Текст книги "Сын Ветра"

– Вы пойдёте со мной, – сказала Линда Рюйсдал.

Тиран не ответил.

Он глазел по сторонам, словно не понимал, куда попал. Это Линда уезжала, а Тиран оставался, так что глазеть ему было вроде бы не с руки. Линда на всякий случай тоже огляделась. Лагерь, разбитый по внешнему периметру бункера, атакованного брамайнами, напоминал разворошенный муравейник. Люди сновали туда-сюда, обмениваясь нервными репликами. Их стало больше, их стало существенно больше, чем помнила Линда, а забор, окружавший территорию, вырос вдвое. Строители укрепляли его термосиловыми плитами, а энергетики шустро сновали поверху, ставя эмиттеры силового поля. Складывалось впечатление, что лагерь готовится к обороне. Нет, к осаде, потому что за шатрами-времянками разгружались три фуры с продовольствием и аппаратурой неизвестного назначения.

– Идиоты, – буркнул Тиран. – Машут кулаками.

– В смысле? – не поняла Линда.

– После драки. Кешаба они не остановят, а в остальном… Кому мы сейчас нужны?!

– Вы пойдёте со мной, – с нажимом повторила Линда. – Немедленно.

– Куда? – без интереса спросил Тиран.

– Вас хочет видеть Фрейрен.

– Зигмунд?

Меньше всего комиссар Рюйсдал могла предположить, что Ян Бреслау и Зигмунд Фрейрен знакомы, да еще так, чтобы звать друг друга по именам.

– На кой я сдался вашей службе внутренних расследований? – Тиран был весь недоумение и сарказм. – Фрейрен подозревает, что я латентный телепат? У меня скоро инициация?!

– Не вы, – отрезала Линда. Сегодня у нее не ладилось с чувством юмора. – Не вы, а ваш подопечный. У нас есть подозрения, что вы знали о ментальных способностях Натху Сандерсона. Знали и скрыли это от Т-безопасности. Между прочим, это серьёзное преступление.

– Чепуха, – отрезал Тиран.

– Фрейрен мне тоже сперва не поверил. А потом согласился с моими доводами, – комиссар Рюйсдал не стала уточнять, что Фрейрена убедили не её доводы, а звонок осведомителя. – Вы представляете, что это такое: переспорить Фрейрена?

– О да! – Тиран рассмеялся. – Вы умеете убеждать, комиссар.

Линде не требовалось ослаблять защитные барьеры мозга, чтобы почувствовать эмоциональную ауру Бреслау. Спокойствие, хладнокровие, любопытство. Это была аура смертника, который взошёл на эшафот, встал у плахи – и вдруг осознал, что хуже уже не будет, и угрожать ему нечем. Это мне не нравится, отметила Линда. Это мне совсем не нравится.

– Вы возвращаете мне веру в людей, – Тиран по-мальчишески сунул руки в карманы. – В какой-то миг земля под моими ногами зашаталась. Мне показалось, что рухнули столпы, на которых стоит Ларгитас. Теперь я вижу, что Ларгитас незыблем. Мы возводим забор вокруг ограбленного места. Ловим ветер в поле. Ищем виноватых, перекладываем ответственность на соседа. Устраиваем, как видите, грызню научной разведки и Т-безопасности. Каким был решающий довод?

– Что?

– Какая последняя соломинка переломила спину недоверию Фрейрена?

Осведомитель, подумала Линда. Он не должен знать об осведомителе.

– Вы привлекали менталов, – она подошла к Тирану вплотную. Со стороны могло показаться, что комиссар Рюйсдал хочет снять пушинку с лацкана собеседника. – Вы наняли команду молодых менталов, когда ловили Отщепенца. Менталы не ловят антисов. Вы уже тогда знали об особенностях Натху Сандерсона. Знали и молчали.

Этот довод она придумала только что. И очень гордилась придуманным. Жаль, в разговоре с Фрейреном такой великолепный аргумент не подвернулся Линде под руку. Ничего, успеется. Она должна Фрейрену, вот и расплатится. Когда комиссар покидала кабинет начвнура, Фрейрен бросил ей в спину: «Вы прилетели ко мне. Это значит, что вы оставили Бреслау без присмотра?» Да, согласилась Линда. Какой присмотр, если бункер охраняется сверху донизу? И похолодела, сообразив, о чём говорит Фрейрен. «Вы оставили его без присмотра, – беспощадно давил отставной борец. – Что, если прямо сейчас за ним явился Скорпион?! Он явился, а вас нет.» Линда молчала. Что она могла ответить? Что торопилась, летела со всех ног? «Вы мне должны, – бросил Фрейрен, словно по лицу ударил. – Когда я узнал, что вы самовольно покинули территорию бункера, я выслал к Бреслау парочку своих мозгокрутов. Вряд ли их пустят за ворота, но у забора они погуляют. На это их допуска хватит. Там не слишком большое расстояние для силового контакта…» Проглотив комок, застрявший в горле, Линда вышла в коридор, взяла истерику за глотку и задушила. Истерика сопротивлялась, удушение заняло больше времени, чем Линда предполагала.

– Не стану спорить, – кивнул Тиран.

– Разумеется, не станете. Это потому что я права.

– А что, если я закричу? Побегу? Окажу сопротивление?

Тиран улыбнулся:

– Кликну охрану?!

Гори оно всё огнём, решила Линда. И сделала то, о чём мечтала с первой минуты, когда только увидела этого человека. Скорпион обвинил Яна Бреслау в убийстве доктора ван Фрассен, и комиссар Рюйсдал, назначенная обвинённому в телохранители, поверила Скорпиону всем сердцем. Это он, Ян Бреслау, убил её подругу детства. Это он, и даже если он вывалит целый куль оправданий, Линда ему не поверит. Скорпион – ладно, это как сложится, а Линда – никогда. Гори оно всё огнём, сейчас комиссар позволит себе мельчайшее из желаемого и не пожалеет о содеянном.

– Окажете сопротивление? – удивилась Линда.

Тиран поднял руку и почесал нос. На лице адъюнкт-генерала Бреслау отразилось чистейшее, как спирт, изумление. Нос Тирана не беспокоил, он и забыл, что у него есть нос. И тем не менее, чесал, тёр, драл ногтями. Два пальца ухватили кончик носа, сильно дёрнули. Тиран открыл рот, но не издал и звука. Лицо его побагровело, но краска быстро сошла.

– Ваши двигательные центры, – объяснила Линда. Она старалась не показать, насколько ей сейчас хорошо, и понимала, что Тиран читает её, как открытую книгу. – Я их захватила. Сейчас я вас отпущу и мы пойдём к воротам. Вы пойдёте сами, без сопротивления. Вы не станете кричать, бежать, звать охрану. Если вы попытаетесь, помните: я действую намного быстрее, чем ваше тело. Будь вы молодым спортсменом, цирковым акробатом, бойцом спецназа – это ничего не изменило бы. Малейшее побуждение сопротивляться, и я верну контроль над вами. Вы меня поняли? Если да, моргните.

Тиран моргнул.

– Это потому что я права, – повторила Линда.

– Это потому что вы предвзяты, – возразил Тиран.

Он почесал нос, теперь уже по собственному желанию, и подмигнул Линде:

– Вы тоже обвиняете меня в гибели Регины Ван Фрассен?

– Я? – задохнулась Линда.

– Не отрицайте. Я не телепат, но вы сейчас были чертовски похожи на него.

– На кого?!

– На Скорпиона. Прямо из одной банки вылезли. Вы точно не обучались на Сякко?

Глядя на потрясенную Линду, Тиран вздохнул:

– Это дурная пьеса. Вы взяли паузу? Значит, сейчас моя реплика. Что вы скажете насчет экспертизы? Я обвиню вас в несанкционированном вторжении в мой мозг. У вас есть разрешение? Пауза длится, то есть нет. В вашем ранге это убийственное обвинение. Я потребую ментальной экспертизы, она подтвердит вторжение, насилие, принуждение…

– Ничего подобного, – Линда чувствовала, как её сходство со Скорпионом растёт с каждой секундой. Черт возьми, это нравилось комиссару Рюйсдал. – Экспертизу проводят менталы. Ни один ментал Ларгитаса не станет ссориться со службой Т-безопасности. Эксперты подтвердят, что ни один нейрон вашего девственного мозга не пострадал в результате общения со мной.

– И они подпишут ложный акт?

– Хоть десять. Вы хотели реплику? Извольте, теперь ваша очередь.

– Я рад, – Тиран сиял. В его радости не пряталось и капли наигрыша. – Столпы Ларгитаса несокрушимы. Приятно видеть, что мы с вами – одного поля ягоды. Ладно, ведите.

– Вы идёте доброй волей, – напомнила Линда.

– Доброй, недоброй, но иду.

Кулак Тирана завибрировал. Нет, не кулак. Кулак был в кармане брюк, в кулаке был зажат коммуникатор. Это он вибрировал, что ясно демонстрировала вздрагивающая ткань брюк.

– Извините, комиссар. Я быстро.

Тиран поднёс коммуникатор к лицу:

– Бреслау на связи. Что? Одну секунду…

Он пожал плечами, словно оправдываясь перед Линдой, и включил конфидент-поле. Линда видела, как шевелятся его губы, но не слышала ни слова. Она могла бы подслушать мысли Бреслау, снять разговор прямо из краткосрочной памяти, но этого не требовалось. Если Бресау виновен, вся его память будет в распоряжении Т-безопасности. Если обвинения будут сняты, ни к чему усугублять конфликт.

Он виновен, сказала Линда себе. Виновен, тысячу раз виновен.

– Вас понял, – конфидент-поле отключилось. – Идёмте, комиссар.

Они прошли через лагерь к воротам. На контрольно-пропускном пункте их остановил дежурный охранник. Новую смену прислали, пока Линда беседовала с Фрейреном – широкие плечи, холодные глаза, повадки хищного зверя.

– Только вы, комиссар, – предупредил охранник. – Господину Бреслау запрещено покидать территорию объекта.

– Почему? – растерялась Линда.

– Господин Бреслау находится под домашним арестом. Меня предупредили минуту назад.

– Разве это его дом?!

– Сейчас – дом. Прошу прощения, сэр! Если вы не знали…

– Я знал, – безмятежно откликнулся Тиран. – Говорите, минуту назад? Три минуты назад я беседовал с генералом Ван Цвольфом. Он уведомил меня об аресте.

Охранник подобрался:

– И вы собирались покинуть объект?

– Вольно, сержант. Я всего лишь провожал комиссара Рюйсдал. Комиссар, отойдём на пару слов?

– Вы! – зашипела Линда, едва они оказались вне досягаемости ушей охраны. – Вы знали! И промолчали? Вы сволочь, Бреслау! Вы что, полагаете, я не справлюсь с этими стойкими оловянными солдатиками?

Тиран присел на скамейку у забора:

– Справитесь, вне сомнений. Но тогда экспертам придётся подписывать минимум три акта. На меня и двух часовых. А это в три раза больше ответственности за лжесвидетельствование. В три раза больше риска. Кроме того…

Он прищурился:

– Комиссар, неужели вы считаете, что менталы есть только на Ларгитасе? Я потребую независимой экспертизы, и Ван Цвольф поддержит меня. Что на это скажет Т-безопасность? Идите, вы свободны. Это я под арестом, а вы вольная птица. Если явится Скорпион, я передам ему от вас привет.

Новая пауза, взятая Линдой, была втрое дольше предыдущей.

– Нет уж, – пальцы комиссара шевелились, будто Линда вязала пуловер или душила кого-то. – Я останусь здесь, с вами. И немедленно свяжусь с Фрейреном. Вы в наших руках, Бреслау. Мы держим вас за яйца, что бы вы ни думали по этому поводу.

– За яйца, – задумчиво протянул Тиран. – В иной ситуации я бы обрадовался. Вы привлекательная женщина, комиссар. Если вас разогреть, вы просто бомба.

А было так.

Когда Скорлупа, стеной окружавшая город, стремительно вознеслась в поднебесье и сомкнулась монолитным куполом – она продержалась считаные секунды, после чего растворилась в воздухе без следа. Уникальный феномен видели многие ларгитасцы. Кое-кто – вот радость! – даже успел заснять его на видео. Местные же не заметили ничего: Скорлупы для них не существовало и раньше. Для горожан мир всего лишь мигнул, словно в глаз Всевышнего, милостивого и милосердного, попала соринка.

Но Всевышние не моргают без тайного смысла.

За две недели в город не пришёл ни один караван. Поначалу грешили на разбойников Ахмад-бея, обнаглевших вконец. Кейрин-хан, недаром звавшийся Опорой Трона, уже собрался возглавить отряд в две сотни сабель, дабы положить конец бесчинствам зарвавшихся «волков пустыни», когда на заре у городских ворот объявились три десятка усталых оборванцев с оружием. Взмыленные лошади едва переставляли ноги. Нет, люди Ахмад-бея и не думали брать город штурмом. Подобное было «волкам» не под силу, даже соберись их вдесятеро больше. Вперёд выехал угрюмый крепыш, голый по пояс, со свежим рубцом через всё лицо – и воздел над головой длинную пику. Пику венчала голова Ахмад-бея. Рот бея был разинут, наружу вывалился синюшный, облепленный мухами язык. Убедившись, что стража увидела всё, что требовалось, разбойники спешились, сложили оружие и уселись перед воротами – смиренно ждать своей участи.

Разумеется, их допросили. Некоторых – с пристрастием. Все показания сходились: устав караулить добычу на тракте ан-Джублан, «волки пустыни» двинулись прочь от города, намереваясь выйти к оазису аль-Амал Алакхир – и далее к предгорьям хребта Маркан-Су, где рассчитывали вдоволь поживиться в тамошних селениях, мирных и зажиточных. Но чем глубже они продвигались в пустыню, тем тяжелее ступали кони, сильнее наваливалась духота, царившая вокруг. Вместе с запасами воды таяли силы самих «волков». Воздух превратился в мглистую муть, больше всего похожую на забродившее абрикосовое сусло. Небо давило на плечи, а оазис всё не появлялся, хотя до него было не более дня пути. Люди шептались, что аль-Амал Алакхир, иначе Последнюю Надежду, сожрал шайтан, прокляни его Творец от кончиков рогов до кисточки хвоста.

Пала третья лошадь.

Начался ропот: «Наваждение! Колдовство! Возвращаемся!» Бешеный Ахмад-бей лично зарубил вожака недовольных, рыжебородого Рашида, и отправил вперёд дюжину следопытов на лучших конях, велев шайке становиться лагерем. К утру следопыты не вернулись. Не вернулись они и к полудню, хотя трудно было определить время: солнце утонуло в ржавчине, лишь по недоразумению звавшейся облаками. Казалось, что вокруг свирепствует песчаная буря.

Буря?!

Ветер стих. Ни дуновения.

Бунт, короткий и кровавый, вспыхнул, когда Ахмад-бей приказал собрать второй отряд следопытов и отправить их на поиски пропавших. Верные бею оказались в меньшинстве, их перебили за считаные минуты. Сам Ахмад стоял насмерть, зарубил четверых, но на пятом его сабля сломалась, и бей лишился головы. Шайка повернула обратно. В город они поначалу не собирались, намереваясь добраться до спорных территорий вокруг Долины Источников, где для ватаги лихих рубак всегда найдётся подходящее дело. Увы, полтора дня пути на восток, и «волки пустыни» утонули в уже знакомой им ржавчине и мути – безжизненной, беспросветной.

Припасы кончались. Лошади падали одна за другой. Ни еды, ни воды, ни добычи. Попытав счастья на севере – с тем же печальным результатом – разбойники скрепя сердце решили сдаться на милость шаха. Милость была им явлена: «волков» оставили в живых – заклеймили, вырвали ноздри и продали в рабы состоятельным горожанам. Троим же и вовсе повезло: их прилюдно высекли кнутом на площади и определили в городскую стражу под начало десятника, прозванного Кишкодёром за кротость нрава.

Не прошло и недели, как выжившие позавидовали убитым.

Очень скоро показаниям разбойников нашлось подтверждение. Вернулись жалкие остатки каравана, направлявшегося в земли султана аль-Хаддада. Бесследно исчезли два отряда пограничной стражи. Земледельцы окрестных деревень наперебой сообщали о духоте и мгле, окутавшей поля, из-за чего урожай чах и засыхал на корню. Население этих деревень мало-помалу бежало в город, где и оседало у родственников. Отряды, посланные на разведку, большей частью не возвращались. Те, что возвращались, докладывали в один голос: в полутора днях пути от города начинается колдовская мгла, гибельная и непроходимая, и сколь далеко она простирается – никому не ведомо, а Создатель знает лучше.

Ларгитасцы – шестьдесят четыре человека – оставив исследовательские лагеря, собрались в посольстве и выжидали. Поначалу царила уверенность: родина не бросит их в беде! Надо лишь дождаться, когда ВКС Ларгитаса объявятся в системе Шадрувана в силе и славе, в сопровождении учёных и спасателей, во всеоружии науки и техники, лучшей во всей Ойкумене. Не могут же эскадры адмирала Шармаля вечно висеть на орбите? Да и не станут гематры вступать в бой с ларгитасским флотом. Расчёт адмирала был верен, момент Шармаль выбрал удачный, но бомбардировка сорвалась, ситуация изменилась, гематрам придётся отступить…

* * *

– Регина, что вы такое говорите? Шармаль, эскадры, гематры… Какая ещё бомбардировка?!

Чай давно остыл. Перестоявший, едва тёплый отвар горчит, но кавалер Сандерсон не в силах остановиться, пока не опустошает чашку до дна. Во рту пересохло, словно это он, а не доктор Ван Фрассен рассказывал историю Шадруванской катастрофы.

– Бедный маленький Гюнтер… Ничего, что я так?

– Почему это я бедный? Почему маленький?!

– Узнаю наши спецслужбы: первым делом – всё засекретить. Думаете, почему закрылась Скорлупа? Вернее, почему я её закрыла?

– Вы говорили: вам очень хотелось жить. Неужели гематры…

– Адмирал Шармаль уничтожил наши спутники и корабль на орбите. Потом он вышел на связь с посольством и объявил: «Наземный «цирк», окруженный тем, что вы называете Скорлупой, подвергнется бомбардировке. Все живое в «цирке» будет уничтожено. Все материальные объекты будут уничтожены. «Цирк» будет заражен радиацией, исключающей нахождение человека даже в спецсредствах защиты.»

Речь адмирала доктор Ван Фрассен цитирует дословно. Попроси Гюнтер, и она, наверное, поделилась бы с ним энграммой двадцатилетней давности.

– Но почему?!

Взмахнув рукой, Гюнтер опрокидывает чашку. Та глухо ударяется о пластифицированный нанобетон. Слабый звук отдаётся в ушах грохотом взрывов. «Все живое будет уничтожено. Все материальные объекты будут уничтожены. «Цирк» будет заражен радиацией…»

Они сидят во внутреннем дворе посольства. В ржавой мгле низкого неба умирают светлячки – огоньки редких звёзд, а может, и не звёзд.

– Я узнала лишнее. Узнала, додумалась – не важно. И имела неосторожность это озвучить.

– Лишнее?!

– Тоже хотите знать? Это в крови у таких, как мы. Не боитесь угодить под бомбы?

– Не боюсь, – с мальчишеской резкостью произносит кавалер Сандерсон.

И запоздало, чувствуя, как горят от стыда уши, понимает: да, правда. Не боюсь.

* * *

…дни складывались в недели, недели – в месяцы. Помощь не приходила.

– К чёрту! – заявил Бернард Кауфман, руководитель экспедиционной группы. – У нас есть техника! Мы пройдём через эту мглу, чем бы она ни была. Подадим сигнал нашим кораблям на орбите, если отсюда сигнал не проходит. У вездехода запас хода – тысяча километров. Герметичная кабина, дублирующая система навигации, бак для воды на сто литров. Турель с лучевиком, лёгкое бронирование – это вам не лошади с верблюдами! Кто со мной?

На рассвете из ворот посольства выехал вездеход с экипажем из трёх человек. Цивилизационный шок? Запрет демонстрировать туземцам чудеса технического прогресса? Плевать! Переживут как-нибудь. Посол Зоммерфельд вяло пытался отговорить Кауфмана, но и сам в глубине души жаждал действовать, а не сидеть и ждать у моря погоды.

Вездеход не вернулся.

Горячие головы требовали отправить спасательную экспедицию. Их остудили: «Кого? Куда? У нас нет лучшего транспорта и более совершенных средств защиты. Потерять еще троих? Пятерых? Вы этого хотите?!» Спасатели для виду согласились – и решили угнать аэромоб, чтобы самовольно вылететь на поиски

Им помешали монстры.

Конечно, монстры. А кто ещё? Никому и в страшном сне не приснилось бы, что на планете, в мире косной материи, есть шанс столкнуться с флуктуациями континуума.

Через площадь с криками бежали горожане, объятые ужасом. За ними по пятам ломилось косматое чудище: гибрид медведя и исполинской обезьяны. Без быка-производителя, судя по кривым рогам, тут тоже не обошлось.

– Дэв! – вопили несчастные. – Спасайтесь, в городе дэв[2]2
  Горные и пустынные великаны. Звероподобные людоеды.


[Закрыть]!

Стража отважно заступила монстру дорогу. Монстр смёл стражу вместе с их щитами, пиками и саблями. Кого-то ухватил поперёк туловища, откусил голову и довольно захрустел лакомством. «Ни хрена себе!» – вырвалось у спецназовца по прозвищу Груша, выскочившего на крыльцо посольства. С неожиданным для его комплекции проворством Груша вскинул к плечу лучевик «Шершень» и, не дав себе труда прицелиться, надавил на спуск. По такой крупной цели не промахнулся бы и слепой. Разрядом полной мощности «Шершень» прожигал композитную броню среднего танка, а рогатого людоеда превратил в чадящую гору мертвечины за две секунды.

– Есть ещё желающие? – поинтересовался Груша.

Словно отвечая ему, над крышами мелькнула исполинская тень.

– Рух! – горожане спешили укрыться в арках домов. – Рух!

Запрокинув лицо к небу, Груша повёл стволом, но крылатая тварь уже была над двором посольства. Фасад здания скрыл её от стрелка.

– Скунс, во двор! – орал Груша в переговорник. – Красный код!

Он бежал по коридорам здания. Он знал, что опоздает.

Со двора навстречу пикирующему чудовищу ударила огненная комета. Из земли – в небо. Отсветы её были хорошо видны сквозь окна. «Скунс! – возликовал Груша. – Успел!» Но это был не Скунс, второй и последний из бойцов спецназа. В тот день Артур Зоммерфельд, мальчик шести лет от роду, впервые вспыхнул.

Вспыхнул – и взлетел.

Позже выяснилось: монстров было пятеро. Дэв, птица Рух и троица гулей[3]3
  Оборотни с отвратительной внешностью. Живут в пустыне вдоль дорог, охотятся на путников.


[Закрыть], как назвали их местные. Горожане честно признались, что раньше таких не видели. И продолжили свой зубодробительный бестиарий: алмасты, эмеген, дарганы… Вроде вашего, да! В дарганы, кем бы они ни были, горожане зачислили Фриду: приняв облик ящера, химера с завидным аппетитом пожирала располосованное когтями тело некрупной – едва ли больше человека – голой твари с устрашающей мордой гиены. Гуль, не гуль – этого красавца Фрида прикончила сама и теперь насыщалась законной добычей. Ещё двух подняли на копья воины шаха. Дэва сжёг из лучевика Груша. Что же до птицы Рух…

На птицу тварь походила мало, скорее на птерозавра. В левом кожистом крыле зияла рваная дыра с обугленными краями: живая комета по имени Артур прожгла крыло насквозь. Умер птерозавр не от этого: при падении он сломал шею. Вокруг трупа в задумчивости бродил голый закопченный мальчик. Для местных отныне и навсегда – огненный аль-ма́рид[4]4
  Вид могучих джиннов. Согласно повериям, изо рта и ноздрей у них выходит огонь. Мариды способны летать, а также менять облик от великана до карлика.


[Закрыть], джинн-защитник города.

К чести Кейрин-хана, Опора Трона быстро разобрался в ситуации и принял меры. Город отрезан от обитаемого мира? Из колдовской мглы приходят чудовища? Значит, надо уберечь город и окрестные поля с виноградниками – единственный источник пищи. Что у нас для этого есть? Юный джинн – раз. Волшебное оружие чужаков – два. Чародейка с её зубастым дарганом – три и четыре. А с мелочью вроде гулей справятся лучники с копейщиками.

Земледельцы напуганы? Отказываются выходить на поля? Ищут убежища за городскими стенами?! Неделя показательных порок на площади. Шахский фирман[5]5
  Указ.


[Закрыть], сулящий лодырям мучительную казнь. И вот уже декхане трудятся в поте лица, отдавая все силы борьбе за урожай. На расстояние дня пути высланы дозорные, налажена система сигнальных костров. По подсказке чужаков к ним добавился гелиограф, повысив оперативность связи. Бойцов спецназа и чародейку обязали сражаться с монстрами, не щадя живота своего. Колеблются? Раздумывают?! Содействие в обмен на поставки продуктов в посольство. Голод не тётка, решение принято. Участие аль-марида в отражении нападений? Ввиду малолетства джинна оставить на усмотрение его отца. Послу Зоммерфельду приватно намекнули: участие Артура будет всячески поощряться, неучастие же весьма разочарует пресветлого шаха, а также Кейрин-хана лично.

Разочарует и огорчит.

Опытный дипломат, посол Зоммерфельд услышал всё, что требовалось. Поначалу, желая уберечь юного джинна от бахвальства и опрометчивых поступков, отец всякий раз выезжал на битву вместе с сыном. В итоге Зоммерфельд снискал славу доблестного воина, но лишился левой руки, сражаясь со злобным вишапом[6]6
  Змей.


[Закрыть]. Скрепя сердце, он стал отпускать Артура на битвы в сопровождении чародейки, а позже и самостоятельно. По сей день он ни разу не пожалел вслух о таком решении, хотя лицо его выдавало глубокие страдания.

Увы, расходные биоматериалы в посольском медцентре подошли к концу. Регенератор барахлил, вырастить послу новую руку не удалось. Пришлось довольствоваться примитивным механическим протезом, да и тот с годами поизносился.

Кейрин-хан правил, что называется, железной рукой, чья хватка была куда крепче, чем у протеза Николаса Зоммерфельда. Опора Трона всех пристроил к делу – и сумел-таки наладить жизнь в отрезанном от мира и осаждаемом чудовищами городе. Сельское хозяйство, охрана стен и земельных угодий, своевременное обнаружение и уничтожение непрошеных гостей, развитие полезных ремёсел… В этой системе нашлось место и обитателям посольства. Ежедневно ларгитасцы учили разным премудростям выделенных ханом писцов, звездочётов, врачей и кузнецов. Языки и математика, механика и медицина, история и политика Ойкумены – в ход шло всё, что удавалось хоть как-то адаптировать к местной архаичной картине мира. Крохи могучих знаний, накопленных Ларгитасом, звучали для шадруванцев откровением. Гелиограф, водяные насосы, улучшенные технологии ковки и литья, лекарства из трав и минералов, знания по анатомии и навыки хирургии – пусть и на самом примитивном уровне, всё пришлось как нельзя кстати.

О себе Кейрин-хан тоже не забывал. Женив молодого полуслепого шаха Хеширута на собственной дочери, хан дождался, когда та родит наследника трона. За год хан убедился, что мальчик здоров и жизни внука ничто не угрожает, после чего шах Хеширут умер от заворота кишок, а Кейрин остался Опорой Трона уже при внуке. Кто-то недоволен таким политическим раскладом? Одного зарезал грабитель, пробравшийся ночью в дом, другой отравился тухлым мясом, третьего без свидетелей подстерёг и сожрал гуль….

Больше желающих изменить расклад сил и откусить свою толику власти не нашлось.

Ларгитасцы в дворцовые интриги не вмешивались. У них имелись свои, более насущные проблемы. Регенератор сдох, заканчивались медикаменты. Выходили из строя механизмы и электроника: истирались прокладки и подвижные сочленения, ломалась механика, перегорали платы. Количество запчастей на складе стремилось к нулю. Отказывали сантехника и водопровод, забивались фильтры. Реактор тлел в экономном режиме. Наглухо садились аккумуляторы, исчерпав лимит циклов перезарядки. Лучевики превратились в куски металла – дубина, и та удобнее. Всё чаще члены маленькой ларгитасской общины полагались на сабли и кинжалы, предусмотрительно выменянные у туземцев ещё в первый год изоляции…

Жизнь превратилась в кошмар, в галлюцинацию психопата.

«Ограничения, – говорила Анна-Мария Ван Фрассен, тогда ещё Рейнеке, без малого шестьдесят лет назад, и слушал ее капитан-лейтенант Теодор Ван Фрассен, понимая, что эта женщина – его судьба. – Если мы говорим о подлинном, фундаментальном счастье, его условия определяются одним-единственным словом: ограничение.» Запертые в Саркофаге ларгитасцы сполна вкусили этого научно обоснованного счастья. Ограничение в пространстве. Ограничение в свободах. Ограничение в потребностях. Ограничение в возможностях. Ограничение в продолжительности жизни. Голод. Разруха. Угроза внешняя и внутренняя. Деспотизм властей. Болезни. Ранняя смерть. Лоск цивилизации, самой просвещённой из цивилизаций Ойкумены, сползал со вчерашних граждан Ларгитаса, ныне – узников Саркофага, как дешёвая позолота. Под ним обнаруживалась грубая, скверно обработанная поверхность с опасными заусенцами: тронь – поранишься.

Да и был ли он, этот лоск?

* * *

– Галлюцинаторный комплекс, – даже в темноте, ничего не видя, Гюнтер понимает, что доктор Ван Фрассен улыбается, – так же реален, как Ларгитас или Октуберан. Не фантом, не иллюзия, не продукт специфической деятельности мозга. Объективная реальность, данная нам в ощущениях. Энергеты, антисы, сильные менталы вроде нас с вами – все используют энергию разницы потенциалов между двумя реальностями. Термопара, конденсатор… Подберите любую аналогию, какая вам больше нравится. Это открытие ставит жирный крест на теории расового превосходства техноложцев над энергетами, якобы подверженными шизофреническому расщеплению сознания. Ущербными скорее оказываются техноложцы, которым доступна лишь одна из двух сторон медали.

– Но это же колоссальный козырь для энергетов! Почему же гематры…

– Это козырь, но это ещё и оружие. Если эффект Вейса – не специфическое свойство психики энергетов, не патология, тогда в действие вступают законы физики. А это уже область компетенции нашей замечательной ларгитасской науки. Вы в курсе, что до закрытия Скорлупы на Шадруване гибли энергеты? Не в курсе? Я так и думала. У этой информации высший уровень секретности. Отсечение одной из двух реальностей приводило их к энергетическому голоданию и быстрой смерти. Если бы «эффект Шадрувана» удалось воспроизвести искусственно…

– Оружие против энергетов. И только энергетов.

– Гематры просчитали это раньше других. Просчитали – и приняли меры.

Оружие, думает Гюнтер. Из-за оружия доктор Ван Фрассен закрыла Саркофаг, спасая себя и других. Оружие падало сверху; оружие таилось внутри. Сабли, кинжалы. Лучевики. Бомбы. Плазматоры. Межфазники. Наплевать и забыть. Такого оружия, какое дала бы Ларгитасу разгадка здешней тайны, ещё не знала Ойкумена.

– Но Горакша-натх – энергет! Мой сын – антис. Оба сейчас здесь, под Саркофагом, и не испытывают особых неудобств. Ну, не больше, чем другие.

– Вы прошли сюда под шелухой. Вы уже находились в реальности галлюцинаторного комплекса, когда проходили через Скорлупу. В ней вы и остались – другой здесь просто нет. Скоро у брамайна, у вашего сына – и у криптидов – возникнут проблемы с энергетической подпиткой. Это не смертельно, но весьма неприятно. К нам с вами, как к менталам, это тоже относится в полной мере. Поверьте, я знаю, что говорю! Нахлебалась за двадцать лет, полной ложкой… Берегите силы, не расходуйте их попусту. Мы здесь на голодном пайке, восстанавливаться придётся долго…

– Кстати, о голодном пайке. Надо бы проведать криптидов, – Гюнтер встаёт, разминает затёкшие ноги. – Проведать и покормить.

В ответе доктора Ван Фрассен звучит горечь:

– Чем? Еды не хватает для людей.

– Тем, что они любят больше всего.

– Человечиной?

Годы под Саркофагом окрасили чувство юмора женщины в чёрный цвет.

– Вроде того, – соглашается кавалер Сандерсон. – Идёмте.