Текст книги "Быль и небылицы или фантастика реальности и реальность фантастики"

В те времена Педагогические вузы традиционно были женскими. Поэтому на пером курсе он сразу попал в очень щекотливое положение – в его студенческой группе оказались одни девочки.

Нетрудно представить, как мог себя чувствовать в таком обществе семнадцатилетний юноша, почти все 10 лет учебы видевший своих сверстниц только на редких школьных вечерах, где он подпирал спиной стену и заливался густой краской только от одного случайного взгляда какой-нибудь разбитной танцующей девицы.

Здесь такая появилась в лице его однокурсницы Аллы, попросившей помочь ей подготовить домашнее задание по диамату. И он, крупный знаток марксистко-ленинской философии, однажды вечером оказался с ней вдвоем в отдельной квартире, где она жила со своими родителями.

После недолгого проникновения в тайны науки, он вдруг ощутил ее руку на своем колене. Этого оказалось достаточным для того, чтобы он понял ущербность исторического материализма по сравнению с сиюминутной материальной потребностью их собственных молодых тел. Поэтому он одной рукой нежно обнял свою приятельницу за плечи, а другую смело запустил ей под юбку. В страстном порыве их губы стремительно прильнули друг к другу и слились в крепком сексуальном поцелуе.

Но тут раздался стук в дверь, которая после короткой заминки широко распахнулась. На пороге стояла… Алла. Нет, не эта, а другая – более полная и менее высокая. Но главное отличие было на лице, под которым четко вырисовывался второй подбородок, а возле глаз, подпираемых серыми мешками, обозначались многочисленные морщины. Сразу становилось ясно, что ждет в будущем ту, с кем он так активно только что целовался.

– Это моя мама, знакомься, – подтвердила эту смелую догадку первая Алла.

– Здррасьте, здррасьте, – красиво грассировила та, – очень приятно. Мне Аллочка говорила о вас. Сейчас будем пить чай с малиновым вареньем собственного приготовления, из собственного сада. А у ваших родителей тоже, наверно, есть дача?

Оказалось, под «чаем», хоть и с вареньем, здесь понималось нечто гораздо большее. Стол был украшен бутылкой красного вина, менажницей с красной рыбой и черной икрой, грибочками, ветчиной, сыром.

Но еще больше удивляло, что к этой вкуснятине припали еще какие-то люди, может быть, соседи или родственники. Они по-свойски уселись за стол и стали хорошо выпивать и закусывать. А сидевшая рядом мамаша наклонилась к нему, и, направив руку в сторону остекленной горки с хрусталем и фарфором, громким шепотом доверительно сообщила:

– Это все мы отсюда уберем, поставим вам софу и комод.

Алла покраснела и потупила взор.

С трудом вырвавшись из этого дома, он старался в институте Аллу избегать. Не смотрел в ее сторону, отводил глаза, когда нечаянно встречал, и обходил по дуге, когда видел стоящей с кем-то в коридоре. Однако скоро ему дали понять, что такое поведение предосудительно.

Прошло всего несколько дней, и как-то, подняв телефонную трубку, он услышал строгий низкий мужской голос:

– Вы знакомы с девушкой Аллой? – услышал он и, не ожидая ответа, сразу же продолжил: – Только что приходила ее мать и просила меня, как адвоката, представлять ее дело в суде. Она собирается подать исковое заявление об изнасиловании ее дочери. После появления недавнего указа – это очень серьезное обвинение. Я вам советую найти с ними общий язык и не доводить дело до суда. Могут устроить показательное рассмотрение и, чтобы другим было не повадно, влепить вам по полной мере. А это, чтобы вы знали, не меньше пяти лет.

Он так растерялся, что потерял способность что-либо сообразить и что-либо ответить. Правда, особой надобности в этом и не было, так как в телефонной трубке послышались короткие гудки.

О, если бы он сподобился догадаться, что так напугавший его телефонный звонок был из обычной юридической консультации, куда побежала с жалобой шустрая аллина мамаша.

Застойный период

Раньше все было иначе. Придешь с работы домой, а жена, минуту назад замарашкой, стоявшая у кухонной плиты, вдруг нырнет в зеркало, пошерудит там чего-то и выйдет оттуда прекрасной венерой из пены морской. Щечки, губки – античные пилястры, платье – барокко, прическа – рококо, а глазки светятся так, что бра тускнеет на стене.

Прошли годы, и вот теперь она выходит к тебе в замызганном халате, на лице белый мел и черный грифель под глазами. Кормит тебя вчерашней котлетой с позавчерашней гречкой, жалуется, что Сенька опять двойку получил, что свет в ванной перегорел и стиральная машина не фурычит.

И придется, как всегда, проверять арифметику у потомка, глядящего в окно, где мяч летает, лезть на табуретку лампочки вкручивать, возиться со шлангом у стиралки. А тут уж и спать пора. В туалет сходишь, зубы почистишь и, скинув шлепанцы, усталый повалишься на кровать, бывшую когда-то таким желанным, таким призывным семейным сексодромом.

Жена тоже лениво сюда вскарабкается, угнездится рядом, по привычке ночнушку с коленок сдернет, и ты без особого энтузиазма спросишь: «Ну, что, будем?» Она посмотрит на тебя сонным взглядом и также безразлично ответит: «Ну, давай». И ты начнешь старательно трудиться, одновременно прислушиваясь к котлете в животе, вдруг вздумавшей затеять громогласное бурление. А жена запрокинет назад голову, примнет затылком подушку, плотно закроет глаза и задышит глубже, реже, ровнее.

Продолжая усердствовать и на мгновение отвлекшись от котлетной бормотухи, ты подумаешь, что надо бы и супруге уделить внимание, подвозбудить ее как-то. Посмотришь на нее, прислушаешься – и (о, какой прикол!) тут же остановишься, замрешь, увянешь.

Что такое, что случилось?

А ничего особенного – просто она под тобой заснула…

Они встречались в съемной однокоечной комнатенке не так уж часто – тогда, когда удавалось перехватить ключ у таких же, как они, узников запретной свободной любви. Но однажды (такая удача) им прифортило вместе поехать в командировку в Ленинград. Вот уж когда они оторвались по полной, страсть бушевала целую неделю, и главное – где (!).

В знаменитом здании Смольного, который в 17-м году служил штабом для большевиков, а до революции был «Институтом благородных девиц». В хрущевские времена там находилось ведомственное общежитие для приезжих, куда им не без некоторого напряга все же удалось устроиться.

И там, в святых стенах, слышавших когда-то шуршание бальных туфелек, топот солдатских сапог и картавый говор Ленина, наши любовники в штормовом экстазе бесстыдно скрипели видавшей виды пружинной сеткой узкой односпальной казенной койки.

…Но, увы, даже выкипающее от стоградусной температуры молоко в кастрюле остывает со временем. А уж любовь…

После той жаркой ленинградской командировки что-то в их бурной страсти перегорело, казавшаяся раньше такой крепкой связь как-то сама собой ослабла, пошла на убыль, потускнела, завяла, а потом и совсем прервалась.

Через пару лет они случайно встретились на улице. Зашли в ближайшую кафушку, посидели, поцедили чай из бумажных стаканчиков, погрызли присоленных орешков, помолчали, погрустили и снова ощутили печальную ненужность друг другу. Не говоря лишних слов, они поднялись из-за стола и пошли к выходу. У дверей прощально коснулись плечами, потом она тронула сухими губами его щеку и, опустив низко голову, ушла в темноту вечера.

Да, большая страсть – это счастливый случай, а он, как звезда эстрады, не любит выходить на бис по нескольку раз.

Они познакомились в московском Доме ученых, где он читал лекцию по археологии Дагестана, а она водила дочку в детскую секцию рисования. Весна скатывалась к лету, и он так же, как в прошлые годы, собрался ехать в экспедицию на Каспийское море. Там был пляж, солнце, мандарины, мушмула. Договорились, что она тоже к нему приедет.

И вот настал этот день. Он заранее прибыл в аэропорт и примостился у двери терминала ждать с букетом цветов ее выхода. Наконец, она появилась, красивая, длинноногая, в коротком платье до колен, в золотистых туфлях на высоких каблуках. О, как она была долгожданна, как желанна. После крепких объятий и нежных поцелуев он подхватил ее большой четырехколесный чемодан и повел к машине.

Возле помятого потертого уазика веселая улыбка исчезла с ее лица, она удивленно скосила на него глаза, но ничего не сказала. Помедлив немного и брезгливо поморщившись, она смахнула ладонью пыль с сиденья и, опершись на его плечо, вскарабкалась на подножку. Всю дорогу молчала, а он без перерыва рассказывал ей о своих раскопках в хвостовой части дербентской крепости Нарын-кале.

Возле палатки-брезентухи глаза ее совсем погасли, она остановилась в нерешительности и снова недоуменно на него посмотрела. Потом глубоко вздохнула и, нагнув голову, вошла внутрь вслед за своим чемоданом, сразу заполнившим все помещение, где стояли две односпальные кровати, и канцелярский стол, заваленный бумагами, картами и осколками черно-лаковых арабских кувшинов. Она присела на край единственного в палатке стула и спросила, пытаясь улыбнуться:

– А где же тут у вас руки моют?

Он в смущении зарделся щеками и промямлил извиняющимся тоном:

– Да, конечно, извини, что-то я об этом не подумал. Туалет же у нас только один, общий, вон стоит за кухней у ограды лагеря.

Ночь, как всегда на юге избежала сумерек и торопливо спустилась с гор, а под пологом палатки тоскливым тусклым светом загорелась лампочка, свисавшая на длинном проводе без абажура. Томясь неуемным сексуальным зудом, он тут же предложил ей улечься в койку, но, к его огорчению, она в близости отказала, сославшись на усталость после трудного перелета. Однако, и утром, несмотря на настойчивые упрашивания и уговоры, уже без каких-либо объяснений она снова его к себе не подпустила.

После скороспелого завтрака, состоявшего из поджаренной на электроплитке яичницы и стакана чая из термоса, она вышла наружу, и пока он наводил на столе порядок, недолго о чем-то пошепталась со своим айфоном. Потом, бодро расправив плечи, подошла к нему поближе, широко распахнула уже подведенные тушью глаза и виноватым голосом произнесла:

– Ты знаешь, у меня ведь в городе подруга, она очень хочет со мной встретиться. Ты уж не обижайся, мне надо к ней поехать. Проводи меня, пожалуйста, на автобусную остановку.

– Ну, как же так, как же так, – растерянно залепетал он, – мы ведь так хотели…

– Нет, – твердо отрезала она, – в другой раз. Давай, бери чемодан прямо сейчас, и пошли.

В полном недоумении, убитый, поверженный, с низко опущенной головой, он повел ее к автобусу, который, как назло, сразу же подошел. Она чмокнула его в щеку и быстро вскочила на автобусную ступеньку. Дверь за ней закрылась, она уехала.

Так он ничего и не понял…

С той первой его командировки в Вельск прошло много лет. И вот он снова по делам фирмы приехал в этот старый северо-российский городок. На следующий же день после приезда, быстро справившись с работой, он вышел на центральную площадь, обогнул двухэтажный магазин «Промтовары» и зашагал по знакомой улице, обсаженной тополями. Теперь она была асфальтирована, и по ней сновали машины.

Он прошел десяток кварталов и вышел к району частной застройки. Остановился. Что это? Вместо домов – развалины. Обломки бревенчатых стен, хлопающие на ветру обрывки обоев, рваные листы старого кровельного железа. Сердце его екнуло – на месте той пятистенки, где он тогда провел немало прекрасных дней и особенно ночей, тоже громоздились груды обломанных досок, стоял голый остов печки с закопченной трубой и густым слоем штукатурной пыли.

Кажется, вот здесь была та самая комната с широкой пружинной кроватью и швейным зингером на чугунных ножках. А в комнате за стенкой спали ее пожилые родители. Там стоял массивный обеденный стол, висели большие настенные часы-ходики, а в углу громоздился старинный буфет с цветными стеклами на дверках.

Развалины тянулись по обе стороны улицы. Его взгляд пробегал по грудам бревен, досок, по кучам строительного мусора и вдруг споткнулся о решетчатую стрелу подъемного крана. За ним стоял еще один, потом еще и еще. Под их гуськами высились белые кубы многоэтажек, теснивших старый ветхозаветный мир частного сектора.

Он направился в сторону ближайшего из уже построенных и заселенных домов. В кольце свеже-посаженных кустов была разбита детская площадка с песочницей, огороженной ярко-желтым деревянным бордюром. В песке возился мальчуган, вооруженный жестяным треугольным совком. Громко урча исправно работающим автомобильным двигателем, он старательно нагружал и разгружал свой игрушечный грузовичок-самосвал.

Что-то в его худенькой фигуре, удлиненном бледном личике, высоко посаженной голове и, главное, в глазах редкого зеленоватого цвета почудилось очень знакомым. Заметив посторонний взгляд, мальчик оторвался от своей трудоемкой работы, разогнул спину, встал на ноги, постоял немного и вдруг шагнул к незнакомцу.

– Это ты, дядя-инженер, наши дома строишь?

Что было ему ответить? Встретившись с малышом глазами, он присел на корточки, поправил ему челку на лбу, стряхнул песок с его правой брючины и, слегка поколебавшись, нерешительно спросил:

– Как твою маму зовут, не Соня ли?

Мальчик вздрогнул и удивленно вскинул голову.

– А ты откуда знаешь? – спросил он.

Любви все возрасты…

Однажды у подъезда дома к нему подошла соседка.

– У меня для вас интересное предложение, – сказала она. – Не хотели бы вы съездить на экскурсию? Есть лишнее место, мое. Не получается мне поехать.

Не дождавшись быстрого ответа, она игриво улыбнулась и добавила:

– Кстати, я должна была ехать с подругой. Очень милая женщина, мой билет у нее. Я и телефончик дам.

«А почему бы не поехать?» – подумал он и записал номер.

На следующий день позвонил и услышал моложавый женский голос.

Да, приятельница говорила о нем. Да, она отдала ей свой билет. Когда его можно получить? В любое время. Куда за ним заехать? Ой, к сожалению, это не так просто – она живет у сына, далеко.

Что-то в голосе этой женщины было доверительное, теплое, располагавшее к беседе. Не хотелось класть трубку и отключаться. Они разговорились. Он пожаловался на неустроенность и одиночество. Она в свою очередь рассказала о себе. Увы, жизнь с мужем не сладилась.

На следующий день он позвонил ей снова, через день еще, потом стал звонить каждый вечер. Ровно в 10 часов он набирал ее номер, она тут же оказывалась у телефона, и было понятно, что ждет его звонка. Они говорили обо всем – о теракте в Египте, о новом фильме, о концерте Мадонны. И не могли оторваться друг от друга, говорили, говорили. Незаметно перешли на «ты».

Они рассказывали друг другу, как провели день, что делали, куда ходили. Если он где-то задерживался, то начинал нервничать и торопиться, чтобы успеть во время ей позвонить. С утра он думал, что скажет ей вечером, о чем спросит, о чем расскажет, и не мог заснуть, не пожелав ей спокойной ночи.

Однажды он застрял в дороге, когда ехал домой, и позвонил позже обычного.

– Что случилось? Куда ты пропал? – спросила она взволнованно. – Я так беспокоилась, не знала, что делать, где тебя искать.

В другой раз, наоборот, ее телефон не отвечал. Полночи он не находил себе места, не спал, волновался, ревновал. А оказалось, что она ездила к заболевшей сестре и приехала домой слишком поздно, чтобы можно было решиться ему позвонить.

Думали ли они о встрече? Ну, конечно. Несколько раз о ней договаривались, но каждый раз что-то мешало. То у нее разбаливалась голова, то ему неожиданно приходилось ехать по каким-то неотложным делам. И они все переносили и переносили свое свидание. Пока до их совместной поездки не осталось несколько дней. Какой уж теперь был смысл специально встречаться?

И вот пришло это утро. Он рано встал, тщательно побрился, одел свой лучший выходной костюм, галстук, причесал остатки волос. И, глядя на себя в зеркало, с волнением думал, как она воспримет его лысо-седую голову и сутуло-горбатую спину.

Приехал задолго до назначенного срока.

Никого еще не было. Он постоял немного у дома, куда должен был прийти автобус, потом пошел бродить по ближайшим переулкам, еще и еще раз продумывая детали предстоящей встречи.

Накануне они подробно о ней говорили.

– А ты уверен, что мы узнаем друг друга? – спросила она, а он ответил:

– О, я узнаю тебя даже если там будет тысяча женщин. Мне кажется, мы знакомы десятки лет.

– Вот это ответ настоящего мужчины, – откликнулась она, – я буду рада нашей встрече.

Еще издали он увидел небольшую группу людей, суетившихся у туристического автобуса.

…То, что это была она, он понял сразу.

Но это, конечно, была не Она.

В стороне от толпы туристов стояла пожилая седая женщина с бесформенной сутулой фигурой, крупными чертами морщинистого лица и густо наложенной косметикой. Она тоже его заметила и сначала порывисто к нему бросилась. Но, сделав несколько шагов, неожиданно остановилась.

Они встретились глазами и замерли в смятении и нерешительности. Прошла минута, другая, они стояли неподвижно, не делая ни шага друг к другу. Яркие искры радостного ожидания в его взгляде погасли и сменились тусклыми лучами разочарования, сожаления, печали.

Он потоптался на месте, помедлил немного а потом, может быть, сам того не ожидая, вдруг круто повернулся и торопливым шагом пошел назад. К своей неустроенности, к своему одиночеству.

Они шли, оживленно беседуя, по аллее городского парка. У него была аккуратная седая бородка, длинный старомодный плащ и три ноги. Третьей служила сучковатая деревянная палка с большим овальным набалдашником. На него опиралась его левая рука, а правая сжимала ладонь спутницы, одетой в двубортный джерсовый костюм и широкополую шляпку с франтоватым красным цветком.

Быстрым шагом, придерживая сумку на длинном ремешке, к ним сзади приблизилась молодая женщина, стучавшая по асфальту тонкими высокими каблучками. Осторожно обойдя пожилых людей, она вдруг перед ними остановилась, обернулась, и ее лицо вспыхнуло широкой улыбкой.

– Ой, как же вы очаровательно смотритесь, – воскликнула она. – Какие молодцы. Простите за нескромный вопрос, сколько лет вы вместе?

Он скосил взгляд на ее пышный бюст и глубокий вырез блузки, намекавший на отсутствие лифчика. Потом задумчиво сдвинул к носу развесистые щетки седых бровей и, помолчав немного, ответил:

– Сколько, сколько… так долго, что я и не помню сколько.

А его спутница зажгла глаза-фонарики, растянула губы в кокетливой улыбке и нарочито капризным голосом проворчала:

– Ну, как же ты не помнишь, забыл, что уже полтора года прошло, как мы золотую свадьбу открутили.

Прохожая еще больше разулыбалась и в восторженном жесте подняла вверх большие пальцы обеих рук.

– Вот здорово, – воскликнула она. – Дай вам бог доброго здоровья и успехов во всем еще на долгие лета.

Она послала воздушный поцелуй и, помахав рукой, убежала.

А старики перебросились веселыми взглядами, крепко прижались друг к другу и, подождав пока прохожая скроется за деревьями, громко и радостно засмеялись.

Чему? А тому, что были счастливы. Хотя и познакомились совсем недавно – на танцевальном вечере в клубе «Тех, кому 50+». Впрочем, какая разница где? Существенно то, что каждому из них было далеко за 70, причем, с бо-о-льшим плюсом.

Можно часы подкрутить назад, но время назад не заставишь идти. И не вернуть те замечательные времена, когда они были так безмятежно, так безумно счастливы. Легко, весело летели рядом друг с другом по своей пенсионной жизни, порхали беззаботно туда-сюда, сюда-туда. Сегодня на сонаты Брамса, завтра на йогу, в субботу в ресторан на юбилей ее кузины.

Они любили друг друга. Хотя жили под разными крышами, но просыпались под одним потолком. Тогда она еще не ошибалась в днях недели, не забывала принимать вовремя лекарства и всегда могла сказать, какое сегодня число, месяц и год.

А когда это обнаружилось, он повел ее к знакомому доктору.

– Да, потеря чувства времени – начальная стадии альцгеймера, – сказал тот, отведя его в сторону. – Будем надеяться на таблетки, может быть, они приостановят процесс… Может быть…

Однако опасные симптомы не прекращали своих непрошенных визитов. Особенно досаждали постоянные поиски разных нужных вещей. Чаще всего это доставалось ключам, которые каждый раз пропадали, но затем оказывались на гвоздике в коридоре, где их предательски скрывала старая широкополая шляпа.

А как-то, уходя из дома, она забыла выключить газовую плиту, где большие куски трески на сковородке перевоплотились в маленькие черные угли, тюлевые занавески на окнах чудом увернулись от огня, и в квартире долго еще гостило тошнотворное амбре горелой рыбы.

Со временем провалы памяти участились, и она начала забывать имена даже знакомых людей. В ее сознании все чаще, все необратимее стали появляться странные дыры, неосязаемые пустоты, серые пятна, грозившие слиться в одну сплошную черную стену.

И все-таки, несмотря ни на что, они продолжали наслаждаться своей прежней счастливой жизнью, летним пляжным песком, ресторанным жульеном и стаканом кефира с медом перед сном. Радовались, наслаждались.

Но вдруг случилось то грозное событие.

…Встречать новый год они решили у него дома. Он купил шампанское, торт, заправил салат майонезом, пожарил котлеты по-киевски, накрыл стол. К 8 часам она обещала прийти. Но вот часы уже показали 8:20, потом 8:40, а ее все не было. Он начал волноваться и звонить ей по телефону, но тот глухо молчал.

Тревога не отпускала. Что случилось, не беда ли какая? Длинные, тягучие, низкие гудки. Может, перепутались или оборвались где-то провода, может, на них, на волоске, висит их счастье, их любовь. Что делать? Наверно, надо было ехать ее искать. Он надел на крутившегося под ногами Гаса ошейник и спустился в гараж к машине. Повернул ключ зажигания.

Совсем уже стемнело, во многих домах светились окна, из них сыпались наружу аккорды гитар, громкие голоса, ритмы свинга, рока. Он ехал по близлежащим к ее дому уже пустынным в это время улицам, внимательно смотрел по сторонам, пристально вглядывался в скверы, палисадники, газоны. Ее нигде не было.

Прошло минут сорок, и он уже собирался поворачивать назад, как вдруг Гас громко подал голос, завертелся, запрыгал. Он быстро затормозил, остановил машину. Пес тут же выпрыгнул наружу и стремглав бросился к какой-то дальней плохо заметной скамейке.

Она сидела, склонив к плечу голову, но услышав знакомый лай, тут же вскочила, огляделась и, широко заулыбалась.

– Ой, как я рада, – запричитала она, обняв своего друга за шею. – Как-то глупо получилось, я же вышла к тебе пораньше и решила немного пройтись и, видно, заблудилась. Ну, никак не могла найти обратную дорогу. Устала, присела на минутку и, кажется, задремала.

Они сели в машину и поехали домой, потом пили шампанское, ели песочный торт с шоколадным кремом, и Гасу достались большие куски киевских котлет.

Как же хорошо то, что хорошо кончается, думал он – пугай нас, Боже, но не наказывай.

Через неделю они опять пошли к врачу. После обследования и проведения тестов тот сказал ему тихо:

– Вы знаете, к моему приятному удивлению все не так уж плохо, показатели стабильны, никаких признаков распада личности, какие обычно бывают, я не вижу.

– Ой, большое спасибо, – он облегченно вздохнул, улыбнулся, но вдруг на мгновение замер и спросил, с озабоченностью заглядывая доктору в глаза:

– А сколько еще времени вы нам даете?

– Точно не знаю – доктор задумался, помолчал, поморщил лоб: – будем надеяться, годика два…

…И вот прошли те два докторских года, потом еще два и еще. Неужели, действительно, свершилось чудо, и время пошло вспять, неужели эта коварная болезнь оказалась посрамленной? Но как, благодаря чему?