Текст книги "Господа офицеры. (Из армейского юмора)"

4

Вечер уже. И тут видит прапорщик, что входит в казарму командир части. Похоже, с внезапной проверкой: уж больно тот любит порядок во всем.

Идет, значит, командир, а следом семенит Оноприенко. Командир, кажется, хорош, а потому пребывает в благодушном настроении. Он, всхохотнув, спрашивает с подковыркой:

– Скажи, Оноприенко: прапорщик – это должность, звание или профессия?

– И не должность, и не звание, и не профессия.

– А что?

– Прапорщик – это привилегия!

– Вот как?… Может, ты и прав.

Тут зоркий глаз командира, несмотря ни на что, то есть на недавно принятое, замечает: на полу – «бычок». Командир гаркает:

– Прапорщик!

Оноприенко тут как тут.

– Слушаю, товарищ подполковник!

– Чей «бычок»?!

– Ничей, товарищ подполковник. Курите на здоровье!

Командир сердито вращает зрачками, но приличных слов не находит. А привычные, то есть неприличные, почему-то в этот раз не пускает в ход.

5

Слава Богу, ночь. Тишина. К Оноприенко подвалил прапорщик Варивода из соседней казармы.

Хлопнув по полстакана, Оноприенко интересуется у товарища:

– Как служба?

– Отлично! – зажёвывая выпитое, отвечает тот. И хвастливо добавляет. – Во время утренней побудки мои солдаты встают в строй за две секунды.

– Не может этого быть! – Оноприенко не верит, а потому крутит головой. – За две секунды дай Бог портянки намотать.

Варивода поправляет:

– Портянки, во-первых, отменены.

– Верно, – соглашается Оноприенко.

– А поскольку, кроме портянок, у них ничего не было и нет, то…

После второй дозы Оноприенко спрашивает:

– С портянками ясно, а где всё остальное?

– Продал и пропил… Заодно с отмененными, но вышедшими из употребления, солдатскими портянками.

Чудики в тельняшках

В штаб флота прибыл капитан первого ранга Чудинов. Прибыл, чтобы предстать перед главным адмиралом. Зачем? Может, услышать о новом назначении? Чудинов сильно сомневается. Почему? Не он ли верой и правдой служит столько лет Отечеству? Чудинов нутром чувствует, что будет у адмирала жарко. И интуиция его не подвела.

Когда вошел капитан первого ранга, адмирал сидел, нахохлившись и сверкая глазами. Чудинов доложил. Честь честью. Как полагается. Грозу флота даже товарищем назвал. Чудинову показалось, что после слова «товарищ» адресат того пуще раскраснелся и того безжалостнее стал гвоздить глазами.

– Ну, чудик, – начал тихо-тихо адмирал, – докладывай.

Чудинов бодро стал рапортовать:

– Корабль содержится в отличном состоянии, экипаж здоров и выполняет поставленные перед ним боевые задачи. Если командование прикажет, то…

Адмирал прервал:

– И, – тише прежнего спрашивает он, – что за задачу вчера ты выполнял?

– Где, товарищ адмирал?

Лицо адмирала передернулось от того, что услышал вновь слово «товарищ».

– Например, на пляже, неподалеку от Балтийска.

Чудинов смутился, но лишь на секунду.

– Подразделение отрабатывало возможность высадки на берег морского десанта.

– И… Каковы успехи? – загадочно прищурившись, тише прежнего спросил адмирал.

– Учебная задача выполнена!

– Молодцы.

– Рады стараться, товарищ адмирал!

Адмирала будто кто-то подбросил в кресле. Он вскочил.

– Молчать, скотина! Ты за кого меня принимаешь?! Ты управляешь рыбацкой шхуной или крейсером на воздушной подушке при полном вооружении, объектом повышенной секретности?

– Простите… Не понимаю…

– Говори правду… Или… Или я тебя… Ну, ты знаешь…

– Ну, если не для печати, то…

– То «что»?

– Понимаете… Плывем, значит… Слева, вижу, берег… Дикий нудистский пляж… И усеян… Ну, мужики кверху задницами. И…. В общем… Голые бабёнки… Их много-много.

Адмирал, фыркнув, сел. Он, похоже, стал успокаиваться.

– Ничего?

– Мужики или бабы?

– Не понял?

– Обалденные, товарищ адмирал… Загляденье… Видели бы вы… Какие попки! Какие грудки! А ножки, ножки! С ума сойти.

– Об этом – хватит… – адмирал заёрзал в кресле. – Что было дальше?

– Виноват, товарищ адмирал… Приказал подойти поближе к берегу.

– Зачем?

– Чтобы вблизи полюбоваться этакой-то красотищей. Поймите: мы же так давно не видели…

– Дальше! – скомандовал адмирал.

– Сели, короче, на мель.

– Реакция отдыхающих?

– Разная: голожопые мужики даже не шелохнулись – ни ухом, ни рылом; девки – в визг… Считаю, от удовольствия… Им было на что посмотреть… Мои матросики, сами знаете… Возбудились, короче, девки… И бросились к нам. Я ведь что? Реально оценил обстановку. Опасно: явно девки-то собираются штурмовать боевую единицу военно-морского флота России. Видно же: несдобровать экипажу; мы – голодны, а девки, пожалуй, не меньше нашего.

– Какие меры предпринял в этой, прямо скажу, непростой ситуации?

– Пришлось, товарищ адмирал, выставить боевое охранение.

Адмирал хохотнул.

– Так ведь охранение-то тоже… ну, того… Могло не устоять.

– Я действовал расчетливо.

– Это еще что такое?

– В составе охранения были лишь те, которые накануне вернулись из увольнения и поэтому не успели проголодаться.

– Рассчитал, подлец, – почти ласково сказал адмирал, но, заметив на лице командира корабля, самодовольную ухмылку, сменил милость на суровость. – Впредь – смотри: чудачеств – ни-ни. А то, сам знаешь, что будет. Военно-морской флот, особенно крейсер – не место для вольностей.

Беда на двоих одна

Лейтенант Захваткин измучился весь. Ну, просто беда… Не иначе, как наваждение, насланное нехорошим человеком, возможно, самим Сатаной. С кем посоветоваться? Пойти в храм и с настоятелем?.. Совестно как-то… Да и грех, пожалуй, идти с этим в дом божий. Так что ничего ему не оставалось, как пойти на «исповедь» к главному воспитателю воинской части, к самому, можно сказать, душевному командиру.

– Товарищ майор, подскажите, как мне быть? – начал Захваткин с порога.

– Что случилось?

Лейтенант потупился, а лицо окрасилось румянцем.

– Беда, товарищ майор, – сказал тихо он.

Чтобы раскрепостить мужика и расположить к откровенности, майор решил пошутить.

– Может, – майор хитро подмигнул лейтенанту, – не знаешь, как половчее с любовницей управиться?

– Нет, – лейтенант категорически замотал головой, – у меня с этим все в порядке. От меня еще ни одна не отвертелась.

– Тогда – в чем беда?

– По ночам эротические сны одолевают. Не знаю, как мне быть. Перепробовал все: и прогулки перед сном и холодный душ – эффект нулевой, товарищ майор.

– Да, – майор покачал головой, – плохи твои дела, лейтенант.

– Вы… так считаете?

– Ну, конечно!

– И… что?..

– Слушай мою команду.

– Слушаю, товарищ майор.

– Когда увидишь снова такой сон, встань и начинай отжиматься от пола.

– А… сколько?

– До ста раз и хватит.

На другой день Захваткин снова пришел.

– Не помогает, товарищ майор, – огорченно признался он.

– Продолжай отжиматься, но теперь – до двухсот раз.

На третий день Захваткин был опять в кабинете главного воспитателя.

– Не помогает, – грустно и с печалью в глазах вновь признался он.

– Продолжай дальше отжиматься.

– Но сколько же можно?!

– Столько, сколько потребуется… Другого лекарства наука не придумала.

– Товарищ майор, а вы… ну… это самое… с этим сами не сталкивались?

– Ха! – коротко хохотнул майор. – Эта беда мне известна.

– Ну… и тоже отжимаетесь?

– Естественно, лейтенант.

– При скольких отжиманиях к вам приходит покойный сон?

– По-разному… Иногда… Вот, например, прошлой ночью отжался тысячу раз. Лег. Задремал. И вновь вижу сон, будто вот на этом самом столе лежит голая (красивая, чертовка) вольнонаемная Марфина. И я ее… Только так! Только так!

Ух, братец ты мой, как ее жарил!

Взбучка

Капитан Изгоев прибыл в штаб.

– Товарищ подполковник, – рапортует он, – капитан…

– Вижу, – сердито хмурясь, прерывает командир части. – Ты что же, голубчик, а? – Изгоев не понимает, в чем его вина, а поэтому стоит и таращит глаза. – Почему с учебной атакой вчера задержался? И, я тебе скажу, на сорок восемь секунд опоздал твой батальон. Представляешь, что может быть в боевых условиях?

– Так точно, представляю!

– Доложи, в чем проблема?

– Докладываю… Значит, так… Командую: «Орлы, вперед, за мной, солдатушки!»

– И что дальше? – язвит командир части.

– Ну… это… поднялись… Но не все. Гляжу: двое представителей определенной национальности, как ни в чем не бывало, продолжают сидеть на дне окопа. Я – к ним. Спрашиваю: «Команду не слышали?» Отвечают: «Слышали, товарищ капитан, да только, – говорят, – мы – не орлы; мы, – говорят, – львы; один – Лев Моисеевич, другой – Лев Маркович». Уж извините, товарищ подполковник, пришлось применить спецсредство.

– Это еще что?

– После хорошего поджопника и львы поскакали. Но… Время было упущено…

Командир, перестав хмуриться, коротко всхохотнул.

– Ха! Как я тебя понимаю! Лет пятнадцать назад, когда командовал ротой, тоже… Окружные учения, значит. Пришло наше время идти в бой. Командую: вперед! Гляжу, а один солдат (той же самой национальности), выскочив из окопа, бежит не вперед, а назад. Останавливаю. Спрашиваю: «Команду не слышал; русского языка не понимаешь?» Понял, отвечает, но, объясняет, я решил проявить хитрость и врагу с тыла зайти. Да, – подполковник сочувственно качает головой, – народ своеобразный. Но, – добавляет, – взбучки ты все равно заслуживаешь.

Изгоев удивлен.

– За что, товарищ подполковник?

– А за то, что при работе с личным составом не учитываешь национальные особенности вверенных тебе людей.

Командирское занятие

Гарнизон. Периферия. Глухомань такая, что с тоски волком завоешь.

Из округа прибыл с инспекторской проверкой майор Дикой. Прибыл – неожиданно, без предупреждения. Вроде как инкогнито.

Заходит на КПП. И видит: сидит сержант с повязкой на рукаве, смотрит в окно и сладко зевает. На вошедшего – ноль внимания.

Дикой занервничал.

– Встать, – кричит он, – когда перед тобой старший офицер!

Сержант встал. Почесывая волосатую грудь, спросил:

– Что надо?

– Командир части на месте?

– Нет.

– Где он? Доложите, что…

– Доложить не могу, потому что не любит, когда от этого любимого занятия его отрывают.

– Чем занят?

Сержант кивнул в сторону окна:

– Он – се… ет.

Дикой подошел к окну. Посмотрел. Там – плац и никакого сеятеля. «Чудак, – подумал он про себя, – откуда в январе может взяться сеятель?» Он посмотрел на странного сержанта, покрутил у виска и вышел.

Стоит у шлагбаума, ждет, когда появится кто-нибудь из нормальных. Видит: идет солдатик.

– Ко мне! – командует Дикой.

Солдатик подходит:

– Скажи, где командир части?

– Военная тайна, товарищ майор.

– Молчать, олух!

– Слушаюсь!

С минуту они смотрят друг на друга и молчат.

– Чего молчишь, солдат?

– Приказание выполняю.

– Ладно, не придуривайся… Где все-таки командир? Сержант, – Дикой кивнул в сторону КПП, – сказал, что сеет. Похоже, сбрендил. Какой сев в январе?

– Командир (только не выдавайте меня) – там, – солдатик показал на некую побеленную будку, на которой красной краской и крупно выведена буква «Т».

Майор из округа недоверчиво покачал головой.

– Да? А сержант сказал: сеет.

Солдатик, ухмыльнувшись чему-то, подтвердил:

– Товарищ сержант правильно сказал…

– Как это?

– Товарищ сержант букву «р», которая в середине слова, не выговаривает…

Ох, уж эта молодежь

Из округа в дивизию пожаловали социологи. Пожаловали, чтобы исследовать морально-психологическое состояние военнослужащих, в частности, офицерского состава.

Полковник Сердющенко презрительно скривился, но промолчал: чтобы не накликать на седую голову очередную беду, отказался от идеи выразить своё «фэ». Однако заму по воспитательной работе строго-настрого наказал:

– Ты мне тут ворон не лови – бди, понял?

Подполковник Сироткин приказание принял к неуклонному исполнению. Исполняя, решил для себя, что в данном случае лучше перебдеть, чем недобдеть.

Социологи среди офицерства распространили некие анонимные опросные листы, а после заполнения собрались было покинуть пределы части, но Сироткин был начеку.

– Э, нет, – по-отечески ласково сказал он, – вы не в колхозе имени Буденного, а в строевом воинском подразделении, а посему, голубки мои, дозвольте лично мне одним глазом глянуть в опросные листы. Мало ли чего мужички сдуру могли накарябать.

Социологи согласились отсрочить убытие на пару часов.

Подполковник Сироткин сидит и шуршит опросными листами, сидит и вслух комментирует:

– Так… Отлично… Головастый… Умно отвечает… А этот… себе на уме… Вон, как заковыристо ответил: ни нам, ни вам… Философически… Не зря мужика учили… Далеко пойдет… Высоко взлетит…

Второй час пошел. Почти сотня опросных листов Сироткин благополучно переместил из стопки слева в стопку справа. И тут его острый глаз уперся в нечто.

– Это еще что за хрень? – он обратился к началу опросного листа, чтобы найти ответ на свой собственный вопрос, но там, к его несказанному удивлению, – ничего. – Эй, вы там, – в сердцах крикнул он, – охломончики! – пулей влетел один из них, ну, то есть один из помощников его. – Графолога сюда! – прибыл графолог. – Кто? – спросил он и ткнул жирным пальцем-обрубком в опросный лист. – Сколько минут потребуется?

– А нисколько, товарищ подполковник. Из вновь прибывших. Не успел забыть.

– Сосунок, значит?

– Так точно.

– М-да, – Сироткин недовольно качнул головой. – Беда с молодыми… Зелень… И кто же этот ублюдок?

– Лейтенант Гаврилович.

– Сюда, этого подонка, не медля!

Вот и Гаврилович. Стоит, а поджилки трясутся. Впервые перед Сироткиным и не знает еще, чем все может закончиться.

Сироткин тычет пальцем-обрубком в бумагу.

– Ты?!

– Я, товарищ подполковник!

– Ты что написал, а?!

– Ответил, как на духу, товарищ подполковник… Как есть…

Заместитель командира дивизии по воспитательной работе нервно бросает в его сторону опросный лист.

– Читай вслух!

– Ваше социальное…

– Да, не это, дурак! Ниже!

– Сколькими языками владеете? – читает Гаврилович. – Я честно… не соврал.

Подполковник заёрзал на стуле.

– Ну? И что ты ответил? Прочитай мне. Читай так, как написал.

– Я написал: тремями. А потом расшифровал, какими именно.

– И какими же?

– В совершенстве владею русским, командирским и матерным.

Сироткин бросает в его сторону ручку.

– Зачеркни и сверху напиши, как надо… правильно. Диктую: в совершенстве владею двумями языками, а именно – русским и командирским.

Гаврилович исполнил приказание.

– Но, товарищ подполковник…

– Молчать, сосунок! – рявкает Сироткин, вскакивает и топает ногой. – Пора бы знать, что командирский и матерный – это один и тот же язык, – подполковник садится. – Свободен! – Гаврилович уходит, а Сироткин в след ему ворчит. – И чему в этих училищах учат? Вот раньше… Нет, нынешних учить – деньги на ветер.

На самообслуживании

Поезд. Купе «СВ». Полковник Сюськин, краснорожий, жирный, от чего буквально плавится на августовском солнце, и подполковник Васькин, тонкий, звонкий, короче, прозрачный, а потому, наверное, мерзляк, едут в Москву. На всеармейское совещание.

Еще утро, а оба уже готовенькие, то есть успели принять хорошо. Командир дивизии и его заместитель по работе с личным составом, перемыв косточки новому самому главному всеармейскому генералу, пофыркав на очередные реформы в армии, от бесконечности которых их уже тошнит, завели неспешный разговор о личном, следовательно, более приятном.

– Знаешь, подполковник, какая у меня баба? – спросил Сюськин и сам же, конкретно так, ответил. – Ух! – он поднял граненый стакан, наполненный на половину чем-то светлым. – Давай выпьем за этих сволочей.

– Д-д-давай, – Васькин, раскачиваясь из стороны в сторону, встал на плохо слушающиеся ноги. – О-о-однако, – он указательным пальцем левой руки зачем-то покрутил в воздухе, – за баб п-п-пьем с-с-стоя! И-и-и одним м-м-махом… В-в-вот так!

Потратив последние силы, подполковник плюхнулся на сиденье, стал глазами шарить по столику, нашел, вытащил двумя пальцами из жестянки шпротину и отправил в рот.

– Баба т-т-твоя, т-т-товарищ п-п-полковник, – хороша… О-о-от одного взгляда з-з-забирает.

– Сволочь, как и всякая баба, – согласился Сюськин, – а люблю ее. На все лето, собаку, отправил в Сочи. Пусть, думаю, понежит на тамошнем солнце свое красивое тело. В копеечку, да, обошлась, но на стерву эту ничего не жалко.

Васькин, которому тоже не хотелось ударить в грязь лицом, похвастался:

– С-с-свою… я т-т-туда же…

– На все лето?

– Д-д-да!.. Н-н-не люди, что ли?

В купе вошел порученец (он и начальник штаба – по соседству).

– Лейтенант, – обратился, чтобы подкузьмить, Сюськин, подмигивая и подхихикивая, – мы своих баб сбагрили в Сочи, а ты свою? А? Поди, тоже?

– Никак нет, товарищ полковник: дома жена.

– Что ж, так, а?

– Это… ну… На самообслуживании…

– Не понял, – сказал строго Сюськин и отправил в рот жирную балтийскую шпротину.

– Я пока что, товарищ полковник, в силе… Свою жену сам хорошо… Зачем же отправлять в Сочи, тратиться? Да и… Не хочу, чтобы мою жену кто-то там обслуживал.

Жены нынешние – ни к черту

Воинская часть. Штаб. Довольно раннее осеннее и пасмурное утро. Перед окнами, ёжась под моросящим холодным дождем, шмыгает служивый люд и, не задерживаясь, прячется в казарме.

В командирской приемной, наоборот, – тепло и сухо. А также несуетливо. Потому что штабисты знают: того, перед кем они должны демонстрировать кипучую деятельность, нет на месте, не прибыл еще.

У окна, расслабившись, сидят двое, и семечки щелкают – начальник канцелярии Семивода и порученец командира части Мартышкин. Что касается первого, то о нем и сказать нечего: обычная канцелярская мышь, двадцать лет с гаком шуршит и шуршит бумагами, дослужился до старшего прапорщика и этим страшно гордится. Второй же – новослужащий, с год как прибыл после окончания училища. Он – молод, крепок и силен, разумеется, красив. Офицерские жены сразу стали заглядываться и, зло косясь на довольно сильно уже потрепанных своих мужей, грустно вздыхать. Откуда у парня такая фамилия? Дело в том, что мать-кукушка, произведя на свет, новорожденного подкинула дому малютки. Там, приняв дар небес, стали думать и гадать, под какими фамилией и именем зачислить в списочный состав? В открывшейся дискуссии участвовала и Матрена, поломойка. «Бабоньки, – сказала она, – а чё головы корежить-то? По утру, слышали небось, из зоопарка сбежала мартышка… Полгорода за ней охотилось. Поймали. Ну, вот… Пущай будет Мартышкиным… А чё? Ни чё, бабоньки». Кто-то спросил: « А имя?» Матрена и тут нашлась: «Вон, – она показала на окно, за которым был интернатовский двор и его постоялец – козел, – в честь этой скотинки тоже Трифоном назовем». Так и сделали…

Сидят, стало быть, старший прапорщик Семивода и лейтенант Мартышкин и друг другу истории разные рассказывают.

– Прихожу вчерась, значит, со службы домой, – делится сокровенным Мартышкин, – открываю дверцу платяного шкафа, а там – мужик голый – сидит и дрожит от страха.

Семивода, как человек, умудренный жизненным опытом, сочувственно кивая ему, отвечает:

– Да, лейтенант, жены нынешние – ни к черту. И на минуту одних дома нельзя оставить.

Мартышкин же, неожиданно возмутившись, восклицает:

– Причем тут жены, когда я не женат?!

Тут старший прапорщик Семивода замечает, что к штабу только что подкатила командирская иномарка.

– Меня – нет, – говорит он и молниеносно исчезает.

Через минуту в приемной появляется командир части. Он, тяжело неся погрузневшие телеса, – безмерно счастлив: по рано состарившемуся лицу, на котором расплылась во всю ширь улыбка, – сразу видно.

Генерал радостно с порога признается порученцу:

– Я, лейтенант, счастлив: жена мне родила тройню.

Лейтенант тоже доволен результатом и потому коротко отвечает:

– Рад стараться!

Генерал хмыкает.

– Ну-ну… Старайся и дальше, – он наклоняется и тихо спрашивает. – Ну… Это… Хороша, лейтенант, моя жена, а?

– Так точно, хороша!

– Ну… Чем же?

– Как сказать…

– Говори, как есть, – требует генерал.

– Столь пышна, так румяна и бела… Как наливное яблочко.

– Она, – генерал цокает языком, – у меня третья. Скажи честно: если бы… ну… ты бы… это…

– Никак невозможно, товарищ генерал!

– Тебе не нравится? – нахмурившись, строго спрашивает генерал своего порученца.

– Нравится, товарищ генерал, но… Жена цезаря…

– Знаю: вне подозрений, – генерал с минуту молчит, а потом зачем-то добавляет. – Но… Ты имей в виду…

Генерал, погрозив заскорузлым пальцем, скрывается в своем кабинете. Когда за ним закрылась дверь, лейтенант Мартышкин, широко ухмыляясь, еле слышно сказал:

– Что имею, то и введу.

Умные ходят строем

Квартира. Кухня. За крохотным столом сидят двое – люди служивые. И – холостые. Они так считают. Потому как отправили жен в санаторий и теперь наслаждаются свободой. Сидят уже не один час. Одну поллитровку успели приголубить и теперь собираются столь же успешно расправиться и со второй. Ведут неспешные разговоры. О чем? Глупый вопрос. Ну, о чем могут говорить, как не о тяготах армейской службы?!

Капитан Ерошкин, кромсая палку колбасы, вздыхает.

– Наша служба – и опасна, и трудна… – прогнусавил он.

– А еще и непредсказуема, – добавляет майор Прошкин и заглядывает в пустой стакан, намекая тем самым хозяину, что пора и заполнить тару.

– А то! – восклицает Ерошкин. – Знакомый капитан намедни рассказывал (он – из стройбата): в числе нового пополнения каким-то непостижимым образом очутился настоящий представитель своего народа. Уже на второй день службы новобранец Абрам, сын Исаака, обратился к командиру: «Товарищ капитан, дайте мне лопату с моторчиком!» Приятель говорит, что он, от удивления выпучив шары, странно посмотрел на солдатика, покрутил у виска, посопел и ответил вопросом на вопрос: «Рядовой, где ты видел лопату с моторчиком?»

Майор Прошкин, заглянув в пустой стакан, шумно вздохнул.

– И что ответил Абрам, сын Исаака? – поинтересовался все-таки майор Прошкин.

– А последовал встречный вопрос новобранца: «Товарищ капитан, а где и когда вы могли видеть еврея с обычной лопатой в руках?»

Майор Прошкин хмыкнул. Увидев, что капитан Ерошкин демонстрирует явное намерение все-таки наполнить тару, прямо-таки засветился.

– Они такие, – сказал он, придвигая наполненный стакан ближе к себе. – С ними в армии одни проблемы, – вооружившись хлебом с ломтиком колбасы, майор Прошкин на одном дыхании опустошает тару. – Хорошо сидим, дружище, ведь так? Капитан Ерошкин кивком подтверждает сказанное. Крякнув и охнув, майор Прошкин продолжает. – Хотя и с нашим братом тоже, хе-хе, иногда… Вот случай был… Один майор поступает в академию. На медкомиссии окулист говорит: «Закройте левый глаз, – и тычет указкой в одну, другую, третью буквы». Будущий слушатель академии молчит. Окулист удивляется: «Вы что, совсем ничего не видите?!» «Да нет, – отвечает майор, – вижу хорошо». «Тогда почему молчите?» «Я… забыл…» «Что еще вы забыли?» – возмущается окулист. «Ну… это… как буквы называются».

Оба шумно гогочут. Потом, ухмыляясь, капитан Ерошкин подковыристо спрашивает:

– Не ты ли, часом, был тем самым майором, а? Ха-ха-ха!

Тот обиженно отвечает:

– Нет… Не тупой… Азбуку знаю…

– С чем и поздравляю.

Офицеры продолжают выпивать и закусывать. Завершив процесс пережевывания колбасы, капитан Ерошкин сказал:

– Тоже вот… Из жизни нашей… Госуниверситет. Выступает начальник военной кафедры перед студентами, будущими офицерами запаса. Студенты не слушают полковника, шумят. «Смирррно! Отставить разговорчики», – командует взбешенный полковник. Студенты – ни ухом, ни рылом. Полковник взрывается и громовым голосом орет: «Значит, вы умные, а я дурак, да?! Если такие умные, то почему строем не ходите, а?!»

Майор Прошкин, опрокинувший остатки, уткнулся носом в столешницу. Развезло.

– А… П-п-полковник, братец, – с трудом выдавливает он из себя, – п-п-прав… Все у-у-умные ходят с-с-строем… С-с-студенты… да… совершенные с-с-свиньи…

Через пару минут офицеры оказываются под столом, и оттуда доносится могучий храп здоровых русских мужиков.