Текст книги "Транзитом до Скорпиона"

Мастодонтов, которые выполняли действительно тяжелую работу, кормили задешево особого рода травой, привозимой с острова Страй.

Помимо охранников-рап , вместе с нами трудилось много рап —рабов, серых созданий, похожих на стервятников, с костлявыми шеями и клювастыми мордами, чьи серые тела издавали неприятный запах пота. Той ночью в карьерах, когда два солнца опустились за мраморный край и по небу поплыла первая из семи лун, они вели себя беспокойней других.

Я заставил Ната рассказать все, что он знал о городе Зеникке.

В городе проживало около миллиона жителей – примерно столько же, сколько в Лондоне моего времени. При этом в Зеникке находилось множество рабов, подвергавшихся страшному угнетению и произволу. Посредством рукавов дельты реки Никки и искусно сооруженных каналов, а также необыкновенно широких проспектов город разделялся на независимые анклавы. Гордость Дома котировалась в Зеникке очень высоко. Человек либо принадлежал какому-то дому, либо был никем и ничем. Сохраняя твердокаменное выражение лица, подобное мрамору вокруг под светящимися сферами первых трех лун Крегена, я услышал, что цвет Дома Семейства Эстеркари был изумрудным в честь зеленого солнца Крегена. Значит, крамф Гална, которого я швырнул в принцессу Натему, принадлежал ее дому. Я представлял, как бы он умер, привязанный к рогам вава и пущенный по широким равнинам Сегестеса. Умер бы, как мне представлялось, не слишком достойно – как обнаружилось позже, я был к нему несправедлив.

У внешней ограды одного раба-рапу избивала пара рап —охранников. Они действовали кнутами умело и ловко, серое стервятникоподобное существо пронзительно визжало и дергалось в цепях. Он потерял, как шепотом передавали рабы, свой молоток и зубило, а это являлось – если так решал надсмотрщик – тягчайшим преступлением. Вуски , терпеливо вращая рычаги кабестана, втянут изломанное тело на самую верхнюю ступень мраморных карьеров, а потом его швырнут вниз с высоты тысячи футов, и он разобьется, превратившись в кровавый ком.

В оттененном лунами сумраке мраморных стен Локу подкрался ко мне. Лицо его оставалось таким же серым и осунувшимся, но подбородок, выпяченный еще свирепее, вызвал у меня подъем духа.

– На этой неделе вусков кормим мы, – доложил он, сверкнув глазами в лунном свете.

– И? – спросил я.

Он вынул из набедренной повязки молоток и зубило. Я кивнул. Найденные в хижине такие инструменты означали смерть, если ими не работали на мраморных фасах или в Черных шахтах. Там внизу, запертые на семь дней и ночей, рабы не носили цепей. Теперь, на поверхности, нас снова крепко сковали.

– Ты действовал отлично, Локу, – одобрил я. – Мы, кланнеры Фельшраунга, никогда не забудем Локу.

– Да помогут нам быстрые ноги Дипру! – простонал Нат, съеживаясь. Локу лениво двинул ему кулаком в челюсть, отправив в угол хижины.

Я не думал, что Нат, вор, предаст нас.

Семь дней мы ждали в белых карьерах, пока не пришла наша очередь грузить на баржи огромные мраморные блоки в соломенных тюках и отвозить их в город. Где-нибудь в городе или, что лучше, на открытой равнине нас будут поджидать мои люди. Они без сомнений оставались на свободе. То, что делали с пойманными рабами, было, учитывая обстоятельства, безобразно и становилось известно всем.

Всю неделю были выставлены дополнительные охранники, многие в ало-изумрудной форме городской стражи. Это были воины, выставляемые Домами в качестве полицейских сил. Рапы чаще обычного пускали в ход кнуты. Рапы —невольники кипели от возмущения. Мы же с моими ребятами вели себя образцово.

Непрестанное звяканье инструментов обтесывающих камни женщин, тяжелый стук молотков по зубилам на всех фасах карьера, глухое рычание вращаемых вусками пил, подымающих тучи крошки и пыли, – все эти звуки день за днем действовали на нервы. Но мы оставались спокойными, послушными и внимательными.

Мы кормили вусков по очереди, сливая остатки помоев в их корыта, зажатые между бесценных мраморных плит. Вонь стояла почти такая же, как в Черных Шахтах. Вуски опускали в корыта рыла, хрюкали и чавкали, а волны тошнотворной жидкости омывали наши ноги, наполняя носы зловонием. Те, в чьи обязанности входило кормить вусков и кого мы освободили от этих обязанностей, думали, что мы рехнулись. Множество настороженных охранников несло дозор, но мало кто стремился подходить чересчур близко к загонам вусков . Постепенно мы начали сокращать вускам пойло.

В предпоследний день они сделались непокорными, как ни разу не наказанные рабы. Так что какое-то время, трудясь на мраморе, с отражающимся от блестящих поверхностей и слепящем солнечном свете я опасался, что рассчитал неправильно. Но вуски , – глупые твари. К концу дня они хрюкали, визжали и по пути назад в загоны даже пытались неуклюже убежать в сторону. Мы соблазнили их небольшим количеством еды и несколько успокоили.

В последний день они выглядели угрюмыми и озабоченными, тянули грузы и вращали колеса с какой-то глупой агрессивностью, заставившей меня от души пожалеть бедняг за то, что мы вынуждены были с ними делать. Рабы, приставленные погонять вусков , по большей части мальчики и девочки, держались от них подальше, а вечером, когда два солнца утонули в золотых, изумрудных и алых потоках света, предпочли не попадаться им на пути.

Мы отнесли большие чаны с пойлом к загонам, и я сумел пролить изрядное количество мерзкой жидкости чуть не под сапоги охранника-рапы, который гортанно прокричал в мой адрес непристойные ругательства. Мне пришлось выдержать щелчок его кнута, но не без пользы, так как охранники в результате убрались прочь.

Помои мы вылили за мраморными стенами загонов. В последнюю ночь вуски отправились спать голодными. Утром они тоже голодали, хотя нам полагалось накормить их в последний раз, прежде чем оттолкнуть от причала нагруженные баржи. Они визжали и хрюкали, а некоторые, сочтя голод стимулом к более первобытным действиям, тыкались атрофированными клыками в стены загонов.

Этим утром оба солнца Антареса взошли с особенно великолепным блеском. Мы до отвала наелись пойла, так и не увиденного вусками . Нат находился под наблюдением Локу. Все цепи мы тайком перерубили обмотанными в тряпье молотками и теперь готовы были сбросить их в любую минуту. Нат дрожал и взывал к своему языческому богу, покровителю воров.

Мы взошли на борт баржи, карабкаясь среди гигантских мраморных блоков, обтесанных женщинами до аккуратной квадратной формы, следуя оставленным каменщиками меловым пометкам. Я пошел на большой риск, вернувшись быстро и тихо к загонам вусков . Распахнув ворота, я побудил глупых зверей выйти, воспользовавшись стрекалом, и с радостью увидел их уродливые морды и свинячью злобу в крошечных глазках. Они страшно проголодались. И их выпустили на волю.

Вуски разбрелись по всему карьеру в поисках пищи.

Охранники носились, гневно крича, стараясь восстановить порядок. Я видел, как один ош , взволнованно размахивая двумя парами верхних конечностей, пытался с помощью пики загнать глупого вуска обратно, и изрядно повеселился, когда обычно послушное животное набросилось на него и сшибло с ног, стуча атрофированными клыками. Я прыгнул с причала на баржу и присоединился к остальным, когда на борт поднялись охранники-рапы . Их должно было быть десять, как я знал, ибо граждане Зеникки со вполне объяснимой чувствительностью относились к пребыванию в городе недостаточно охраняемых рабов. Однако этим утром, из-за того, что по непостижимой для большинства причине вуски взбесились и безобразничали в карьерах, охранников было всего шестеро.

Мы отчалили и, отталкиваясь длинными шестами, медленно поплыли по каналу меж мраморных берегов.

Вскоре берега стали кирпичными, а потом последовали и первые дома. Пока это были лишь хибарки, принадлежащие людям-без-Дома, жившим на городских окраинах и только считавшимся свободными.

Признаюсь теперь, что, снова отправившись в путешествие по воде, я пережил странное ощущение.

Мы проплыли под изукрашенной гранитной аркой, над которой проходила утренняя процессия рыночных торговцев, лотошников, домохозяек, воров и всевозможного сброда. Весь этот гам, запахи, утренняя болтовня, смех пробуждали волнение в моей крови. Небо порозовело от призрачного розового свечения, разливающегося над Крегеном тем прекрасным утром. Когда мы приблизились к городу, воздух стал слаще, напоминая нам о том, в какой зловонной атмосфере мы потели и надрывались все это время. Канал влился в более широкую протоку с кирпичными стенами, вздымавшимися на высоту десяти футов над уровнем воды. С обоих берегов на нас хмуро взирали глухие стены примыкавших друг к другу домов. Крыши были разной высоты и формы, так что небосклон при взгляде против солнца казался обрамленным прихотливым бордюром.

На наблюдательных пунктах стен виднелись часовые, одетые в цвета своих Домов. Между анклавами проходили зоны вооруженного перемирия.

Приблизившись к цели, мы свернули в широкий канал, где все больше возрастал поток грузовых судов. Плыли легкие быстроходные суда, подобные гондолам. Плыли толкаемые рабами доверху нагруженные баржи, вроде нашей. Степенно проплывали весельные корабли, украшенные яркими тентами и шелками. Порой на них были люди, а иной раз я видел, как по палубам прогуливаются диковинные существа в странных нарядах, например, сплошь сшитых из золотых и серебряных кружев, в заломленных набекрень шляпах с яркими перьями. Я наблюдал за судами голодным взглядом – уже не один год я не видел даже лодки, не говоря уж о корабле, идущем по волнам на всех парусах.

Впереди над каналом возвышалась поистине невероятных размеров арка. Одна ее сторона была увешана охристо-лиловыми украшениями, другая блистала сплошным изумрудно-зеленым. Мы свернули за ней в канал, повернув к зеленой стороне, и вскоре в архитектуре стала заметна несколько большая открытость. Мы были внутри анклава. По цветам знамен я догадался, что это анклав Дома Эстеркари. На миг свирепая и жутковатая радость охватила меня, угрожая заставить отказаться от первоначальной цели.

Строительная площадка находилась позади каменного причала. Мы все медленнее и медленнее подталкивали судно к причалу, и вода закручивалась в водовороты по обе стороны от тупого носа. Я кивнул двоим своим ребятам. Они вытащили из воды шесты и шмыгнули в нишу, специально устроенную нами между мраморных блоков. Я услышал короткие резкие звуки, как от ударов железа по железу.

Охранник-рапа , стоявший на носу, оглянулся, на его морде стервятника застыло вопросительное выражение. Я, со своего места на корме, тоже оглянулся, словно, подобно охраннику, высматривал источник звука за кормой. За нами следовала еще одна баржа с грузом мрамора, с экипажем из рап и охранниками-ошами . Мы сильно потеряли скорость, и баржи должны были вот-вот столкнуться. Я не имел ничего против. Теперь до меня донесся новый оттенок журчания воды – веселый, легкий и вдохновляющий. Это журчала вода, бившая ключом изнутри нашей баржи.

– Что еще за шум? – прокаркал рапа .

Я пожал плечами, демонстрируя неосведомленность, затем спрыгнул с высокой кормы и пошел вперед, волоча за собой шест, словно меня позвали. Баржа уже заметно погрузилась в воду. Охранник-рапа в центре судна сделал движение, собираясь остановить меня. Я ударил рапу изо всех сил и сбросил вниз, на мраморные блоки, где двое моих ребят схватили его и заставили замолчать навсегда. Затем исчезло еще двое рап —охранников. Вода уже хлестала, поднявшись до планшира. Сгинул еще один рапа . Я увидел, как Локу и Нат намотали цепь на птичьи голени пятого охранника, обутого в большие сапоги, и уволокли его прочь. Короткий визг рапы оборвался, едва начавшись, – похоже, он задохнулся.

Следующая за нами баржа обогнала нас и двинулась мимо. Никто на ее борту не обращал на нас ни малейшего внимания – и тут я увидел, почему. На миг меня охватил неистовый гнев.

Невольники-рапы на второй барже убивали цепями своих охранников-ошей и сбрасывали этих четырехруких созданий с толстыми мордами за борт. Взлетали брызги воды.

Мы продолжали тонуть. Через несколько секунд вода должна была хлынуть через борт. Мы собирались нырнуть и плыть к берегу, воспользовавшись суматохой. Но сейчас со всех сторон сбегались охранники. Бунт рап , неуклюжий и жестокий, вызвал ответную реакцию. Теперь наш побег уже не мог пройти незамеченным. Баржа с рапами ткнулась в причал, и они повалили на берег, вопящие, воспламененные, наводя ужас вращающимися в воздухе цепями.

Глава 10
«МОЖЕШЬ ПАСТЬ ПЕРЕДО МНОЙ НИЦ, ДРЕЙ ПРЕСКОТ!»

Принцесса Натема Кидонес из Знатного Дома Эстеркари явилась в тот день с утра пораньше на причал для подвоза камня, чтобы выбрать мрамор для стен летнего дворца, который возводили для нее. Ни в малейшей степени принцессу не волновало, что она забирает мрамор, предназначенный для строительства нового здания городского водоснабжения. Принцесса знала, что всегда может получить, что захочет.

Глядя в немой ярости, как эти идиоты-рабы уничтожили плоды моего планирования, я не знал тогда, что в группе ярко разодетой знати на причале стояла, нетерпеливо постукивая по камням украшенной самоцветами сандалией, принцесса Натема.

Я видел лишь атаку толпы рап , блеск оружия в солнечных лучах и грозно вращающиеся железные цепи.

Рапы , в конечном итоге, оказались не так уж глупы. Они успешно протащили на борт множество своих сотоварищей. В этом им, несомненно, помогла моя проделка с вусками . Теперь, одетые в лохмотья, размахивающие цепями, с ревом бросаясь на пристань, они представляли собой внушительное зрелище.

Для нас было еще не все потеряно.

– Локу, вперед! – заорал я. – Нат, теперь твое дело показать нам дорогу через город. Мы полагаемся на тебя. Если подведешь – ты догадываешься, какая судьба тебя ждет.

– О-ой! – вскрикнул он и схватился правой рукой за левую, будто ее сломали. – Клянусь Великим Дипру, я не подведу! Я не посмею! – И нырнул за борт. Тех кланнеров, кто не умел плавать, потому что не практиковался в этом искусстве на одиноких озерах среди вересковых пустошей, снабдили брусками крепежного леса. Теперь все они попрыгали в воду и плыли к противоположному берегу. Дальше все зависит от Ната.

Я подождал, как и положено вавадиру и зоркандеру . Такое звание не дают кому попало. Когда под началом одного вождя объединяются два, три или более кланов – только тогда он вправе назвать себя вавадиром и зоркандером . Этимология этих названий очевидна. Принятие оби становится ответственностью намного более значительной. Поэтому я ждал, когда все мои люди отплывут на безопасное расстояние. Я все еще сжимал цепь в кулаках, готовый к любой неожиданности.

Баржа прекратила дрейф, ткнувшись носом в левый борт баржи рап. Канал здесь обмелел, и баржа не могла полностью затонуть. Сейчас над водой выступало примерно четыре фута мраморных блоков. Я пригнулся, вжавшись в нишу между блоков, и прислушивался к происходящему.

По крикам, воплям, неистовому лязгу мечей и копий по железным цепям было ясно, что за кромешный ад творится на причале. Скорее всего, подбежали новые стражники и приступили к задаче, не самой отвратительной для солдатни – к избиению последних оставшихся в живых рабов. Я не мог вмешаться в происходящее. Долг связывал меня с моими людьми.

Шум сражения не утихал. Наверное, разделаться с рабами оказалось не так уж легко. Я рискнул выглянуть из-за блоков. Солнечный свет заливал с траверза причал, где охранники и рапы —невольники сошлись в жестокой и жуткой битве. Железные цепи, раскручиваемые с такой отчаянной и решительной смелостью, становятся страшным оружием.

Я увидел, как трое мужчин спустили женщину в небольшой ялик у стенки причала. Очевидно, они попали под первую бешеную атаку рабов и не сумели сбежать. Теперь их единственной надеждой стал канал. Ялик отчалил, развернулся и столкнулся с первой баржей. Удар цепи практически снес голову сидевшего на веслах, и тот повалился, истекая кровью, на борт. Женщина пронзительно закричала. Другой мужчина схватился за весла, но мертвое тело мешало ему. Ялик снова стукнулся о борт баржи. Группа рабов увидела в этом свой шанс и решила его не упускать.

С пронзительным криком, напоминающим крик стервятников, они запрыгнули на мраморные блоки, перебрались на корму и соскочили в ялик. Тот угрожающе погрузился в воду. Двоих мужчин и их мертвого товарища, не долго церемонясь, выкинули за борт. Двое рап схватились за весла. Еще двое неуклюже возвышались на корме, все еще вращая цепями в рефлексе насилия. Пятый прыгнул вперед, обхватил женщину за талию и прижал ее к себе. Он повернулся так, чтобы женщину ясно видели с причала. Его намерения не вызывали сомнений.

– Отпустите нас! – завизжал он. – А не то она умрет!

Гул боя начали перекрывать крики замешательства.

Вопли женщины прорвались сквозь гвалт и отозвались во мне. Я подумал о своих бойцах, поджидающих меня. И о Делии – уж не знаю почему.

Я знаю только одно: нельзя допустить, чтобы женщину убили таким образом, так бессмысленно. Вы спросите меня: что бы произошло, если бы бежали рабы-люди и использовали для своей защиты тело презренной аристократки? Не знаю, что ответить.

Без единого звука я перепрыгнул с полузатонувшей баржи на ялик. Я очень не хотел кого-либо убивать и сделал для этого все, что мог. Двоих гребцов я сразу опрокинул за борт. Двое на носу вскочили, со свистом раскручивая над головой грозные цепи.

– Умри, раб! Сдохни, человек! – закричали они.

Если бы не эти слова, я, наверное, не стал бы драться столь ожесточенно. Но я дрался именно так. Моя цепь стремительно просвистела в воздухе и срубила клюв ближайшему стервятнику. Он закулдыкал и опрокинулся за борт. Я увернулся от цепи второго, а затем обрушил на него свою цепь с такой быстротой, что чуть не потерял равновесие. Она обвилась вокруг его длинной и тонкой шеи, описав двойную петлю. Я рванул цепь на себя. Рапа пошатнулся и упал вперед, так что я смог нанести ему солидный удар. Он рухнул навзничь. Я услышал за спиной крик и снова увернулся от цепи, которая разнесла в щепы огромный кусок борта ялика. Я метнулся вперед, чтобы встретиться лицом к лицу с последним рапой .

Тот принял боевую стойку.

Его клювастое лицо злобно смотрело на меня. Должно быть, он понял, что для него все кончено, – и все же, если бы он мог отделаться от меня и выгрести к главному каналу, ему бы удалось скрыться с человеческой женщиной в качестве заложницы. Было ради чего бороться. Я сделал финт, цепь со свистом рассекла воздух. Он отпрянул и снова окинул меня злобным взглядом.

– Человеческая падаль! – это скрежещущее кулдыкание успокоило мое бешено колотившееся сердце. Я смерил рапу взглядом. Его цепь могла сломать мне руку, ногу, могла удушить меня – задолго до того, как я сумею до него добраться. Я размял ноги и уперся в доски дна. В отличие от меня, рапа , похоже, не имел опыта плавания на лодках. Я начал раскачивать ялик из стороны в сторону.

Рапа вскинул руки вверх и бешено завращал цепью. Женщина вцепилась обеими руками в транец. Я не мог видеть ее лица, скрытого густой вуалью из изумрудного-зеленого шелка. Я все сильнее раскачивал ялик. Рапа пошатнулся, наклонился, но восстановил равновесие и опрокинулся в другую сторону. При каждом качке планширы хрупкой посудины черпали воду.

Наконец с воплем яростного отчаяния ярости рапа выронил цепь и, склонившись, уцепился за планшир. Последним качком я выкинул его из лодки. Он пролетел над водой и окунулся мордой вниз, раскинув руки. Его приводнение сопровождал великолепный цветок брызг.

Выровняв на воде ялик, я схватил весла. Рапу унесло течением. Я обратился к женщине.

– Ну, моя девочка, – резко сказал я, – с тобой все в порядке. Тебе не причинили никакого вреда. – Я не хотел, чтобы она пугалась, а то еще, чего доброго, перевернет ялик.

Она рассматривала меня сквозь прорези в вуали. Сидела она совершенно неподвижно и очень прямо. Я стоял, возвышаясь над ней, моя грудь поднималась и опускалась от напряжения боя, по бедрам струились вода и кровь, сверкали, выступая, мускулы, твердые как железо.

Она носила длинное изумрудно-зеленое платье, лишенное украшений. Поверх зеленой вуали красовалось треугольная шляпка из черного шелка с завитым в спираль изумрудным пером. Руки скрывали белые перчатки, на трех пальцах поверх перчаток сверкали перстни – с рубином, изумрудом и сапфиром.

Я принялся грести к причалу.

В голове у меня начала складываться байка для отчета за разбитые рабские цепи.

Женщина ничего не говорила. Она сидела неподвижно и безмолвно, и я подумал, что она пребывает в шоке.

Когда мы достигли причала, она встала и высунула из-под платья ножку, обутую в усыпанную драгоценностями сандалию. Я вытянул руку, она ступила на мою могучую коричневую длань, и я поднял ее на причал, как лифт в гигантских стволах растений-домов далекой Афразои.

Забота, тяготившая душу, несколько уменьшилась, когда я увидел плывущее в воде тело охранника-рапы с обмотанной вокруг шеи рабской цепью. Морда с клювом была свернута вбок и разве что не отделена от тела. Это был дельгар – командир десятка, и он был в числе шестерки охранников на борту нашей баржи.

Я не спеша выбрался на причал.

Женщину окружила галдящая толпа стражников и знати в кичливых нарядах. От рабов не осталось следов, кроме пятен крови на камнях.

– Принцесса! – заголосил кто-то. – Мы уже подумали, что навек лишились вашего драгоценного света! Хвала могучему Зиму и втройне – могущественному Генодрасу, вы в безопасности!

Она повернулась лицом ко мне, высоко подняв голову. Платье висело на ней, как шатер, и ступни в сандалиях стали не видны. Она подняла руку в белой перчатке, и гомон стих.

– Дрей Прескот! – произнесла она, и это поразило меня так, что я не могу передать словами. – Ты можешь пасть передо мной ниц!

Я стоял, освещенный светом двух солнц, красноватая тень падала на север-северо-восток, зеленоватая – на север-северо-запад, с точностью до градуса. Я стоял и смотрел на принцессу, разинув рот.

Вперед протолкался субъект, которого звали, как я вспомнил, Гална. Лицо его выражало одновременно угрозу, жажду мести и тайное злорадство. Облегающая тело зеленая кожаная одежда блестела в лучах солнц.

– Теперь-то я проткну его, принцесса – с вашего позволения.

Он выхватил шпагу из выложенных бархатом ножен. Я едва успел заметить его движение, во все глаза глядя на женщину. Но пасть перед ней ниц? Конечно, мне не хотелось умирать. Я отвесил поклон – жестко, официально расшаркался, элегантно взмахнул рукой перед грудью, а затем, поднеся ее к голове, грациозно щелкнул пальцами. Одну ногу я выдвинул вперед, другую – назад, а голову склонил в поклоне – в низком поклоне.

Если эту нелепую позу, столь почитаемую в надушенных гостиных Европы, сочтут за оскорбление…

Я услышал легкий смех.

– Не убивай пока этого раста , Гална. Из него выйдет лучшая забава – попозже.

Я выпрямился.

– Меня освободил от цепей охранник-рапа , чтобы я лучше помогал с мрамором, – начал было я. Гална злобно ударил меня шпагой плашмя по лицу. Вернее, ударил бы, не отдерни я голову назад. Вперед выскочили стражники.

– На колени, раст , когда к тебе обращается принцесса Натема!

В спину мне уперлась чья-то рука, а нога стукнула по голеням, и я оказался распростертым ниц, хребет выгнут, корма поднята, а нос болезненно ткнулся в камни причала. Мраморная пыль раздражала глаза и ноздри. Меня держали четыре человека.

– На колени, раст !

Волей-неволей мне пришлось это сделать. Я усвоил кое-что из того, что должен знать домашний раб семейства Эстеркари, если хочет остаться в живых.

Даже тогда, уткнувшись носом в камни, я сопоставлял эту варварскую позу с изящными жестами дачи оби .

Я знал, что смерть очень близка.

Принцесса Натема дотронулась до меня усыпанной самоцветами сандалией. Ногти на ее пальцах покрывал блестящий зеленый лак в тон платью.

– Можешь согнуться, раб.

Полагая, что понял правильно, я сел в согнутом положении, словно ластящийся пес. Меня никто не ударил, и я понял, что усвоил еще урок. Со стороны группы аристократов донеслось несколько резких слов, бормотание и язвительные замечания. Затем я услышал звон цепей. Вперед с важным видом вышел невысокий плотный человек, одетый в бледно-серое, похожее на тунику платье с зеленой каймой и нашитыми на спине и груди символами в виде ключа. Под бешеными взглядами и нацеленными на меня шпагами Галны и прочих вельмож этот субъект повесил на меня цепи. Он защелкнул у меня на шее железное кольцо, вокруг талии – железную полосу, на запястьях и щиколотках – браслеты кандалов. В петли всех этих весомых предметов он продел прочную железную цепь длиной, наверное, больше кабельтова.

– Позаботься, чтобы его перевели в мой опаловый дворец, Нижни, – небрежно бросила принцесса, словно говорила о доставке новой пары перчаток. Но когда Нижни, надсмотрщик, погнал меня тычками стурмового жезла – своего знака отличия, я понял, что был не прав. Выбору новых перчаток она уделила бы больше заботы.

Я сбежал из одного рабства и попал в другое.

Будущее рисовалось мне столь же мрачным, как прежде. Во всем у меня была только одна надежда – мои ребята, мои верные кланнеры, братья по оби , которые освободились от рабства и цепей.