Текст книги "Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности"

СПЯЩИЙ БУДДА

 
Снимаем обувь – уж таков порядок
Здесь Вечность спит «у времени в плену»
И храм ведет куда-то в глубину
От головы до колоссальных пяток
 
 
От локтя к уху взглядом я ползу…
Из полутьмы полузакрытым глазом
Мир как яйцо Он созерцает разом…
А мы – мы где-то шлепаем внизу
 
 
Очнись! опомнись! кто мы? что мы? где мы?
Вокруг застыли желтые монахи
И мрамор холодит подошвы ног…
 
 
Клыкастой маской усмехнулся демон
И вновь – надежды ужасы и страхи…
В закат рычит бензиновый Бангкок
 

ДИАГРАММА ЖИЗНИ

 
Улыбчивые старцы-мудрецы
Разглядывают диаграмму жизни
—Поэтом будет… при социализме…
– Судьба печальная – заметил Лао-цзы
 
 
И вот родился я в своей отчизне…
Была война…Давили подлецы…
На грядке кошка ела огурцы…
Скучища – хоть на лампочке повисни!
 
 
Вдруг выигрыш – поездка в Сингапур
И тут где жизнь как сладкий перекур
Я фреску увидал в китайском храме
 
 
Там на стене где ивы и дворцы
Улыбчивые старцы-мудрецы
Беседуя склонились к диаграмме
 

ПУТЕВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

 
В Северодвинске помню я кафе
Как будто МОЛОДОСТЬ а может быть и
                  ЮНОСТЬ
Оно похоже было на бездарность
И пахло тухлым пластиком внутри
 
 
А из Елабуги привез я сувенир
Гвоздь кованный и синий на котором
Цветаева повесилась**
  Вот как это было. После долгих поисков и блужданий по всей Елабуге наш полувоенный «козлик» подкатил к старому бревенчатому дому. Здесь в те давние дни эвакуации жила из милости у доброй хозяйки, думала свои невеселые думы и в отчаянии покончила с собой неистовая Марина. Прежней хозяйки давно уже не было. Здесь жила новая семья, которая как раз затеяла ремонт своего подгнившего жилища. Сенцы были разобраны, и толстые балки лежали в стороне в саду. Сам не знаю зачем, я вытащил длинный откованный вручную гвоздь из одного бревна (он сидел не крепко) и взял себе. Известно, что Цветаева повесилась в сенях. Страшный сувенир.


[Закрыть]… В Саранске
На улицах я видел дохлых крыс
 
 
– Эй, посмотри! – по бронзе я стучу
Мне в Пензе показали каланчу
Пизанскую. Придавит ведь засранцев
 
 
Пухов и сер – не Серпухов – Париж!..
Ну чем еще тебя расшевелишь —
Нашествием китайцев? африканцев?
 

ПРОГУЛКА В ИВАНТЕЕВКУ

 
Белеет призраком… блестит летучей солью…
Снег выпал рано. На лесной дороге
Как Чичиков – по рельсам – петушком
А там рукой подать до Ивантеевки
 
 
Два десятка каменных коробок
В модных брюках и дубленке
Ходят местные девчонки
На одном заводе как в родном колхозе
 
 
Здесь под Москвой – хоть вой – земля родить стала
Железные овощи – станки и ракеты
Лишь название деревни – ни к селу ни к городу
 
 
Из Ивантеевки я возвращаюсь лесом
В снегу и солнце – заросли малины
Прогулки вообще полезны для здоровья
 

МЫСЛИ

 
Вот отлетела – серая как моль
Вот развернулась – пестрая как веер
Навязчивые – только им позволь —
Всю ночь стучит и движется конвейер
 
 
Рассыплются – горох или фасоль —
Не соберешь – еще и сам рассеян…
ОГРОМНЫЕ И БЕЛЫЕ КАК СЕВЕР
Мучительная как зубная боль
 
 
Расставлены как шахматы – для дела
Застенчивая – держится в тени
И та которую хоть за уши тяни
Не вытащить – так накрепко засела!
 
 
Есть мысли в кресле, мысли на ходу
И э т а мысль к которой я иду.
 

ВЕЧЕРНИЙ СОНЕТ

 
Зажегся свет… И в полу – непрозрачном
В стекле возникли лампа стол и я
Угадывалась комната моя
Но фото было призрачным и мрачным
 
 
Т а м сквозь меня просвечивали ели
Далеких зданий острые огни
А т у т был пол и все на самом деле
Хоть сам себя за ляжку ущипни
 
 
Я ущипнул себя – не удержался
Но крикнул он – из черной немоты!
А в зеркале напротив отражался
Еще один двойник и демон – ты
 
 
И с ужасом друг друга наблюдали
Три разных стороны одной медали
 

ОКНО

 
Лежу затылком чувствую: о н о
Распахнуто – как будто дышит ветка
Хочу взглянуть. Но возникает некто
—Вам шевелиться не разрешено
 
 
На потолке – кукушечье пятно…
Досадно! глупо! Вот что видят все кто…
Еще – на двери – марлевая сетка
Но слава Богу в мире есть окно
 
 
Там облачно – недаром тень в палате
Там в белой раме – город на закате
Далеко – пляж… зеленая волна…
 
 
Так явственно что можно все потрогать!
С трудом в подушку упирая локоть
Я обернулся: за окном – стена
 

СОНЕТЫ ИЗ ДИЛИЖАНА

 
Обвалы за Севаном – в сердце гор
Ползут в тумане фары – виражами
Спускаются – тревожится мотор —
На дно где городок и горожане
 
 
Приехал Гамлет… Друг его – шофер
Ромео – кутежи за кутежами…
Отелло остролицый как топор
И площадь как подмостки в Дилижане
 
 
Задумчив принц: на стройку туф опять
Не завезли… И гвозди где достать?..
Офелия – глазастик: дома – драма
 
 
Какой армянский зодчий рассчитал
Что приняла тщета и нищета
Шекспировские очертанья храма!
 

 
Из снега Верный выхватил крота —
И выронил… Затряс как бы обжегся
Там – талая вода и чернота
Он – там! – Схватил – и вновь поостерегся
 
 
Как с мышью кошка он играл с кротом
По-зимнему стучал в деревьях дятел…
Обнюхал шкурку плоскую потом —
И сразу интерес к нему утратил
 
 
Мы ближе подошли и удивились:
Зачем слепой глупыш наружу вылез?
Но видно землю разморило всласть —
Вся в корешках набухла засочилась…
 
 
И он проснулся. Тут-то и случилось!
Горячая как печь собачья пасть
 

 
Паленым пахнет… Безбородый – Гош
Здесь книги прятал – свод блестит от копоти
Да! Тимур-ленг прошел в огне и топоте —
И до сих пор здесь дух горелых кож
 
 
Внизу селенье: свиньи трактор грязь
И дом из туфа – розовый ДОМ БЫТА
Века назад все брошено забыто —
Дымится и живет не торопясь
 
 
Но черные небритые мужчины
На площади стоят не без причины —
И вот старик похож на книжный знак
 
 
Любой из них (придурковатый самый)
Хранит в себе и смысл и крепость храма
Хоть самый храм их – брошенный очаг
 

 
Синицами исклеванное масло
Там на балконе… Из ущелья – пар
В тумане солнце вспыхнуло… погасло…
Но в марте липнет к москвичам загар
 
 
—Автобус в Дилижан идет?.. Неясно
Врунишка – но глаза как Божий дар
Среди деревьев розовых и красных
В снегу торчит могила – чей хачкар?
 
 
Доехали в такси. Пиджак потертый —
И сам изжеванный, зато тариф – пятерка
Ерек ваганц! – да – и не прекословь
 
 
А горы между тем – страницы книги
Камней шизофренические сдвиги
И землю ткни ножом – проступит кровь
 

 
Вся в воздухе стеклянная поляна
Лишь тикающий шорох из тумана —
С деревьев тающий и падающий снег
 
 
Там – замирающие наши разговоры
И оплывающие кельнские соборы
И осыпающийся псевдочеловек
 
 
И если слушать в молоке в лесу ли
И снега шлеп и проблеск как бы хруст
То различишь дыхание косули
И глаз ее армянский полный чувств
 
 
А если выше выше – всей поляной —
Всем слухом подниматься в тишину
То станешь белой бабочкой стеклянной
Иль просто каплей слышащей весну
 

МУЗА

 
Появилась из‐за края скалы на дороге
В чем-то белом подобно тунике. Соски едва
Обозначены, худые колени. В тени лица —
Светлые глаза еще светлей. Миловидность
 
 
Юной некрасивости; козья мордашка
Усмешка – быстрый язычок – еле уловимое
Движенье ящерицы. Массив Карадага
Высвечен голубизной. Отрок. Лаванда. Рыба.
 
 
И как в   н а ч а л е – в музыке и сини
С пучком колючек воронцов полыни
Она прошла ничем не выражая
 
 
Божественного отвращенья к миру
И было мне дано (ему – Сапгиру)
Понять что муза не моя – чужая
 

КОКТЕБЕЛЬ

Памяти Коктебеля

 
Меж Карадагом и Хамелеоном
Как серая жемчужина – залив
Художник на скамье нетороплив —
Рисует скалы точек миллионом
 
 
Полынным кругом горы очертив
Сказал Господь: «Здесь будет хорошо вам»
И в солнце на тычке вином дешевым
Упился интеллект и примитив
 
 
Где в балахоне греком шел Волошин
Хип «ловит кайф» двусмыслен и взъерошен
Письменники здесь пишут похабель
 
 
И в самый цвет махровым их идеям
Живую душу сделали музеем
И Планерским назвали Коктебель
 

ПИЦУНДА ЗИМОЙ

 
Похожа на Японию Пицунда
Зимою в дождь – и небо как гримаса
Какого-то свирепого абхазца
Газета мокнет – из Москвы – оттуда
 
 
Там липнет снег… огни… представить трудно
Безвольные во власти Фантомаса…
Мыс в пену накренясь скрипит как судно —
Вдруг лопнул ствол сосны – наружу мясо!
 
 
Обречены на грусть и прозябанье
Мы смотрим в небо… Бледными губами
Едва живем… Что час назад промокло —
 
 
Все высохло. И ездит по балкону
Наперекор всемирному закону
Стул алюминиевый, что ему – наши стекла!
 

СТОЛИЦА

 
Гранитный парапет. Москва-река
С утра такси несутся от вокзалов
Мильоны пришлых, тьма провинциалов
Кипят как дрожжи в капле молока
 
 
Ночная – корпусами облаками —
Незрячий взгляд, разжатая рука —
Раскинулась и дышит словно Каин
В беспамятстве – уж очень велика
 
 
И снова «холодок бежит за ворот»
Для интуриста скучен этот город:
Ни супер-шоу ни реклам ни сект…
 
 
Но вдруг пустеет Ленинский проспект
От Внукова как будто ветер вытер —
Текут машины… где-то там – правитель
 

ПИТЕР

 
Ни лошади на Аничковом, ни да-
же Летний сад осеннею порой
Ни бывшей и стареющей обида
Ни Петр ни змей ни бог и ни герой
 
 
Ни в ЕВРОПЕЙСКОЙ лилии модерна
Ни ростры – их русалочьи хвосты
Ни то что всем хронически вам скверно —
(В муть в душу разведенные мосты) —
 
 
Другое помню. Утром у вокзала
Шла троица. Ночной триумвират:
Большой как блин дворовый опивало
 
 
Алкоголичка – косточка рабочья
И рыженький – сомлеешь встретив ночью
Им двигался навстречу Л е н и н г р а д
 

ЛЮБОВЬ

Надежде Януариевне Рыковой

 
Пообещала – значит выйдет скоро
Одну бутылку подобрал в подвале
Другие две строители мне дали
Купил треску и пачку БЕЛОМОРА
 
 
Стучал в окно – играл как на рояле
«Май дарлинг» вызывал – для разговора
Шипел мяукал… приняли за вора
Ушел в подъезд – опять меня прогнали
 
 
Что бормочу лишь ей одной понятно
Вон за стеклом – и нос ее и пятна —
И вертикальный с золотом зрачок
 
 
Отец ее и враг из дома вышел
Зачем сказал он то что я услышал? —
«Влюбленный в нашу кошку дурачок»
 

СПЯЩИЙ

 
И пил и ел – влюблялся второпях
Вдруг – шум! Побили… Убежал хромая…
Крик чаек… Сплю у моря на камнях
Булыжники как бабу обнимая
 
 
Смеюсь глазами: кто ты дорогая? —
Весь в белом летчик – может быть моряк —
И в руки нам – все мандарины рая! —
Все приобрел, все в жизни потеряв
 
 
В хоромах спал – на простынях бывало —
Противно холодно – и в душу поддувало…
Общественность? – уж как-нибудь я сам
 
 
Ни возраста ни близких ни заботы —
Лишь солнце – сквозь вино… Не знаю кто Ты —
Провеял ласково по редким волосам
 

БОРИС ГОДУНОВ

 
Явился самозванец самиздатом
«Тень Грозного меня усынови…»
Мнил – цезарем, любимцем меценатом
Отторгнут – чужеродное в крови
 
 
Развращены бездельем блудом блатом
Ворье и грязь – кого ни назови
Сопливясь от усердья и любви
Да! сильного признаем Старшим Братом
 
 
И между тем как свиньи жрут почет
Толкается! – под ребрами печет
И чует правду – прожигает просто
 
 
(Тень Грозного?) Встряхни ж нас царь Борис
Да крепче поухватистей берись
Чтоб отлетел весь мусор гной короста!
 

МОСТ

 
Бородачи пузаны – малышня
Гуляем во дворе нарядных ясель
Лепечем и пузыримся: ня! ня!
Визжит как смерть! – упал и нос расквасил
 
 
Влез на горшок величие храня
Все девочек исследует – мамасик
Обиделся: не поняли что – классик
Дым! шоры! обезьянник! злоба дня!
 
 
Когда иду я через Крымский мост —
Стальные фермы – балки вперехлест —
Заклепки в два ряда – стальные шляпки —
 
 
Весь в солнце – над рекою – в пустоте
Теряя чешую монетки перья тряпки
Завидую высокой простоте
 

ЦВЕТЫ С ОКРАИНЫ

 
Вьюном ефросинья вся в желтых цветочках
У ржавой трубы где труха и кирпич —
Мильон срамокашек… пук лапушек сочных
И скромный лиловый иван-ильич
 
 
Хлион и валерия – белые точно
Движенье души – все равно не постичь
И чемпиоза – махроза мистич-
ческая – вся в клопах и окантах барочных!
 
 
Собрать эту живность и нечисть в канаве
Домой принести и поставить на стол
Принюхайтесь к этой любви и отраве —
 
 
Как будто здесь чистили рыбу и жрали
Арбуз пили пиво газету марали —
И кровью и спермой букет изошел!
 

БЕССТРАШНАЯ

Памяти Нади Эльской

 
И плоти-то в ней не было почти —
Одна улыбка. Смерти что за пища! —
Пронзительные светлые глазищи
А вот о н а возьми и предпочти
 
 
Споткнулась и лежит на полпути
А там весной как соловьи засвищут
Ее покойный Цыферов отыщет
И скажет: «Есть надежда… не грусти…»
 
 
Искусство лезло в парки и в квартиры
Бульдозеры корежили картины
И коршуном над паствою – Оскар…
 
 
Соратница! пьянчужка! анархистка!
Ты – с нами! мы – с тобой! мы здесь! мы близко!
Вот только б тебя Генка отыскал
 

ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

При получении извещения с черным крестом из Праги

 
Мой тесть Гуревич Александр Давыдович
И музыкант из Праги Глеб Ерохин
Солагерники – что вы там навиделись! —
И снова вместе – тени духи вздохи
 
 
И собеседник мой пожалуй с виду лишь
Еще вполне – он мертв – и ухо в мохе
А если жив ему не позавидуешь —
Кариатида вымершей эпохи
 
 
Но в памяти живет и ходит Прага
В глазах блестит предательская влага
Как бриллиант весь мир омыт в апреле
 
 
Вон Федоров идет по тротуару
С ним – Цыферов… И эту знаю пару
Кто умер тот живой на самом деле
 

ВСТРЕЧА

Памяти Юло Соостера

 
Был автобус – ехали к Юло
Было бледно ветрено и тонко
Бормотала старая эстонка —
Их глаза что лед или стекло
 
 
Было море ласковей теленка
Лес сквозил что аиста крыло
И шоссе куда-то вверх вело
– М е т с а к а л м и с т о о – наша остановка
 
 
Свечи на земле – на мокрой хвое
Пламя белое стоит как неживое
Позабыл я, ты в каком ряду?
 
 
Все что первым – жизнь насквозь – заметил
Чем сквозь холст – в порыв бумаги бредил
Так и знал что я тебя найду
 

УРАЛ ЗИМОЙ ПЯТИДЕСЯТОГО

 
Сугробом кровля – овощехранилище
С зарей приводят женские бригады —
Штаны платки бушлаты и заплаты
Внизу темно и скользко – запах гнили еще
 
 
Зато попеть позубоскалить рады
Всему научат в лагере: училище
—А эта блядь откуда еще вылезла? —
Глаза блестят и губы виноваты
 
 
—Скучает дура по тебе траншея! —
Из-под тряпицы тоненькая шея —
Картофелина вроде проросла
 
 
Вверху белеют смутные окошки…
Возились двое на горе картошки —
Да это ведь любовь у ней была
 

МНЕ 12 ЛЕТ

 
Весь встрепанный и потный со двора
Вбежал: отец!.. И сразу тихо стало
Из темных рук бумага выпадала —
И той бумаге не было конца
 
 
Он плакал половиною лица
Над Витебском над мятой похоронкой —
И горе вдаль веревочкой – воронкой
Закручивалось – дымная дыра
 
 
Устами – всеми звездами крестами
Отец рычал хрипел: «Будь проклят Сталин!»
Обмолвился?.. Ослышался я? да?
 
 
Не Гитлера винил он в смерти сына…
Пусть жжет вас пламя Страшного Суда! —
Да керосина больше! керосина!
 

ВОРОНА

 
Оказывается не чуждо чувство юмора
и птицам. Вот – бросаю палку пуделю —
Палка перед ним как живая прыгает
по асфальту. Ранний октябрьский
 
 
иней выбелил траву кусты. Оттуда
за нами ворона следит с любопытством
Лохмушка радуясь гарцует, перехватывая
белыми зубами толстый прут крошит
 
 
Бросаю снова. С элегантностью пантеры
ворона низко проносится над пуделем
опережая подхватывает палку – выронила
 
 
в притворном ужасе: «сыр выпал!» – тот кидается
Вдруг сообразив оскорбленно заливается лаем
Она смеется клюв беззвучно разевая
 

ПОЭЗИЯ ЗЕМЛИ

 
«Поэзия земли не знает смерти» —
Счастливая земля и небо Китса!
Перелистаешь, так и екнет сердце:
Двадцатый век – последняя страница?
 
 
Там чудище в тумане черным чертит
А здесь в березняке – и снег и птицы
И слышно как деревьям лето снится…
Опомнитесь! замрите и не смейте!
 
 
…что графоман я понял по затылку
Поставил абрикосовой бутылку
И высыпал на стол орехов грецких
 
 
День остывал – дышалось в Коктебеле
И так хотелось «плыть и плыть без цели»
Под ровный гул стихов его – советских
 

СОНЕТ ДАНТЕ АЛИГЬЕРИ

 
Здесь воздух весь – полынь – и небо птичье
Потеки лавы, камень как нарост
Кто растолкует мне косноязычье? —
И отчего возник незримый мост?
 
 
Над Коктебелем ярче сфера звезд
Явился дух – знакомое обличье
Спала под легкой тканью Беатриче
Воробышком – так осторожно нес
 
 
Он огневел – и все во мне дивилось
Насквозь – гора и моря полоса
Приблизился – невероятно вырос…
 
 
Зрю: виноградом сердце на ладони
Он дал вкусить свой дивный плод – Мадонне —
И я проснулся в горе и в слезах
 

НИКИТСКИЙ САД

Славе Лену

 
Никитский сад – твой камерный театр
Здесь все деревья – духи и актеры
Все гонишься за призраком который —
В зеленый бархат… В дырочку следят…
 
 
Ты сам для них – и дух и экспонат
Спускаясь к морю ты уходишь в горы
Где – гул аплодисменты разговоры
Где – Горького и Невский и Монмартр
 
 
Здесь все отрепетировано, даже —
Твоя фигура на вечернем пляже
И горы декорацией висят
 
 
Что там мелькнуло – чайка ли?.. собака?..
Когда себя сыграем как спектакль
Пусть занавесом нам – Никитский сад
 

СОНЕТЫ-89

 
Ты Гамлет, Клинк. А море как трюмо
Бык выбривал с усердьем подбородок
Внизу в подвал с каким-то невозмо
Омфал… Ку-ку!.. зеленый луч короток
 
 
План Дублина – и Трои – и настроя
Суп из цитат – сплошное недове
Фантастика такая в голове
Хоть торт лепи из главного героя
 
 
Суть всех вещей – я жду – куда-то делась
Не прячь глаза и не… – Эт видит Деус! —
Он растянулся навзничь в острых ска
 
 
Собачий лай… Игрушки сэра Лута —
Песок и камни – вечная минута —
И ночь полусознания близка
 

1

 
Между Самарией и районом Капотня
Где в песках коптит всегда факел нефти
Трубы крысы стражи и хрущобы
Встретило Его человек десять прокаженных
 
 
И когда Он приблизился к Городу
МЫ ИДЕМ СЕМИМИЛЬНЫМИ ШАГАМИ
Если верить милицейскому протоколу
«Анна не отвечала. Кондуктор»
 
 
(Бабеля арестовали утром на даче)
На недавнем пленуме Верховного Совета
Было преимущественно без осадков
 
 
От 16‐го микрорайона до метро ВАРШАВСКАЯ
Одного по правую, другого по левую сторону
… И посыпались кубики в белое небо
 

2

 
—Галактика! Амон и царь Египта…
Все звезды – да! – кто – светом, кто – звонком
И первой вышла женщина из лифта
Которую слизнуло языком
 
 
Темно и стра на складе заводском
Встают и бродят… А туман? а взрыв-то?
Тряс мальчика… глаза открыты… жив? да?
В лесу тянуло страхом и дымком
 
 
И столп пороховой в пустыне вырос
Свершилось! – нам сквозит Христос – Озирис
Открой окно – там стекла сотряса…
 
 
В палатах продолжаются дебаты
Ждут призраки компьютеры солдаты…
Отсрочка вам еще на полчаса
 

1

 
Не Ты ли дал красивые перья павлину
(Нет речь не идет о годах войны и голода)
Он оставляет яйца свои на песке
Заведующему ювелирным магазином
 
 
Не Твоей ли мудростью летает ястреб —
Группа военачальников и пропагандистов
Он смеется над опасностью и не робеет
Обвинений направленных против директора бани
 
 
Вот я ничтожен – что могу ответить Тебе?
Он восстал против насилия – он восстал
Афродитовый червь из отряда кольчатых
 
 
Был общим родственником но не входил
Приговорен к высшей мере но не признал
И успокоил его Господь в земле его предков
 

2

 
Можешь ли ты из пучины выудить левиафана —
Черная полоса проходит через глаз
Диаграммой реальных розничных цен —
Почернеть от забот но справить субботу
 
 
Кто может отворить двери лица его? —
Где находится скользкое анальное отверстие
В завершенье проекта Госплана – над скатертью
Он горит золотым семисвечником
 
 
Крепкие ляжки его – великолепие царства!
Грызущие ротовые части кузнечика
Пистолет – пулемет системы Дегтярева!
 
 
Вопреки широко распространенному мнению
За простои вагонов мы платим валютой и кровью
С тех пор как существует еврейский народ
 

 
Директора наших новых форм и объединений
Единственные между двукрылыми отличаются
Конкретными фактами неоправданных проволочек —
Крылья их прозрачны, жужжала белые
 
 
Они питаются кровью – и опираются лапками
На самые широкие слои современного общества
Личинки их напротив насыщаются различными
Проспектами и премьерами в благотворительных целях
 
 
Обладая возможностью демократического выбора
Самка кладет 12 штук сравнительно больших яиц
В комиссии подкомиссии – щели пола и пыльные углы
 
 
На очередном заседании народные депутаты
Выкрикивали с мест – многие вели себя некорректно
От чесания воспаление и зуд только увеличиваются
 

(с усиками)

 
Она слышала звуки шагов по его кабинету
Высокая трава мягко обвивалась вокруг
Впечатление мрака при потухшей свече
Она боялась оставаться одна теперь
 
 
«Вы но не я» – сказала она оборачиваясь
«А хорошо! очень хорошо» – сказал он сам себе
«Уехал! кончено» – сказала себе Анна
И подошла к трюмо чтобы увидеть
 
 
Глядя на тень вагона на смешанный с углем
Какое-то неприятное чувство щемило
Солдаты брякнули ружьями, арестанты
 
 
Блестящие казавшиеся темными от ресниц
Приближение поезда… Эта радость избавления…
Усики над вздернутой губой
 

 
Заходил Пушкин, он пробегал
«Московский европеец», «Идеал», «Трактат о висте»
Вспомнил что у Гете Мефистофель
Прозрачные намеки на отчужденность
 
 
Одного не доставало счастью Пушкина
Она выпучила на меня свои большие
Мы заметили уже что неумеренная
Ничего не смыслящему в конспирации
 
 
Пушкина убили, непростительная
Что касается нападок Кюхельбекера
Пациент все слабее. Касторовое
 
 
Я пошел на квартиру Пушкина
В синем фраке с золотыми пуговицами
Камышовую желтую палку, у которой
 

 
Полицейский комиссар с аппетитом докончив филе
На сиденье лежал фотоаппарат «лейка»
Наконец заключенному передали записку
—Я не убивал ее! не убивал!.. – Вообще-то
 
 
Волшебство солнечного дня яркие цветы
Я лежал уставясь в черную пустоту
В одиннадцать часов после короткого разговора
Серое небо казалось ползет по крышам
 
 
—Скорее! Там убили человека! Ничего не понимаю
—Помоги мне погрузить тело в багажник
И перерезал горло ему чтобы не кричал
 
 
Наконец убийца (своего рода акт милосердия)
Приканчивает их выстрелом в голову
Суровая деловая женщина за пишущей машинкой
 

 
Упорнее всего Твардовский и редакция —
Кричал и разговаривал причем на разные голоса
Свобода! Легкость! Весь мир обойми
Вероломное нападение в мирной обстановке
 
 
Спускаясь по мраморной лестнице и думая о другом
Мой архив и сердце мое терзали жандармские когти
Система навесных железных коридоров
Вся Москва перепрятывала куда-то самиздат
 
 
Во дворе на солнце заколачивали ящики
И опять я перепрятывал в дальнее Укрывище
Во всяком случае Лакшин не задохнулся
 
 
Видел же Иосиф сон и поведал братии своя —
Такую одинокую женщину с тараканами и кошкой
Дух истины – его же мир не может прияти