав, я даже поделился своими мечтами о собственном казино или гостинице, ну или клубе, на худой конец, с Джо, с которым мы разговорились, встретившись возле нашего дома. Однако, несмотря на излучаемый мной оптимизм, в этот раз индеец оказался почему-то достаточно мрачен. Причина выяснилась довольно скоро.

– У моего старшего, Майки, проблема, – сообщил он, смотря себе под ноги. – У него уже полгода падает зрение в правом глазу, врачи говорили, что нужно больше отдыхать. Вчера раскошелились на приличного специалиста, он посмотрел и сказал, что у Майки… – Джо достал из кармана бумажку и чуть ли не по складам прочитал: – «Ишемическая оптическая нейропатия». Недостаточное поступление крови к зрительному нерву. В общем, если не лечить, то через полгода глаз может ослепнуть. Он мог бы взяться за лечение сына в своей клинике, но это стоит около тысячи долларов. Говорит, прежде чем лечить, нужно найти причину болезни, это тоже дорогая процедура.

– И что делать?

– Не знаю, – пожал он плечами. – Думал, может, удастся получить ссуду, с утра сегодня обошёл три банка, но везде мне отказали. С моим официальным доходом туда лучше не соваться.

– А богатых знакомых у тебя, как я понимаю, нет?

– Откуда? – развёл Джо руки.

У меня мелькнула мысль, не обратиться ли за помощью к Вержбовскому, уж у него всяко тысчонка-другая долларов должна заваляться, а у его сына и вовсе неплохой бизнес. Но тут же эту мысль отбросил. Мы не настолько хорошо знакомы, чтобы обращаться с подобной просьбой.

– Придётся брать из тех денег, что отложены Майки на учёбу, но и там всего около пятисот долларов, – продолжил Джо. – Где брать остальную сумму, ума не приложу.

– У меня есть сотни полторы…

– Тебе они самому нужны, – отмахнулся индеец.

– А может, найти клинику подешевле?

– Прежде чем идти к этому врачу, я справлялся у людей, его без дураков называют лучшим специалистом во всём Нью-Йорке. Нам пришлось даже на платный приём записываться чуть ли не за две недели. Я не хочу рисковать зрением своего сына, но и что делать в этой ситуации, не представляю.

Что делать, что делать… Пойдём на пару грабить банк или инкассаторов. Вдвоём больше унесём. Натянем чулки на голову – и хрен кто нас узнает. Но в то же время могут и подстрелить, или позже вычислить, кто грабители. Если сумма похищена приличная, то такие преступления расследуются первым делом. Могу ли я рисковать жизнью отца семейства? Нет, не могу. Тем более ещё неясно, согласится ли он принять участие в подобной авантюре.

Обо всём этом я раздумывал, сидя дома с бутылочкой «Будвайзера». Она ещё не успела нагреться, я купил её вместе с двумя другими такого же тёмного стекла в магазинчике через дорогу. Вот, опять же, очень не помешал бы дома холодильник. Мне, как человеку, большую часть сознательной жизни проведшему в XXI веке, без некоторых гаджетов весьма некомфортно. Хотя, казалось бы, за год с лишним в этом времени я такого натерпелся, что отсутствие холодильника от «Дженерал электрик» или, скажем, стиральной машины с электрическим приводом кажется сущим пустяком. Однако за месяц в Штатах я начал понемногу привыкать к спокойной размеренной жизни, расслабился, и вопрос с добычей средств к существованию остро не стоял. Другое дело, что для осуществления моих грандиозных замыслов – а я планировал ни больше ни меньше как стать одним из самых влиятельных людей страны, – требовались очень приличные деньги. Во власть я не могу пройти, пока живу по поддельным документам и являюсь незаконным иммигрантом. А вот стать влиятельным бизнесменом – почему и нет? Я даже не против криминального происхождения моего благосостояния, естественно, хотелось бы обойтись без смертоубийства. Тогда через деньги я смогу влиять на правосудие, политиков, подкупать их в том числе и через сенаторов, например, повлиять на принятие конгрессом открытие Второго фронта не в 1944 году, а хотя бы парой лет раньше. Сколько бы жизней удалось спасти, перебрось фашисты часть своих сил с Восточного фронта на Западный!