Текст книги "Перстень царицы Савской"

Глава VII. Барунг, султан фангов

При звуке мягкого женского голоса Оливер Орм приоткрыл глаза и взглянул на правительницу.

– Какой странный сон мне снится! – пробормотал он. – Что-то магометанское: замечательно красивая восточная женщина, и на голове у нее золотая штука, которая очень идет к ее темным волосам.

– Что сказал твой друг-чужестранец? – спросила у меня Македа.

Я объяснил ей, что Оливер страдает от полученной при взрыве контузии, а затем слово в слово перевел все, что он произнес. Македа покраснела, стыдливо опустила свои красивые глаза цвета фиалки и быстро набросила на лицо покрывало. Среди воцарившегося неловкого молчания я услышал, как Квик говорил своему командиру:

– Нет-нет, сударь, это не гурия. Она – настоящая королева во плоти, и притом такая красотка, какую я еще не видывал, хотя в сущности кто она такая? Неизвестная африканская еврейка. Очнитесь, капитан; вы уже вырвались из адского пламени. Оно поглотило фангов, а не вас.

Слово «фанги» подействовало на Орма, как нашатырь.

– Да, – прошептал он, разлепляя веки, – понимаю. Теперь мне лучше. Адамс, спросите у этой дамы, сколько воинов она привела с собой. Что? Около пятисот? Так пусть они немедленно нападут на Хармак. Наружные и внутренние ворота разрушены, фанги думают, что в деле замешан сам дьявол, и побегут сейчас же. Дочь царей может нанести им такое поражение, от которого они не оправятся много лет, но только нельзя медлить ни минуты, пока они не пришли в себя, ведь мы больше напугали их, чем действительно нанесли им ущерба.

Македа внимательно выслушала его совет.

– Мне это нравится, – ответила она на своем древнем арабском наречии, после того как я перевел ей слова капитана. – Но я обязана спросить мнение своего государственного совета или кого-то из его представителей. Где мой дядя, принц Джошуа?

– Я здесь, госпожа, – раздался голос из толпы.

Оттуда выехал довольно пожилой полный мужчина верхом на белой лошади. У него была смуглая кожа и необычайно круглые глаза навыкате. Поверх роскошной, по-восточному изукрашенной одежды он носил кольчугу, на голове – защищавший затылок и уши шлем с металлической сеткой, что делало его похожим на дородного крестоносца раннего нормандского периода, но только без креста.

– Так это Джошуа? – удивился капитан Орм, снова впавший в полуобморочное состояние. – Какой горластый, не правда ли? Сержант, скажите ему, что стены Иерихона уже рухнули, так что ему ни к чему трубить в свою трубу. По-моему, ему очень подошло бы играть на трубе.

– Что бормочет твой друг? – снова спросила Македа.

Я перевел только часть текста, опустив слово «горластый» и последнюю фразу, но даже это рассмешило ее. Она расхохоталась и указала на Хармак, над которым все еще висело облако дыма:

– Да-да, дядя Джошуа, стены Иерихона рухнули, и все дело за тем, захотите ли вы воспользоваться этим случаем. Если да, то через несколько часов произойдет одно из двух: или мы все ляжем мертвыми, или на многие годы избавимся от фангов.

Принц Джошуа поглядел на Македу вытаращенными глазами и ответил низким кудахтающим голосом:

– Ты сошла с ума, дочь царей? Нас здесь всего пятьсот человек, а фангов больше десяти тысяч. Если мы нападем на них, они истребят нас. Разве пятьсот воинов могут сражаться против десяти тысяч?

– Сегодня утром три воина сражались с десятью тысячами и нанесли им значительный урон, правда, эти люди не принадлежали к племени абати, – с горькой усмешкой ответила дочь царей, после чего, обернувшись к сопровождавшим ее всадникам, крикнула: – Кто из моих военачальников пойдет со мной, если я, слабая женщина, решусь напасть на Хармак?

Раздались отдельные возгласы: «Я!..» Пышно одетые мужчины неуверенно выступили вперед. Увы, их было всего несколько человек.

– Вот так, чужестранцы с Запада, – сказала Македа, печально покачав головой, – вся картина у вас перед глазами. Благодарю вас за смелые подвиги, но я не смогу атаковать Хармак, потому что мой народ не воинственен.

Она закрыла лицо руками, готовая заплакать. В толпе зашумели, и все разом заговорили. Джошуа вытащил огромный меч и начал размахивать им, громко перечисляя подвиги своей юности и имена фангов, которых он, по его словам, убил в честном поединке.

– Я сразу понял, что этот жирный субъект – заправский брехун, – поделился своим мнением капитан Орм.

Сержант поморщился от отвращения:

– Ну и компашка! Слушайте, доктор, к ним не мешало бы приставить хорошего рефери с какого-нибудь лондонского футбольного поля. Если бы Фараон не сидел взаперти в корзине, он в одну минуту разорвал бы всю эту шатию. Эй ты, свинья, – закричал он Джошуа, который продолжал размахивать мечом совсем близко от нас, – убери свою картонную игрушку, а не то я расшибу твою пустую голову.

Джошуа, конечно, не понимал по-английски, но голос, в котором звучала явная угроза, испугал его, и принц быстро ретировался, растворившись в толпе. Внезапно в проходе, где происходила вся эта сцена, поднялось страшное волнение: абати издалека увидели, что к ним скачут галопом три военачальника племени фангов. Лицо одного из них было прикрыто куском ткани с прорезанными для глаз отверстиями. По рядам прокатился вопль, и абати отхлынули с такой быстротой, что мы, англичане, на своих верблюдах и дочь царей на роскошной кобыле остались вчетвером.

– Это парламентеры, – сообщила Македа, внимательно разглядев приближавшихся всадников. – Я вижу белый флаг, привязанный к древку копья. Доктор, я надеюсь, ты и твои друзья поедете со мной для участия в переговорах?

Не дожидаясь ответа, она поскакала вперед и остановилась ярдах в пятидесяти, словно приглашая нас развернуть верблюдов и присоединиться к ней. Когда мы приблизились, три крепких темнолицых фанга бешеным галопом понеслись на нас, выставив копья.

– Не волнуйтесь, друзья, – сказала дочь царей, – они не причинят нам никакого вреда.

Фанги осадили лошадей и в знак приветствия подняли копья. Потом их вождь – не тот, с закрытым лицом, а другой, – заговорил с нами на языке, который я хорошо понимал, потому что он принадлежал к группе арабских наречий.

– Вальда Нагаста, дочь Соломона, – начал фанг, – нашими устами говорит султан Барунг, сын ста поколений Барунгов, и мы обращаем его речь к отважным белым воинам, твоим гостям. Вот что хочет донести до вас, чужеземцы, могущественный повелитель Барунг. Все вы, включая того толстого человека, которого султан взял в плен, – герои. Втроем вы сражались против целого войска и победили. Султан Барунг, мудрый из мудрейших, дает вам совет: бросьте этих трусливых псов абати, разряженных павианов, жалких кроликов, прячущихся в норы среди скал, и идите к нему. Наш властелин не только сохранит вам жизни, но исполнит любые ваши желания: даст вам золото, землю, жен, лошадей, назначит своими главными приближенными и первыми советниками; вы будете жить в роскоши, фанги окружат вас уважением и поклонением. Ради вас султан пощадит толстого человека, чьи глаза глядят сквозь синие окошки, чьи уста изрыгают огонь, проклиная своих врагов. Жрецы постановили принести чужеземца в жертву божеству Хармаку на празднике в его честь, но если вы примете предложение султана, он сделает все возможное, чтобы ваш соотечественник не умер. Султан назначит его жрецом Хармака, и ваш друг сможет посвятить свою жизнь богу, которого он, по его словам, давно знает из книг. Наш султан, в отличие от хвастливых абати, не бросает слов на ветер: он уже назначил жрецом Хармака одного юношу-чужестранца, сладкоголосого египетского певца. Повелитель фангов не обманет чужеземцев и на этот раз. Его слово тверже камня и прочнее железа. Вот все, что мы имеем передать вам.

Я перевел содержание речи Орму и Квику. Языки абати и фангов схожи между собой, поэтому Македа поняла все, что говорил парламентер, и всякий раз вздрагивала при оскорбительных для ее народа словах. Орм внимательно выслушал меня и сказал:

– Переведите им, что их султан – славный парень и мы очень благодарны ему. Мы сожалеем, что нам пришлось убить стольких его воинов, но иначе нам не удалось бы спастись. Насчет абати мы не питаем никаких иллюзий: мы уже видели их и поняли, что фанги, воинственный народ, во всем превосходят их. Мы с удовольствием приняли бы предложение султана Барунга, потому что мы действительно не нашли среди абати достойных мужчин, а только павианов, кроликов и хвастунов. Однако, – капитан склонил перед Македой свою окровавленную голову, – мы встретили здесь женщину с настоящим сердцем, мы приехали издалека на ее верблюдах, чтобы служить ей, и, если только она не поедет вместе с нами, мы никогда не покинем ее.

Все это я перевел дословно; парламентер ответил мне, что ему вполне понятны наши побуждения, и он уважает их, особенно потому, что его народ разделяет нашу оценку правительницы абати, дочери царей. Поэтому он берет на себя смелость дополнить сделанное нам предложение, ибо имеет на то полномочия и заранее знает волю султана.

– Владычица Мура, – продолжал он, обращаясь к Македе, – благородная дочь великого бога Хармака и смертной царицы, то, что мы предложили чужестранцам, твоим гостям, относится и к тебе. Султан Барунг сделает тебя своей старшей женой; если ты не хочешь этого, можешь выбрать в мужья того, кто тебе по сердцу. – Взгляд парламентера на мгновение задержался на Оливере Орме. – Оставь, госпожа, своих кроликов, которые не решаются вылезти из скальных нор даже тогда, когда перед ними всего-навсего трое воинов с копьями. Зачем тебе эти трусливые шакалы, недостойные твоего мизинца? Твое место среди уважаемых людей. Мы знаем, госпожа: ты делаешь для Мура все, что в твоих силах, но с такими подданными, как у тебя, любое начинание безнадежно. Если бы не твоя отвага, мы взяли бы Мур еще три года назад, и он принадлежал нам задолго до того, как твое племя пришло сюда. Ты думаешь, твоя твердыня неприступна, потому что с сотню храбрых воинов у тебя, пожалуй, наберется, да и те не здесь, а охраняют верхние ворота. Именно благодаря этой кучке горцев, чьи сердца так же отважны, как и у их предков, тебе до сих пор удавалось сопротивляться мощи фангов. Но увидев, что развязка близка и тебе не устоять, ты с женской хитростью послала за белыми людьми и их смертоносным оружием. Мы знаем, что́ ты им пообещала, – золото, которого так много и на горных утесах, и в гробницах наших древних царей.

– Кто тебе это сказал, подданный Барунга? – тихо спросила Македа. – Тот чужестранец, которого вы взяли в плен? Толстый человек?

– Нет, Вальда Нагаста, пленный ничего не сообщил нам, кроме разных историй про нашего бога, о которых он знает из книг. У нас, госпожа, есть и другие вестники: не забывай, что наши племена во время перемирия торгуют между собой; кроме того, твои трусливые верноподданные готовы добровольно снабжать нас секретными сведениями, лишь бы ни один волос не упал с их головы. Нас заранее уведомили, что белые чужестранцы прибудут вчера ночью, но мы не знали об их чудесном оружии, иначе ни за что не пропустили бы их верблюдов, на которых, как мы догадываемся, навьючено еще множество вещей гораздо более ценных, чем золото. Твои гости привезли с собой волшебный огонь…

– Да, причем довольно много, – заметил я вскользь.

– Жаль, – ответил парламентер, покачав головой, – а мы позволили Кошке, которого вы называете Шадрахом, уехать на верблюде вашего толстого друга. Мы сами отдали ему этого верблюда, потому что его мехари захромал. Что поделать, это наша вина, и бог Хармак наверняка недоволен нами сегодня. Но что ты ответишь, Вальда Нагаста, роза Мура?

– Отвечу то же, что и всегда: я обязана защищать Мур до последней капли крови, и вы это знаете.

– Приняв предложение султана, – продолжал парламентер, – ты возродишь свою страну, очистишь ее от павианов и кроликов, в чем мы давно готовы помочь тебе, если бы ты согласилась. Благодаря тебе мы вернули бы свой древний пещерный город и назначили бы тебя в нем правительницей, подвластной лишь одному Барунгу. В придачу ты получила бы множество подданных, которыми могла бы гордиться.

– Это немыслимо, ведь все они поклоняются Хармаку, а между ним и Иеговой, которому я служу, вечная война, – ответила Македа.

– Да, Такла Варда, благоуханный бутон розы, между ними война, и первое сражение проиграли фанги. Сегодня ты оказалась на троне, но не потому, что ты сильнее, а потому, что у твоих белых друзей есть волшебный огонь. И все же мы непобедимы, и он – фанг указал острием копья на долину, где лежал идол, – сияет во всей своей славе. Ты знаешь пророчество: пока Хармак не поднимется со своего ложа и не улетит, – а иначе все мы, фанги, должны последовать за ним, куда бы он ни унесся, – эта долина и город, носящий имя божества, будут принадлежать нам. Другими словами – вечно.

– «Вечно» – зыбкое понятие, подданный Барунга. – Дочь царей немного помолчала и добавила: – Вечного ничего нет. Разве ворота Хармака не улетели сегодня утром? Что, если и бог последует за ними? Что, если земля внезапно разверзнется и поглотит его? Или горы упадут на него и навеки скроют от человеческих глаз? Или молния ударит в него и испепелит в прах?

При этих зловещих словах парламентеры содрогнулись, и мне показалось, что их лица внезапно посерели.

– Тогда, – торжественно провозгласил посол, – фанги признают, что твой бог сильнее, чем наш, и что наша слава померкла.

Он замолчал и обернулся к своему спутнику. Тот резким движением сорвал ткань, и мы увидели благородное лицо, не черное, как у всех фангов, а цвета меди. На вид мужчине было лет пятьдесят, мне запомнились его глубоко посаженные сверкающие глаза, нос с горбинкой и развевающаяся седая борода. Золотой обруч на шее указывал на высокое положение, занимаемое его владельцем, а когда мы заметили еще одно золотое украшение на голове мужчины, то поняли: этот человек – самый знатный в своем народе. Подобно древнеегипетским фараонам, он носил урей, состоявший из двух переплетенных змей, – тот самый знак высшей власти, который мы видели на львиной голове сфинкса Хармака.

Едва он открыл лицо, как оба спутника соскочили с коней и упали перед ним ниц, восклицая: «Барунг! Барунг!» Мы, трое европейцев, слегка склонили головы, и дочь царей сделала то же самое. Султан ответил на наши поклоны, отсалютовав нам копьем, после чего заговорил спокойным уверенным тоном:

– О Вальда Нагаста и вы, белые люди, сыновья великих отцов, я слышал ваш разговор с моими подданными и подтверждаю их слова. Заклинаю вас и тебя, госпожа Мура, примите дружбу, которую я вам предлагаю. В противном случае все вы погибнете, а с вами – и ваша мудрость. Я устал возиться с жалкими абати, от которых нет никакой пользы. Дочь царей, согласись на мое предложение, и я не трону никого из твоих подданных: пусть живут и служат фангам во славу Хармака.

– Это невозможно, – ответила Македа, поглаживая изящной рукой луку седла. – Абати – избранный народ. Да, он забыл свой долг, как когда-то Израиль в пустыне, пусть даже ему суждено погибнуть, но я хочу, чтобы он принял смерть свободным. Я, в ком течет лучшая кровь племени абати, не прошу у тебя, султан, пощады и милости. Вот тебе, Барунг, мой ответ – дочери царей. Но как женщина, – добавила она более мягко, – благодарю тебя за любезность. Когда меня убьют, если мне суждено быть убитой, вспомни, повелитель фангов, о том, что я сделала все, что в моих силах, борясь с могущественными врагами. – Голос ее прервался, и она замолчала.

– Я не забуду тебя, – серьезно заверил Барунг. – Ты все сказала?

– Нет, – ответила она. – Этих чужестранцев я отдаю тебе и возвращаю им их слово. Зачем им гибнуть, раз мое дело все равно проиграно? Своей мудростью они помогут тебе в борьбе со мною. Ведь ты подаришь им жизнь и, я надеюсь, пощадишь их брата, твоего пленника. У тебя есть еще один раб, которого твой подданный называл сладкоголосым египетским певцом. Один из этих белых знал его, когда он был еще ребенком: может, ты отдашь его этому человеку? – Она сделала паузу, но Барунг никак не отреагировал. – Ступайте, друзья, – продолжала она, повернувшись к нам. – Благодарю вас за дальнее путешествие, которое вы предприняли ради меня, и за то, что вы уже совершили для меня. В знак благодарности я пришлю вам золота, а султан передаст его вам. Низкий вам поклон. Я хотела лучше узнать вас, но обстоятельства складываются не в мою пользу. Вероятно, мы еще увидимся во время битвы. Прощайте.

Она умолкла, но я видел, что она внимательно наблюдает за нами сквозь прозрачную ткань покрывала. Султан тоже пристально смотрел на нас, поглаживая длинную бороду; его, видимо, занимала эта сцена, и он с интересом ждал, чем она закончится.

– Я на это не согласен, – сказал Орм, поняв, в чем дело. – Хиггс никогда не простит нам, если, спасая его жизнь, мы оскверним свою честь. Послушайте, доктор Адамс, – обратился он ко мне, – у вас есть свой личный интерес, вы явились сюда спасти своего сына, и вы вправе самостоятельно принимать решение. Я могу говорить только за себя и сержанта.

– Я уже все решил, – отозвался я, – и надеюсь, что мой сын в столь непростой ситуации поддержал бы меня, но как бы ни случилось, я поступлю как честный человек. К тому же Барунг ничего не ответил на просьбу дочери царей отдать мне сладкоголосого юношу. Он не дал никаких обещаний.

– Тогда переведите ему все, о чем мы условились, – устало произнес Орм. – У меня голова раскалывается, и я хочу прилечь отдохнуть – неважно, на земле или под землей.

Я перевел Барунгу то, что нужно, хотя, признаться, чувствовал себя так, будто мне вонзили нож в самое сердце, ведь мой сын находился в нескольких милях от меня, я искал его всю жизнь и теперь потерял всякую надежду его увидеть. Я также попросил Барунга рассказать профессору обо всем, что произошло между нами и фангами, чтобы мой соотечественник знал правду независимо от того, как дальше сложится его судьба.

– Клянусь Хармаком, – ответил Барунг, выслушав меня, – иного ответа я и не ожидал и был бы сильно разочарован, если бы вы струсили, ведь даже женщина показала всем нам пример храбрости и отваги. Ваш толстый брат, чьи глаза глядят сквозь синие окошки, вправе гордиться вами даже в пасти льва. Я прикажу слово в слово передать ему, о чем мы здесь говорили. Это сделает сладкоголосый египетский певец: он знает язык, на котором говорит толстый пленный. Что ж, прощайте. Может, нам еще придется скрестить мечи, но это произойдет нескоро. Вы нуждаетесь в отдыхе, особенно высокий чужестранец, раненный в голову. – Султан указал на Орма. – Дочь царей, позволь мне проводить тебя к твоему народу, который, к сожалению, не достоин тебя. Да, как бы мне хотелось, чтобы мой народ был и твоим народом!

Барунг поехал рядом с Македой по направлению к входу в ущелье. Когда мы приблизились к тому месту, где столпились абати, издали смотревшие на нас, я услышал шепот: «Султан, сам султан!» – и заметил, как принц Джошуа отдает какие-то приказы окружившим его военачальникам.

– Обратите внимание, доктор, – сказал мне Квик, – по-моему, этот высокородный негодяй собирается выкинуть очередную мерзость.

Не успел сержант договорить, как Джошуа и отряд всадников, размахивая мечами, с громкими криками обступили нас.

– Сдавайся, Барунг, – завопил Джошуа, – или ты умрешь!

Султан с удивлением взглянул на него:

– Будь я при оружии, – он бросил свое копье, когда приблизился к Македе, чтобы проводить ее, – один из нас, разумеется, умер бы. Свинья, одетая человеком! – Потом Барунг повернулся к Македе и прибавил: – Дочь царей, я знал, что твои абати – племя трусов и предателей, но почему ты позволяешь своим подданным так обращаться с парламентерами, которые пришли к тебе, принеся с собой знак мира?

– Нет! – закричала она. – Я им не позволяла этого! Дядя Джошуа, ты позоришь и меня, и наш народ! Немедленно назад! Все! Султан Барунг – мой гость. Пусть он свободно возвращается к своим!

Но абати не слушали ее – слишком велик был соблазн, чтобы отказаться от такой «добычи». Мы с капитаном и сержантом переглянулись.

– Скверная история, – покачал головой Орм. – Если абати захватят султана фангов, а мы этому не помешаем, грош цена нашей репутации. Подвинь-ка своего верблюда, сержант, и если этот трусливый шакал Джошуа начнет угрожать Барунгу, всади в подлеца пулю.

Квик, привыкший беспрекословно выполнять боевые приказы, ткнул прикладом ружья в ребра своего верблюда и угрожающе двинулся на принца с криком: «Прочь отсюда, скотина!» – так что лошадь Джошуа испугалась, дернулась, всадник вылетел из седла и упал на землю, измарав свое пышное одеяние, – грустное и неприятное зрелище.

Воспользовавшись сумятицей, мы окружили султана и проводили к двум его спутникам, которые, увидев, что происходит возле ущелья, уже скакали нам навстречу.

– Я ваш должник, – сказал Барунг, – но прошу, белые люди, исполнить одну мою просьбу. Вернитесь к этому шакалу и объявите ему, что Барунг, султан фангов, понял из его поведения, что он желает сразиться со мной в честном поединке. Я принимаю вызов и, хотя этот наглец вооружен с ног до головы, жду его здесь без кольчуги.

Я моментально возвратился к абати и передал слова султана, но Джошуа был слишком хитер и подл, чтобы впутаться в столь опасное предприятие. Он цветисто ответил, что для него нет большего удовольствия, чем отрубить голову собаке Барунгу. Однако, к несчастью, из-за неловкости одного из нас, чужестранцев, он, принц, упал с лошади и ушиб спину, так что с трудом стоит на ногах, поэтому не может принять вызов. Я опять вернулся к султану и изложил ответ, выслушав который, Барунг улыбнулся, но ничего не сказал. Он молча снял с шеи золотую цепь и отдал ее Квику, который, по его словам, помог Джошуа продемонстрировать если не храбрость, то хотя бы умение ездить верхом. Потом султан поклонился всем нам поочередно и, прежде чем абати успели сообразить, гнаться за ним или нет, ускакал вместе со своими подданными по направлению к Хармаку.