Текст книги "Собрание сочинений. Том 2. Мифы"
Автор книги: Генрих Сапгир
Жанр: Русская классика, Классика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
БЛОШИНЫЙ РЫНОК (1995)
здесь живут шевелятся
переулки улицы
забитые платьем тряпьем
море людей – кафе по краям
праздник «старье берем»
скалистые здания
чуть намечены небеса
какое-то чувствуется страдание
прозябание
и вращение
колеса
павильоны балаганы —
кожи целые вагоны
куртки пуговицы – медь
можно армию одеть
ветхие вещи
редкие вещи
видимость целости
окаменелости
камни хвощи
впился как клещ! —
ценная вещь
летний зной
липнет к лицам желтизной
вдруг
неизвестно как
возник
шелест платьев и плащей
или что-нибудь еще…
шорох жизни прожитой
какое-то птичье
течет безразличье —
толпа человечья
тебя окружают
толкаясь жуют
дынные головы
хищные клювы
карикатуры
фигуры
клошары
кошмары Гюго и Сысоева —
сошел с иллюстрации
и смотрит в прострации —
куклы говорящие
где же настоящие? —
не видны хозяева
что-то пронеслось
в мельтешенье рынка
вроде бы в глаз
залетела соринка
перед собою разложили
всё чем когда-то люди жили:
тазы сервизы
самовары вазы
протезы
всякой мелочи смешение
и ненужного до хуя
и на столиках – украшения
как серебряная чешуя
нефритовый жук
игра
шкура тигра
и в куче пиджак
с убитого негра
а сам продавец —
человек посторонний
свет потусторонний
пролетевших птиц
растущие здесь деревья
и те – не внушают доверья
может быть сам Жан Вальжан
подсвечники эти
в руках держал
тогда на рассвете…
прости ему добрый священник
опять он украл из‐за денег
слышится свист
странный и сонный
росчерк мгновенный —
почудился крест
вынесла старуха
целую помойку
не боясь греха
вещи зловеще
глядят на хозяйку
и чулки как потроха
немцы Хольт и Вальтер
смотрят: кольт и вальтер
в кобурах из кожи —
ужас как похожи!
– а ну покажи!
по-русски рявкает мурло
на асфальте
дышат витражи
отсветы – цветное стекло
звук нарастает
тонкий звенящий
будто стекла
уронили ящик
люди оборачиваются:
что это?
небо
самозатачивается?
на стуле женщина простая
как тишина среди базара
вяжет и вяжет
не уставая
что-то длинное из мохера…
так же сидела она у дороги
когда Робеспьера
везли на телеге
видела косицу и спину —
солнце било в глаза —
и вопила:
«на гильотину!» —
не переставая вязать
звук изгибается – пение
электропилы?
она улыбается:
люди злы —
и надо иметь терпение
в тряпках что навалом
белым синим алым
роятся парижанки
быстро и жадно
и безошибочно по-французски
тащат из кучи
юбки и блузки —
удача и случай
нет ни краски ни прически
карие глазки
узкие губы
но движения бедер —
облипает их ветер —
млеют арабы
звук приближается
тонкий-тонкий
уже не выдерживают
перепонки
кто-то бежит
зажимая уши
собака визжит —
тоньше слуха! выше!
столько пыли
и мусора в этом поле! —
кажется шкафы часы и стулья
со всей Земли
сто лет сюда свозили
с бочек слетают обручи
клепки
треснула мраморная плита —
кровью или вином залита…
вижу пассажи
мелодию даже —
не слышу скрипки
медь и железки
доски на воске —
человек
купил сундук
сам не зная зачем
несет подпирая плечом
расступаются: мерд! —
толпой стерт
там кто-то играет
неслышно
и слышно:
душа замирает…
что этот рынок
толкучка и зной
перед ослепительной —
вот она! —
изумительной
новизной!
и кто-то стремительный
почти незримый
как ветер свежий
закутан до самых глаз
кажется
в белый атлас
идет
рассекая народ
на бедуина похожий
(а может на бабуина?)
кто же он? кто же?
на торге не нужен
но неизбежен
как вечером ужин
люди стараются не смотреть
отворачиваются…
да он и ни с кем не рифмуется —
смерть
июль 1995 Париж
ЖЕНЩИНЫ В КУЩАХ (1995)
СЕРДИТАЯАМАЗОНКА
она так рассердилась
расходилась
так орала
на весь магазин
что выблевала себя
вместе с зубами
и всеми
дрянными мыслями
позывы злобы —
с крысиным визгом —
фонтан ярости
не иссякал
пока опустошенная
бледная оболочка
не грохнулась
затылком о кафель…
пластик и платье
вымели
вместе с мусором
сумочку на полу
заметил подросток —
подхватил
мигом выпотрошил
и убежал радуясь
РЕМОНТ
внизу в парикмахерской
молодая и быстрая —
такая опытная
и умелая
сразу берет в оборот:
завивает
ногти на руках и ногах
причесывает
руки и ноги —
покрыла лаком
весь колтун
на голове
припудрила
два голубых полушария
(ими горжусь)
и подкрасила
нижние губы
ярко
но прежде
в гимнастическом зале
на снаряде
разгибаясь сгибаясь
(гантели с визгом
вверх – вниз
вверх – вниз)
всю неделю
развивала свои бицепсы
трицепсы
икры —
теперь чувствую себя женщиной
и как воин готова
к любви и борьбе
на живот и на спину приму
несмотря на свои шестьдесят
хоть негра-тяжеловеса
БЕСЕНОК
пригласила
сразу четырех
вынесли мебель
постелили газеты
пока двое сдирали
обои
промывали
и белили потолок
другие двое
занимались со мной
любовью на полу…
потом – поменялись
нет! мне не было скучно —
скорее смешно:
во-первых я видела
кисть
ходившую надо мной
размашисто —
или читала на полу газету
во-вторых от волнения
от возбуждения
и те и другие
поливали друг друга
известкой и краской
посмотрела на них —
четырех —
настоящие пестрые клоуны!
цирк —
не ремонт!
а я и квартира
свежи
как новехонькие
МАСКАРАД
девочка
высмотрела старика
лет тридцати – сорока
соседа-холостяка
и так
мелькала голыми коленками
крутила задиком
на лестнице
пробегала ему улыбаясь —
обратил внимание
стал задумываться
улыбаться
сверху с балкона
показывала ему буквы
из картона
красное А
желтое З
лиловое У —
пробовал читать
получалось АЗУ
позвонила
будто за делом
подошла близко-близко
выставив
плоские две…
не успел
глазом моргнуть
она уже ерзала под ним
смуглая голенькая —
бесстыжий бесенок —
вся раскрылась
когда вошел…
«обними мои З —
У-у как хорошо!..
А теперь наоборот
ты – доктор
и будто бы это ложка —
А-а-а…»
приходила потом
привык – приучила
и вдруг перестала —
даже встречаться в подъезде
издали видел:
задрав подбородок —
чужая
гордая девочка:
ни А ни У ни З
ЗАБАВЫ
надела юбку
покойной бабки
и шляпку
с оранжевым пером
нарядилась
в стиле тридцатых:
непременно —
чулки на резинках —
морщились
то и дело подтягивала
туфельки —
каблучищи как у Марики Рокк
«потрясающе!»
с парти увез ее в кадиллаке
самый старый
и самый богатый:
седые виски
смеются глаза
похож на Омара Шерифа —
а какие зеркала и вазы! —
разделась вдруг
раскидала туфли юбку шляпку
выпрямилась:
вот я какая!
а он – Омар Шериф
уронил со столика виски
видно сильно захмелел
ползает по паркету
мокрый на коленях
собирает вещи
среди осколков —
и целует туфлю и шляпку
и рыдает в черные чулки! —
а глаза такие выцветшие
в морщинах…
собралась и ушла
«везет мне на шизиков
старайся для них – стариков!»
я всегда его распинала —
привязывала
к нашей кровати
а теперь надела
розовую тунику
и вывела из ванны балбеса —
(предварительно
впустила и раздела)
как он дергался
как ругался
называл меня такими словами…
(у балбеса уши покраснели)
он кричал
а я кричала громче
я уже визжала —
как он плюнет! —
кончили считай одновременно —
он распятый
и я на балбесе
а потом он был Юлий Цезарь
я была его центурионом
на кровати
распяли балбеса
вниз лицом…
тайны все же есть
в семейной жизни
СИМУРГ
Николаю Афанасьеву
1
Перо качается павлинье хвостовое, ужасное как небо грозовое. Вот смотрит неким оком треугольным и вспыхивает светом колокольным.
От суетного мира удалясь (и каждый волосок его – цветок), святой Франциск, почти непостигаем, беседует с каким-то попугаем.
Святой прекрасно ладит с этим грифом – в тени скалы почти иероглифом.
И филин, крючконос и кареглаз, взглянул, моргнул и начал свой рассказ.
2В начале развернулся серый свиток и стал доской из черных, белых плиток.
Живут многоугольники, ломаясь, хвостатыми хребтами поднимаясь (костей и мышц я слышу скрип и скрежет), толкаются и друг на друга лезут, их чешуя топорщится, как перья… Теперь я слышу, крылья хлопают… Терпенье…
И вот взлетают. Потянули клином – туда к гиперболическим долинам.
С запада черная стая летит, вырастая. Ей навстречу устремляется белая стая.
Высоко над землей с резким криком, стирая границы между злом и добром, вы встречаетесь, птицы.
При свете солнца и луны голубки и вороны разлетаются в разные стороны. И день и ночь сквозь птичьи контуры видны.
Их увидит слепой и не узрит их зоркий. Над домами, над нами завиваются серой восьмеркой.
И каждый белый вихрем увлеченный, смотрите, он выныривает черный. А черная при новом вираже выпархивает белая уже.
Так мир увидел Эшер в Нидерландах. Сухощавый, большеносый, с детства в гландах, узнал со всех сторон одновременно.
Карандашами на листе бумаги, иглой на меди он наметил оный, увиденный недобрым птичьим глазом. И всё на свете он увидел разом.
Так мир построил Эшер. Но прежде – Алишер.
3Все тридцать кур сидят, как в пижмах дуры, разглядывают Эшера гравюры.
И вдруг узрели: с одного рисунка зеленоватый светит знак Симурга. Восьмиугольный странный знак. И мир в нем зашифрован так: намеки, признаки, спирали… Нет, мы признаться вам должны, что ничего мы не узнали.
– Что есть Симург? – спросила птица Рух.
И все вокруг зашевелились птицы. И начало им чудиться и сниться,
что есть Симург…
4Над пустошами, нищенски простертыми в неведомое бледными офортами, смарагд Симурга излучает зеленый свет во все пределы, коих нет.
Сочлененья, сочетанья, назовем их организмы, гонятся с восторгом птицы – за лучами в эти бездны… Размывает их вдали…
И – из немыслимых пределов их гонит встрепанных и белых
– назад приносит корабли.
Воронка, от которой все светло, затягивает их в свое жерло…
Космос – темная вода…
Мир под крылом расходится кругами…
Что ни капля, то звезда…
5На взмах крыла – вселенная пустая! Из мрака белый купол вырастает.
Слетаются к беседке этой птицы, чтоб в завитки, в лепнину превратиться. И бельведера белые колонны одновременно прямы и наклонны. И – это чувство, ничего нет хуже, чем быть внутри строенья и снаружи. И если даже ты построил сам нелепицу, что лжет твоим глазам. Вблизи и в то же время вдалеке. Ты – муха и сидишь на потолке.
И все это – большое полотно чудовищной картинной галереи, которая так велика – скорее все это – город, и немудрено, что удаляться значит возвратиться в беседку, где на кровле наши птицы.
6Как рыцари, доспехами блистая и перьями всех радуг и надежд, «Симург! Симург!» – кричала птичья стая и била в барабаны всех небес.
Не тридцать птиц, а тридцать мурз носатых в тюрбанах и халатах полосатых, покачивая важно хохолками, ведут неспешный птичий разговор.
По всей вселенной паруса носило. Но что все это: Жизнь и Свет и Сила? Что есть Симург? – не знает птичий хор.
О пышном оперенье их расскажем, здесь каждое перо глядит пейзажем. Так! Сложено из тысячи ворсинок, зеленых, черных, серебристых, синих. Так! Всякая ворсинка – это мир, закрученный и в облаках летящий, где опахала – розовые чащи и бродит свой какой-нибудь сапгир…
И о глазах блестящих – мысли кроткой, – глазах лиловых с белою обводкой, глазах, где отразилось всё и вся…
И о носах – дель арте – пародийных. Играя роли башен орудийных, они сидят, тюрбанами тряся…
Так среди звезд, склоняясь над кальяном, они плывут, подернуты туманом. И поражает грусть и бледность лиц.
– Вы, птицы с комедийными носами, узнайте же! Симург – вы сами. «Си – мург» – и означает «тридцать птиц».
Сказала взводу это птица Рух. Была чадрой покрыта птица Рух. Горбатая – одна из тех старух…
Вдруг встала остролица, тонкорука, вся выпрямилась, птица – не старуха.
И горб ее раскрылся, будто веер, в лучах зари широко розовея. (Казалось, серая ворона, но развернулись все знамена…)
Виденье бирюзовых куполов в рассветном небе Самарканда. Дышать отрадно, и не надо слов.
7Вам, перьями украшенным телегам, да! первыми плясать перед ковчегом.
Соборы встали, храмы, минареты, все радужными перьями одеты.
Из тридцати мириад сфер дрожащих возникая, всё проникая, музыка такая! – живому смерть – и чудо духам высшим. И благо нам, что мы ее не слышим.
«Тридцать витязей прекрасных все из вод выходят ясных».
Тридцать всадников гарцуют. Выставляя руки, ноги, весь президиум танцует танец всех идеологий.
Тридцать кинозвезд роскошных ниагарским водопадом к нам идут, виляя задом.
Тридцать герцогов и пэров – и султаны их из перьев.
Наступает тридцать панков – мускулистых тридцать танков.
Тридцать девушек из пластика – сексуальная гимнастика.
И танцуют тридцать пьяниц дрожжевой и винный танец.
Всем букетом в тридцать лилий пляшут тридцать баскервилей.
Пляшет русское радушье – пух из тридцати подушек!
Тридцать воплей: не надейся!
Тридцать маленьких индейцев.
Тридцать перьев сунул в волосы, на лице – круги и полосы.
Заворочались ракеты, им на месте не сидится, тоже перьями покрыты – и взмывают тоже тридцать.
Тридцать ангелов пернатых, как увидел их Иаков.
Тридцать звуков.
Тридцать знаков.
Тридцать, вы не уходите! тридцать, нас не покидайте – и все тридцать мук нам дайте – всеми тридцатью лучами быть пронзенным, как мечами!
Этот танец – катастрофа, повторится он для нас тридцать раз по тридцать раз, тридцать раз по тридцать раз в тридцати мирах…
И этот Свет, пронзенный высшим Светом, и есть Симург, что чудится поэтам.
И это Все, которое становится Самим Собой, тем самым есть Симург.
И это Я, которое по сути Все и Ничто, тем самым есть Симург.
8Так правая рука рисует левую. А левая рука рисует правую.
Из мрака вылетают птицы белые – и купол оплетает звезды травами.
Из белизны выпархивают черные – и купол населяет травы звездами.
И радости готовые отчаяться, они встречаются – в воде качаются, и птиц и звезд живые отражения – бегут кругами – вечное кружение…
9Под звездами, под солнцем, под оливами (страшилищами окруженный, дивами) святой Франциск – седой затылок венчиком – беседует с каким-то бойким птенчиком.
Вот – на ладони встрепанное, жалкое чего-то требует, сварливо каркая.
И снова, улыбаясь, узнает себя в творенье Вечный Небосвод.
ГРОТЕСКИ-95 – СВЯТАЯ РЫБА
ПИВОВАРЕННЫЙ ПАРЕНЬ
шум кормежки —
по ушам
четыре КРУЖКИ —
КОРЕШАМ
ХОРОШО…
ШАРАХНУЛ…
ВОПИ! —
ПИВО
вытянулось
поводом для драки —
ПИВОВАРЕННЫМ ПАРНЕМ
ростом с БАШНЮ
БАШНЯ покачнулась
и осела – слышно
стала БАНКОМ
БАШМАКОМ
БАШМАК побежал
шлепает ПОДОШВА —
ШИНА крутится —
ДВА ШВА
шоссе шоссе
ВЕРШИНА
ВЕРШИНУ стерла
ВЫШИНА
а само СТЕРЛА
стало
поперек горла
Дунайского гирла
ведь за ним —
СТРЕЛА и СТЕБЛИ
СТИРКА ТЁРКА и МОТОРКА —
ощетинились слова
ВОРОВКА
не прибегали на бал кони
но как узнали из газет
воровка лезет —
на балконе
вся заплетается
в веревку
крюком! —
забористым криком
– мокрик! —
забор
стропила
зацепила
вывернула раму —
в панораму
лезет раком
разговаривал
я с этим стариком
нет не желает давать показания
я сказал
на закоп!
а они – в КПЗ
выложили крюк веревку
курево
прут
привезли из морга
труп
маска явного восторга —
в морозилке труп окреп
ну естественно на опознание
положили в ряд
ребят
за носы их теребят —
на мертвых хоть нассы
сына не узнала – поздно
но смущает переносица
грушевик гиреват
гиревик гниловат
пил вино – виноват
передача переносится…
привезли их – и несут
«воронок»
в районный суд —
наговор
прокурор адвоката
превратил в авокадо
экзотический фрукт
разложил теракт
на кило конфект —
эффект!
все окончилось конечно
тьмой кромешной
а воровка то есть наша веревка
по ночам кричам
по утрам бормотам:
украду какаду —
будет нежен…
лишалась рассудка
соседка —
мужчина нужен
ажан
ПРИШЕЛЬЦЫ
иду по городу —
фасадом
философически спокойны
руины
будущей войны
над городом
дымящим стадом
мотаются жирафы
катастрофы
навстречу облачным закатам
как рифы
вырастает дом
ни я ни ты там жить не будем
и не достанется
соседям
увидит над балконом
птица
там лица
вроде холодца
ни стариков и ни детей —
дом станет призраком зеленым…
пришельца
пальцы
без ногтей…
на плоской линзе телевизора
показывают
их по грудь
глаза влезают:
друг друг друг —
как Хлестаков из «Ревизора»
свет с потолка
мерцает снегом…
в гостиной —
мокрые следы…
уселся в кресле
гость незваный…
из ванной
выплыла русалка —
вся в мелких
черточках мелка
не верьте!
им нас не жалко
бомжи
в подземном переходе
(он просит есть
и смотрит жабом)
небритость – жесть
и грусть на морде…
и в кадиллаках и в комфорте
в нечеловеческом восторге
в огнях столицы
они столицы
с Венеры с Деймоса сошедшие —
и жить хотят
как сумасшедшие!
МУХОБОЙ
приобрел я мухобой
а резина смотрит рыбой
ноздреватою губой
моя березка
лупит жестко
ложатся рядышком снаряды —
через речушку из леска
на огороды
у воды
крик из толпы:
– разлетелся в щепы!
– а теперь попало
в лодочный причал
стояла Маша у причала…
«у любимой на платочке
даже муху
различал»
с размаху —
убегают точки —
ударило по верхней веточке
горох —
просыпало дождем! —
жасмином пахли губы
но затрубили трубы —
поехали гробы…
там где прошелся мухобой
руины
затихает бой
приехал Борух с Украины
говорит
что там – в Карпатах
на скатах —
раненых убитых…
и женщин видел
этих самых
все ходят – в поисках знакомых
и родственников…
туман
заглядывают в лица —
еще вчера мерцали
светом —
черты уснувших насекомых
народ обманут
в пять минут
убит химическим раствором
профессор
смотрит в микроскоп
а там еще какой-то мусор
и шевеленье лап
и скоб
вот что меня тревожит:
дымок
растущий в голубой…
что он не Бог
а Мухобой
и наклоняясь с неба серым
физиономией-кошмаром
накрыть нас может
как ведром
СВЯТАЯ РЫБА
1
смотрит круглым оком
Бог
серебряный Окунь
кругом в разбег —
поля и перелески
густеет
сходятся вокруг
и в блеске солнца
не видят лески
– что же ты товарищ
на груди спросонок шаришь?
сердце забилось
пустилось в бега
вспомнилось… забылось…
где она – цепочка?
потерял
сорвали Бога
осквернен мемориал
жизнь как одиночка —
нету окунечка
2
у священного бассейна
чаша —
пальцы окунул рассеянно
ниша —
наблюдают добровольцы
отвернулся – и спеша…
воды боится
эта птица?
волосы ко лбу прилипли —
на полу
блеснули капли
– Веришь в Рыбу?
– Верую в Святую Цаплю!
Всех вас – мерзких лягушат
оголяются грешат! —
будет вам ужо урок! —
предварительно надув
в зад
схватит Вездесущий Клюв
поперек…
– Самого тебя старик
перекусит Рак!
– святотатца бросьте в омут!
раки плоть его возьмут
душу водоросли примут…
3
совершил он путешествие
чтоб увидеть это шествие
чтобы разукрасить
чешуею проседь
катера с утра – из порта
наш любитель спорта
причастился спирта
испугался
но взбодрился
сдернул галстук
скинул всё до трусов:
пузо
пуговицы-глаза
пушечные ягодицы —
этой Прорве всё сгодится
и сплываются паломники
на плотах на лодках – странники
срамники
разрисованы как пряники
просто восхищение
люди – угощение!
не пускают их наемники
с водяными ружьями
борются в воде охранники
жены жертвуют мужьями
друг другом
жертвуют любовники
даже дети —
кто размахивает флагом
кто ножницами режет сети
залив как суп
чернеет на закате
сейчас ракета зашипит
суп освещаясь закипит
свершится массовый заплыв
из глубины
хлынули волны
пеной и лавой
загрохотал
вывалил вал
многоголов
в новый канал
Лев и Нарвал —
Левиафан
уже и берег оседает
и город падает в распахнутую Пасть…
в террариуме нам читает
в матроске гость
Благую Весть
сухие руки
Рыба на обложке
мы все – рыбешки на просушке
квадратный воротник —
и резки
на солнце белые полоски
ЧУЧЕЛО ПАСКАЛЯ (совм. с К. Кедровым)
1
рассуждение не ведет к вере
однако несчастный Паскаль
рассуждает и рассуждает
на подставке —
пыльный волк
пустота —
в его головке
Боже мой! каждое утро
неосознанное желание
воссоединиться с чем-то —
из материи трава
растопыренные крылья —
чучело тетерева
съело временем и молью
он расстегивал этот корсаж
скрюченными пальцами —
с частью самого себя
призрак – расслабься
лицо – ты ошибся
маска из гипса
и впивался в душистую плоть —
родным но почему-то
утраченным и позабытым —
искривленными болью губами…
эти крупные цветы —
сразу
не заметил ты —
гладкие бесчувственные —
точечки – проказу —
искусственные
…этим всегда кончается —
две поглотившие
каждая – всё
двойное небытие
мираж
апрельский подсыхающий
на солнце зеленеющий
в одно касание
2
раздувает живот и в кишках
переворачиваются булыжники
нет не понимает
что напоминает
может быть мешок
(изнутри – смешок)
«может быть рожаю идею
мой младенец лезет из зада»
но если болен —
обезволен
все органы
на букву ны – уныние
и Паскаль размышляет о Церкви —
тело Церкви изъедено червями —
забывая о собственной боли
волк оскалом светит
не вовсе без чувств
львиная лапа
свисает со стола
и шипит со шкапа
чучело орла
«мы так плохо знаем самих себя
что считаем себя умирающими»
– таксидермист
таксидермист
пусть тебя лечит
таксидермист!
«в то время как совершенно здоровы»
философа корчит от боли
пытается записать
«я давно равноду…
визг и рычанье
клекот и свист:
– чучельник
чучельник
таксидермист!
деревянные пальцы не слушаются
сестра убегает на цыпочках
юбки ворохом – по коридору
3
Ариэль глядит
из пламени:
чучело
бредущее во времени —
это просто непристойно:
свет и тайна
от чела!
(Паскаль размышляет)
мысль составляет величие человека
мысль составляет отличие человека
мысль оставляет человека
не составляет человека
мысль – это в небе нечто птичье
мысль – это увечье
но если
человек живет без мысли
мысль проживет без человека
1996
ИЗ СТИХОВ РАЗНЫХ ЛЕТ
«Когда слону…»
Когда слону
Хобот
Надоедает,
Слон его —
Съедает. . .
Когда киту
Море
Надоедает,
Кит его —
Выпивает. . .
Перья для страуса —
Лучшее лакомство.
Горб для верблюда —
Любимое блюдо…
Когда я сам себе надоем,
Я себя торжественно съем!..
«Пейзаж прост…»
Пейзаж прост.
Улица,
Мост,
Дом.
В нем —
Уют.
Добытый с трудом.
Горбом
Муж лег на диван.
Уснул.
Газета выпала из рук.
Читал про Ирак.
И Ливан.
Рядом жена.
Живот растет.
Думает: «Вдруг война!
Заберут. Убьют…»
Обняла его.
Зарыдала…
Он бормотал сквозь сон.
Что-то об экономии металла.
Появился на свет ребенок.
Началось представление.
Обучение с пеленок:
Сынок,
Скажи
Папа
Попа.
Талант,
Дант.
Вырастет, будет хирургом
Металлургом.
Вырос
Работал на железной дороге
Оторвало ноги.
Стал побираться
Граждане
Братцы
Окажите содействие
Умер
Окончилось первое действие.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?