Текст книги "Осужденные и глупые женщины (сборник)"

Явившись на вечернюю проверку, субъект подошёл к стоявшему в строю церковнику и как бы невзначай спросил:

– Зёма, а ты где на свободе жил?

Повернувшийся к нему церковник с ухмылкой ответил:

– Да в пригороде при церкви.

Огромный приток энергии нахлынул на субъекта, но он сдержался удаляться на сбрасывание, продолжив:

– А где непосредственно, знакомое лицо, где-то видел тебя, – солгал субъект.

– Да в пригороде, в небольшой деревушке, – стал уходить от расспросов церковник.

– Понятно всё, – заключил субъект, удаляясь к гулявшим по плацу осуждённым, сбрасывая энергию одним, другим.

Вернувшись в строй с объявлением проверки, субъект определил, энергия идёт непроизвольно, можно понаблюдать за руководством учреждения, определить, наличествует в них препарат или нет.

Один из сотрудников учреждения подошёл с карточками к отряду и пофамильно начал называть.

Субъект всмотрелся, ну точно, глаза навыкат, слезливость небольшая, зрачок широкий, словно весь в прострации, не видит ничего. А действия все механические, машинально карточку вынул, произнёс фамилию, другую взял и так он весь отряд практически перебрал. Оценку дал трибуне находящихся людей, начальника учреждения там не было, но заместитель по воспитательной работе, дождавшись окончания проверки, начал что-то в микрофон вдруг говорить. Говорил так долго и протяжно, всё красочно пытаясь описать, что все устали слушать и, абстрагируясь от речей, всё ждали, когда же он закончит, чтобы присесть и помечтать о чём-то там своём.

Субъекту всё понятно стало, препарат усилил чувственность людей, что интеллект упал настолько, что даже человек с высшим образованием несёт такую ерунду, что толком ничего не разберёшь. А слушаешь лишь по привычке надобности режима содержания. И сравнив заместителя по воспитательной работе и преподавателя в техническом училище, понял, регресс налицо. Накрыли всю колонию и управляют с дежурного пункта, скорее всего, намеренно, чтобы не вышла информация, так как явно всё это запрещённые методы, официально вряд ли разрешат.

Вернувшись в отряд, субъект, прогуливаясь по улице, мысленно старался произвести то, что сказал церковник.

В быстроте своих шагов субъект увидел лес и избушку, подумал, нет, это не то. Что церковник врёт, это понятно. Изначально дом был шестнадцатиэтажный, при чём тут лес и избушка. И, оглянувшись по сторонам, понял, темнота зимнего периода и макушки лесополосы, окружающие учреждение, произвели сбитие с толка.

Проходив так до отбоя, лёг спать.

Неожиданно проснувшись, увидел перед глазами фрагмент помещения, напоминающего кухню, в одном углу стоял холодильник, стол, а рядом две тени от людей. Субъекта затрясло, и в ненависти к тем, кто мучает детей, старался воссоздать картинку на проявление тех лиц, что в комнате той находились.

Дополнить нечем было, фрагменты небольшие лишь прошли, кастрюля, спиной ребёнок в чёрно-белом виде на столе сидел, фрагмент волос, каштановые были. Решил всё утром записать. Проснувшись по подъёму, субъект увидел напротив себя соседа Свинякина, попивающего чай и слушающего блатную музыку по приёмнику. Тоже заварил чай и, попивая, слушал Свинякина, расхваливающего блатные тексты. Но вдруг не выдержал и высказал:

– Достал ты своей «муркой», неинтересно это. Если хочешь знать, то мой удел тупо срок свой отбывать, посадили, сижу, а играть в детские игры «красного, чёрного» не моё. Если трудно будет, человеку подсоблю, а нет, значит, всё у него хорошо.

На безразличие Свинякина, начавшего подпевать мелодию, субъект подумал, странно, с чего бы это появилась неприязнь, раньше такого не наблюдалось. И, записав в тетрадь ночные фрагменты, с озадаченностью гулял до проверки по улице.

Какая-то грусть сжимала сердце, доводя субъекта до состояния депрессии, приводя его к отчаянию. Волной сменялись различные состояния, появлялось то безразличие, то раздражительность, то ненависть выливалась в агрессию, и всё как-то странно, будто не родное, не своё.

Решив, будь что будет, на проверке опять заговорить с церковником на любую пространную тему, лишь бы собрать основную информацию.

На проверке церковник опять стоял в другом конце строя.

Дождавшись окончания проверки и строем пройдя вокруг плаца, субъект увидел удаляющего церковника. Приближаясь к нему, субъект окликнул:

– Дружище, не торопись, хочу спросить.

Церковник ускорил шаг.

Сблизившись, субъект повторил:

– Куда спешишь?

В ответ церковник остановился, схватил субъекта за грудки и шипящим голосом, с вытаращенными глазами закричал:

– Отстань от меня!

И тут же, не дав субъекту опомниться, чуть ли не бегом вбежал на территорию церкви.

Огромный прилив энергии нахлынул на субъекта, который он разгонял, перемещаясь по локальному сектору отряда, где после проверки перекуривали осуждённые.

Увидев Новгородова, субъект спросил:

– Ну что, видел?

– Что? – переспросил Новгородов.

– Как что, – возмутился субъект, – ты говорил, что он верующий, работает в церкви, обычный осуждённый. А стоило несколько раз попытаться с ним заговорить, как он накидывается.

– Когда это? – удивился Новгородов.

– Да вот с проверки когда шли.

– Не видел, – заключил Новгородов.

– Ладно, – бросил субъект, продолжая перемещаться по отряду.

Раскидав энергию, опять стали появляться непонятные состояния, весёлость сменялась игривостью, порождая легкомыслие и безразличие.

Странно как-то, подумал субъект. Проходив так до сбора на обед, взял ложку и с отрядом направился в столовую.

Пока отряд рассаживался за свои столы, субъект встал в очередь за диетой, так как раньше болел туберкулёзом и в целях профилактики прогрессирования заболевания условно приравнивался к «инвалидности» на более калорийное питание. Вдруг ощутил лёгкий приток энергии.

Удивлённый непониманием, откуда, стал осматривать окружающих, полагая, что поблизости церковник. Но нет, церковника не было, во всей очереди находился инвалидный отряд.

И вдруг один из инвалидов повернулся в сторону зала столовой, морщинистое лицо с испуганными глазками озиралось по сторонам, ссутуливая себя, стремилось спрятаться в очереди. Что-то мерзкое и отвратительное проскочило в его лице, словно искажённая картинка нефотогеничного лица на фотографии, напомнила первоначальную встречу с церковником.

Странно какое-то сходство, подумал субъект, не придавая большего значения, пообедав, в отряде расположился на своем спальном месте. Опять нахлынули какие-то непонятные состояния, как будто смешинку в рот закинули, субъект смеялся «до упаду» истерическим смехом, еле сдерживая себя, с безразличием смотря на окружающих.

Зарядившись на дневной проверке, субъект вернулся в отряд и под звучащую музыку в секции отряда завалился на кровать, сложив руки на груди, размышляя над странностью состояний, не замечая уходящего времени к вечерней проверке. Собираясь встать со спального места, только сейчас понял все эти состояния. С энергией шло всё содержание церковника как защитный механизм, отражаясь в различных состояниях, стремясь таким способом защитить скрытую информацию. Субъект не мог пошевелиться, был парализован таким образом, что ни встать, ни рук развести. Озадаченный тем, что необходимо идти на проверку и не имея возможности это сделать, субъект стал перебирать, какие состояния присущи людям, определяя, каким именно он был скован.

Перебрав все возможные, субъект понял, все они вели к безразличию, желанию проигнорировать всю информацию. И только маленькое содержание, то крохотное, мимолетное содержание, что есть в каждом человеке и способно перерасти в нечто большее, огромное, неконтролируемое, способное обволочь человека так, что он теряет рассудок, называлось – любовь. Это маленькое, крохотное чувство, что сохранилось где-то в глубине души церковника, заблокировало, парализовав субъекта. Поняв это, субъект решал, как избавиться от данного состояния, чтобы выйти на проверку, не привлекая к себе внимания. Весь отряд вышел на проверку. Прибежал дневальный, спрашивая:

– Ты что лежишь, уже все вышли.

Субъект понял, попал впросак. Сейчас начнётся чехарда, дневальному сказал:

– Не пойду, не могу пошевелиться.

И тут началось. Сбежались все лидеры самодеятельных организаций, не понимая, что к чему, кричат, вставай.

От суеты вокруг субъект, не думая, стал объяснять:

– Сковал меня церковник той крохотной любовью, что сохранилась в нём, стремится заблокировать весь доступ к информации.

Тут Гусев в секцию вошёл, стараясь напугать авторитетом. Увидев безразличие субъекта, развернулся и ушёл, который попросту сказал:

– Уйди, в тебе заряд энергии большой, влияет на меня, и так не встать не шевельнуться.

И санитар тут прибежал, кружит вокруг, кричит:

– Да он свихнулся!

Команда НЛП, всё слушая через приёмник, никак понять не может, что к чему. От осуждённых слушают одно, на деле там другое что-то. Послали на отряд оперативного сотрудника, узнать получше, что и как, пока отряд весь на проверке.

С отряда все ушли, субъект один остался и понял, музыка нужна, которая развяжет «путы».

Вошёл оперативник, субъект узнал его. Молодой, небольшого роста, подвижный, любознательный, вечно куда-то спешащий. Как кто-то подметил из осуждённых – «до сих пор в армии, воюет с кем-то». И действительно, как-то вызывал субъекта к себе, отражая «разведчика», интересовался жизнью на отряде, сказал, что субъект закреплён за ним. Как бы невзначай спросил:

– Почему не встаёшь?

Субъект стал объяснять, что скован любовью, и необходима музыка, которая нейтрализует состояние.

– Какая музыка? – подошёл к телевизору оперативник.

– Да откуда мне знать, – возмутился субъект, – вы перебирайте всё подряд, и будет понятно.

Оперативник пощёлкал телевизор, видит, результата никакого, заметил:

– Ладно, пойду, отряд с проверки возвращается, за тобой присмотрят.

Оперативник ушёл в дежурный пункт и передал команде НЛП, что видел.

А, понятно, решил круглолицый с высоким лбом, он опять «дуру гонит», где-то в облаках летает. Он любви хочет, так давайте посмеёмся. И отдал распоряжение.

Вокруг субъекта собралась команда лидеров (СО), ожидая распоряжения администрации учреждения – что делать.

Как только разрешение получили, на субъекта набросились шесть человек, перевернули на живот, стянули штаны, в ожидании как себя он поведёт.

Субъект заорал:

– Скованность моя вам волю для глумления даёт. Во мне столько боли и страдания, что страха нет. Всех перебью по одному, случись со мной плохое.

Лидерам сказали – «отбой тревоги».

Новгородов наблюдавший эту картину, размышлял. Вот идиоты, всё шутки, примитив, на похоть сводят, а там уж явно-то другое, ещё проявит всё себя.

– Всё успокойся, – сказал один из лидеров, освобождая субъекта, – сделали тебе «укол успокоительного».

Перевернули субъекта в ожидании, что дальше будет.

Субъект зашевелился, встал и понял, не музыка нужна была, а стресс, разрядка, скинуть все оковы.

– Ну что, всё нормально, – спросили у субъекта, – не гони, сделали «укол», не более того.

– Да, понял, – заключил субъект.

Объявили отбой, субъект лёг спать.

Вскочил он среди ночи. Боль и страдание его обволокли, вокруг него фрагменты – части тела, две детских маленьких ручонки стремятся всю картину показать. Субъект хотел представить, но нет, опять ограничение. Остановился и заснул.

Как обычно, проснувшись, заварил крепкого чая, с безразличием оценив произошедшее накануне. Взял тетрадь и стал описывать виденное ночью. Но тут рука, всё под себя взяла и стала текст свой выдавать.

«Родителей не стало, жила у бабушки, двоюродным братом он был и жил по соседству, ему шестнадцать, мне пять лет. Друг приходил к нему».

Но тут прервался текст, и меланхолия пришла, ручьями слёзы потекли, как будто прося – не нужно, не копайся более, сводя всё к безразличию процесса. Опять защитный механизм церковника сработал. Субъект переборол себя, уставил взгляд вдоль секции отряда, стараясь устранить нытьё, – зачем тебе всё это надо.

Весельчаки из НЛП решили дальше всё насмешками травить. Свинякин притащил кастрюлю, на тумбочку поставил, ухмыляясь, делал вид, что варит что-то.

Субъект окинул взглядом, понял, текст читают, подумал, пусть, им всё равно всё не понять. Удел их безразличие, их бьют, молчат, пытают, не скулят, всё только разными словами прикрывают. А то, что выйдет на свободу, разруху встретит за потерей лет, и вот опять на преступление, а руководству учреждений что, опять дополнит «человечком», как дополнительный доход на содержание, при этом выжмет средства из родных, амортизацию себе, и вот вам новый вид учреждения.

Субъект посмотрел на Свинякина и просто сказал:

– Кастрюлю уже видел.

Оделся и вышел на улицу. Походил до утренней проверки и в строю отряда, получая энергию от церковника, понял, поток энергии убавляется.

Вдруг стоп, энергия церковника закончилась, и, повернув субъекта вполоборота, усиленный поток пошёл с отряда инвалидов, что за спиной отряда находился. Так и думал, заключил субъект, этим всё не ограничится, энергия идёт от морщинистого инвалида, там точно что-то скрытое давно. Хорошо, что с церковником закончилась, подчеркнул субъект, теперь осталось только всё расшифровать, и вытечет само – давно хотело выйти.

Вернувшись в отряд, субъект занялся бытовыми делами, что-то постирал, помыл, чаю заварил, и всё время будто бы тянуло что-то мысли отразить в тетрадь.

Не выдержал, напился чаю, ручку взял. Сама она пошла писать.

«Бабуля на работе, он с другом замещает. Пытаются меня насильно накормить. Но вот один из них не выдержал.

Удар, мое падение. Не вижу ничего, но почему-то слышу всё.

Убил, один другому говорит. Что будем делать, ведь нам каюк. Давай избавимся от тела, а скажем, вышли погулять, пропала без вести, искали, не нашли».

Но тут движение на отряде субъекта отвлекло, обед, взял ложку, вышел, размышляя.

Вот малолетние придурки, терпения нет с ребёнком сладить, а всё равно брались сидеть, убили точно. Только непонятно, при чём кастрюля, кормили, видимо, с неё. И в очереди столовой поток энергии от инвалида получал. Решил необходимо с девочкой закончить, понять, что, где и как, а то смешение произойдёт, и после всё не разберёшь.

Вернувшись в отряд, не писалось, субъект сидел на спальном месте в размышлении. Как найти тело девочки, ведь церковник не признается, за столько лет не признался, так с чего сейчас. Точечные шестнадцатиэтажные дома, как правило, в Питере, но где этот дом, улица.

И вдруг рука субъекта написала.

«Не знаю».

Что такое, подумал субъект, это уже не источник информации, тогда что, поставил вопрос и понял.

Видимо, концентрация энергии девочки трансформировалась в нечто одухотворённое, способное к диалоговому общению. И поставил вопрос иначе.

«Что произошло в дальнейшем?»

Рука опять пошла писать.

«Один другому говорит: ты знаешь, мясо загниёт, тухлый запах выдаст нас.

Так что же делать, испугавшись, говорит другой.

Мы от костей всё мясо отделим и в кожу завернём, а после спрячем. А мясо попросту съедим. Едят же дикари друг друга.

Второй вдруг с любопытством: точно, мясо человека навряд ли кто-то из знакомых ел».

Ну, мрази, остановил себя субъект, кто что делал там из них, субъекту было всё равно, и так понятно – полное дерьмо. В кастрюле всё варили.

И вдруг перед глазами картинка проскочила, полянка, небольшой кустарник.

Странно, удивился субъект и понял – это не от девочки, фрагмент от инвалида проскочил. Решил ускорить диалог.

«А дальше что?»

«Стон, хрип мой их остановить не мог, боль сильная была. Проделав всё, останки унесли в подвал и спрятали расщелине угла».

Ну, твари, мрази, остановил субъект себя, она ещё была жива, снимали кожу из ещё живой, и слёзы навернулись на глаза. Вот сволочь, столько лет молчит. Узнать, где жил, подспорья мало, а если адреса менял. Другой подход тут нужен. Ну почему всё мне. Почему мне приходиться копаться, с отчаянием задал вопрос субъект.

«У тебя семь татуировок, ты избран», – рука спокойно написала.

Почему, кем избран, озадачился субъект.

«Это крест твой, – ответила рука. – Пройдут года, и повторять начнут тебя». Подумал, ребёнок, что тут взять, наивность детская подспорье, взрослому вопросы задавать.

Субъект отложил всё в сторону, оделся и вышел на улицу в размышлении, как ещё можно высчитать месторасположение ребёнка и уличить в этом церковника. Зомбирование учреждения субъекта вполне устраивало, никто не вмешивался, каждый занимался своими делами, пребывая в полёте своих фантазий. И, прогуливаясь по локальному сектору, субъект бросил взгляд на утоптанные в снегу следы. Точно, дошло до субъекта, отпечатки.

На свертке, спрятанном в подвале, есть отпечатки пальцев. Но как узнать, где она жила, нужно имя, осознал субъект, имя девочки.

И ставя себе этот вопрос, повторял снова и снова.

«Как, как тебя зовут?» И вдруг слово «как» стало застревать, обретая заикание, Ка… Ка… выскочив в имени Катя.

Ах, вот оно что, понял субъект, информация приобрела окончательный путь и теперь выдаётся в словосочетаниях. Девочку зовут Катя, а фамилия, фамилия, ставил вопрос субъект.

И тут же получил ответ. «Стрельникова».

Точно, заключил субъект, она как стрела вонзилась в мой мозг, стремясь сказать всем, где находится.

– Катя Стрельникова, – повторил субъект, посмотрев по сторонам.

На улице ходил Новгородов, и ещё в отдалении присутствовало несколько осуждённых.

Субъект подошёл к Новгородову и сказал:

– Девочку зовут Катя.

– Какую девочку, – насторожился Новгородов, озадаченный репликой.

– Без вести пропавшую девочку, живущую в г. Санкт-Петербурге, – коротко объяснил субъект, – зовут Катя Стрельникова.

– Ну и что? – с блеснувшей улыбкой спросил Новгородов.

– Как ну и что, её можно найти, – стал объяснять субъект. – Скажи наверх, пусть сделают запрос на пропавших без вести, девочку зовут Катя Стрельникова, она жила с бабушкой, и в подвале дома, где проживала, они найдут все улики виновных и того, что с ней произошло.

– Ладно, ладно, – согласился Новгородов, думая, ну, опять «засвистел».

Субъект удалился, рассуждая: надеюсь, что сделает.

Новгородов всё же передал. Субъект опрокинул информацию о пропавшей без вести девочки Кате Стрельниковой, проживающей в г. Санкт-Петербурге, с желанием сделать запрос на архивное восстановление.

Команда НЛП только рассмеялась, опять он что-то придумал, никакого от него спокойствия, вся колония в трансе, а он один всё носится. Но всё же ради интереса запрос сделали.

В течение оставшегося дня субъект зарядился энергией от инвалида, записал в тетрадь данные девочки со всеми атрибутами местонахождения. С отбоем лег спать.

Проснулся ночью, храп вокруг, все спят, бьёт лунный свет в окне, как будто бы дорога. И ощутил волнообразный переход, всё тело загуляло, заходило, приподнимая на весу, как будто бы воздушная подушка пролегла под телом. С луча луны спустилась тень, вселяясь в субъекта. И тут же рухнул на кровать, от странности такой вопрос нелепости возник.

«Да что со мной?»

«Не бойся, – прозвучал ответ. – Нас называют разными словами, кто ангелами нас зовёт, кто просто духи зла, добра, кто белой, чёрной тенью. Вселился лишь один, брат мой над тобой кружит, и если будет нужно, нам поможет.

Спасибо мы хотим тебе сказать за девочку, что обнаружил. Она сестра нам. С рождения на землю послана была, чтоб подрасти и радость людям принести. Пропала без вести. Искали долгие года и только нынче поняли утрату. Тебе поможем мы собрать всю информацию, что скрыта в людях, тут сгусток зла, давно хотели всколыхнуть всё это. Удел мой души собирать, ты архивировать находки будешь – в дальнейшем всё найдёшь». Субъект подумал, разве всё это возможно, и отключился, засыпая.

Проснувшись утром как обычно, всё проделав, умылся, чаю заварил, смотрел напротив.

За несколько проходов от Свинякина сидела группа. Приезжие из разных мест на заработки в город Санкт-Петербург, их условно называют гастарбайтерами. Срок отбывают, как правило, за перевозку наркосредств. Кучкуются обычно, как пещерные людишки у костра, в надежде поддержать друг друга.

Собравшись как обычно, трезвоня на своём, готовили еду на завтрак. И среди них один седой, уж в возрасте давно, росточка небольшого, всё время грустный, печаль в глазах, посмотришь, жалость разбирает. И вдруг оттуда, от него, поток энергии пошёл. Субъект был удивлён, неужто скрытое там что-то, уж больно безобидный человек. И, получив энергию, субъект передёрнулся, как будто всю её забрал. Всё это удивило, переизбытка нет, процесс спокойный.

Субъект оделся, вышел походить на улицу.

Хоть мороз и стоял, но ощущалось приближение весны. Субъект расстегнул фуфайку, наслаждаясь лучами солнца, прогуливался так до проверки.

На проверке, зарядившись от инвалида, не испытывая потребности раскидывать энергию, ощутил странную тягу к письменности. Забежал в отряд, взял ручку и тетрадь. Рука пошла писать.

«Насилие, подросток. Четырнадцать лет. Закопан на поляне, под кустом».

Но как узнать где именно, нет имени, нет местности.

«Ты все найдёшь, пройдёт лишь время. Там отпечатки, местность, где живёт», – ответил голос.

Субъект всё понял, решил, пусть собирают души, а сам же буду отмечать. Но почему-то странно, энергия печального седого вся вышла, а инвалида нет, возможно, что-то есть ещё. Решил проверить. Все на отряде разбрелись, кто где, все заняты делами, а гастарбайтеры опять в кружочек собрались и тарабанят на своём. Субъект же на печального седого посмотрел и понял всё. Картина встала перед ним.

Пустыня. Жалкая хибара, детишек целый хоровод, и вот он выдержать не мог, не прокормить семейство всё. Жена рожает, плодовита, а толку – нищета кругом. Он взял младенца и в колодец, как топят маленьких котят.

О сделанном жалел без меры, решив, пусть выживает часть, чем погибают все.

Субъект подумал, жаль, ничем тут не поможешь, понятна грусть твоя.

На отряде началась чехарда, раз в неделю осуждённые выносили на улицу матрасы вытряхивать и выбивать пыль в предусмотренный режимом содержания санитарный день в целях личной гигиены. По существу бесполезная процедура, создающая в матрасах комья от спрессованной ваты, на котором после было невозможно спать. Проблемы с пылью данная процедура не решала, так как при таких количествах осуждённых в одних помещениях через час эта пыль оседала на кроватях. Да и особой необходимости в этом процессе не было, так как, по сути, любой осуждённый, испытывая потребность, в состоянии сам решить этот вопрос, вытряхнув самостоятельно матрас. Но самостоятельность в данном учреждении не поощрялась, а поддерживалось коллективное мероприятие, исключающее индивидуальную активность, позволяющая в дальнейшей жизни людям быть самим собой.

Субъект вышел со всеми, вытряхнул матрас и, перекуривая, ожидал, когда процесс закончится. Бросил окурок так, словно ребёнка в землю закопал, создал могилку, снегом утоптал, не контролируя себя, обряд весь совершил и заключил – здесь мальчик.

Очнувшись и неся матрас в отряд, вдруг понял, это инвалид, насильник грёбанный, там несколько детей, и разделение в обряде неспроста, как закрепление архива, не потерять всю связь.

Сходил на обед, выжав всю энергию у инвалида, её расшифровал. Там девочка была, её похоронив, два мальчика нашли там проявление.

А на проверке снова уловил энергии поток, не понимал, откуда, от разных шла людей, гуляющих по плаца кругу. Вернувшись на отряд, сидел на спальном месте, размышлял, как всё вот это разобрать.

Вбежал дневальный в секцию, крича:

– В клубе конкурс эрудитов, желающих зовут. Кто хочет проявить себя, пускай на улицу выходит.

На другом конце учреждения в дежурном пункте насмешники команды НЛП, узнав, субъект там что-то постоянно пишет и прячет от других, решили, как всегда, насмешками травить. Ну, думают, сейчас всех в клубе насмешит.

И вот субъект через Свинякина приёмник слышит:

– Сходи, сходи. Нам покажи талант всех знаний скрытых у себя.

Субъект всё слушал, слушал. И голосом вдруг, не своим:

– Смеётесь вы над болью и страданием, удел ваш низкий интеллект.

Услышав это, руководитель группы НЛП, парнишка круглолицый, что с высоким лбом, и ну смеяться. Выкрикивая:

– Низкий интеллект, а ну попробуй изменить.

Субъект застыл как камень и голосом чужим спокойно говорит другому:

– Брат мой, помоги, снизь интеллект насмешника настолько, чтоб плохо понимал других.

Тень улетела.

Субъект, всё слушая через приёмник.

– Ну, что же ты молчишь, – раздалось в дежурном пункте, – давай ещё, подкинь острот, а то он там молчит.

– Что от меня хотите, – прокричал руководитель, – никак вас не пойму. Не может ничего он.

– Брат мой, – повторил субъект, – снизь интеллект до уровня больного, чтоб говорить-то еле мог.

Тень сжала мозг настолько, что изменилось лицо – счастливая улыбка, глаза не понимают ничего, как тот, что болен от природы, и изменить никак нельзя. Кричит, визжит, руками машет.

– Хочу игрушку, давай играть.

Все замерли в дежурном пункте, и удивленью нет преград.

Бородатый, испугавшись, трясёт его, кричит:

– Ты что, ты что, да что с тобой?

А круглолицый, улыбаясь, головою вертит и визжит.

Девушка, поняв всё, испугалась страшно. В микрофон кричит:

– Прошу тебя, не знаю, как ты сделал, верни его. Он мой любимый, как мне жить теперь.

Субъекта голос изменён:

– Надеюсь, поняли теперь. Брат мой, освободи его.

Мозг круглолицего освободился, свой облик принял он. Хвать микрофон, давай кричать:

– Ну, что же ты, где то, о чём ты говорил.

Бородатый вырвал микрофон.

– Достаточно, мы видели вполне, что было.

Девушка от шока отошла и в поцелуях радостно кричит:

– Здоров, здоров, не лезь туда, там что-то странное давно, а мы не понимаем ничего.

Круглолицый, не понимая, что к чему, лишь только головой кивает.

Субъект решил, а почему бы нет, там в клубе полколонии сидит, возможно, что-то скрыто есть. Схожу, там в зале посижу, со стороны понаблюдаю. Пришёл он в клуб, расположился в зале.

Вопросы задают, а на нелепые ответы зал смеётся. Опять энергия к субъекту путь нашла, и каждый раз, остановив себя, как будто бы вбирала человека. Субъект всё это выдержать не мог, страдание внутри и смех вокруг, он вышел и в отряд пошёл, а по дороге слышит, собрал двенадцать душ ты, теперь врата открыты. Не контролируя себя, теперь ты соберёшь всё остальное, что скрыто в этой местности давно, тут контингент особо тяжких преступлений, и много скрытых совершений таятся в душах у людей. Собрав всё это, ты сможешь после рассчитать – кто, где, когда, что совершил, содействуя тем людям, кто без вести пропал.

Решив заварить чая, субъект обнаружил, что кончились продукты. Подошёл к дневальному отряда и спросил:

– Какой отряд сегодня в магазине?

– Наша очередь нескоро, – дневальный отвечал.

– Давай решим вопрос, проведёшь в магазин, куплю тебе что нужно.

– Блок сигарет, – заключил дневальный.

– Хорошо, – согласился субъект и пошли в магазин.

Маленького роста ехидная продавщица, привыкшая за отсутствием выбора в монопольности магазина обсчитывать осуждённых, агрессивно набрасывалась на каждого, кто пытался возмутиться, подавляя людей боязнью нарушения режима содержания.

Подошла очередь, и, покупая необходимые предметы, субъект непроизвольно передал своё состояние продавщице.

Глядя в глаза субъекта, она не выдержала и со слезами на глазах, бросив всё, напарнице сказала:

– Обслужи, в нём боль, страдание детей, он мучает себя, стараясь их найти, не могу всё это попросту перенести. – И убежав в складское помещение, проплакала весь день.

Так день прошёл, субъект все вещи разобрал и на вечернюю проверку пришёл.

Стал в строй отряда. Смотрел на массовость людей, гуляющих по кругу плаца. Смех тут и там повсюду раздавался и, собираясь в строй, никак не умолкал. Субъект не выдержал и закричал:

– Да вбейте же им колья меж полушарий мозга, как только кто-то засмеётся, внутри вибрация пусть долбит этот глупый мозг.

Напоминая смерть, летящую по кругу, вокруг построенных рядов, воткнулись клинья в головы людей и, замолчав, поникли в размышлении. Чуть шевельнувшись и подумав о весёлости внутри голов, кол как набат стучал, создавая колокольный гул.

Тень пронеслась лишь раз по кругу, открыв дорогу к собору.

Пошёл субъект, уж круг прошёл, второй и третий зацепил, со счёта сбился, тысяча на сто, а то и более, энергия всё шла и шла, закручиваясь в обилии там зла, всё скрытое текло с энергией «инфо». Из всей колонии собрал сто восемьдесят семь различных преступлений. Вернувшись на отряд, с отбоем спать улёгся, с вопросом:

– Как всё это разобрать?

И вдруг увидел маленькие ручки, эти детские, ещё не сформировавшиеся ручки, словно играя на пианино, укладывали ровными стопками, как лист к листу поступающую информацию – укладывали её в памяти.

Теперь понял субъект. Нет надобности вести записи скрытых преступлений, они как у одарённого природой экстрасенса, или большого сопереживания глубоко думающего человека над проблемой измывательства над детьми, застрахованы в памяти нежными ручками ребёнка, от боли и страдания которого вспыхивает внутренняя ярость, готовая разорвать любого, кто хоть раз от своего скудоумия поднял на ребёнка руку.

С утра, проснувшись как обычно, проделав всё, проверка, обед. Прогуливаясь перед обедом в локальном секторе отряда, смотрел на всё вокруг.

Оттепель, весна, всё тает, отряды строем на обед идут.

Под завершение строя одного отряда, вдоль поворота от аллеи к клубу, сотрудник женщину сопровождает.

Остановились. Стоп. Мужчина нож достал и полоснул по горлу. Упала женщина, в крови.

Сам развернулся, нож в груди, покончил он с собою.

Обескуражило субъекта всё, опомнится не дав, услышал пулемётную стрельбу. Раз очередь, другая. Стреляли из дежурного пункта. Субъект припал к забору, смотрел, откуда, как, зачем.

Разбитое окно дежурного пункта, трёхлапый пулемёт расстреливал людей, идущих строем на обед.

Колонна развалилась, корчась в судорогах от боли, кто ползал, кто кричал, кто замертво валился, практически так перебили весь отряд. Смолк пулемет. Стрельба вдруг раздалась в дежурном пункте. И тишина…

* * *

В своем составе явившись на работу.

Бородатый стал настраивать аппаратуру. Девушка просматривала бумаги и общалась по телефону с худощавым, который в Управлении федеральной службы исполнения наказания (УФСИН) решал различные вопросы с вышестоящим руководством. Руководитель группы, круглолицый с высоким лбом, суетливо прохаживался вдоль и поперёк по помещению дежурного пункта. Неожиданно он повернулся к девушке и сказал:

– Всё, заканчивай разговор, у нас своих забот хватает.

Девушка с непонимающим вопросом, что случилось, положила трубку.

– Пошли, – заключил, круглолицый.