Текст книги "Без вести пропавший"

– Это правда. Как, впрочем, правда и то, что я не знаю, насколько высок ваш сервис в других номерах.

– Вам выделены два лучших номера-люкса, скрывать не буду. Но и в других номерах неплохо, уж вы поверьте.

– Охотно верю.

– Итак, Илья Захарович, я знаю, что вы приехали и занимаетесь расследованием таинственного исчезновения подростка…

– А вы слишком хорошо осведомлены.

– Мне положено.

– Я вас не понимаю.

– Позвольте мне быть с вами откровенным…

– Сделайте одолжение: что-что, а откровенность я ценю – профессия обязывает.

– Здесь меня хорошо знают. Знают не только как удачливого предпринимателя, но и как одного из руководителей НТПС «Высокогорье».

– Простите?

– «НТПС» – мы расшифровываем, как Нижнетагильский политический союз. Он у нас официально зарегистрирован и участвует в местных и региональных выборах. В Екатеринбурге, значит, ОПС, у нас – НТПС «Высокогорье».

– Теперь понятно. Выходит, близнецы-братья?

– Да, так, о чем мы и не скрываем.

– Из этого следует, что и вашу аббревиатуру народ расшифровывает по-своему?

– К сожалению. В народе говорят так: Нижнетагильское преступное сообщество.

– Но у вас, в отличие от собрата, нет слова «организованное». Не следует из этого, что вы еще в стадии организации?

– Ваш юмор мне понятен. И я не обижаюсь. У русского народа накоплено немало мудрых выражений. Например: хоть горшком называй – только в печь не ставь… Пусть злословят. Как говорится, на каждый роток не накинешь платок. А мы развиваемся, совершенствуемся… Когда бастовали врачи нашей «скорой», кто им помог реально? Наш политический союз! Мы собрались, обсудили ситуацию и выделили пятьсот семьдесят тысяч рублей. Как говорится, для поддержки штанов. А что делать, когда власть ничего не может?

– Вы, значит, пригласили меня за тем, чтобы все это поведать? Благотворительность – это хорошо, но я, признаться в эту чистоту помыслов не верю, – заметил, иронически улыбаясь, Алексеев.

Колобов пропустил мимо ушей замечание, которое, понятно, ему не понравилось, однако на вопрос ответил:

– Нет, не за этим, Илья Захарович.

– А зачем?

– Охотно объясню… Нам стало известно…

– Кому – «нам»?

– Моим единомышленникам, лицам, объединенным в наш союз… Так вот… Нам стало известно, что вы разрабатываете и версию нашего участия в похищении подростка. Я должен вам заявить со всей ответственностью: наши к этому не причастны.

– Вы так думаете?

– Не думаю, а знаю точно.

– Да?

– Не сомневайтесь. Вы человек, которому не чуждо здравомыслие, поэтому вы не можете отрицать того факта, что ни сам подросток, ни его семья потенциально не могут представлять для нас интерес.

– С этим, господин Колобов, готов согласиться.

– Во-вторых, – продолжил Колобов, – похищение, как метод, мы уже пять лет отвергаем начисто. Он в принципе для нас неприемлем. Конечно, в стаде всегда найдется паршивая овца. И наша информационно-аналитическая служба вынуждена была провести тщательное расследование, из чего был также сделан вывод о нашей непричастности. Это – в-третьих.

– Зачем вы все это мне говорите? Каков смысл? Что за цель вы преследуете?

– Нет ничего легче, как ответить на все три ваши вопроса одним словом – честь, – Алексеев с сомнением покачала головой, но промолчал. – Мы сейчас крайне заинтересованы в положительном, как принято сейчас выражаться, имидже нашего НТПС. Мы не хотим разного рода инсинуаций вокруг нас, которые неизбежны, когда в отношении членов союза проводятся, как вы любите выражаться, следственные действия. Люди привычно рассуждают: дыма без огня не бывает; раз «копают», значит, есть что-то.

– С чего вы взяли, что под вас «копают»?

– Не без царя в голове… Способны соображать и делать выводы. Ваш коллега уже встречался с некоторыми. По характеру вопросов стало ясно. Мы особенно обеспокоены тем обстоятельством, что ваши «следственные действия» проводятся за два дня до выборов, в которых мы участвуем. Не исключено, что уже завтра в «Тагильский труженик», нашу городскую газету, будет вброшен нашими противниками компромат. Нам это совсем ни к чему.

– Не хотите ли вы сказать, что мы выполняем политический заказ ваших политических оппонентов?

– Объективно – это выглядит именно так. Теперь, надеюсь, вам понятно, почему я пошел на контакт с вами таким вот неофициальным образом?

– Понять-то понял, но в искренность не верю.

– Напрасно. Более того, предлагаю нашу помощь…

– О какой помощи вы говорите?

– Наши соответствующие структуры могли бы подключиться к поиску исчезнувшего пацана, точнее – к раскрытию тайны, связанной с ним. Это бы развеяло ваши предубеждения в отношении нас.

– А вам это надо?

– Да, очень. Честь нашей фирмы – превыше всего.

Алексеев встал.

– Спасибо, но мы постараемся обойтись своими силами. Я пойду… с вашего разрешения.

Колобов также встал с кресла.

– Лично я рад, что имел честь близко с вами познакомиться.

– Близко?

– Ближе – некуда.

– Ну, если вы так считаете… Всего хорошего.

17 ДЕКАБРЯ. ПЯТНИЦА. 22. 10.

Фомин решил принять ванну, когда в дверь его номера-люкса кто-то осторожно постучал.

– Черт побери, кто там? – спросил из ванной Фомин.

Никто не ответил. Однако дверь открылась и закрылась, послышались шаги.

– Зачем наглеть? Зачем входить без приглашения? – вновь крикнул он, торопясь скорее обтереться полотенцем после душа.

Фомин вышел, и нос к носу столкнулся с Алексеевым, хитро улыбающимся.

– Извини… Я подумал…

– Поздно подумал. Ты меня, знаешь, разочаровал: сыщик областного масштаба, а бдительности – никакой. Плещешься там, а здесь делай, что угодно. Могут и твоим «ПМ» запросто завладеть. Или, того хуже, грохнуть в чем мать родила. Это что, батенька, за ротозейство?

Фомин тоже заулыбался.

– Что касается «Макарова», то – дудки. Он у меня в сейфе.

Алексеев расхохотался.

– В сейфе, говоришь? А ключи от сейфа? В штанах? – он ткнул пальцем в брюки, перекинутые через спинку стула.

– А ты прав, – Фомин сразу посерьезнел. – Об этом как-то и не подумал.

Алексеев прошел вперед и сел в кресло.

– Не подумал, – передразнил он. – Думать – это то, единственное, что отличает нас с тобой от животного. Ну, да будет об этом. Где был допоздна? Три раза стучался, а тебя все нет и нет.

– Бегал. Сыщика, сам знаешь, ноги кормят.

– Верно, но лишь отчасти.

– Ты считаешь?

– Не я так считаю, а наука. Время одиночек прошло. Надо уметь эффективно работать в команде. Особенно касается твоего нынешнего положения. Ты обязан ру-ко-во-дить, а не быть затычкой в каждой дыре.

– Нет, ты шутишь, Илья Захарович! Определенно шутишь. Хорошо, что у тебя хорошее настроение. Что, на горизонте появился просвет?

– Возможно, – ответил Алексеев. – Ты мне ответь, коллега, на один банальнейший вопрос: почему так встречаешь гостя?

– А как я встречаю гостя?

– При отсутствии малейшего признака гостеприимства. Ты вспомни, с чего я начинаю разговор, когда ты переступаешь порог моего жилища?

– По-разному.

– Например?

– Пару дней назад начал с ругани. Не как обычно, помягче, но все же…

– Полно… Не лжесвидетельствуй… Не бери греха на душу.

– Иногда, правда, предлагаешь чего-нибудь выпить.

– Вот-вот, сие гораздо ближе к истине.

– Какие проблемы? – Фомин встал и пошел в сторону другой комнаты. – У меня там походный электрокофейничек…

Алексеев его остановил.

– Ты меня удивляешь все больше и больше.

– Что такое?

– Привычки динозавра, – сказал Алексеев и рассмеялся. – Сергеич, почувствуй себя белым человеком хоть здесь-то!

– Что, «белый» человек уже не употребляет черный кофе?

– Не в том дело!

– А в чем же?

– Садись, вон в то кресле.

– Ну, сел. Что дальше?

– Не так сел! Отвались на спинку, закинь ногу на ногу.

– Так… сделал… Ну, и что?

– Протяни руку к столу, найди сбоку перламутровую кнопку и нажми.

– Никакой кнопки нет.

– Нет, потому что кнопка не слева, а справа.

– А, ну, да… нашел… нажал… Что дальше?

– Ничего. Будем сидеть этакими господами, неспешно беседовать.

– Да, но от сидения кофе не сварится.

– Я так не думаю.

– Ну… попробуем… Если ты настаиваешь.

В эту минуту в дверь постучали. Откликнулся Фомин:

– Да-да, входите.

Открылась дверь и перед «господами» появился молодой человек в черном фраке, белой рубашке, при черной бабочке и в белых перчатках.

– Добрый вечер, господа!

Фомин, да, кое-что слышал об уровне евросервиса, но тут… в Нижнем Тагиле… Он явно был несколько обескуражен.

– Вечер добрый… но… – Фомин замялся, подбирая нужные слова, чтобы сказать, что он никого не вызывал.

Его опередил Алексеев.

– Хозяин номера хочет сказать… – Алексеев, элегантно подняв руку, щелкнул в воздухе пальцами. – Кофе черный, пожалуйста… лучше по-турецки… с сахаром… И… бутерброды с колбаской… Лучше с «Краковской».

– Все?

– А вы что-то хотите еще предложить? – строго спросил Алексеев.

– Например, у нас есть коньяки различных производителей из Франции… Абсолютно надежные… Никакой не самопал…

– Нет-нет, спасибо. Вы можете быть свободны.

– Извините.

Официант бесшумно удалился. А Фомин удивленно смотрел на Алексеева.

– Ты даешь!.. И рассчитываешь, что тебе… вот прямо сейчас?

– Почему бы и нет, господин подполковник?

– Когда рак на горе свистнет.

– Все, господин подполковник, все! Теперь – о деле. Может, все-таки скажешь, где ты так долго сегодня бегал и за кем?

– Как я тебе и обещал, встречался с преступной местной элитой, выяснял их возможное участие в похищении парня. Разговаривал с ними начистоту.

– Это я понял, – загадочно заметил Алексеев и усмехнулся.

Фомин посмотрел на следователя, но не мог понять, то ли в шутку тот говорит, то ли всерьез.

– Не разыгрывай, Илья Захарович! Как ты мог понять?

– Дело в том, что я тоже сегодня встретился с одним из таких «лидеров».

– Как?! Ты меня дублируешь?! Мы же договаривались, что…

– Успокойся, никого я не дублирую. Так получилось… Помимо моей воли.

– Нет, уж, изволь объясниться!

– Из прокуратуры я ушел в шесть. В половине седьмого вошел в холл гостиницы и здесь меня «перехватил» некий господин… Видел бы ты, какой на нем костюм-тройка! Просто залюбуешься! И внешне впечатляет: богатырь! Он предложил пройти с ним в кабинет, сказав, что у него есть предмет для разговора.

– И ты… пошел? Согласился?!

– А что такого?

Фомин покрутил недовольно головой.

– Ребячество. Какой риск!..

– Глупости. Кому мы здесь нужны, Александр Сергеевич?!

– Я бы так не сказал.

– Кто бы это говорил?! Пошел душ принимать, разделся догола, а номер не закрыл. Приходи, делай, что хочешь, и уходи.

– Ну… тут мы друг друга стоим. Скажи, кто этот господин? Надеюсь, он представился?

– О, да! Я имел честь беседовать с самим Колобовым.

– Колобовым?!

– Именно! Как я понял, он один из местных «авторитетов». Кстати, и не скрывает этого. Правда, говорит, что он предприниматель, сопредседатель НТПС «Высокогорье».

– И что ему надо?

– Он заявляет, что его союз не имеет никакого отношения к исчезновению разыскиваемого нами подростка.

– Ты веришь?

– Пожалуй… Знаешь, мне кажется, нам не следует тратить время на разработку версии участия преступных местных группировок.

– Вот как?

– После встречи с Колобовым я подумал вот о чем: если бы его сообщество участвовало в похищении, то его лидеры не были бы со мной настолько откровенны. Они играют в открытую, потому что в данном случае за ними нет ничего.

– Странно тебя слушать.

– Знаешь, а он предложил помощь…

– А ты, конечно…

– Отказался. Не хватало, чтобы…

В дверь постучали.

– Входите. Открыто.

Появился официант, кативший впереди тележку.

Алексеев поглядел на часы.

– Видишь? Прошло четыре минуты и тридцать шесть секунд…

Услышав, официант, извиняющимся голосом, сказал:

– Сожалею, что несколько задержался.

Фомин только покрутил головой. Официант же, не теряя ни минуты, придвинул к сидевшим «господам» журнальный столик, подкатил к нему свою тележку, белоснежной салфеткой протер столешницу, положил перед каждым чистые салфетки, поставил на них чашечки кофе, сахар, тарелочки с бутербродами.

– Я могу быть свободным?

Фомин кивнул.

– Да, конечно.

Но Алексеев остановил официанта.

– Через полчасика повторите, пожалуйста.

– Будет исполнено.

После того, как за официантом закрылась дверь, Фомин сказал:

– Быть господами – хорошо. Однако за удовольствия надо платить. Мои же финансы, увы, поют романсы.

– Не будь таким скрягой, Сергеич. Имеем мы право один раз покутить или нет?

– Деньги, наверное, большие…

– Повторяю: не мелочись! Один раз живем.

– Ну, хорошо… Уговорил…

Глава 8. Наставление

18 ДЕКАБРЯ. СУББОТА. 08. 05.

Старший лейтенант милиции Алексей Самарин допивал положенную утреннюю кружку чая, когда на кухню вошел его отец Евдоким Иванович.

– Опять – на скорую руку? – заворчал отец. – Сам знаешь, в каком случае крайне необходима спешка, – Алексей молча кивнул. – Что-то случилось?

– Смешной ты какой, батя.

– Что такого смешного? – обидчиво спросил Евдоким Иванович и насупился.

– Батя, ты посмотри на часы.

– Посмотрел. И что дальше?

– Сколько времени-то?

– Во-первых, сынок, нельзя говорить «сколько времени». Надо говорить: который час.

– Не придирайся по мелочам.

– Мелочь? – возмутился отец. – Говорить грамотно – мелочь? Я тебе вот что скажу: ты ведь не с бревнами работаешь, а с людьми, поэтому должен выглядеть образованным… Чтобы не судили о милиционере, как о чурке с глазами. Понял?

– Понял, батя, понял.

– А если понял, то и скажи, как следует.

– Который час?

– Девятый, сынок, пошел.

– Вот! Тебе ли, подполковнику милиции, не знать, что в это время я обязан уже быть на службе.

– Я по опыту знаю главное: человек, имея ненормированный рабочий день, обязан следить за правильным и своевременным питанием. В противном случае…

– Хитер же ты, батя!

– Что такое?

– Неделю назад, что ты говорил?

– Уж и не помню… Я каждый день много чего говорю. Разве все упомнишь?

– Ты сказал, что главное в службе – аккуратность, четкость, дисциплинированность, исполнительность.

– Я не прав, что ли?

– По тебе получается: для работника милиции все главное – от исполнительности и до соблюдения режима питания.

– Конечно. Хороший работник – здоровый работник.

– Батя, а помнишь, как ты в поселке Черноисточинск просидел в засаде двое суток, выслеживая бандита? Чем тогда питался? Святым духом?

Отец недовольно поморщился.

– Не впадай в крайности, сынок. Тот случай исключительный. Ты, что в засаду собираешься? И если это даже так, то все равно питаться надо. Я в тот день, перед засадой, знаешь, как плотно поел? От пуза!

– Ой, батя, разве так должен образованный человек говорить? – сын рассмеялся от удовольствия, что подловил отца на том же самом, что и тот его минутами раньше.

– Извини… Вырвалось нечаянно… Все-таки, сын, у тебя что-то серьезное?

– Не слишком.

– Как это «не слишком»?

– Я же тебе говорил, батя, что меня включили в состав оперативно-следственной бригады, руководит которой старший следователь по особо важным делам областной прокуратуры.

– Да, говорил.

– Следователь поручил мне поработать в сто тридцатой школе…

Отец возмущенно прервал сына.

– И ты говоришь «не слишком»?! Как ты можешь, а? Работать с людьми для сыщика – это слишком серьезно. Дети же! Их на арапа не возьмешь… С детьми особый такт и терпение нужны. Это на отпетого бандюгу, если закочевряжится, можно цыкнуть. На ребенка – ни в коем случае.

– Понимаю, батя.

– Если понимаешь, то зачем так говоришь?

– Я сказал в том смысле, что не так опасно. Не бандитская «малина», а школа.

– Сын, никогда и ни при каких условиях загодя не преуменьшай степень опасности. Служба у тебя такая.

Евдоким Иванович встал, подошел к сыну, легонько прикоснулся ладонью к его волосам.

– Я, знаешь, на седьмом небе оттого, что ты идешь по моей тропинке, продолжаешь мое дело. Я счастлив!

– А я горжусь, что у меня такой героический отец. О тебе до сих пор в городском управлении рассказывают легенды.

– Я что? Я так… Служил, как мог… До сих пор не могу простить себе, что не стал поступать в академию МВД… Вот ты у меня пойдешь далеко. Тебе только двадцать пять, а ты учишься уже на третьем курсе юридической академии и, – он ткнул пальцем в левый погон, – уже «старлей».

– «Старлей», но не подполковник же!

– Сын, что ты говоришь? Когда мне было двадцать пять, я в старшинах ходил и за плечами – семилетка. У тебя? – отец хитро подмигнул сыну. – Не за горами и генеральские лампасы.

– Смеешься?

– А что? Почему бы и нет? Тебе повезло. Вон, в какое время служишь…

– Время как время.

– Скажешь тоже! Тебе ни в какую партию не надо поступать. Без всякой «партийной протекции» можешь двигаться вперед. Хорошо делай свое дело – и все в порядке. А у меня, – Евдоким Иванович, вспомнив свои давние годы, тяжело вздохнул, – все было не так. Я тебе говорил, кто мы и откуда пошли. Всю нашу семью – деда с бабкой, отца и мою мать, а также меня и мою младшую сестренку заодно, из-под Воронежа насильно сюда, на Урал, вывезли. Я, конечно, был еще мал и смутно помню то давнее «путешествие» по России, но, по рассказам отца знаю, что это был ужас. Деда в дороге просквозило, и он умер, не доехав до нового, определенного властями, места жительства. Хоть враг советской власти и помер (кулаком его считали), однако семье не разрешили вернуться домой. Дети кулака, получалось, тоже враги. Зачем я это вспомнил? Ах, да!.. Я до пенсии так бы и проходил в старшинах, если бы… В 49-м обратился в парторганизацию: хочу, мол, быть в первых рядах строителей коммунизма. Ответили: подумаем. Подумали и сказали: еще рано, еще идейно не дорос до понимания высочайшей миссии члена КПСС. Это официально, а потом по-свойски, кулуарно заявили, что всему нашему кулацкому отродью не место в рядах строителей светлого будущего. Через пять лет попытку повторил. На этот раз в КПСС приняли и в нашу Нижнетагильскую школу милиции направили… Для получения среднего специального образования. Тогда с семилеткой принимали, – Евдоким Иванович тяжело вздохнул. – Нет, у тебя все хорошо…

Сын хмыкнул.

– Чего хорошего? Зарплата-то какая? Кот наплакал. Да и ту не всегда вовремя выдают.

– Вот этого не надо, сынок. Я тебе на это скажу: и советская власть не особо баловала работников милиции. Хочешь верь, хочешь нет, но я в пятидесятом, будучи старшиной и командиром отделения патрульно-постовой службы, получал четыреста пятьдесят, а рядовой милиционер-постовой того меньше – триста восемьдесят. Тебя тогда еще и на свете не было, но твой брат уже был. Когда я пошел забирать его из роддома, то у меня не было ни пеленки, ни подгузника. Приятель помог, одолжил пару червонцев, поэтому прежде зашел в магазин, купил две дешевенькие пеленки, подгузник (не такой, конечно, как нынче), крохотный чепчик и детское байковое одеяльце. Так-то… Когда ты решил пойти в нашу школу милиции, что я тебе сказал? Ну, вспомни, что?!

– Я не забыл. Ты сказал, что если я иду за большими деньгами, то в школе милиции мне делать нечего, что я должен избрать в жизни другой путь.

– И что ты ответил?

– Я сказал, что не в деньгах счастье.

– Соврал?

– Что ты, батя? Нет, конечно!

– А когда ты решил заочно учиться в юридической академии, что я тебе сказал?

– То же самое, батя.

– Каков ответ получил?

– Тот же самый.

– Соврал?

– Нет.

– В чем же дело? Почему вдруг заговорил сейчас о низкой зарплате? Я тебя дважды предупреждал…

– Извини, батя, к слову пришлось.

– То-то! – отец ласково погладил сына по густым и черным, словно смоль, волосам и с горделивыми нотками в голосе добавил. – Хорошего я парня вырастил. На правильном пути стоишь… Осталось только свадьбу сыграть. Кстати, ты не забыл, что через неделю бракосочетание? – он строго погрозил сыну пальцем. – Не вздумай передумать. Невестка, Танюшка, что надо: на ногу – скора, на руку – умела. И, между прочим, чертовски красива. Чего стоит огромная, до пояса косища.

Сын встал из-за стола.

– Ты у меня классный отец.

– Не стану отрицать. Вон, каких двух парней вырастил – загляденье.

– В этом не только твоя заслуга, а и мамы.

– Кто-то спорит?

– Нет, но ты так сказал… Да, не ко времени мама приболела.

– Болезнь всегда не ко времени… Ничего, отлежится… Не беспокойся за мать. Она крепкая. Не пройдет и двух дней – в постели не удержишь. Уж я-то ее знаю.

– Ладно, батя, я пошел. А-то опаздываю.

– Иди-иди, сынок… с Богом!

Осеняя сына крестом, «кулацкое отродье» счастливо улыбалось.

18 ДЕКАБРЯ. СУББОТА. 12. 55.

К Алексееву вошел, широко улыбаясь, подполковник Фомин.

– Здравия желаю, господин следователь!

– Вижу, хорошее настроение?

– Просто отличное.

– Есть причина?

– Еще бы! Вчера так здорово покутили, а сегодня – хоть бы хны… В голове – необыкновенная ясность.

– Ты прав, покутили на славу. Всегда бы так, но… Кстати, – он полез во внутренний карман, вытащил три пятидесятирублевых бумажки и протянул Фомину, – возьми, мой вклад.

Фомин отстранился.

– Илья Захарович, обижаешь… Не сквалыга какой-нибудь… Ты мой гость и…

– Прекрати ломаться. Бери деньги и молчи. Тем более, что спровоцировал кутеж не кто-нибудь, а я, – Фомин все еще не брал деньги. – Ну! Кому говорю! Бери мой взнос или я обижусь.

– Если только так… – Фомин с явной неохотой взял купюры и положил в карман. – Все равно неудобно.

– Сергеич, пару лет назад я уже тебе говорил, что неудобно лишь штаны через голову надевать. Вынуждаешь повториться.

– Какая у тебя память.

– Не жалуюсь.

– А и правда же: хорошо вчера посидели, так душевно поговорили. Хочешь, кое в чем признаюсь?

– Хочу.

– Два года назад, когда я узнал, что буду некоторое время под твоим началом, выразил свое неудовольствие и даже сказал своим коллегам, что терпеть не могу работать под руководством зануды… Не обижайся, но это правда.

– На правду не обижаются.

– Ты меня не так понял.

– А как я должен был понять?

– Правда не в том, что ты зануда. Правда в том, что я так тогда думал и… очень сильно, как показало время, ошибался.

– Да? Я опять повторюсь: первое впечатление – всегда ошибочное.

– Позволь с тобой не согласиться…

Алексеев усмехнулся.

– А что будет, если не позволю?

– Н-н-ничего… понятно. Потому что от тебя в данном случае ничего не зависит. Потому что я в любом случае не согласен.

– Какой ты, однако, спорщик, – шутливо заметил Алексеев и добавил. – Только и знаешь, что возражаешь.

– Нет, серьезно: я только дважды в своей жизни серьезно ошибся в оценке людей.

– Да? Во второй раз – это понятно, со мной ошибся… А в первый раз?

– Как ни странно покажется, но это случилось тоже с очень хорошим человеком, с которым я близок, дружбой с которым я горжусь до сих пор.

– По-моему я этого человека тоже знаю.

– Разумеется, знаешь, Илья Захарович! – воскликнул Фомин.

– Полковник Чайковский?

– Вот именно!.. Двадцать два года назад вызывает меня к себе начальство и сообщает, что я включен в состав опергруппы капитана Чайковского, расследующей дело по факту мошенничества. Услышав, скривился, как будто только что разжевал и проглотил какую-то кислятину. Помню, даже пробурчал: мол, не нашли ничего лучшего. Чайковский был новичок в нашем управлении милиции, год до того назад пришел из юридического института. И люди, работавшие с ним, говорили: педант, сухарь, зазнайка, выскочка, карьерист, трудный в общении, короче, человек, действующий только по правилам, не отступающий сам ни на йоту, не позволяющий этого и другим, пресекающий на корню инициативу. Сам понимаешь, что это для такого, как я.

– Могу себе представить. Даже сейчас с тобой надо держать ухо востро, а хвост пистолетом, а тогда, по молодости твоих лет…

– Вот именно!.. Но знаешь, работая бок о бок, я уже через два месяца открыл для себя совсем другого Чайковского. Педант? Да! Но педантизм его исходит из глубочайшего преклонения перед законом… Ну… ты понимаешь, что я имею в виду?

– Еще бы.

– Человек-то, оказывается, умница! К этому выводу пришел по окончании расследования того дела. Потом я уже сам напрашивался в его команду. Тем более, что и Чайковский не возражал. Так вот и сошлись… Да… Как давно это было! Теперь – не разлей вода. Я ему абсолютно доверяю, он мне, кажется, платит тем же.

– Ты – счастливый человек. Потому что великое счастье, когда рядом верный друг.

– Мне – дважды повезло. Потому что теперь у меня два таких человека.

– Это… это, как всегда, твое преувеличение.

– Ничуть!

– Хорошо. Замнем для ясности… Сергеич, а я знаю одну тайну, которую услышать тебе будет приятно.

– Что еще за тайна? – насторожившись, спросил Фомин.

– Я только что разговаривал с коллегами из прокуратуры…

– Очередная мерзость? Кто-то опять на меня накатил телегу?

– А вот и нет: мне сказали, что из Москвы пришел документ, которым…

– Неужели генерал?!

– Да! Твой друг теперь именуется не иначе, как генерал-майор милиции Чайковский Павел Павлович.

– Ну, мерзавец! – Фомин кому-то погрозил пальцем. – Ну, погоди! Ну, будет тебе! Это ж надо! Такую новость узнаю от других! Я ему сегодня же позвоню, уж выскажу все!

– Не паясничай: рад же!

– Нет слов, как я рад за него… Конечно… Какие сомнения могут быть… Но все равно позвоню… Надо друга поздравить. Обидно, что не я первый… Ничего не поделаешь… Как-нибудь переживу… Шутка, Илья Захарович.

– Я так и понял.

– А у меня, Илья Захарович, тоже имеется небольшая тайна, – Фомин полез во внутренний карман, и вытащил оттуда трубкой свернутую газету. – Сегодняшний номер.

Алексеев, как всегда, опасливо глядя на газету, спросил:

– Местная? – Фомин утвердительно кивнул. – Вот там-то точно какая-нибудь мерзость.

– Не бойся: всего лишь газета, а не гремучая змея.

– Иная газетенка – опаснее любой кобры. Кобра, по крайней мере, прежде чем напасть, делает устрашающую стойку и шипит, то есть предупреждает противника, и он хорошо представляет, чего от нее следует ждать.

– Ох, не любишь ты журналистов.

– Не столько журналистов, сколько тех, кто за ними стоит.

– На этот раз, по-моему, твои опасения не оправдаются: ничего существенного. И, тем не менее, я счел своим долгом познакомить тебя, – Фомин протянул ему газету. – На, читай.

– Нет-нет, что ты! Не хочу руки пачкать. Читай ты… Ты уже все равно об нее запачкался… Все равно придется мыть руки с мылом.

– Идет, – Фомин развернул трубочку, немного разгладил. И Алексеев увидел название – «Тагильский труженик». Фомин начал читать. – За последние дни редакция получила немало писем и телефонных звонков от читателей, в которых содержится одно и тоже: в наш город прибыли ответственные сотрудники областной прокуратуры и главного управления внутренних дел, которые ведут расследование, но чего – не говорят никому. Действительно, все окутано тайной. Попытки наших журналистов что-нибудь прояснить не увенчались успехом: приезжие молчат, а местные правоохранительные органы в полном неведении…

– Мерзавцы! Врут без всякого стеснения. К тебе кто-нибудь обращался из журналистов, Сергеич?

– Нет. А к тебе?

– Тоже.

– Но ты, Илья Захарович, все равно бы их послал куда подальше.

– Это правда: я бы им ничего не сказал, и ты знаешь, почему.

– Пока сказать нечего.

– Именно. Но, по крайней мере, обратившись, получив отказ, они имели бы моральное право так писать. А… ну, их… Продолжай читать эту галиматью.

– Поэтому редакция вчера вынуждена была обратиться с официальной просьбой дать соответствующие разъяснения к прокурору Свердловской области Тушину Семену Семеновичу…

– Сдержал-таки свою угрозу, сволочь.

– Ты это о ком так нелестно отзываешься? – попытался пошутить Фомин.

– О Сарварове.

Фомин смотрел на Алексеева, но никак не мог взять в толк, причем тут Сарваров. Алексеев, догадавшись, пояснил:

– Я же тебе говорил, что у меня был этот пуп земли.

– Говорил. Ну и что?

– А то, что он, Сарваров, предложил мне встретиться с сотрудником «Тагильского труженика» и дать интервью, рассказать о ходе расследования загадочного исчезновения подростка и еще более загадочного, как он считает, факта нашего с тобой участия в этом деле.

– Ясно: ты его предложения не принял, чем навлек на себя его неудовольствие.

– Он дал понять, что вынужден будет лично обратиться к Тушину.

– По-нят-но, – по слогам произнес Фомин. – Теперь ясно, как появилась сия публикация. Остается лишь один вопрос: как смогли организоваться так быстро? Вчера – угроза, сегодня – ее осуществление, причем через газету.

– С завидной оперативностью действуют… Там, – Алексеев показал пальцем на газету, – говорится, как отреагировал Тушин?

– Вот слушай… Вчера к вечеру через пресс-службу, по факсу редакция получила официальный ответ прокуратуры области, в котором говорится следующее: «Более двух месяцев назад в Нижнем Тагиле бесследно исчез ученик восьмого „а“ класса школы Сергей Чудинов. Несмотря на столь продолжительный срок, ни прокурор Нижнего Тагила, ни начальник городского управления внутренних дел, ни их нижестоящие подразделения, практически, не приняли никаких мер, проявив бездушие, бессердечие, формализм как к судьбе самого мальчика, так и к судьбе несчастных родителей, которые пытались не раз привлечь внимание, но от них каждый раз отделывались формально-бюрократическими отговорками. Именно это обстоятельство вынудило прокуратуру области принять дело к своему производству. Возглавил оперативно-следственную бригаду опытнейший следователь Алексеев, а его заместитель также опытнейший сыщик уголовного розыска Главного управления внутренних дел Фомин. У прокуратуры области есть все основания полагать, что в ближайшее время судьба исчезнувшего подростка будет прояснена. Ситуация осложнена тем, что местные правоохранительные органы ничего не сделали, как мы выражаемся, по горячим следам».

Фомин закончил читать и поднял глаза на Алексеева. У того постепенно исчезала с лица мрачность, глаза прояснялись. И даже появилось некое подобие улыбки.

– Все? – разочарованно спросил Алексеев.

– Да. Ты еще что-то хотел услышать?

– Не узнаю шефа… Что с ним случилось? Гляди, насколько жесткое заявление сделал. На него не похоже. Он перед руководством на полусогнутых. Тут же… Не поверю, что он не разузнал о том, кто такой Сарваров, а без него не обошлось, в каких отношениях этот пуп земли с самим губернатором.

– Разочаровал, значит, тебя шеф? Опять не хорош?

– Нет, что ты! Он – молодец. Только подумай, какую отповедь он дал. Отхлестал всю местную власть по щекам, при этом удалось соблюсти весь этикет. Ни к одному слову не придерешься.

Фомин спросил:

– Ты Дягилева видел?

– Сегодня – нет. Тоже странно: он-то наверняка газетенку прочитал. Прочитал и молчит?

Фомин ухмыльнулся.

– Он переваривает. Нелегко проглотить такую увесистую пилюлю.

– Ничего, такой проглотит, – успокоил Алексеев. – Завтра, увидишь: появится как ни в чем ни бывало. У него та еще выучка – выучка коммунистического номенклатурщика. Ты знаешь, что Дягилев много лет проработал в аппарате здешнего горкома КПСС?