Текст книги "Росмерcхольм"

Ребекка. Ну, полно! Пойдемте, господин Брендель. (Идет направо.)

Росмер (задерживая Бренделя). Скажите, не могу ли я еще чем быть вам полезен?

Брендель. Право, уж не знаю, чем бы еще? Или, черт возьми, как подумаю хорошенько… Йуханнес, нет ли у тебя случайно при себе восьми крон?

Росмер. Посмотрю. (Открывает портмоне.) Тут две бумажки по десяти.

Брендель. Ну, все равно. Годятся. Всегда ведь можно разменять в городе. Спасибо пока. Ты помни, я взял две по десяти. Спокойной ночи, мой милый мальчик! Спокойной ночи, высокоуважаемый! (Уходит направо, сопровождаемый до двери Росмером, который и затворяет за ним дверь.)

Кролл. Боже милостивый! Так это тот самый, Ульрик Брендель, из которого – когда-то ожидали – выйдет нечто крупное!

Росмер (тихо). Во всяком случае, у него хватило мужества прожить жизнь по-своему, своим умом. И это уже немало, по-моему.

Кролл. Что? Жить, как он живет! Подумаешь, чего доброго, он в состоянии вскружить тебе голову еще раз.

Росмер. Ну нет. Теперь я уже выяснил себе все, сам разобрался по всем статьям.

Кролл. Дай бог, чтобы так, дорогой Росмер. А то ты крайне податлив на всякое постороннее влияние.

Росмер. Давай сядем и поговорим.

Кролл. Давай.

Садятся на диван.

Росмер (помолчав). Как по-твоему, хорошо у нас, уютно здесь?

Кролл. Да, здесь теперь стало очень хорошо, уютно – и мирно. У тебя завелся настоящий домашний очаг, Росмер. А я свой потерял.

Росмер. Дорогой Кролл, не говори так. Что теперь разрознено соединится вновь.

Кролл. Никогда, никогда. Ядовитое жало останется. По-старому уж никогда не будет.

Росмер. Послушай, Кролл, вот мы с тобой были близки много, много лет. Мыслимо ли, по-твоему, чтобы наша дружба порвалась?

Кролл. Я не знаю ничего такого в свете, что могло бы порвать ее. С чего тебе это пришло в голову?

Росмер. Да вот, ты придаешь такое решительное значение единству во мнениях и взглядах.

Кролл. Ну, да, но ведь мы же с тобой почти едины во взглядах. В главных, коренных вопросах, во всяком случае.

Росмер (тихо). Нет. Этого нет уже.

Кролл (готовый вскочить). Что такое!

Росмер (удерживая его). Нет, сиди. Прошу тебя, Кролл.

Кролл. Да что же это такое? Я тебя не понимаю! Выскажись прямо!

Росмер. В душе моей новое лето. Я обрел новый, юношески свежий взгляд на жизнь. И вот я пришел туда же…

Кролл. Куда же, куда?

Росмер. Куда пришли твои дети.

Кролл. Ты? Ты! Да это же невозможно! Куда ты пришел, говоришь?

Росмер. Туда же, куда твои дети – Лауриц и Хильда.

Кролл (поникая головой). Отступник. Иухаинес Росмер – отступник.

Росмер. Мне следовало бы так радоваться… испытывать такое счастье, сознавая свое отступничество, как ты это называешь… Но я все-таки много страдал, мучился. Я ведь знал, какое это причинит тебе жгучее огорчение.

Кролл. Росмер… Росмер! С этим я никогда не примирюсь. (Мрачно глядит на него.) И ты, заодно с ними, готов способствовать распространению пагубы и смуты в этой злополучной стране.

Росмер. Это освобождение, и я хочу приобщиться к нему.

Кролл. Да, знаю, знаю. Так называют это все смутьяны и все сбитые с толку. Но неужели, по-твоему, можно ожидать, что освобождение принесет тот мятежный дух, который готов теперь отравить всю нашу общественную жизнь?

Росмер. Я не приобщаюсь ни к господствующему здесь духу и ни к одной из борющихся партий. Я хочу попытаться собрать, сплотить, людей с разных сторон. Возможно больше и теснее. Я хочу жить, посвятить всю свою жизнь, все свои силы на то, чтобы создать в стране истинное народовластие.

Кролл. По-твоему, с нас уже не довольно этого народовластия?.. Мне, по крайней мере, кажется, что все мы кучей движемся прямо в болото, где привольно живется одной черни.

Росмер. Именно потому я и намечаю истинную задачу народовластия.

Кролл. Какую задачу?

Росмер. Сделать всех людей в стране людьми благородными.

Кролл. Всех!..

Росмер. Во всяком случае, возможно большее число.

Кролл. Какими же путями?

Росмер. Освободив их умы и очистив волю, думается мне.

Кролл. Ты мечтатель, Росмер. Ты хочешь их освободить? Ты хочешь их очистить?

Росмер. Нет, милый друг… я хочу лишь попытаться пробудить в них стремление к этому. Сделать это они должны уж сами.

Кролл. И ты думаешь, они смогут?

Росмер. Да.

Кролл. Собственными силами?

Росмер. Именно собственными силами. Других не существует.

Кролл (вставая). Разве так подобает говорить пастору?

Росмер. Я уже не пастор.

Кролл. Да, но… твоя детская вера?

Росмер. Ее уже нет во мне.

Кролл. Нет!..

Росмер (встает). Я отказался от нее. Должен был отказаться от нее, Кролл.

Кролл (потрясенный, но овладевая собой). Вот как… Да, да, да. Одно к одному, конечно. Так не потому ли ты и сложил с себя церковный сан?

Росмер. Да. Когда я разобрался в самом себе… вполне уверился, что это не преходящий соблазн, но нечто такое, от чего мне уже никогда не отделаться, – я и ушел.

Кролл. Значит, вот как давно это в тебе бродило. А мы, твои друзья, ничего и не знали! Росмер, Росмер… как ты мог скрывать от нас эту прискорбную истину?

Росмер. На мой взгляд, дело это касалось меня одного. И затем я не хотел причинять тебе и другим друзьям напрасного огорчения. Я думал, что смогу продолжать жить здесь по-прежнему, тихой, счастливой жизнью. Я хотел читать и изучать все те труды, которые раньше были для меня закрытой книгой. Всей душой отдаться великому миру истины и свободы, который мне открылся.

Кролл. Отступник. Каждое слово свидетельствует об этом. Но зачем ты все-таки признаешься в своем тайном отступничестве? И зачем именно теперь?

Росмер. Ты сам вынудил меня, Кролл.

Кролл. Я? Я тебя вынудил?..

Росмер. Когда я узнал, как ты неистовствуешь на сходках… когда прочел обо всех твоих недобрых речах… яростных выпадах против тех, кто стоит на противоположной стороне… о твоем презрительном осуждении противников… Ах, Кролл! И ты, ты мог стать таким!.. Тогда передо мною повелительно встал мой долг. Люди озлобляются в такой борьбе, которая теперь завязалась. Надо призвать в души мир, радость и примирение. Оттого я и выступаю теперь и сознаюсь открыто, каким я стал. А затем и я хочу испытать свои силы. Не мог ли бы и ты… с своей стороны… примкнуть, Кролл?

Кролл. Никогда в жизни не примирюсь я с разрушительными элементами общества!

Росмер. Так давай, по крайней мере, бороться благородным оружием – раз уж приходится бороться.

Кролл. Кто не со мной в главных жизненных вопросах, того я знать не знаю больше. И не стану с ним церемониться!

Росмер. Это и ко мне относится?

Кролл. Ты сам порвал со мной, Росмер.

Росмер. Да разве это разрыв!

Кролл. Это! Это разрыв со всеми, кто до сих пор был тебе близок. Прими же на себя и последствия.

Ребекка входит справа и широко распахивает двери.

Ребекка. Ну вот, теперь он на пути к своему великому жертвоприношению. А нам пора за стол. Милости просим, господин ректор.

Кролл (берет шляпу). Спокойной ночи, фрекен Вест. Мне тут нечего больше делать.

Ребекка (напряженно). Что это значит? (Затворяет дверь и подходит к ним.) Вы поговорили?..

Росмер. Он все теперь знает.

Кролл. Мы тебя не выпустим из рук, Росмер. Мы заставим тебя вернуться к нам.

Росмер. Туда я уж никогда не вернусь больше.

Кролл. Увидим. Ты не такой человек, чтобы выдержать одиночество.

Росмер. Я буду не совсем одинок. Нас двое, чтобы выдержать одиночество.

Кролл. А-а! (В нем вспыхивает подозрение.) И это еще! Слова Беаты!..

Росмер. Беаты?..

Кролл (отгоняя мысль). Нет, нет… это было гадко… Прости.

Росмер. Что? О чем ты?

Кролл. Ни слова больше об этом. Фу! Прости мне. Прощай! (Направляется в переднюю.)

Росмер (за ним). Кролл! Нам нельзя разойтись так. Завтра я приду к тебе.

Кролл (в передней, оборачиваясь). Чтобы ноги твоей не было в моем доме! (Берет палку и уходит.)

Росмер стоит с минуту в дверях, затем затворяет дверь и идет к столу.

Росмер. Ничего, Ребекка. Выдержим все-таки. Мы двое верных друзей. Ты да я.

Ребекка. Как ты думаешь, что пришло ему на ум, когда он крикнул: «фу»?

Росмер. Дорогая, не обращай внимания. Он сам не поверил тому, что пришло ему на ум. Но завтра я пойду к нему. Спокойной ночи.

Ребекка. И сегодня так же рано уйдешь к себе? После этого?

Росмер. Сегодня, как и всегда. У меня стало так легко на душе теперь, когда это уже позади. Ты видишь – я совершенно спокоен, дорогая Ребекка. И ты тоже будь спокойна. Доброй ночи!

Ребекка. Доброй ночи, дорогой друг! Спокойного сна!

Росмер уходит в переднюю, и затем слышны его шаги по лестнице, ведущей наверх. Ребекка дергает звонок у печки, и немного погодя справа входит мадам Хельсет.

Можно убрать со стола, мадам Хельсет. Пастор не хочет ничего… а ректор ушел.

Мадам Хельсет. Ректор ушел? Что такое с ним стряслось?

Ребекка (берет свое вязанье). Пророчил, что собирается сильная гроза…

Мадам Хельсет. Вот так диво! Ни единого облачка за весь вечер.

Ребекка. Только бы он не повстречался с белым конем. Боюсь, что эти привидения скоро дадут себя знать здесь.

Мадам Хельсет. Бог с вами, фрекен! Не говорите так… о таких ужасах.

Ребекка. Ну-ну-ну…

Мадам Хельсет (тише). Разве фрекен в самом деле думает, что у нас кто-нибудь скоро умрет?

Ребекка. Не то чтобы я это думала… но на этом свете столько разных белых коней, мадам Хельсет… Ну, спокойной ночи. Я пойду к себе.

Мадам Хельсет. Спокойной ночи, фрекен.

Ребекка уходит направо.

(Тушит лампу, качает головой и бормочет.) Господи Иисусе… Эта фрекен Вест, чего только она иной раз не скажет!

Действие второе

Кабинет Йуханнеса Росмера. В левой стене входная дверь. В глубине комнаты дверное отверстие с раздвинутыми портьерами, соединяющее кабинет со спальней. Направо окно и перед ним письменный стол с книгами и бумагами. По стенам полки с книгами и шкафы. Меблировка скромная. Налево старинное канапе и перед ним стол. Йуханнес Росмер, в домашнем сюртуке, сидя у письменного стола на стуле с высокой спинкой, разрезает и просматривает какую-то книгу без переплета. В дверь налево стучат.

Росмер (не оборачиваясь). Можно, войдите.

Ребекка (в утреннем платье, входит). С добрым утром.

Росмер (перелистывая журнал). С добрым утром, дорогая. Тебе что-нибудь надо?

Ребекка. Хотела только узнать, хорошо ли ты спал?

Росмер. Ах, чудесно, так крепко. Никаких снов… (Оборачиваясь.) А ты?

Ребекка. Спасибо. Так, под утро…

Росмер. Знаешь, давным-давно не было у меня так легко на сердце. А-а!.. Право, хорошо, что удалось вчера высказаться.

Ребекка. Да, ты напрасно так долго молчал, Росмер.

Росмер. Сам не понимаю, чего так трусил.

Ребекка. Ну, это же, собственно, было не из трусости…

Росмер. Однако знаешь… Если хорошенько вникнуть, так и трусость примешивалась.

Ребекка. Тем смелее с твоей стороны, что ты все-таки порвал сразу. (Садится около него на стул.) А я вот хочу рассказать тебе кое о чем, что я сделала… Ты, пожалуйста, не сердись на меня.

Росмер. Сердиться? Дорогая, как ты можешь думать?

Ребекка. Ну да, потому что я, пожалуй, распорядилась немножко самовольно, но…

Росмер. Да в чем же дело?

Ребекка. Вчера вечером, когда этот Ульрик Брендель собирался уходить… я дала ему записку к Мортенсгору.

Росмер (несколько призадумавшись). Ах, милая Ребекка… Ну, что же ты написала?

Ребекка. Я написала, что он оказал бы тебе услугу, если бы принял некоторое участие в этом несчастном человеке и сделал для него, что может.

Росмер. Дорогая, напрасно ты это сделала. Ты только повредила этим Бренделю. И Мортенсгор такой человек, что я лучше всего желал бы держаться от него подальше. Ты знаешь, у меня было с ним однажды столкновение.

Ребекка. А разве, по-твоему, не кстати было бы теперь вновь завязать с ним добрые отношения?

Росмер. Мне? С Мортенсгором? Почему кстати?

Ребекка. Да ведь, собственно говоря, твое положение теперь не из прочных… после того, как ты разошелся с друзьями.

Росмер (смотрит на нее, качая головой). Или ты в самом деле могла подумать, что Кролл или кто-нибудь из них станет мстить?.. Чтобы они были в состоянии?..

Ребекка. Сгоряча, милый… Никто не может поручиться. Мне кажется… судя по тому, как ректор отнесся…

Росмер. Ах, тебе бы следовало знать его получше. Кролл – человек благородный во всех отношениях. После обеда я отправлюсь в город и поговорю с ним. Хочу поговорить с ними со всеми. О, ты увидишь, все уладится…

Из дверей налево входит мадам Хельсет.

Ребекка (привставая). Что там, мадам Хельсет?

Мадам Хельсет. Ректор Кролл в передней.

Росмер (быстро встает). Кролл!

Ребекка. Ректор! Нет, подумай!..

Мадам Хельсет. Спрашивает, нельзя ли ему подняться наверх, поговорить с пастором.

Росмер (Ребекке). Что, я говорил тебе?.. Разумеется, можно. (Идет к двери и кричит вниз.) Сюда, сюда, дорогой друг! Добро пожаловать! (Стоит и придерживает дверь открытой.)

Мадам Хельсет уходит. Ребекка сдвигает портьеры и прибирает кое-что в комнате. Ректор Кролл входит со шляпой в руке. (Тихо, растроганно.) Я ведь знал, что не в последний раз…

Кролл. Сегодня все представляется мне совсем в ином свете, нежели вчера.

Росмер. Не так ли, Кролл? Правда? Когда ты поразмыслил…

Кролл. Ты меня совершенно не понимаешь. (Кладет шляпу на стол у канапе.) Мне необходимо сейчас же поговорить с тобой наедине.

Росмер. Отчего же фрекен Вест нельзя?..

Ребекка. Нет, нет, господин Росмер, я уйду.

Кролл (смеривая ее взглядом). Я еще должен попросить извинения у фрекен Вест, что забрался такую рань. Застал вас врасплох; вы не успели даже…

Ребекка (пораженная). Как? Вы находите не в порядке вещей, что я утром хожу по-домашнему?

Кролл. Помилуйте! Я ведь и не знаю вовсе, какие у вас тут теперь завелись порядки в Росмерсхольме.

Росмер. Но, Кролл… я совсем не узнаю тебя сегодня!

Ребекка. Мое почтение, господин ректор. (Уходит налево.)

Кролл. С твоего позволения… (Садится на канапе.)

Росмер. Да, милый, сядем и поговорим хорошенько. (Садится на стул напротив ректора.)

Кролл. Я глаз не сомкнул со вчерашнего вечера. Всю ночь напролет пролежал и продумал.

Росмер. И что же ты скажешь сегодня?

Кролл. Разговор будет долгий, Росмер. Позволь мне начать как бы с предисловия. Я имею кое-что рассказать тебе об Ульрике Бренделе.

Росмер. Он был у тебя?

Кролл. Нет. Он расположился в одном дрянном кабачке. В самой дрянной компании, разумеется. Пил и угощал, пока было на что. Потом выругал всю компанию дрянью и сволочью. И был прав, в сущности. Но его за это избили и бросили в канаву.

Росмер. Он, значит, неисправим. Кролл. Сюртук он тоже заложил. Но, говорят, ему выкупили. Можешь отгадать – кто?

Росмер. Пожалуй, ты сам?

Кролл. Нет. Благородный господин Мортенсгор.

Росмер. Вот кто!

Кролл. Мне сообщили, что первым визитом господин Брендель удостоил именно идиота и плебея.

Росмер. Ну, и не прогадал, значит…

Кролл. Конечно. (Облокачиваясь на стол и несколько приближаясь к Росмеру.) Но тут мы дошли до пункта, относительно которого я, во имя нашей старой… нашей былой дружбы, считаю своим долгом предостеречь тебя.

Росмер. Дорогой мой, в чем дело?

Кролл. Дело в том, что, видно, у тебя в доме творится что-то такое за твоей спиной…

Росмер. Как ты можешь такое предполагать? Ты намекаешь на Реб… на фрекен Вест?

Кролл. Именно. Я отлично ее понимаю в данном случае. Она ведь давно уже привыкла править тут всем. Но все-таки…

Росмер. Дорогой Кролл, ты безусловно ошибаешься. У нас с ней нет никаких секретов друг от друга.

Кролл. Так она призналась тебе и в том, что завязала переписку с редактором «Маяка»?

Росмер. Ах, ты намекаешь на записку, которую она дала Ульрику Бренделю.

Кролл. Так ты уже знаешь об этом. И одобряешь, что она завязывает сношения с этим бьющим на скандал газетным писакой, который каждую неделю пытается выставить меня к позорному столбу, привязываясь и к моей школе и к моей общественной деятельности?

Росмер. Друг мой, об этом она, наверное, даже не подумала. А в конце концов она, разумеется, вполне вольна в своих поступках, как я в своих.

Кролл. Да? Это, верно, связано с твоим новым направлением. Ведь и фрекен Вест, конечно, пришла туда же, куда и ты?

Росмер. Да, и она. Мы с нею дружно работали вместе, чтобы выбраться на новый путь.

Кролл (глядит на него, медленно качая головой). Ах ты, ослепленный, обманутый человек!

Росмер. Я? С чего ты взял?

Кролл. Ну да, я не смею… не хочу думать худшего. Нет, нет, дай мне высказаться… Ты действительно ценишь мою дружбу, Росмер? И мое уважение? Да?

Росмер. На такой вопрос едва ли нужно отвечать.

Кролл. Ну, так другие вопросы требуют ответов, полного разъяснения с твоей стороны. Позволишь ли ты сделать тебе нечто вроде допроса?

Росмер. Допроса?

Кролл. Да, позволишь ли задать несколько вопросов о том, что тебе, может быть, больно вспоминать? Видишь ли… это твое отступничество… или твое «освобождение», как ты его называешь… все это связано со многим другим, что ты ради себя самого должен мне объяснить.

Росмер. Дорогой мой, спрашивай, о чем хочешь. Мне нечего скрывать.

Кролл. Так вот скажи мне, из-за чего, в сущности, по-твоему, Беата взяла да покончила с собой? Какая была тому истинная причина?

Росмер. Неужели у тебя могут быть сомнения? Или, вернее, разве можно спрашивать о причинах поступков таких несчастных, невменяемых больных?

Кролл. А ты уверен, что Беата действительно была совсем невменяема? Врачи, по крайней мере, не считали этот вопрос окончательно решенным.

Росмер. Если бы врачи когда-нибудь видели ее такою, какой я видел ее много раз и днем и ночью, они не стали бы сомневаться.

Кролл. И я тогда не сомневался.

Росмер. К сожалению, и невозможно было сомневаться. Я ведь рассказывал тебе о ее необузданно диких, страстных порывах… на которые она требовала ответа с моей стороны. Ах, какой ужас она мне внушала! А потом эти ее безосновательные, жгучие угрызения совести и самоупреки в последние годы…

Кролл. Да, когда она узнала, что всю жизнь останется бездетной.

Росмер. Ну, так сам посуди: мучить, терзать себя изо дня в день, когда ни в чем не виновата!.. Как тут считать ее вменяемой?

Кролл. Гм… Ты не помнишь, были у тебя тогда в доме книги, в которых говорилось бы о цели брака, согласно новейшим взглядам нашего времени?

Росмер. Помню, фрекен Вест дала мне прочесть одно такое сочинение. К ней ведь, как ты знаешь, перешла вся библиотека ее приемного отца, доктора. Но, дорогой Кролл, не думаешь же ты, чтобы мы были так неосторожны и посвящали бедную больную в подобные вопросы? Могу заверить тебя честью, что на нас не лежит никакой вины. Причиной всему были ее расстроенные нервы; они толкали ее на ложный путь.

Кролл. Одно, во всяком случае, я могу тебе рассказать теперь. А именно, что бедная, измученная и экзальтированная Беата покончила с собой ради того, чтобы дать тебе возможность зажить счастливой… свободной жизнью – как тебе захочется.

Росмер (полупривстав со стула). Что ты хочешь сказать этим?

Кролл. Выслушай меня спокойно, Росмер. Теперь я могу говорить об этом. В последний год своей жизни она два раза приходила ко мне, чтобы излить передо мной свой страх и отчаяние.

Росмер. Все по поводу того же?

Кролл. Нет. В первый раз она уверяла, что ты на пути к отпадению. Готов отпасть от веры отцов.

Росмер (горячо). Это невозможно, Кролл! Это совершенно невозможно. Ты, верно, ошибаешься.

Кролл. Почему?

Росмер. Да потому, что при жизни Беаты я все еще сомневался сам и боролся с собой. И эту борьбу я довел до конца один-одинешенек, не говоря никому ни слова. Не думаю даже, чтобы Ребекка…

Кролл. Ребекка?

Росмер. Ну да… фрекен Вест. Я запросто зову ее Ребеккой.

Кролл. Я уже заметил.

Росмер. Поэтому для меня и непостижимо, как Беате могли прийти такие мысли. И почему она не заговорила об этом прямо со мной? Она ни разу этого не сделала. Ни словечка никогда не проронила.

Кролл. Бедная… она просила, молила меня поговорить с тобой.

Росмер. И почему же ты этого не сделал?

Кролл. Мог ли я тогда хоть на минутку усомниться, что она ненормальна? Подобное обвинение против такого человека, как ты!.. Потом она пришла опять… так с месяц спустя. Была с виду спокойнее. Но уходя, сказала: «Теперь в Росмерсхольме скоро могут ожидать белого коня».

Росмер. Да, да. Белый конь… она часто о нем говорила.

Кролл. И когда я попытался отвлечь ее от таких грустных мыслей, она ответила: «Мне уж теперь недолго остается, Йуханнесу нужно немедля жениться на Ребекке».

Росмер (почти лишаясь языка). Что ты говоришь. Мне жениться на…

Кролл. Это было после обеда в четверг. А в субботу вечером она кинулась с мостика в водопад.

Росмер. И ты не предупредил нас!..

Кролл. Ты же сам знаешь, как часто она намекала, что вот-вот непременно умрет.

Росмер. Знаю, знаю. Но все-таки… ты должен был предостеречь нас!

Кролл. Я и думал было. Но оказалось уже поздно.

Росмер. Но почему же ты с тех пор?.. Почему молчал обо всем этом?

Кролл. Да к чему было являться и расстраивать тебя, мучить еще больше? Я же принимал все это за пустые, дикие фантазии… вплоть до вчерашнего вечера.

Росмер. А теперь, значит, не принимаешь?

Кролл. Разве Беата не здраво судила, когда говорила, что ты готов отпасть от веры детских лет?

Росмер (вперив взгляд в пространство). Да, этого я не понимаю. Это для меня всего непостижимее.

Кролл. Постижимо или непостижимо, но это так. И вот я спрашиваю тебя, Росмер, много ли правды во втором ее обвинении? Я имею в виду – в последнем.

Росмер. Обвинении? Так это было обвинение?

Кролл. Ты, пожалуй, не обратил внимания на то, как она выразилась. Она сказала, что ей надо умереть… Почему? Ну!..

Росмер. Чтобы я мог жениться на Ребекке…

Кролл. Она не совсем так выразилась. Она сказала: «Мне уж теперь недолго остается. Йуханнесу нужно немедля жениться на Ребекке».

Росмер (смотрит на него с минуту, затем встает). Теперь я понимаю тебя, Кролл.

Кролл. И?.. Что ты ответишь?

Росмер (все так же тихо, вполне владея собой). На такое неслыханное?.. Единственным правильным ответом было бы указать тебе на дверь.

Кролл (вставая). Хорошо.

Росмер (становясь перед ним). Слушай. Больше года… с самой смерти Беаты… мы с Ребеккой Вест живем одни в Росмерсхольме. Все это время ты знал, в чем обвиняла нас Беата, и ни разу ничем не дал мне заметить, что считаешь наше совместное житье тут предосудительным!

Кролл. До вчерашнего вечера я не знал, что тут живут вместе отступник и… женщина свободных взглядов.

Росмер. А! Ты, значит, не веришь, чтобы у отступников и свободомыслящих людей можно было найти чистоту нравов? Не веришь, чтобы они подчинялись законам нравственности в силу естественной потребности своей природы?

Кролл. Я не очень-то полагаюсь на такого рода нравственность, которая не заждется на церковной вере.

Росмер. И ты прилагаешь эту мерку и ко мне с Ребеккой? К нашим взаимным отношениям?

Кролл. Я не могу ради вас двоих отступиться от мнения, что едва ли существует сколько-нибудь широкая пропасть между свободомыслием и… гм…

Росмер. И чем?..

Кролл. …и свободной любовью, – раз тебе непременно хочется узнать.

Росмер (тихо). И тебе не стыдно говорить это мне! Ты же знаешь меня с самой ранней моей юности.

Кролл. Именно потому. Я знаю, как легко ты подчиняешься влиянию окружающих. А эта твоя Ребекка… ну, эта фрекен Вест… мы ее, в сущности, не знаем, что она за человек. Словом, Росмер… я от тебя не отказываюсь. И ты сам… постарайся спастись вовремя.

Росмер. Спастись? Каким образом?..

Мадам Хельсет выглядывает из двери слева.

Вам что?

Мадам Хельсет. Мне надо бы попросить вниз фрекен.

Росмер. Фрекен нет наверху.

Мадам Хельсет. Нету? (Озирается.) Что за диковина! (Уходит.)

Росмер. Ты сказал?..

Кролл. Слушай. Насчет того, что происходило тут втихомолку при жизни Беаты… и что продолжалось затем – я не стану особенно допытываться. Ты был глубоко несчастен в браке. И, пожалуй, это отчасти оправдывает тебя…

Росмер. Ах, как плохо ты, в сущности, знаешь меня!..

Кролл. Не прерывай. Я хочу сказать вот что: если это сожительство с фрекен Вест должно непременно продолжаться, то положительно необходимо, чтобы ты молчал о том перевороте… о печальном своем отпадении, до которого она тебя довела. Дай мне договорить! Дай мне договорить! Я скажу, что, если уж на то пошло, думай, мысли и веруй с богом, как тебе угодно… и в том и в другом направлении. Но держи свои мнения про себя. Это ведь чисто личное дело. Нет никакой необходимости благовестить об этом повсюду.

Росмер. Мне необходимо выйти из фальшивого, двусмысленного положения.

Кролл. Но ты связан долгом, традициями своего рода, Росмер! Помни это! Росмерсхольм с незапамятных времен был своего рода священным очагом, поддерживавшим поря-док и закон… уважение ко всему, что установлено и признано лучшими членами общества. Вся местность получила свой отпечаток от Росмерсхольма. Если пройдет слух, что ты сам порвал с тем, что я назвал бы фамильным образом мыслей Росмеров, это произведет зловредную, непоправимую смуту в умах.

Росмер. Дорогой Кролл… я не могу так смотреть на дело. Я считаю своим непременным долгом внести хоть немножко света и радости сюда, где фамилия Росмеров распространяла духовный мрак и гнет в течение столь долгих, долгих времен.

Кролл (строго смотрит на него). Нечего сказать, достойная задача для человека, с которым угасает род. Брось это! Это неподходящее для тебя дело. Ты создан для тихой жизни кабинетного ученого.

Росмер. Весьма возможно. Но я все-таки хочу хоть раз вмешаться в жизненную борьбу, и я тоже…

Кролл. В жизненную борьбу?.. А ты знаешь, чем она окажется для тебя? Борьбой не на жизнь, а на смерть со всеми твоими друзьями.

Росмер (тихо). Не все же, верно, такие фанатики, как ты.

Кролл. Как ты наивен, Росмер… неопытен. Ты и не подозреваешь, какая гроза обрушится на тебя нежданно-негаданно.

Мадам Хельсет (выглядывая из двери налево). Фрекен велела сказать…

Росмер. Что?

Мадам Хельсет. Там кто-то пришел на пару слов к пастору.

Росмер. Не тот ли самый, что был вчера вечером?

Мадам Хельсет. Нет, этого зовут Мортенсгор.

Росмер. Мортенсгор!

Кролл. Ага! Так вот до чего дошло! Значит, вот до чего!

Росмер. Что ему надо от меня? Отчего вы ему не отказали?

Мадам Хельсет. Фрекен велела мне спросить, нельзя ли ему подняться к вам.

Росмер. Скажите ему, что у меня гость…

Кролл (обращаясь к мадам Хельсет). Ничего, ведите его сюда, мадам Хельсет. (Когда мадам Хельсет уходит, он берет шляпу.) Я уступаю поле… пока. Но решительная битва еще не дана.

Росмер. Клянусь тебе, Кролл… у меня нет никаких дел с Мортенсгором.

Кролл. Я тебе больше не верю. Ни в чем. Отныне я не верю тебе ни в каком отношении. Война не на живот, а на смерть! Мы попытаемся обезоружить тебя… сделать безвредным.

Росмер. Ах, Кролл… как глубоко… как низко ты опустился.

Кролл. Я? Не тебе бы говорить это. Не такому, как ты. Вспомни Беату!

Росмер. Ты опять хочешь вернуться к этому!

Кролл. Нет. Предоставляю тебе разгадку смерти в водопаде поискать у себя на совести, – если у тебя еще осталось что-либо в этом роде.

Педер Мортенсгор входит тихо и скромно из двери налево. Он небольшого роста тщедушный человек с реденькими рыжеватыми волосами и бородкой.

(Бросая на него взгляд, полный ненависти.) Ну, значит, «Маяк»… зажжен в Росмерсхольме! (Застегивая сюртук.) Да, мне нечего больше колебаться, какой взять курс.

Мортенсгор (смиренным тоном). «Маяк» всегда готов осветить ректору путь восвояси.

Кролл. Да, вы давно уже доказали, что готовы. А ведь есть заповедь, запрещающая нам лжесвидетельствовать против ближнего.

Мортенсгор. Ректору нечего учить меня заповедям.

Кролл. Даже седьмой?

Росмер. Кролл!..

Мортенсгор. Если в этом есть нужда, то скорее всего это следовало бы пастору…

Кролл (с иронией). Пастору? Да, бесспорно, это скорее всего следовало бы сделать пастору Росмеру… Желаю вам успеха, господа. (Уходит и захлопывает за собой дверь.)

Росмер (долго смотрит на дверь и говорит как бы про себя). Да, да… так тому и быть. (Оборачиваясь.) Угодно вам сказать, господин Мортенсгор, что привело вас ко мне?

Мортенсгор. Я, собственно, искал фрекен Вест. Хотелось поблагодарить ее за милое письмо, которое я получил от нее вчера.

Росмер. Я знаю, она писала вам. Так вы поговорили с ней?

Мортенсгор. Да, немножко. (Чуть заметно улыбаясь.) Говорят, в Росмерсхольме произошли некоторые перемены во взглядах.

Росмер. Мои взгляды во многом и многом изменились. Пожалуй, почти во всем.

Мортенсгор. Фрекен так и сказала. Вот она и нашла, что мне следовало бы немножко потолковать с пастором насчет этого.

Росмер. Насчет чего, господин Мортенсгор?

Мортенсгор. Не разрешите ли вы мне сообщить в «Маяке» о перемене в ваших взглядах и о том, что вы теперь за свободу мысли и прогресс?

Росмер. Охотно разрешаю. Даже прошу вас объявить об этом.

Мортенсгор. Так это появится завтра же утром. Это будет крупной, важной новостью, что пастор Росмер из Росмерсхольма держится таких взглядов и считает возможным принять в этом смысле участие в борьбе эа дело просвещения.

Росмер. Я не совсем вас понимаю.

Мортенсгор. Я хочу только сказать, что наша партия приобретает сильную моральную поддержку в лице каждого нового сторонника – из серьезных, верующих людей.

Росмер (несколько удивленный). Так вы не знаете?.. Разве фрекен Вест не сказала вам всего?

Мортенсгор. Чего, господин пастор? Фрекен, вероятно, некогда было. Она сказала, чтобы я поднялся к вам и выслушал остальное от вас самих.

Росмер. В таком случае могу сообщить вам, что я освободил свою мысль вполне. Во всех отношениях. Я по-рвал с учением церкви окончательно. Отныне мне нет до нее дела.

Мортенсгор (ошеломленный, глядит на него). Нет… свались луна на земли», я бы не так… Сам пастор отрекается!..

Росмер. Я пришел туда, где вы стоите уже давно. Так и сообщите это завтра в «Маяке».

Мортенсгор. И это? Нет, дорогой господин пастор… Вы меня извините, но этой стороны дела лучше не касаться.

Росмер. Не касаться?

Мортенсгор. То есть на первых порах.

Росмер. Но я не понимаю…

Мортенсгор. Да, видите ли, господин пастор… вы, пожалуй, все-таки не так осведомлены относительно всех обстоятельств дела, как я. Ведь если вы теперь перешли на сторону либералов… и если вы – как сказала фрекен Вест желаете принять участие в движении, то, вероятно, вы имеете в виду принести направлению и самому движению посильную пользу.

Росмер. Да, мне этого от души хотелось бы.

Мортенсгор. Ну вот, так я и хочу только поставить вам на вид, господин пастор, что если вы сразу раскроете свои карты насчет этого вашего разрыва с церковью, вы тотчас же сами себе свяжете руки.

Росмер. Вы думаете?

Мортенсгор. Да, можете быть уверены, что немного вам тогда удастся сделать в наших краях. И кроме того… вольнодумцев в наших рядах и так уже достаточно, господин пастор. Я готов сказать – слишком даже много этого народа. Партия нуждается в христианском элементе… в членах, к которым бы все относились с уважением. По этой части у нас большая нехватка. Поэтому целесообразнее, чтобы вы сохранили про себя то, до чего публике нет дела. Вот мое мнение.