Текст книги "Покорение Америки"

В свежем номере «Нью-Йорк геральд трибюн», который лежал передо мной на кухонном столе, целая полоса под авторством некоего Дэвида Кини была посвящена международному положению. По его мнению, руководство нацистской Германии, не прибегая к прямой военной конфронтации, под предлогом борьбы с коммунистической угрозой вводит силовую составляющую в свою внешнюю политику, постоянно вынуждая Великобританию и Францию идти на уступки в вопросах внешней политики. Германией ни много ни мало уже создан плацдарм для будущей войны, достаточно сказать, что в марте 1938 года был осуществлён аншлюс Австрии.

«Всего одно поколение повзрослело после кровопролитной мировой войны, и вот парням уже снова захотелось пострелять, – писал Кини. – Точнее, их бессовестным руководителям. Во главе Германии стоит художник-недоучка, во главе СССР – священник-недоучка. И оба не могут терпеть друг друга. Недалёк час, когда Гитлер и Сталин сойдутся в непримиримой схватке. И не нужно думать, что Соединённым Штатам нечего бояться. Это будет война, где никому не удастся остаться в стороне. Все понимают, что конфликт неизбежен, ситуация в мире достигла точки кипения, не хватает только спички, чтобы всё вспыхнуло».

Это точно, не хватает спички. Да и вообще, насколько я помню, Гитлеру и особого предлога не понадобится, чтобы развязать самую кровавую войну в истории человечества. Война неизбежна, и вопрос в том, кто сможет лучше к ней подготовиться. Как были готовы Вооружённые силы СССР, я в общих чертах представлял. Имея подавляющее преимущество в живой силе и технике, умудрились бездарно пр… начало войны. В том числе и «благодаря» отвратительному оснащению наших войск средствами связи и управления. Не говоря уже о чистке руководящего состава РККА. Сразу же вспомнились комбриг Кржижановский и артиллерийский инженер Куницын, с которыми, казалось, уже целую вечность назад довелось сидеть в одной камере в Бутырке. Как-то сложилась их судьба? Живы ли? Я вот здесь прохладное пивко потягиваю, а их останки, может, уже тлеют в братской могиле… Эх!

И вновь мысли вернулись к моему нынешнему положению. Не самое худшее, надо признать. Живой, здоровый, уже обзаведшийся кое-какими знакомствами, имеющий небольшой, но постоянный доход от Абрама Лейбовица, которому – хвала небесам! – я пока нужен. Но в то же время с ощущением внутренней неудовлетворённости. Нужны деньги, много денег, и одним выигрышем на тотализаторе эту проблему не решить.

В этот момент мой взгляд упал на тумбочку, где лежала извлечённая из кармана пиджака дня три назад визитная карточка Адама Миллера. Того самого, помощника мистера Уорнера. Интересно, сколько мне заплатили бы за участие в съёмках? Понятно, я не Кларк Гейбл, но кто знает, вдруг и моя звезда взойдёт в Голливуде? Недаром сам Уорнер обратил на меня внимание. Шутка, конечно, однако какой-никакой гонорар в случае съёмок мне был бы обеспечен.

А сколько бы ни заплатили, в любом случае денег хватило бы, чтобы помочь несчастному Майки. Пусть даже у Джо не будет возможности их вернуть, но полторы штуки баксов не настолько значительная сумма для моих наполеоновских планов.

«Но ведь это риск, – осадил я себя. – То, о чём я и говорил Лейбовицу. Увидят мою физиономию на экране те, кому не надо бы это видеть, да ещё, глядишь, и в титрах прочитают, и беды не избежать».

Конечно, всё это походило на манию преследования. Вероятность подобного развития событий близилась к нулю.

Тем более меня наверняка считали сгинувшим в тайге, давно уже прекратив бесплодные поиски. Однако, как говорил наш прапорщик, лучше перебдеть, чем недобдеть.

А если поразмыслить, какое мне вообще дело до сына Джо? Я эту семью ещё пару недель назад и знать не знал, а сейчас готов впрячься за парня, словно за своего близкого родственника. Никогда не мог оставаться равнодушным к судьбе даже малознакомых людей. Эх, сгубит меня когда-нибудь моя доброта!

Оставался вариант с тотализатором. По идее, я должен что-то поднять, не настолько же серьёзные изменения в американской истории из-за моего здесь появления, чтобы Джо Луис проиграл бой. Правда, половину выигрыша обещал Лейбовицу, которого кидать не собирался. Наскребётся ли тысяча моего выигрыша, чтобы помочь Майки? Ставил-то сотню, может, общий выигрыш составит всего пять сотен.

Куда ни кинь – всюду клин. Но можно же ведь что-то придумать!

Я снова невольно посмотрел на визитную карточку пресс-секретаря Уорнера. Может, рискнуть? Мой мозг стал лихорадочно соображать, как свести риск к минимуму, и в итоге я остановился на одной достаточно привлекательной идее. На следующее утро я заявился к Лейбовицу и спросил разрешения позвонить в Голливуд. Тот понимающе кивнул, ничем не выказывая своих чувств, и оставил меня с телефонным аппаратом наедине.

Трубку на том конце провода подняли после третьего гудка.

– Это Ефим Сорокин, – представился я и добавил: – Тот самый, что сопровождал мистера Лейбовица.

– А, вспомнил вас, мистер Сорокин. Это вам мой босс предлагал роль в новом фильме.

– По этому поводу я и звоню. Предложение мистера Уорнера ещё в силе?

– Думаю, да, кастинг ещё не закончен, но съёмки должны начаться уже в следующем месяце. Вы хотите принять участие в кастинге?

– Пожалуй… Только скажите, сколько примерно мне заплатят, если я получу роль?

– Такие вещи по телефону не обсуждаются. Тем более роль нужно ещё получить, а это зависит от того, понравитесь ли вы кастинг-директору и режиссёру. И это точно будет не одна из главных ролей, они отданы Джеймсу Кэгни и Пэту О’Брайену. Но, смею вас заверить, даже играющие второстепенные роли обычно меньше трёх тысяч за фильм не получают.

Переведём на гонорары начала XXI века – получится примерно тридцать тысяч за второстепенный образ. Что, в общем-то, совсем не плохо. Хотя не факт, что мне вообще не предложат эпизод с гонораром статиста. Но попытка, как говорится, не пытка.

– Хорошо, я согласен пройти кастинг. Когда вылетать?

– Хоть сегодня. Протянете ещё неделю – и на попадание в фильм можете не рассчитывать.

Глава 4

Уф, ещё только 5 утра, а жара уже такая, что рука невольно потянулась к стоявшему на прикроватной тумбочке вентилятору. Надо было всё же открыть на ночь окно. С вечера меня остановило только то, что номер находился на первом этаже дешёвого мотеля и окно выходило в более-менее зелёный дворик, а хозяин предупредил, что ядовитые рептилии нередко заползают через окна, просачиваясь даже сквозь москитные сетки. Мне же совсем не хотелось проснуться среди ночи с гремучей змеёй в постели. Уж лучше рядом с какой-нибудь симпатичной мулаткой.

Я перевернул подушку влажной стороной от себя, надеясь ещё немного поспать под более-менее прохладными волнами воздуха, идущими от вентилятора, но сон уже не шёл. Сегодня мой первый съёмочный день, и неудивительно, что я испытывал некое волнение. Хотя, казалось бы, пережил столько всего и в прошлой реальности, и в этой, что меня уже ничем не проймёшь, а вот гляди ты!

В Лос-Анджелес я прилетел через день после нашего с Адамом разговора, благо Лейбовиц, повздыхав, всё же пошёл мне навстречу. Помощник киномагната вместе с уже знакомым мне водителем Тони встречал меня в аэропорту «Майнес-Филд». Оттуда мы сразу отправились в Голливуд на студию «Уорнер Бразерс». По пути Адам просветил меня, что фильм режиссёра Майкла Кёртиса будет называться «Ангелы с грязными лицами». Рассказ в картине идёт о двух друзьях детства, промышлявших в юности мелким воровством. Один из друзей стал священником, второй после отсидки вырос в известного гангстера. Несмотря на то что гангстер пытается подмять под себя город, где проповедуют священники, в итоге побеждает доброе и справедливое начало, как и положено по принятому в 1930 году кодексу Хейса[20]20
  Кодекс Хейса – этический кодекс производства фильмов в Голливуде, принятый в 1930 г. Ассоциацией производителей и прокатчиков фильмов (ныне Американская ассоциация кинокомпаний), ставший в 1934 г. неофициальным действующим национальным стандартом США. Все фильмы, выходившие в американский прокат, должны были получить одобрение комиссии, следившей за выполнением кодекса.


[Закрыть], который, в частности, запрещал показывать разного рода злодеев в положительном свете. Без соблюдения этого кодекса фильм просто не мог оказаться в широком прокате. В общем, ждёт негодяя электрический стул.

Священника играет Пэт О’Брайен, а его друга-антипода – Джеймс Кэгни. Название фильма и имена исполнителей мне ни о чём не говорили. Из звёзд этой эпохи я мог вспомнить разве что Чарли Чаплина, ну и, само собой, Кларка Гейбла и Вивьен Ли, сыгравших в ещё не вышедшем оскароносном фильме «Унесённые ветром». Да и то Ли, кажется, примерила на себя статус звезды после выхода фильма. Монро сейчас, наверное, ещё девочка, тот же Джек Леммон и Тони Кёртис, с которыми Монро снималась в картине «В джазе только девушки», тоже, скорее всего, ещё совсем юные. Так что мир Голливуда конца 1930-х для меня был большим белым пятном.

– Я звонил вчера Майклу, намекнул, что вас к нему направил сам мистер Уорнер, – говорил мне Адам. – По его протекции, кстати, Майкл когда-то перебрался из Европы в Голливуд, сам-то он венгр по рождению. Кастингом обычно режиссёр не занимается, но сегодня он сделал для вас исключение, пришел в павильон на час раньше намеченного. Предупреждаю, Кёртис – парень с характером, на съёмочной площадке настоящий диктатор, и лучше с ним не пререкаться. Сказал, что выкроит время взглянуть на вас, а если вы его не устроите, то роли вам не видать как своих ушей.

Как мне объяснил Миллер, кинокомпания «Уорнер Бразерс» владела площадью около тысячи акров, где нашлось место и павильонам, и пейзажам с водоёмами, и уличным декорациям, в том числе уголку небольшого современного города, где будут сниматься некоторые сцены фильма «Ангелы с грязными лицами». Собственность компании была обнесена по периметру двухметровым забором, так что посторонний человек так просто сюда не проберётся. Попасть на территорию, равно как и покинуть её, можно только через северные или южные ворота, на которых дежурила охрана. Мы въезжали через северные, и Адам, хотя охранник и приветливо козырнул, всё равно предъявил ему пропуск.

Место, где проходил кастинг, представляло собой огромный бетонный павильон с двигающимися на роликах воротами и надписью на них Stage 33. Переход из солнечного дня в сумрак павильона сказался на зрении – несколько секунд я ничего не видел. Потом разглядел в глубине павильона свет, оттуда же доносились едва слышимые у входа голоса.

– Там Майкл со своим помощником Томасом Троицки, – пояснил Адам. – Кажется, ещё кто-то из членов съёмочной группы.

К освещённой софитами площадке мы двигались мимо декораций, изображавших фасады как каменных двух– и трёхэтажных домов, так и каких-то допотопных ранчо. Майкл Кёртис оказался чем-то похож на польского актёра времён СССР, фамилию которого я забыл. Он ещё снимался в картине «Новые амазонки». На лице никакой растительности, большой лоб, возможно кажущийся таким по причине зачёсанных назад не таких уж и густых волос, морщинки в уголках глаз… Чёрная кожаная бабочка придавала режиссёру импозантность. На вид ему можно было дать лет пятьдесят.

– Вот, Майк, привёз того самого парня, о котором вчера говорил, – представил меня Адам.

Прежде чем протянуть руку, тот, от которого в некоторой степени зависела моя дальнейшая судьба, окинул меня критическим взглядом.

– Вы что, и в самом деле русский?

– Так и есть, мистер Кёртис, – кивнул я.

– Станиславский – мой кумир! – с пафосом произнёс он. – Новаторские идеи Мейерхольда меня тоже интересовали одно время, но всё же школа Станиславского остаётся непревзойдённой… Ладно, лирику в сторону. Мне нужен актёр на небольшую роль подручного продажного адвоката, связанного с криминалом. У вас, как я понял, не было ни опыта работы в кино, ни опыта на сцене. Староваты вы, конечно, чтобы начинать карьеру… Хорошо, сейчас мы сделаем пробы, посмотрим, годитесь ли вы на эту роль.

– А что нужно делать?

– Мы с вами пока без камеры сыграем маленькую сценку. Вот вам небольшой текст. Сценарий вам знаком в общих чертах? Хотя откуда… Ну, не суть важно. По сюжету вы следом за гангстером Рокки Салливаном, которого играет Джеймс Кэгни, входите в аптеку. Пока Рокки пьёт свою кока-колу, вы негромко говорите аптекарю: «Добрый вечер! Как там мой рецепт?» Далее диалог по тексту, который у вас в руках. Вот прилавок, за которым я буду изображать аптекаря. Джонни, – кивнул он человеку в рабочем комбинезоне у софита. – Возьми колокольчик, я тебе кивну, когда нужно будет изобразить телефонный звонок. А ты, Фредди, сыграешь Рокки, будешь стоять у прилавка, делать вид, что пьёшь из вот этого стакана кока-колу. Потом я пройду сюда, будто в телефонную будку, и позову тебя. Так, а вы, мистер Сорокин, когда Фредди зайдёт в будку, с угрожающим видом скажете свою последнюю фразу: «Иди в заднюю комнату, закрой рот и глаза. Понял?» Я испуганно ухожу, на этом сценка окончена.

– Хорошо. Но прежде, чем мы приступим, я хочу озвучить вам своё условие.

– Что?! Вы ставите мне условия?! Да вы в своём уме?!

Я буквально всем своим существом почувствовал, как присутствующие напряглись, а вокруг наступила зловещая тишина. Однако я, как ни в чём не бывало, продолжил:

– Во-первых, моя внешность должна быть изменена, желательно с помощью шрама через всё лицо и усов, ну, или хотя бы модных нынче усиков. Второе: если моё имя окажется в титрах, то не настоящее, а псевдоним, на американский манер. Например, Фил Бёрд.

Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем опешивший Кёртис нарушил молчание.

– Вы что, скрываетесь от правосудия? – тихо спросил он. – Или, наоборот, от мафии?

– От бывшей любовницы, – выдал я заранее заготовленный ответ. – Она от кого-то залетела, а меня выставляет отцом ребёнка, требует алименты. Сейчас, если она увидит, что я снялся в кино, то её усилия по выбиванию из меня денег возрастут многократно. Суд, конечно, будет на моей стороне, но мне не хотелось бы скандальной славы.

– Адам, кого ты мне привёз?! – обернулся Кёртис к пресс-секретарю Уорнера.

Тот развёл руки: мол, я здесь ни при чём. Режиссёр снова повернулся ко мне. Задумчиво массируя пальцами подбородок, он хмыкнул:

– Да-а, наглости парню не занимать. И это меня подкупает. Ну-ка, Люси, изобрази ему шрам и усы. Насчёт шрама можешь особенно не стараться, пока просто обозначь карандашом. А вы, мистер Сорокин, за это время должны выучить свой текст, чтобы не заглядывать каждый раз в бумажку. Там ничего сложного.

Гримёр – упитанная бабёнка средних лет, с замысловатой причёской на голове – усадила меня в кресло перед столиком с обрамлённым лампочками зеркалом и приступила к работе. Я сидел, пялясь в лист бумаги со своими словами и беззвучно шевеля губами. И впрямь ничего сложного. Через пятнадцать минут гримёр чуть отстранилась:

– Ну как, мистер Кёртис?

– Неплохо, – кивнул режиссёр. – Что ж, а теперь давайте посмотрим, на что вы способны как актёр.

Актёрского опыта у меня практически не было. За исключением одного раза в школьной самодеятельности, когда году в 1990-м мы ставили спектакль по повести какого-то Губарева «Павлик Морозов». Меня хотели попробовать на роль Федьки, младшего брата пионера-героя, однако с первой же репетиции отправили восвояси. Мол, зачем же так орать, когда тебя режут? Ага, заорёшь тут, когда в тебя со всей дури ножом тычут. Хоть и деревянным, покрашенным для правдоподобности серебрянкой, однако старшеклассник, игравший Данилу, двоюродного брата Павлика Морозова, решил явно добавить реализма. Хорошо хоть, в самом деле не прирезал, я потом неделю с кровоподтёком на животе ходил.

– Итак, вы входите в эту дверь, я стою за прилавком, – наставлял меня режиссёр. – Далее по тексту.

Я кивнул. В принципе, ничего сложного…

– Нет, нет, нет, – замахал руками Кёртис. – Не нужно этой походки вразвалочку, вы не крутой гангстер, а всего лишь подручный, отправленный следить за Рокки, поэтому в аптеку входите бочком, не привлекая внимания… Поняли? Давайте ещё раз.

Теперь уже я всё сделал как надо. Стоя у прилавка и отворачивая от Рокки лицо, я чуть наклонился к аптекарю, негромко сказав:

– Добрый вечер! Как там мой рецепт?

– А когда вы его оставили? – приподнял брови Кёртис.

– Вчера мой брат приходил.

– Ваше имя?

– Паттерсон.

– Сейчас посмотрю.

Он кивнул, и Джонни забренчал колокольчиком. Кёртис неторопясь прошёл в нишу, вышел оттуда и сказал, что спрашивают какого-то Рокки Салливана. Фредди слился в будку, и я, сделав морду кирпичом, негромко прорычал:

– Иди в заднюю комнату, закрой рот и глаза. – И после короткой паузы: – Понял?

Едва удержался, чтобы не замахнуться на визави, подкрепляя слова действием.

– Стоп! Неплохо, но слегка переигрываете. Чуть помягче говорите, ваш шрам и так достаточно усиливает эффект.

Известно, что Бог любит Троицу. Вот и мы отработали три дубля, после чего Кёртис подвёл итог.

– Я возьму вас на эту роль. Хотел отдать её Джо Даунингу, но мы подыщем ему работу в нашем следующем проекте, думаю, он это переживёт. Кстати, в финале этой сцены вас по ошибке пристрелят свои же парни.

– Ничего страшного, – пожал я плечами, – мне не привыкать.

– В вас что, когда-то стреляли?

– Было дело, – уклончиво ответил я, отклеивая усы и возвращая их Люси.

Кёртис хмыкнул, но больше эту тему педалировать не стал, заявив, что послезавтра начинаются съёмки, а на второй день съёмочного процесса будет сниматься эпизод со мной в адвокатской конторе, и чтобы я был в этой студии в 9 утра как штык. В целом примерно через неделю я могу быть свободен. Отлично! Как раз поспею в Нью-Йорк к бою Луиса и Шмелинга.

– А что насчёт гонорара? – скромно поинтересовался я.

– Я этим не занимаюсь. Мистер Миллер вам разъяснит, что к чему… И смойте ваш шрам, не пойдёте же вы так по улице, людей пугать.

По пути к машине Адам просветил меня, что общую гонорарную ведомость подписывает мистер Уорнер, а ставку каждому конкретно актёру и членам массовки устанавливает исполнительный директор картины, к которому мы сейчас и отправимся. Мистер Гриффитс должен быть у себя в офисе на Уилтон-Плейс.

– Главное, не превысить смету, – продолжал по пути вводить меня в тонкости кинобизнеса Адам. – Скажу вам по секрету, мистер Сорокин, значительную часть сметы съел гонорар Джеймса Кэгни, который за этот фильм получил сто пятьдесят тысяч долларов. Но он – звезда, люди пойдут в кинотеатры, чтобы на него поглядеть. Кто знает, вдруг и вы со временем чего-то добьётесь, Голливуд даёт шанс любому. Поэтому вам не помешало бы сделать портфолио, чтобы вас внесли в базу данных. Завтра вам всё равно делать нечего, подъезжайте в первой половине дня на студию, в павильон номер восемнадцать. Там найдёте Айзека Леброу, он устроит вам фотосессию. Я ему сегодня позвоню, предупрежу.

– А пустят без пропуска?

– Я распоряжусь, чтобы вас пропустили. Подойдёте на те же северные ворота, назовёте своё имя. Пока вам пропуск ни к чему. Вы же всё равно через неделю улетите в Нью-Йорк, и кто знает, появитесь ли вообще здесь ещё когда-нибудь. Потому и не советую вам пока вступать в Гильдию киноактёров США.

– А что это даёт?

– Профсоюзы следят за тем, чтобы вы не перерабатывали. А если такое случается, чтобы получали соответствующую надбавку. Да и вообще защищают права актёров.

У Джеймса Гриффитса мы пробыли всего пятнадцать минут. Исполнительный директор выписал мне чек на предъявителя в Bank of America на триста долларов за вычетом каких-то там налогов. Оказалось, пока это аванс, ещё тысячу получу по окончании своей части съёмок. Не бог весть что, но за неделю работы по нынешним временам очень даже неплохо. К тому же Великую депрессию ещё никто не отменял. Как мне объяснил уже по пути в мотель Адам, парни из команды под названием The Dead End Kids, играющие трудных подростков, получили каждый всего по шестьсот пятьдесят долларов, а съёмочное время у них на порядок больше моего.

Ехали мы в мотель, расположенный неподалёку от Голливуд-Хиллз. По словам Миллера, мотель негласно закреплён за «Уорнер Бразерс», там обычно живут актёры или члены съёмочной группы, не имеющие своего жилья в Лос-Анджелесе или Голливуде. Звёздам же предоставлялись номера в приличных отелях либо, по их желанию, отдельные вагончики на территории студии. Например, Пэт О’Брайен предпочёл как раз вагончик, а Кэгни недавно купил себе особняк в Беверли-Хиллз на бульваре Сансет.

Хозяина мотеля звали Родриго, он тут же выделил мне скромный, но чистый одноместный номер на первом этаже. За проживание и питание я должен был платить из своего кармана. Для обналичивания чека нужно ехать в банк, поэтому пока я предпочёл тратиться из своих оставшихся средств, отдав за неделю проживания и четырёхразовое питание, включавшее ланч, пятьдесят пять долларов. Перед отъездом Адам напомнил, чтобы я не забыл послезавтра, то бишь в среду, явиться в павильон. Засим мы распрощались, а я принялся обживаться.

На следующий день я нашёл в 18-м павильоне Айзека Леброу, который на пару со своей гримёршей и костюмером в одном лице мучил меня почти два часа. Сначала он сделал стандартные портреты, затем заставил фотографироваться в образе ковбоя верхом на лошади из папье-маше. После этого я перевоплотился в гангстера с сигарой в зубах и «томми-ганом»[21]21
  «Томми-ган», он же пистолет-пулемёт Томпсона – американский пистолет-пулемёт, разработанный компанией Auto-Ordnance в 1920 г. и активно применявшийся не только во время Второй мировой войны, но и гангстерами. В 1924 г. через Мексику СССР была закуплена партия Ml921, поступивших на вооружение войск ОПТУ и пограничных войск. «Томпсоны» активно использовались на южных границах СССР в ходе боев с басмачами. В служебной документации именовался как «ручной пулемёт Томпсона».


[Закрыть] в руках. В довершение меня обрядили в костюм XVIII века и напудрили физиономию, так что в кружевах и белых колготках я стал похож на участника какой-то гомосяцкой вечеринки. Самые удачные фотографии Леброу обещал передать Адаму, а уж тот о них позаботится.

И вот сегодня настал мой первый съёмочный день! На студию я прибыл за час до начала, то есть в 8 утра. Здесь уже вовсю кипела работа. Увидев меня, помощник режиссёра Томас Троицки махнул рукой, подзывая. Затем подвёл к Люси:

– Сможешь изобразить ему натуральный шрам? Тогда приступай к работе и не забудь приклеить усики.

Через час физиономия, увиденная мной в зеркале, лишь отчасти напоминала лицо Ефима Сорокина. Шрам удался на славу. Не особо толстый, розоватый, он пересекал моё лицо от левой брови по левой щеке к подбородку. Да меня сейчас и мать родная не признала бы… Эх, а ведь она ещё и на свет не появилась, мама.

Усики смотрелись достаточно импозантно. Напоследок мои чуть тронутые сединой виски закрасили какой-то краской, а затем бриолином смазали волосы, которые стали прилизанными и блестящими. Троицки увиденным остался доволен, после чего передал меня на руки немолодой женщине. Оказалось, это костюмер, которую звали Линда Поллок. Она выдала мне соответствующий прикид – тёмный костюм со стреловидными отворотами и чёрной бабочкой, солидно выглядевшие запонки. И вот я уже совершенно другой человек!

– Ну что, управились? – спросил Троицки. – Ага, вижу, вижу… Пойду доложу Майклу, что Стив готов. Надеюсь, текст вы помните? Отлично.

Кёртис, однако, подозвал меня минут через сорок. В ожидании, когда мой персонаж окажется на площадке, я от нечего делать косился на трепавшихся в стороне за столиком с напитками исполнителей главных ролей. Хм, ну, Пэт О’Брайен выглядит посолиднее, нежели его напарник по картине Джеймс Кэгни. Оно и понятно, первый играет священника, второй – гангстера. Пэт, скорее всего, за свою роль получит меньше, недаром Адам упоминал, что гонорар Кэгни сожрал значительную часть сметы. Ну да ладно, не самое лучшее это занятие – считать деньги в чужом кармане.

Между тем Кэгни пригласили на съёмочную площадку, изображавшую адвокатскую контору. По сюжету, гангстер освободился из мест не столь отдалённых и заявился к старому подельнику Фрейзеру, которого играл Хэмфри Богарт, в надежде получить свои сто тысяч. Но Салливану этого мало, он хочет войти в крупное дело, чтобы контролировать часть города, и это уже не нравится адвокату и его дружку Киферу в исполнении Джорджа Бэнкрофта. Кифер соглашается подвезти Рокки до места, где тот снял после освобождения комнату, и дальше по сценарию эта парочка выходит из здания через общий зал. Тут-то, едва спровадив обоих, Фрейзер хватает телефонную трубку и требует позвать моего героя, то есть Стива. Дальше настал мой черёд звездить в кадре. Мне всего-навсего требовалось поднять трубку, глянуть на проходившую мимо парочку и ответить Фрейзеру, что я запомнил, как выглядит Рокки Салливан. Всё!

Кёртиса устроил и первый дубль, но он потребовал сделать ещё два на всякий случай, и немногословный оператор Пол Солино только молча соглашался.

– Неплохо, теперь жду вас послезавтра, – на прощание сказал режиссёр. – Съёмки пройдут вечером в городских декорациях, так что подходите часикам к шести. Я отошлю Томаса к северным воротам, он вас там встретит и проводит к месту съёмок. Кстати, у нас здесь поблизости студийная забегаловка, если хотите, можете там бесплатно перекусить… Эй, Лео! Ваша банда в течение ближайших двух часов мне не нужна, потом будем снимать эпизод в спортзале, так что вы с парнями тоже можете сходить пообедать, а заодно покажешь мистеру Сорокину, где столовая.

Бандой оказалась та самая группа The Dead End Kids, состоявшая из шести парней. Главным у них был некто Лео Горси, парень на вид лет семнадцати, хотя позже выяснилось, что ему уже двадцать один, а младшему из их команды всего шестнадцать. Сначала я вернул реквизит, избавился от грима, а затем мы всей толпой отправились обедать. Пока я впихивал в себя бесплатные фасоль с бифштексом, сдобренные каким-то соусом, и запивал это апельсиновым соком, ко мне подсел Лео.

– А правда, что вы русский? – поинтересовался он.

Получив подтверждающий кивок, Лео не без гордости сказал:

– Мой отец тоже когда-то из России приехал, я даже знаю некоторые слова на русском. – И с лёгким акцентом, улыбаясь во все тридцать два, выдал «привет», «спасибо» и «сволочь».

– Ну как?

– Неплохо, – промычал я с набитым ртом. – Но если бы ты решил стать шпионом в России, то этого мало.

– Я не хочу становиться шпионом, мы с парнями будем актёрами. О Сидни Кинглси слышали? Нет? Это драматург, благодаря которому мы в тысяча девятьсот тридцать пятом году попали на театральные подмостки, сыграв в его пьесе молодую нью-йоркскую шпану. Два года спустя пьесу увидели продюсер Сэм Голдуин и режиссёр Уильям Уайлер, они же нас и пригласили в экранизацию постановки Кингсли. Мы заключили двухлетний контракт с компанией «Юнайтед артисте», и вот это уже третий наш фильм в Голливуде.

Лео откинулся на спинку стула, с гордым видом сложив руки на груди и снисходительно на меня поглядывая. Мол, не то что некоторые, которые в сорок лет отчего-то решили начать кинокарьеру. Я про себя ухмыльнулся. Мне этот кинобизнес и даром не нужен. Хотя нет, насчёт «даром» я погорячился, как-никак приехал сюда, чтобы всё-таки немного заработать. Получу свои бабки и свалю, только меня и видели.

Хотя я мог бы подарить – а лучше продать – Голливуду немало интересных сюжетов. Причём даже без использования дорогих спецэффектов, включая компьютерные, которые, насколько я помнил, появятся только с «Парком Юрского периода» Спилберга. Интересно, прокатили бы сейчас фильмы с крутыми драками в стиле Брюса Ли? Наверное, ему тоже в своё время пришлось ломать стереотипы. Но ведь сломал же!

Я с удовольствием подкинул бы местным продюсерам идею картины «Рокки», наверняка ничего подобного ещё не снимали. А главного пусть зовут не Рокки Бальбоа, а, например, Иван Шмелёв. Ну а что, в Штатах хватает не только итальянских эмигрантов, но и русских.

Ещё можно запустить серию фильмов о зомби. А то пока ужастики в Голливуде, наверное, представлены одним Дракулой в исполнении Бориса Карлоффа. О, ещё одну фамилию вспомнил этих лет! Только не знаю, Карлофф всё ещё снимается или так и остался в эпохе «немого». Не суть важно, главное, зомби обеспечат коммерческий успех, и с этих фильмов можно снимать приличные бабки.

Реально, впрочем, и на комедиях делать бизнес. Как там назывался фильм с Джулией Робертс и Ричардом Тиром?.. А, точно, «Красотка»! Перенести время действия в нынешнюю эпоху, а сюжет менять практически не надо. Там ещё песня Орбисона звучала Oh, Pretty Woman, слов я не помнил, а вот мелодию вполне мог бы напеть композитору картины.

Из мечтаний меня вырвал голос Лео:

– Ну что, мистер, мы пошли, у нас съёмки, а вам счастливо добраться до дома.

Остаток дня проводить в мотеле не хотелось. Прогуляюсь-ка я лучше по Городу Ангелов, а заодно искупаюсь в заливе Санта-Моника. На такси раскатывать посчитал расточительством, гораздо экономнее передвигаться общественным транспортом – на автобусах или трамваях. А заодно в местном отделении Bank of America обналичу чек.

До конечной остановки трамвая компании Pacific Electric Railway я прошёл пешком, это заняло у меня всего около получаса. На трамвае маршрута номер 12 отправился в центр Лос-Анджелеса, объективно рассудив, что вероятность наткнуться там на отделение нужного мне банка гораздо больше, чем на окраине города. Да и прогуляться по центральной части мегаполиса интереснее.

Мои предчувствия меня не подвели, центр Лос-Анджелеса буквально кишел разного рода конторами, в том числе отделениями банков. Для предъявления мне хватило водительского удостоверения и самого чека.

Ну вот, купюры аккуратно упакованы в заранее приобретённое портмоне из тёмно-коричневой кожи, которое заняло своё место во внутреннем кармане пиджака. В такую жару, от которой плавился асфальт, не я один расхаживал в костюме. Видно же, как страдают люди, но все вынуждены соблюдать дресс-код. Хотя женщинам всё же легче, они в платьях, преимущественно светлого оттенка, которые развевал игривый ветерок, охлаждая разгорячённые июньским солнцем тела.

– Люди, нужно остановить это безумие! Машины захватывают мир, они виноваты в том кризисе, который переживает Америка. Машины лишают нас рабочих мест, мы становимся их рабами. Долой машины! – Лысоватый коротышка в сбитом на затылок котелке нёс перед собой плакат с призывом уничтожать машины, но на него почти никто не обращал внимания.

Не исключено, что бедняга лишился работы по вине какого-нибудь хозяина, решившего, что на данном месте дешевле использовать умный механизм, чем живого человека. Сразу вспомнился виденный в Нью-Йорке фильм с Чаплином, пронизанный протестом против механизированного общества. Но все эти одиночные пикеты – не более чем глас вопиющего в пустыне. Махину индустриализации уже не остановить.

Так, не время сейчас заниматься философствованием. Пора ехать в один из прибрежных районов Лос-Анджелеса под названием Санта-Моника – именно там запомнился мне пляж на плакате в одном из турагентств будущего. В этот пригород, как выяснилось, тоже можно было добраться на трамвае.

Санта-Моника встретила меня уже более раскованной модой. Тут и там навстречу попадались мужчины в панамах, парусиновых штанах и сандалиях. С океана задувал свежий бриз. Ноги сами понесли в ту сторону, но я вовремя вспомнил, что сначала не мешало бы позаботиться о плавках. Не купаться же в трусах до колен! Или сейчас в моде полосатые купальные костюмы? Хм, это было бы забавно. Мог бы и в Нью-Йорке до пляжа хоть разок сходить, на разведку, чтобы знать, к чему готовиться.