Текст книги "Пробное погружение"

Ее дед получил вольную еще до 1860 года – года отмены крепостного права в России.

На его беду, в него влюбилась дочь помещика, кому принадлежало село. Да и он не остался равнодушным к чарам барышни-красавицы. Прознав про это, помещик пригрозил расправиться с обоими. Молодость всегда безрассудна. Влюбленные бежали, добрались до Петербурга, где и осели.

Того, что они прихватили с собой, в основном это были украшения Людмилы, хватило ненадолго. Выбиться из нищеты они так и не смогли. Родившегося сына назвали Эспером. На этом настояла Людмила. Имя это, то ли греческое, то ли датское, в России было очень редким. Означало оно «вечерняя звезда» или просто «вечер». Время шло. Семья перебивалась «с хлеба на квас», но молодые не унывали. Эспер вырос в красивого парня, на которого заглядывали все окрестные девушки. Но он выбрал Степаниду, скромную, красивую и работящую. Счастье было недолгим. Через год после рождения дочери, которую назвали в честь бабушки Людмилой, Эспера «забрали в армию», и он погиб в непрекращающихся «кавказских» войнах. Вот так она и стала прачкой.

Бабушка души не чаяла в внучке, научила ее читать, писать и даже говорить по-французски.

Сумбурно пересказав все это, Степанида глубоко вздохнула и бухнулась перед Беклемишевым на колени:

– Михаил Николаевич! Барин! Не губите Людмилу… на что она Вам. Поиграете, да потом и бросите…

Она разрыдалась. Михаил подскочил, попытался ее поднять с колен и заикаясь произнес:

– Встаньте сейчас же, Степанида! Ничего я с Вашей дочерью не сделаю, – и добавил: – против ее желания…

– Спасибо, барин, – вытерла слезы Степанида.

Михаил вспомнил судьбу своего отца и то, как они с братом едва не оказались крестьянами…

– Надо спасать девушку от нищеты, от безысходности – вслух проговорил.

Через некоторое время Михаил все-таки уговорил Степаниду выдать за него Людмилу. Он честно признался, что в силу законов России он не мог повести ее к венцу, хотя они оба были лютеранского вероисповедания.

Михаил Николаевич не мог вступить в брак официально. В то время действовала статья «О браках офицеров», закрепленная «сводом военных постановлений», в которой помимо требований о нравственности и благовоспитанности принималось во внимание общественное положение невесты.

К тому же требовалось испросить разрешения у начальника в ранге не ниже командира дивизии. В случае с Беклемишевым – командира Учебно-минного отряда (адмирала). Если бы Михаил оформил брак без разрешения, ему грозила бы отставка, а кроме военного довольствия других источников дохода у него не было.

Михаил Николаевич мягко поведал Людмиле обо всех этих преградах. Людмила прильнула к нему и заявила, что и так любит его.

С приходом Людмилы в доме Беклемишева, в вечно хмуром Петербурге, куда он переехал после Кронштадта, словно взошло второе солнышко. Звонкий голосок Людмилы раздавался в комнатах с раннего утра до позднего вечера. Она знала множество русских народных песен, цыганских романсов и в хлопотах по дому легко их напевала. Да и Михаил Николаевич просил по вечерам спеть ту или иную песню.

Теперь товарки Людмилы по двору, завидев ее на улице, со злостью пыхтели:

– Вон Степанидина Людка идет. Куда тебе барыня. А шляпа-то! Фик-фок на один бок…

– Фу-ты – ну-ты, лапти гнуты, – вторили им другие…

Третьи вообще прочили ей невидную судьбину:

– Да, наиграется офицерик-то да и выставит ее на улицу…

И только некоторые, провожая добрым взглядом ладную фигурку Людмилы, вздыхали:

– Повезло девчонке… Дай ей Бог здоровья! Бросьте вы, бабы, языками чесать. Ведь каждая из Вас не отказалась бы от такого счастья.

И бабы вздыхали, проклиная про себя ту жизнь, которую уготовила им судьба: нелюбимого мужа, голодных детей, колотушки ни за что ни про что, беспросветную нищету…

Как-то Михаил спросил Людмилу:

– А как ты относишься к такой большой разнице в твоем и моем возрасте?

Людмила помолчала и выдала:

– Дело не в возрасте, а в любви. Вспомни Пушкина: любви все возрасты покорны…

– Ну и мудрая ты у меня, – восхитился Михаил и добавил: – Не по возрасту…

Михаил не обижался, и ему даже нравилось, когда Людмила в минуты близости называла его «мой Руслан».

А вот к Людмиле он никак не мог подобрать ласковые имена. Ей не нравилось, и она обиженно надувала губки, когда он называл ее Русалочкой, Рыбкой, Дельфинчиком…

– Они все какие-то скользкие, холодные… Бр-р-р, – говорила Людмила.

Наконец-то Михаил стал называть ее «Ласточкой», вспомнив, что под навесом их дома гнездились ласточки, а Людмила любила наблюдать за их жизнью. Дом стоял «вдали от шума городского», и ласточки облюбовали здесь местечко для гнездовья. И не ошиблись.

Каждой весной она встречала их и напевала Михаилу стихи Алексея Плещеева:

 
Травка зеленеет,
Солнышко блестит,
Ласточка с весною
В сени к нам летит…
 

Она с интересом наблюдала, как весной ласточки освобождали от захватчиков – воробьев – свои гнезда, как обустраивали жилье, высиживали птенцов и учили их летать. И еще она любила по поведению ласточек предсказывать погоду.

– Знаешь, Миша, сегодня к вечеру дождь будет. Ласточки очень низко летают…

– Завтра опять солнышко! Ласточки летают высоко! – воскликнула она.

Михаил смеялся, а потом выдал свое морское:

 
Солнце красно к вечеру —
Моряку бояться нечего.
Солнце красно поутру —
Моряку не по нутру.
Чайка ходит по песку —
Моряку сулит тоску.
Чайка села в воду —
Жди хорошую погоду.
 

– Да ну тебя! – махнула рукой Людмила.

Николай принял выбор брата с пониманием:

– Тебе с ней жить, Мишель. Ты уже давно не мальчик, знаешь, что делаешь. А что невенчанные… так сколько таких не только по флоту, но и по всей России! Мы-то вас примем, а вот общество… Вспомни хотя бы судьбу отца.

Михаил любил Людмилу, как любит женщину мужчина, когда ему уже за сорок, когда от жизни осталось только вторая половина, и он понимает – с этой женщиной ему жить все оставшиеся годы, а потому надо узнать ее получше, полюбить ее по-настоящему не только за красоту, но и за то, какой она человек.

Теперь Михаил был счастлив по-настоящему, ему было куда возвращаться после трудов праведных, его ждали с искренним нетерпением.

В то же время болезненная и неразрешимая ситуация многие годы давила на Михаила Николаевича. В своей жизни ему с Людмилой пришлось отказаться от многого. С одной стороны, положение офицера обязывало сохранять корпоративный этикет, с другой – публичная жизнь его круга обходила стороной дом Беклемишевых, который посещали только близкие люди.

Фигура Михаила Николаевича после десятилетий умолчания и забвения обросла в наше время невероятным количеством мифов и недоговорок. Поначалу в некоторых справочниках его причисляли к неженатым. Да и соответствующая запись в его послужном списке отсутствовала.

Положение изменилось только в конце 1910 года, когда Михаил Николаевич вышел в отставку по возрасту[5]5
  Высочайшим приказом по Морскому ведомству М.Н. Беклемишев был уволен в отставку с производством в генерал-майоры по Адмиралтейству, с мундиром и пенсией и с зачислением в Морское ополчение по Санкт-Петербургской губернии.


[Закрыть]. К тому времени он был кавалером нескольких орденов и медалей, в том числе светло-бронзовой медали «В память Русско-японской войны 1904–1905 гг.».

Видимо, поэтому в тех же справочниках отмечали, что он был участником этой войны. Однако непосредственно в войне он не участвовал, за него воевали его подводные лодки.

Генеральский чин и награждение орденом Св. Владимира давали Беклемишеву право на потомственное дворянство.

В январе 1911 года Михаил Николаевич и Людмила Эсперовна наконец-то обвенчались, а к осени этого же года их дети узаконили свое положение в семье и обществе.

А десять лет тому назад, в 1901 году, комиссия их трех человек – И.Г. Бубнова, М.Н. Беклемишева и И.С. Горюнова – приступила к проектированию подводной лодки, которую вначале назвали «миноносец № 113», затем № 150, а позднее номер заменили названием «Дельфин», и многие годы подводные лодки маскировались под названием «миноносцы типа «Дельфин».

Нередко в тесную комнату, где размещалась комиссия, наведовался главный инженер кораблестроения Николай Евлампиевич Кутейников и уже от порога грохотал:

– Ну что, «три богатыря», докладывайте о своих успехах! – И вздохнув, добавлял: – И о трудностях тоже…

Основная трудность заключалась в том, что комиссия практически не имела материалов по подводному кораблестроению, кроме собранных периодических изданий «рекламных проспектов американской фирмы «Холланд».

Беклемишев доложил:

– Ваше превосходительство!

Я узнал из печати, что в США началось строительство и усовершенствование лодки «Холланд», поэтому предлагаю командировать туда одного из членов комиссии.

– Не так-то это просто! – ответил Кутейников. – Не забывайте об обстановке секретности вокруг подводного кораблестроения. Требуется ни много ни мало, а разрешение правительства США. Но все-таки попытаемся.

Наконец, после долгих переговоров, разрешение было получено, и в командировку отправился Михаил Беклемишев, как владеющий европейскими языками.

Приехав в Гринпорт, он принял участие в одном из погружений, пробыв на подводной лодке около получаса. От объяснений и показа ему чертежей американцы отказались.

Тем не менее по приходе в гостиницу Михаил тщательно зарисовывал все то, что увидел, и записывал все, о чем услышал.

После США Михаил побывал в Англии, Германии и Италии, т. е. в тех странах, где строились подводные лодки.

По возращении Беклемишева на родину Комиссия изучила все материалы, добытые им в зарубежной командировке, и разработала свой оригинальный проект, основные принципы которого соблюдались в течение длительного времени в российском подводном кораблестроении.

Члены Комиссии сознавали, что в своих разработках им не надо было изобретать заново то, что уже существует, а взять от известного лучшее и доработать.

В основе проекта положено: прочность и простота устройства при значительной силе двигателей. Принципиально для уменьшения затрат… комиссия решила строить возможно малую лодку…

Долгое время существовало мнение о российской самобытности проекта «Дельфина». На самом деле это не совсем так. Комиссия шла по проторенным путям. Однако расположение балластных цистерн, посредством которых осуществлялись операции погружения и всплытия, отличало русскую лодку от иностранных. Решено было вынести основные балластные цистерны за пределы прочного корпуса, что позволило существенно сэкономить массу лодки.

В качестве двигателя для подводного хода был выбран бензиновый мотор. И.С. Горюнов предложил было двигатель Дизеля, но их тогда нигде не выпускали. Для гребного электродвигателя предложили использовать аккумуляторы русского производства типа «Монблан».

Вооружение лодки состояло из двух минных аппаратов системы Джевецкого. Установлены они были в верхней части корпуса.

В начале мая комиссия представила в Морской технический комитет готовый проект лодки (миноносец № 113) с главными размерениями: длина – 19,6 м, наибольшая ширина – 3,59 м, среднее углубление (осадка) – ок, 3 м, водоизмещение надводное – 113 т, подводное – ок. 123 т, клепанный корпус в сечениях по всей длине имеет круглую форму, выполнен из никелевой стали с толщиной обшивки прочного корпуса – 8 мм, легкого – 4 мм. Количество наружных шпангоутов – 32, шпация – 400 мм, 8 внутренних стрингеров[6]6
  Шпангоут – поперечная связь, стрингер – продольная связь корпуса корабля, шпация – расстояние между шпангоутами.


[Закрыть]. Скорость надводная – 9 узл., подводная – 4,5 узл., быстрота погружения – 9 мин.

Осенью инженер Горюнов подал прошение о выходе из Комиссии, и все заботы по снабжению лодки легли на плечи Михаила Николаевича.

Командиром «Дельфина» назначили капитана 2-го ранга Михаила Николаевича Беклемишева. Это был первый и, пожалуй, единственный случай в истории кораблестроения, когда создатель корабля стал его командиром – первым командиром первой боевой подводной лодки.

Вероятно, поэтому в немногочисленных публикациях уже нашего времени Беклемишева стали называть «русским капитаном Немо».

Среди русских инженеров-мостостроителей существовал обычай: когда автор проекта после постройки моста становился под его пролетом во время прохода по нему первого поезда. Так и Беклемишев первым погрузился в море на «Дельфине». Затем зачислил в первый экипаж добровольцев в составе десяти матросов и двух офицеров…

Каждое погружение в то время было риском, риском смертельным. Семнадцать раз погружался «Дельфин» под командованием лейтенанта, а впоследствии капитана 2-го ранга Михаила Беклемишева.

Дома он старался не рассказывать о своей службе. Но каждый раз Людмила каким-то шестым чувством угадывала, что сегодня Михаил опять будет участвовать в испытаниях лодки. В такие дни она места себе не находила, все у нее валилось с рук. А поздно вечером, когда усталый, но довольный Михаил шумно вваливался в дом, радостно бросалась к нему навстречу.

В тот день, 16 июня 1904 г., когда «Дельфин» должен был погрузиться в очередной, восемнадцатый, раз, Людмила, как никогда, была взволнована, на сердце, что называется, «кошки скребли…»

Михаил сказал, что едет в Кронштадт по делам службы. А за него остается лейтенант Черкасов.

– Не волнуйся, – поцеловал жену Беклемишев, но почему-то тревога не покидала Людмилу.

Восемнадцатое погружение оказалось роковым.

Вот что об этом писал в своих записках лейтенант Тьедер:

«Опытная лодка («Дельфин». – Примеч. авт.), обыкновенно вмещающая двенадцать человек, начала погружение для практики и обучения команды, имея в себе тридцать семь человек, из которых кроме командира было еще два офицера. Началось погружение на месте – лодка принимала в цистерны водяной балласт. Оставалась уже малая плавучесть. Лодка готова была погрузиться на дно, предстояло только закрыть главную крышку и уничтожить оставшуюся плавучесть.

Но в это время недалеко от места погружения проходил пароход: волна от него добежала до лодки, покрыла ее и заглянула в незакрытый еще люк. Этого было достаточно, чтобы с открытой крышкой она устремилась ко дну. Ужас смерти в первый момент сковал мысли видевших, как в закрытый люк хлынула вода. Огромная опасность, однако, быстро вывела людей из оцепенения. Бросились закрывать крышку, заработал опускающий механизм… сразу уменьшилась и стремительность потока… вот механизм стал, крышка приоткрыта. Спасение еще возможно – водой залита только часть лодки – воздуха может хватить, пока подоспеет помощь извне. Вырываются крики облегчения, но тотчас обрываются, и вода продолжает прибывать…

Крышка, оказывается, закрыта не до места; один из экипажа, ближайший к выходному люку, искал спасение через этот люк, уже был на пороге его, но подводное судно не пожелало расстаться со своей жертвой, и, захваченный в это время крышкой, человек был раздавлен ею: только кости его противостояли объятиям судна, которому он вверил свою жизнь, они-то и не позволяли люку закрыться до места.

Вода прибывала. Становилось тяжело дышать. Все способы найти спасение, казалось, были уже исчерпаны. В сознании оставались уже немногие. Они были по грудь в воде, но отчаянная борьба со смертью продолжалась. Кое-кто толпился у выходного люка. Наконец, кто-то снова попытался открыть крышку… вода быстрее кинулась внутрь; сжиженный от давления воздух стал вырваться наружу.

Невидимою рукою судьба направляла некоторых избранных к выходному люку и выбрасывала через него на поверхность воды. Так спаслось из тридцати семи всего двенадцать человек, подобранных со шлюпки, т. е. как раз столько, сколько эта лодка должна вместить во время своего нормального погружения, т. к. по проекту экипаж лодки был ограничен этим числом.

Погиб и командир (имеется в виду лейтенант Черкасов). Не имея опытности, молодой в деле подводного плавания, он погубил себя и повлек смерть большинства вверенного ему экипажа. Кто виноват?»

…Людмила шла по улице, когда ее опередила ватага мальчишек, громко кричавших на ходу:

– Быстрее. Быстрее, там миноноска тонет. Сам видел, – кричал самый шустрый из них.

Ноги сами понесли Людмилу вслед за мальчишками. Она увидела у набережной толпу зевак, сдерживаемую полицейскими, шлюпки, подбирающие спасшихся матросов, и расходящиеся кругами волны на поверхности Невы.

Голова у Людмилы закружилась, однако такое состояние длилось недолго: она увидела, как с подножки подскочившей к самой толпе пролетки спрыгнул Михаил. Она перекрестилась и, вытирая слезы, потихоньку направилась к дому.

Михаил пришел домой уже поздно ночью. Людмила, так и не ложившаяся спать, встретила его еще в прихожей. Приняла фуражку и китель и прошла с ним в спальню. Михаил не раздеваясь рухнул на неразобранную постель и уткнулся лицом в подушку. Людмила присела рядом с ним, поглаживая его по голове и повторяя:

– Ты ни в чем не виноват, Михаил… на все воля господня.

Так они провели всю ночь.

Наутро Михаил вышел на службу.

«Дельфин» затонул на небольшой глубине, и через несколько часов его подняли. Работами по его подъему и ремонту руководил Михаил Беклемишев.

Всю вину за потопление «Дельфина» специально созданная комиссия возложила на лейтенанта Черкасова…

Михаил Николаевич постоянно наблюдал за постройкой «Дельфина». Он не просто стоял рядом со стапелем, на котором собирался корпус лодки, но и давал дельные советы мастеровым, которые собирали арматуру и трубопроводы. Рабочие его уважали и нередко, обсуждая производственные «заковыки» говорили между собой:

– А наш-то не белоручка, разбирается в деле…

Особенно он сблизился с производителем корпусных работ инженером Никитой Федоровичем Кожемякиным. Тот происходил из семьи разночинцев, родом откуда-то с Волги, «окал» при разговоре и был таких необъятных размеров, что Михаил Николаевич невольно вспомнил картину Васнецова «Богатыри».

– Надо же, как имя и фамилия подходят к человеку! – нередко восклицал он, каждый раз с трудом выдергивая руку из богатырского «рукопожатия».

Никита Федорович плоховато слышал, что было уделом практически всех работающих на стапелях или в доках, где безостановочно гремели отбойные молотки клепальщиков. Их так и звали «глухарями». Это прозвище закрепилось за ними вплоть до середины ХХ века и даже позже – до полного внедрения в судостроение электросварки.

Рабочие и инженеры производственных цехов пытались вовлечь Михаила Николаевича в беседы на политические темы, но он только отмахивался от них:

– Да поймите, не до этого сейчас, – говаривал он.

Его даже нисколько не затронули революционные события 1905 года. Они прошли как-то мимо него, несмотря на то что при восстании матросов в Кронштадте серьезно пострадал его двоюродный брат, контр-адмирал Николай Александрович Беклемишев.

Судьбе предстояло распорядиться так, чтобы Михаил Беклемишев и Никита Кожемякин встретились после революции 1917 г. при весьма трагических обстоятельствах…

Между тем испытания «Дельфина» после его подъема и ремонта продолжались. Наконец был установлен, после устранения недостатков, бензиновый мотор, изготовленный на заводе Даймлера.

Испытания показали неплохие результаты. Михаил Николаевич самостоятельно проходил, причем за очень короткое время, не простой путь становления командира подводной лодки…

«Дельфин», тогда еще «миноносец № 113», посетили важные чиновники из Морского министерства и Главного морского штаба, которые все-таки решились показать его императору.

У пристани царского павильона появился император со свитой. Он принял рапорт капитана 2-го ранга Беклемишева, побеседовал с И.Г. Бубновым и пожелал им «успеха в дальнейших постройках». В память об этих событиях сохранилась плохонькая фотография, на которой фигура М. Беклемишева почти незаметна…

А через несколько дней императору показали «миноносец № 113», который совершал в надводном положении и под перископом маневры вблизи от императорской яхты «Штандарт». Присутствовал при этом и старший брат Михаила Николай. Он-то и поместил на страницах журнала «Море» первые фотографии подводной лодки.

Испытания «Дельфина», подготовка и обучение подводников продолжались.

Осенью 1903 года лодку подняли из воды и зачислили в третий ранг судов с припиской к восьмому флотскому экипажу.

К этому времени Бубнов и Беклемишев представили в морской технический комитет проект нового миноносца. Большего размера, чем «Дельфин», и с исправленными недостатками последнего.

В конце декабря 1903 года проект был утвержден под названием «миноносец № 140». Его назвали так по размеру водоизмещения – 140 тонн.

Позднее миноносец получил название «Касатка». Кстати, в первом названии «Дельфина» – «Миноносец № 113» и «Миноносец № 150» цифры 113 и 150 тоже соответствовали размерам водоизмещения.

При всей занятости преподавательскими и производственными проблемами Михаил Николаевич вместе с И.Г. Бубновым подготовили в мае 1905 года проект более совершенной подводной лодки «Акула».