Текст книги "Пробное погружение"

Курс – на Дальний Восток

События начала 1904 года развивались стремительными темпами. 24 января 1904 года Япония разорвала дипломатические отношения с Россией. Более 2000 японцев покинули Владивосток. На следующий день в город со всего Приамурья стали прибывать поезда, переполненные японскими подданными, убывающими на родину.

26 января японские миноносцы произвели торпедную атаку на канонерскую лодку «Кореец», следовавшую в Порт-Артур с дипломатической почтой. В этот же день японский десант высадился в Корее, а перед полночью японские миноносцы атаковали Порт-Амурскую эскадру. Броненосцы «Ретвизан» и «Цесаревич», крейсер «Паллада» получили тяжелые повреждения. Флот оказался запертым в бухте крепости.

Следующий день ознаменовался историческим боем крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» с японской эскадрой. После боя «Варяг» был затоплен в корейской бухте Чемульпо, а «Кореец» взорван.

25 февраля 1904 г. немецкий журнал «Югенд» опубликовал стихотворение «Памяти «Варяга» известного немецкого поэта и драматурга Рудольфа Грейца.

Старший брат Михаила Николай Беклемишев тут же перепечатал это стихотворение в своем журнале «Море и жизнь».

В несколько измененном виде он стал песней. Ее называли «Варяг» или «Гибель «Варяга». Именно эта песня начинается словами: «Наверх, о, товарищи, все по местам! Последний парад наступает».

Существует предположение, что авторство мелодии песни принадлежит музыканту 12-го гренадерского Астраханского полка А. Турищеву, принимавшему участие в торжественной встрече героев «Варяга» и «Корейца» в Санкт-Петербурге в апреле 1904 г.

Принял участие в этой встрече и Михаил Беклемишев.

Подлинно народное признание получила самая первая песня о «Варяге» Я. Репнинского. Его стихотворение «Варяг» («Плещут холодные волны») было опубликовано 17 февраля 1904 г. в петербургской газете «Русь». Через несколько дней, перепечатанное «Рижским вестником», это стихотворение попалось на глаза студенту Юрьевского (Тартуского) университета, музыканту-любителю Ф. Богородскому, который подобрал на гитаре мелодию на эти стихи. Через некоторое время полюбившаяся народу песня облетела всю страну.

Но уже в наше время появились «ниспровергатели истории». В одном из номеров газеты «Аргументы и факты» появился «пасквиль», иначе его и не назовешь, где была предпринята попытка очернить подвиг «Варяга» и «Корейца».

Прочитав его, ректор технического университета Евгений Петрович Гуримов пригласил к себе на совещание приморских патриотов, после которого в редакцию газеты было направлено письмо, опубликованное в апрельском номере 17 «Аргументов и фактов:

ОТКЛИК

«Взяться за перо нас побудила публикация в Вашей газете № 5 за 2004 год. Она называлась «Русские стреляли часто, но поражали лишь рыбу». Помещенный материал мы встретили с недоумением. Как могло случиться, что такая уважаемая и популярная газета допустила подобное кощунство?» Так начинается письмо, под которым стоят подписи уважаемых ученых, военачальников, историков из Приморья.

И снова о «Варяге».

В письме, в частности, говорится: «Можно ли сомневаться в том, что наши славные предки проявили героизм и отвагу? Даже решимость двух экипажей вступить в смертельную схватку с целой эскадрой японских кораблей вызывает восхищение.

Под звуки гимна крейсер «Варяг» и канонерская лодка «Кореец» снялись с якорей и пошли навстречу гибели. «Мы салютовали этим героям, шедшим так гордо на верную смерть», – писал потом в донесении своему адмиралу командир французского корабля, находившегося в то время в порту Чемульпо».

А что пишут сегодня русские? Писатель Сергей Балакин и журналист Сергей Осипов изложили так называемые факты и предприняли попытку ревизовать историю. Их «альтернативный взгляд» на нашу историю очень похож на прищуренный глаз, который через мушку прицела снайперской винтовки направлен прямо в сердце российского патриотизма.

«Мы не хотим вступать в спор с «альтернативщиками», – говорится далее в письме. – История уже 100 лет подтверждает сами аргументы и факты героического подвига «Варяга» и «Корейца». О том, что он был совершен, говорят подписи к почтовым открыткам из Франции периода Русско-японской войны: «В морском бою при Чемульпо крейсер «Варяг» уничтожил японский крейсер «Асама», потопил миноносец, повредил корабль «Такачихо», который затонул в тот же вечер. В этом бою Россия потеряла канонерскую лодку «Кореец» и крейсер «Варяг». Потери японцев были более значительными.

9 февраля сего года во всех дальневосточных храмах лили печальный свет свечи. От Чукотки до Посьета поминали воинов, живот свой положивших за Отечество. В Чемульпо была открыта мемориальная доска, посвященная бессмертному подвигу, а также поставлен величественный памятник нашим отважным варяжцам. Известно, что памятники надуманным героям не сооружают!»

ОТ РЕДАКЦИИ. Подвиг российских моряков священен и никем не подвергается сомнению. Ни журналистами, ни историками, ни благодарными потомками. Но условия и обстоятельства, при которых российскими моряками были проявлены самые лучшие качества, конечно же будут изучаться и уточняться. Лицензии ни истину в последней инстанции нет ни у одного, даже самого авторитетного историка.

Кстати, та же ссылка на французскую почтовую открытку как на источник информации о потопленных японских кораблях противоречит одному из лучших в мире справочников по боевым кораблям «Conway s All the World s Fighting Ships 1906–1921», изданному в Лондоне в 1985 г. Там говорится, что броненосный крейсер «Асама» разобран на металлолом в 1947 г. А бронепалубный крейсер «Такачихо», еще один ветеран Цусимы, был потоплен в 1914 г. немецким миноносцем в районе крепости Циндао в ходе Первой мировой войны. Так что точку в истории ставить, по-видимому, рано.

Причины Русско-японской войны 1904–1905 годов лежали в плоскости политических и экономических интересов конфликтующих государств: Японии и России. Попросту говоря, это была борьба за территорию Дальнего Востока. А поводом к ней послужил казус с лесными концессиями в Корее.

Выходец из Швейцарии, владелец торговой пароходной компании Юлий Бриннер в конце XIX века приезжает во Владивосток, активно занимается торговлей и попадает в авантюру в Северной Корее.

Он приобретает у Корейского правительства для своей лесной компании концессию на эксплуатацию лесов в верховьях реки Ялу.

Но у Юлия Бриннера не было достаточных средств, и он продал эту концессию государственному секретарю A.M. Безобразову. Тот привлек к этому делу царскую семью, которая вложила в него несколько миллионов рублей. Несложно видеть, почему именно лесная концессия в Корее имела такое большое значение.

Некоторые высокопоставленные лица в России, включая и генерала А.Н. Куропаткина, считали, что эти действия и привели к войне с Японией.

Возвратившись из Кореи, Юлий Бриннер продолжил свой бизнес в Приморье и вошел в первую пятерку дальневосточных коммерсантов, организовав компанию, объединенную с английским и германским капиталом «Торговый дом Бриннер и К°». Ему, в частности, принадлежал дом на улице Алеутской, который до сих пор является достопримечательностью Владивостока своей своеобразной архитектурой.

Внук купца Бриннера, Юл Бриннер, родившийся во Владивостоке, стал известным голливудским актером и запомнился советским зрителям исполнением главной роли в фильме «Великолепная семерка»…

Неожиданно для самого себя Михаил Николаевич стал собирать в отдельную папку вырезки из газет и журналов, а также почтовые карточки (так назывались тогда почтовые открытки) на тему Русско-японской войны. На одной такой карточке он прочитал:

 
С толпой безденежных пролазов,
Являть прогресса чудеса
Наш пресловутый Безобразов
Забрел в корейские леса.
Чтоб жизнь текла в Корее гладко
И чтоб прогрессу был простор,
Он захватил пилу, топор
И лес очистил без остатка.
 

Шапкозакидательские настроения охватили большую часть населения России.

Эйфория скорой победы над «макаками», маленького островного государства, быстро сменилась разочарованием в действиях русской армии и флота. И если в прессе и на почтовых открытках первых месяцев войны преобладали сценки, когда могучий русский казак одной плеткой усмиряет толпу «мелких» японцев, то после нескольких оглушающих своей неожиданностью поражений русской армии и потерями кораблей даже самые ура-патриоты словно бы протрезвели.

В прессе появились хлесткая сатира на генералитет и правительство России. На одной из почтовый открыток, например, была изображена компания из высших чинов, отмечающая тезоименитство жены Стесселя, а за окном тонули корабли, атакованные японскими миноносцами. Картинка сопровождалась едкими стихами:

 
Мы деловиты по натуре
И, отогнав усталость прочь,
Делами в грозном Порт-Артуре
Мы занимались день и ночь.
Мы утомились, мы устали
И мудрено ль. Что в тот момент
С российским флотом «инцидент»
Совсем нежданно прозевали.
 

В один из поздних февральских вечеров Михаил Николаевич устало шагал, направляясь к дому и преодолевая сугробы под завывание снежной метели.

Прямо с порога, даже не раздеваясь, он заявил Людмиле:

– Сегодня подал по команде рапорт о переводе во Владивосток. Буду сопровождать «Дельфин», а потом и воевать на нем.

– А как же я? – чуть не заплакала Людмила.

– Поедешь вместе со мной. Тебя я не оставлю. Снимем квартиру. Не могу же я оставаться в стороне. Пока мои лодки будут воевать. Тем более что мое предложение поддержал адмирал Макаров.

Но начальство решило по-своему: капитан 2-го ранга Беклемишев нужен был здесь, в Петербурге, для подготовки экипажей подводников и для укомплектования отправляющихся на Дальний Восток подводных «миноносцев».

Неудачи, начавшие преследовать русский флот с первого дня войны, заставили Морское министерство изменить отношение к подводным лодкам. Кроме порученной Балтийскому заводу постройки усовершенствованной подводной лодки типа «Касатка» 24 февраля 1904 года последовал заказ еще на четыре такие лодки, а 26 марта – на пятую, в счет средств Комитета по усилению флота на добровольные пожертвования. В тот же день Невскому заводу, уже не считаясь с секретностью, выдали заказ на шесть лодок Холланда. На этом возможности отечественного судостроения считали исчерпывающими. Французские союзники отказали России в помощи, запретив приехать в Петербург инженеру Лобефу, собиравшемуся наладить здесь выпуск подводных лодок французского типа.

Первые лодки могли быть построены не ранее лета, поэтому пришлось закупать готовые лодки за границей. У фирмы Холланда, уже связанной договором с японцами, 6 июня 1904 года удалось купить только одну готовую лодку «Фултон», служившую эталоном продукции этой фирмы. В русском флоте лодка получила название «Сом». Зато основной конкурент Холланда в США – фирма Саймона Лэка – уже в апреле предложила приобрести у нее не менее шести лодок ее системы. Одна из них, предлагавшая России еще в 1902 году («Протектор»), могла быть доставлена немедленно, другие пять фирма обещала полностью закончить в шестимесячный срок. В апреле 1904 года был заключен договор, и «Протектор», переименованный затем в «Осетра», тайно был доставлен на пароходе в Россию.

К концу лета 1904 года на воду были спущены лодки Беклемишева – Бубнова «Касатка», «Скат», «Налим», «Окунь» и «Фельдмаршал граф Шереметьев», заказанную на добровольные пожертвования.

Начались интенсивные испытания и практические занятия.

Но еще в мае Россия получила от фирмы «Крупп» подводную лодку «Форель» за подписание заказа на постройку для России еще трех лодок. И пошла гулять в прессе версия о том, что эта лодка была подарком.

На самом деле это было обыкновенной коммерческой сделкой, какие используются предпринимателями и в настоящее время.

В Либаву лодка прибыла 14 июня 1904 года. Малые размеры лодки, простота и кажущаяся хрупкость конструкции вызвали недоверие и опасение у подводников, которые отказывались идти на нее служить. Разрешил ситуацию капитан 2-го ранга Михаил Беклемишев.

Через десять дней после прибытия он совершил на ней выход в море с погружением, после которого дал «Форели» высокую оценку. Авторитет Беклемишева сделал свое дело, и нашлись матросы, желающие служить на «Форели».

В те годы экипажи подводных лодок комплектовались исключительно из добровольцев – на подводников смотрели как на смертников.

Когда речь зашла о прибавке денежного содержания подводникам, морской министр адмирал А.А. цинично заявил:

– Прибавить можно… Все равно они все скоро перетонут…

Условия обитания подводников на первых подводных лодках были крайне тяжелые: спертый воздух, насыщенный маслом от работающих механизмов, сырость. Изнуряющая качка, холодина – температура внутри лодки равнялась температуре забортной воды.

«Мало кто из офицеров флота мечтал о службе на подводных лодках, едва двигающихся, плохо погружающихся и таящих в технической недоработанности массу неприятностей…» – вспоминал один из первых выпускников отряда подводного плавания старший лейтенант В.А. Меркушов.

Михаил Николаевич был знаком со многими слушателями и преподавателями минных классов. Не составлял исключение и лейтенант Александр Владимирович Плотто, который в то время был помощником преподавателя по минам Уайтхеда в минном офицерском классе, помощником заведующего обучением офицеров и нижних чинов, а также флагманским минным офицером Учебно-минного отряда.

Они часто встречались в коридорах минных классов, и однажды Михаил Николаевич, будучи уже капитаном 2-го ранга, остановил Плотто и обратился к нему:

– Александр Владимирович! Голубчик! У меня к Вам есть серьезный разговор и серьезное предложение. Я хочу предложить Вам вступить в командование миноносцем «Касатка». Подождите. Не торопитесь, выслушайте до конца. – Принято решение, – продолжал он, – отправить несколько лодок во Владивосток. Я сам просился на Тихий океан, но мне отказали.

Плотто удивился, и потеребил закрученные усы. Как всегда, он непроизвольно делал это в особо затруднительных ситуациях.

– А практиковаться где и когда? Ведь это не шутка – под водой командовать хоть и не большим, но кораблем, – рассудительно произнес лейтенант.

– Будем практиковаться на «Дельфине». Вам это по плечу.

– Добро! Договорились, – крепко пожимая руку Беклемишеву, согласился Плотто.

В своих воспоминаниях, опубликованных в журнале «Морские записки», изданном в Нью-Йорке в 1947 году, будучи уже в преклонном возрасте, А.В. Плотто писал:

«М.Н. Беклемишев, образованнейший и талантливый морской офицер, окончивший Морскую академию по Кораблестроительному отделу, получивший образование в штурманском отделе Морск. Инж. училища, был необыкновенно симпатичным и отзывчивым человеком, бескорыстно помогавший всем, кому только мог.

Мы были с ним хорошо знакомы, ибо он был преподавателем в Минном классе по предмету специальных минных судов. Одновременно с этим он был преподавателем в Инж. Академ. Военного Ведомства и в Лесном Политехн. Институте по кораблестроительному отделу.

Я нарочно более подробно останавливаюсь на его биографии, так как считаю, что благодаря его энергии наше подводное плавание пустило хорошие корни».

Летом 1904 года лейтенант Плотто был отозван из «плавания по учебному минному отряду» для практического изучения подводного дела.

Он прибыл в Петербург в день, когда случилось несчастье с «Дельфином», через полтора часа после трагедии.

Лодка была еще не поднята, а полузадушенные и обожженные люди находились в приемном покое заводской больницы.

На берегу он встретил Беклемишева, который отдавал приказания по подъему лодки.

– Ну что, Александр Владимирович, будете отказываться от подводного плавания? – между делом обратился он к Плотто.

– За кого вы меня принимаете? – возмутился в свою очередь лейтенант.

– Извините, – закрыл лицо обеими руками Беклемишев, – нервы.

Плотто понимал, как тяжело было Беклемишеву, который с посеревшим от переживаний лицом находил в себе силы давать указания по подъему лодки.

Отношения Плотто и Бубновым в период подготовки лодок к отправке были очень обостренными. Он отклонил предложение Александра Владимировича по оклейке палубы линолеумом, другие предложения по улучшению конструкции лодки.

Особый упрек Бубнову был высказан за то, что тот за все время подготовки к плаванию на подводных лодках не удосужился прочесть им хотя бы несколько лекций по теории подводного плавания. Да и на самих лодках он не был ни разу. Бубнов был теоретиком, в отличие от Беклемишева, который совмещал в себе многие качества настоящего подводника. Через его руки прошли первые командиры и члены экипажей зарождающегося подплава России.

Между тем, японская разведка не дремала. Ей стало известно, что принято решение об отправке лодок на Дальний Восток. На строящихся лодках все чаще происходили аварии, в механизмы какие-то неизвестные подсыпали песок и металлические опилки.

Полиции так и не удалось найти злоумышленников.

К концу лета Беклемишева назначили командиром лодки «Макрель», которая оставалась на Балтике.

Кроме того, он занимался подготовкой перевозки лодок по железной дороге во Владивосток. Для перевозки «Касаток» пришлось разработать специальный 16-осный железнодорожный транспорт. С этой задачей прекрасно справился И.Г. Бубнов.

Перед отправкой эшелонов поступило приказание командирам лодок с экипажами прибыть в Царское Село.

В назначенное время команды во главе с офицерами были выстроены около лодок. Вскоре прибыли управляющий морским министерством вице-адмирал Авелан, начальник Главного морского штаба вице-адмирал Нидермиллер, начальник Научно-технического отдела Главного морского штаба контр-адмирал Вирениус и многочисленные чины императорской свиты.

Лейтенант Плотто отдал Николаю II рапорт, после которого император поздоровался с командирами и обошел фронт выстроившихся рядом с лодками моряков.

Императрица Александра Федоровна, сопровождавшая государя, одарила всех офицеров серебряными вызолоченными образками и передала на каждую лодку по одной серебряной вызолоченной иконе.

После процедуры вручения икон Николай II обратился к Плотто с вопросом о результате испытаний лодок.

Поначалу тот растерялся, но будучи человеком по – морскому прямым и бескомпромиссным, после недолгого молчания коротко доложил:

– Лодки пока приличных результатов не дали…

На лице Николая II проступило недоумение и крайнее недовольство. Он раздраженно спросил, обратившись к Авелану:

– А мне доложили, что лодки дали отличные результаты. Как же отправлять на войну лодки, которые неизвестно еще, будут ли ходить?..

Наступило тягостное молчание. Авелан повернулся к Нидермиллеру, тот к Вирениусу…

Плотто воспользовался паузой и решительно отрапортовал:

– Ваше Высочество! Беру на себя смелость поручиться, что при сборке во Владивостоке существующие в лодках недостатки будут устранены. План исправления мною уже намечен.

Николай II подал руку Плотто и сказал:

– Сообщите мне о первом удачном испытании во Владивостоке.

Лейтенант Плотто сдержал свое слово и после первого испытания во Владивостоке, давшего отличные результаты, послал телеграмму адмиралу Авелону для доклада императору.

Первой на Дальний Восток ушла 25 августа 1904 г. лодка «Форель». Она легко разместилась на существующей железнодорожной платформе. А в Токио по шпионским каналам полетела шифровка об отправке грозного оружия во Владивосток. Лодка прибыла в пункт назначения через два месяца.

На окончательную сборку и спуск на воду потребовалось всего два дня. Уже со 2 октября «Форель» находилась в состоянии готовности на случай блокады Владивостока.

Доставка лодки по железной дороге не вызвала особых трудностей. За исключением случая возгорания буксы платформы, на которой была размещена «Форель». Оказалось, что какой-то неизвестный сумел подсыпать песок в буксу. Охрана эшелона была усилена, но преступника так и не нашли.

Эшелоны с другими лодками ушли во Владивосток с территории Петербургского торгового порта только в конце октября 1904 года. В каждом эшелоне было по два специальных транспортера с лодками, семь багажных вагонов с имуществом и два классных – под команды и рабочих Балтийского завода, отправляемых для сборки лодок во Владивостоке.

Шифровки в Токио об отправке эшелонов ушли в тот же день.

Путь от Санкт-Петербурга до Владивостока для двух эшелонов с лодками оказался нелегким.

Их нередко загоняли на западные пути, где они бы долго могли простоять, если бы не энергия лейтенанта Плотто. Он еще терпел, когда их обгоняли воинские или санитарные эшелоны, но когда железнодорожники пытались пропустить так называемые частные, т. е. «коммерческие» составы, терпению Плотто приходил конец и он буквально приходил в бешенство. Тогда несладко приходилось начальнику станции и станционным жандармам.

На одной из станций «затерялся» вагон с аккумуляторами, которые были заказаны аж в Париже. Пропали и сопроводительные документы. Плотто составил телеграммы министру о пропаже вагона. Однако начальник телеграфной конторы отказался передать их по назначению. Бешенство Плотто достигло предела. Она приказал двум унтер-офицерам не выпускать начальника телеграфа из конторы, а сам быстро сходил в купе за стэком. А вернувшись, заявил перепуганному телеграфисту:

– Вот что, голубчик! Если через пять минут телеграммы не будут отправлены, я тебя начну лупить вот этим стэком.

К счастью для него, да и для Плотто тоже, подоспело станционное начальство с радостной вестью, что и вагон и сопроводительные документы нашлись.

Эшелоны двинулись в дальнейший путь.

Уже за Байкалом произошел случай, свидетельствующий о том, что за продвижением эшелонов пристально наблюдают японские шпионы.

На одной из стоянок команда вышла из вагонов, и так как мороз достигал 40 ° по Цельсию, моряки быстренько разожгли костры и с наслаждением грелись.

Рядом вертелся какой-то китаец с толстой черной косой за спиной, скалил крупные зубы и повторял бессмысленно: Росске, Росске…

Матрос Сюткин, один из самых опытных подводников, подозвал его:

– Эй, Ходя! Шанго, черепахины яйца, ходи сюда.

Китаец, скалясь, отрицательно покачал головой. Сюткин умудрился ухватить его за косу, несильно дернул за нее. К удивлению окружающих, коса оказалась в руках у Сюткина. И пока тот ошарашено смотрел на косу, китаец зашипел, ловким невиданным приемом сбил Сюткина с ног, потом еще одного из матросов и скрылся под вагонами. Так его и не нашли…