Текст книги "Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923"

Пока же Лев Давидович не испытывал особых затруднений в комплектовании штата руководящих сотрудников своего ведомства и его представителей за рубежом. Достаточно квалифицированных людей среди бывших российских политических эмигрантов было не так уж мало. Троцкий сделал ряд шагов, чтобы «заполучить» именно их в свой наркомат[188]188
  Показательно, что по существу дела о дипломатической деятельности Троцкого ничего не говорится в главе о становлении советской дипломатии, включенной в сравнительно недавнее издание (Шишкин В.А. Становление внешней политики послереволюционной России (1917 – 1930 годы) и капиталистический мир. От революционного «западничества» к «национал-большевизму». СПб.: Дмитрий Буланин, 2002. С. 16 – 33).


[Закрыть]. В штат Наркоминдела вошли известные большевистские деятели В.В. Боровский[189]189
  Боровский Вацлав Вацлавович (1871 – 1923) являлся социал-демократом с 1894 г. Сотрудничал в «Искре» и других социал-демократических изданиях. Выступал в качестве литературного критика под псевдонимом Орловский. С ноября 1917 г. был послом РСФСР в Скандинавских странах, с 1921 г. полномочным представителем (полпредом) в Италии. Убит в Лозанне русским белоэмигрантом.


[Закрыть], Литвинов, Карахан, Иоффе. Однако наиболее ценным приобретением был Георгий Васильевич Чичерин.

Родившийся в 1872 г. Г.В. Чичерин был племянником известного юриста и историка Б.Н. Чичерина. Получив образование на историко-филологическом факультете Петербургского университета, младший Чичерин служил в архиве Министерства иностранных дел, получил чин титулярного советника, затем работал в российском посольстве в Берлине. В 1905 г. он вступил в РСДРП, примкнув к меньшевикам. В связи с этим Чичерин был вначале изгнан из посольства, но остался «причисленным к архивам Министерства иностранных дел России», а в 1908 г. был полностью уволен со службы и остался в Германии, затем он жил во Франции и в Великобритании. Являлся секретарем Заграничной организации РСДРП, а в 1912 г. поддержал Августовский блок как путь к восстановлению единства РСДРП. В годы мировой войны Чичерин был сотрудником газеты «Наше слово», что закрепило его близость к Троцкому. В 1917 г. Георгий Васильевич стал секретарем «делегатской комиссии» по делам возвращения политических эмигрантов в Россию. В августе 1917 г. за антивоенную деятельность он был арестован британскими властями и заключен в Брикстонскую тюрьму.

Став наркомом, Троцкий в течение двух месяцев вел интенсивную переписку с британскими чиновниками по поводу освобождения Чичерина. В письме послу Великобритании Бьюкенену, требуя освобождения Чичерина (а также другого российского гражданина Петрова, также арестованного в Англии), Троцкий откровенно угрожал ответными репрессиями. Он обращал внимание посла, что в России «проживает много англичан, которые отнюдь не скрывают своего контрреволюционного образа мыслей и открыто вступают в явно политические отношения с контрреволюционными элементами буржуазных классов России. Общественное мнение революционной демократии нашей страны не захочет мириться с тем фактом, что русские заслуженные революционные борцы томятся в концентрационных лагерях Англии, в то время как контрреволюционные великобританские граждане не испытывают никаких стеснений на территории Российской Республики»[190]190
  Правда. 1917. 13 ноября; Троцкий Л.Д. Сочинения. Т. 3. Ч. 2. С. 110 – 11.


[Закрыть]. По воспоминаниям британского посла Бьюкенена, Троцкий передал ему через «французского офицера, социалиста» (видимо, речь шла о Жаке Садуле[191]191
  Садуль Жак (1881 – 1956) – французский офицер, член Социалистической партии с 1903 г. В 1917 г. был атташе при французской военной миссии в Петрограде, вначале сблизился с большевиками, а затем вступил в РКП(б), являлся одним из организаторов французской группы РКП(б). В 1918 г. осуществлял тайную связь с французскими войсками в Одессе. Участвовал в I и II конгрессах Коминтерна, был членом его Исполкома. В 1924 г. возвратился во Францию, был предан суду по обвинению в дезертирстве, но оправдан. Участвовал в деятельности компартии, был корреспондентом советской газеты «Известия». В годы Второй мировой войны участвовал в движении Сопротивления.


[Закрыть], бывшем сотруднике французской военной миссии в России, который перешел на большевистские позиции[192]192
  См. его мемуары: Садуль Ж. Записки о большевистской революции. М.: Книга, 1990.


[Закрыть]), что намерен его арестовать как заложника, а если это приведет к разрыву дипломатических отношений, то арестует в качестве заложников еще «некоторое количество британских подданных»[193]193
  Бьюкенен Д. Моя миссия в России. Воспоминания дипломата. Берлин: Обелиск, 1924. Т. 2. С. 160 – 161.


[Закрыть].

В конце концов посол решил как-то реагировать[194]194
  Распространялись даже слухи, что Троцкий намерен арестовать самого Бьюкенена. В своем дневнике британский дипломат записал: «Я не принял всерьез угрозы Троцкого и продолжал совершать мои ежедневные прогулки без всяких неприятных для себя последствий» (Бьюкенен Д. Моя миссия в России. Т. 2. С. 161).


[Закрыть]. К наркому явился британский консул Вудхауз, которому Троцкий заявил, что «Чичерин – его личный друг и ему особенно важно добиться его освобождения, так как он предполагает назначить его своим дипломатическим представителем в одну из союзных столиц». В случае отказа освободить Чичерина Троцкий вновь угрожал подвергнуть аресту некоторое количество британских подданных, которых «он знает как контрреволюционеров». Троцкий также сказал, что за пределы Советской России не будет выпущен ни один британский подданный, «пока не будет улажен вопрос об этих русских»[195]195
  Бьюкенен Д. Моя миссия в России. Т. 2. С. 160 – 161.


[Закрыть].

Бьюкенен счел целесообразным пойти на уступки. 22 ноября представитель посла Великобритании явился к Троцкому в наркомат «для урегулирования вопроса об освобождении… Чичерина, Петрова и др. и об отмене запрещения выезда великобританским гражданам из России». В официальном сообщении об этом визите указывалось, что предполагается урегулирование этого вопроса в самом скором времени»[196]196
  Правда. 1917. 25 ноября; Бьюкенен Д. Моя миссия в России. Т. 2. С. 160.


[Закрыть]. Фактически же такого рода сообщение означало, что вопрос об освобождении Чичерина уже урегулирован.

И действительно, через несколько дней в прессе было опубликовано интервью британского посла, в котором тот «выразил любовь к России». Троцкий прореагировал немедленно: эти чувства доставили ему большую радость, но он предпочел бы дела словам[197]197
  Там же. С. 169.


[Закрыть]. Дела тоже последовали – в прессе появилось «официальное извещение» «К освобождению тов. Чичерина и др.»[198]198
  Известия. 1917. 1 декабря.


[Закрыть]. В нем говорилось, что Бьюкенен довел до сведения российской стороны готовность «заново пересмотреть вопрос относительно задержания вышеозначенных лиц с целью их водворения на родину». В ответ на это Троцкий распорядился о «свободном пропуске великобританских граждан из России с соблюдением тех общих гарантий, которые требуются сейчас от всех граждан союзных и нейтральных стран». Задержанные англичане смогли, таким образом, покинуть Россию[199]199
  Fischer L. The Soviets in World Affairs. A History of Relations between the Soviet Union and the Rest of the World. London: Jonathan Cape, 1930. P. 25.


[Закрыть]. Договорено было также о пропуске дипломатических курьеров в Великобританию и из нее. 3 января освобожденный Чичерин покинул Лондон, через несколько дней прибыл в Петроград и тотчас же был назначен заместителем наркома иностранных дел, став, по существу, в наркомате главной опорой Троцкого, занятого массой всего остального[200]200
  После подписания Брестского мирного договора Чичерин фактически сменил Троцкого на посту наркома, а 9 апреля 1918 г. был назначен исполняющим обязанности наркома. Хотя Чичерин не обладал свойствами строгого организатора и руководителя, страдал рядом заболеваний (диабет, полиневрит и др.) и мнительностью, странностями характера (он был убежденным холостяком и аскетом, жил в здании наркомата на Кузнецком Мосту и работал почти круглосуточно), его знания, великолепная память, дипломатическая расчетливость и гибкость, знание почти всех европейских языков способствовали выводу РСФСР из международной изоляции. В связи с использованием дипломатических средств для ведения политической пропаганды за границей и вмешательством Коммунистического интернационала в дела наркомата у Чичерина часто происходили конфликты с высшим партийным руководством. В 1923 г. Чичерин стал первым наркомом иностранных дел СССР. Однако в 1928 г. он был фактически отстранен от этой должности, а в 1930 г. заменен Литвиновым, который в течение ряда лет вел травлю наркома, писал на него доносы в ЦК и лично Сталину. Последние годы жизни Чичерин в основном проживал за границей, где скончался в 1936 г.


[Закрыть].

Вслед за этим Троцкий внезапно предложил назначить советского представителя в Лондон, причем Бьюкенен занял в этом вопросе неопределенную, скорее позитивно-выжидательную позицию и запросил инструкции у своего МИДа, которые так и не получил. Он записал в дневник: «Нам очень трудно согласиться на это, но вместе с тем, если мы откажем ему в этом, он может отплатить нам тем же, лишив союзные посольства их дипломатического иммунитета. Я уже указал Министерству иностранных дел, что нам придется сделать выбор между согласием с большевиками и полнейшим с ними разрывом»[201]201
  Бьюкенен Д. Моя миссия в России. Т. 2. С. 174.


[Закрыть].

Несравненно менее удачной находкой для наркомата был М.М. Литвинов, которого Троцкий в январе 1918 г. назначил полпредом РСФСР в Великобритании. Правда, эта дипломатическая миссия была фиктивной. В Лондоне Литвинова не признавали. Здесь продолжало функционировать старое русское посольство во главе с В.Д. Набоковым, отцом будущего выдающегося писателя Владимира Набокова. В свою очередь Троцкий, отстранивший В.Д. Набокова от дел, не признавал старое русское посольство и его посла. Осенью 1918 г. Литвинова в Англии арестовали, а затем обменяли на арестованного в России заложника – британского дипломата Роберта Брюса Локкарта, генерального консула посольства Великобритании, обвиненного советским правительством в шпионаже. Включенный в состав коллегии Наркоминдела, Литвинов ездил с различными миссиями в зарубежные страны, занимаясь не столько дипломатической деятельностью, сколько установлением нелегальных связей с компартиями и передавая им указания Москвы. Так Литвинов сразу же включился в тот лицемерный и двойственный замкнутый круг советской внешней политики, когда, с одной стороны, проводился курс на поддержание нормальных отношений с правительствами зарубежных стран, а с другой – предпринимались все возможные усилия для их свержения[202]202
  Чернявский Г. Феномен Литвинова // Чернявский Г. Новые притчи о Правде и Лжи. С. 112 – 113.


[Закрыть].

Тем временем Троцкий привлекал в свое ведомство все новых и новых сотрудников, которым доверял. К январю 1918 г. штат наркомата составлял уже около 200 человек. Были образованы отделы сношений со странами Запада, Востока, экономический и правовой отделы, отдел виз, отдел военнопленных, отдел денежных ссуд и переводов (для помощи российским гражданам в возвращении на родину), отдел печати (вначале он назывался информационным бюро), хозяйственный отдел, а затем и отдел дипломатических курьеров[203]203
  Десять лет советской дипломатии: Сборник документов. М.: Литиздат НКИД, 1927. С. 6; Канторович Б. Организационное развитие НКИД // Международная жизнь. 1922. № 15. С. 22.


[Закрыть]. Возникало, таким образом, разветвленное дипломатическое ведомство.

Штат дипкурьеров Троцкий начал формировать уже в первый месяц большевистской власти. Правда, сразу же возникли серьезные трудности с возможностью их отправки за рубеж. На заседании Совнаркома 20 ноября 1917 г. Троцкий поднял этот вопрос в связи с отказом британского посла визировать дипломатические паспорта курьерам – им было предложено выезжать на общих основаниях. В связи с этим было постановлено: «Отказывать в этом случае визировать паспорта английских дипломатических курьеров»[204]204
  Протоколы заседаний Совета народных комиссаров РСФСР. С. 37.


[Закрыть].

По согласованию с Лениным Троцкий попытался взять под свой полный контроль всю информацию, которая шла из России за рубеж. 1 февраля 1918 г. они дали совместное указание Петроградскому телеграфному агентству, что «ни одна депеша за границу, касающаяся внешней политики России, не должна быть разрешена без контроля Комиссариата ин[остранных] дел (Троцкого или Чичерина)» и что копии всех таких депеш должны доставляться Троцкому и Ленину[205]205
  Ленин В.И. Неизвестные документы. С. 227 – 228.


[Закрыть]. Сам нарком по своей воле и по просьбе иностранных дипломатов время от времени принимал зарубежных представителей, в большинстве случаев производя на них благоприятное личное впечатление.

Первым из посетивших Троцкого иностранных официальных лиц был, по-видимому, начальник американской военной миссии и военный атташе посольства США генерал Уильям Джэдсон. Он побывал у Троцкого в Смольном 18 ноября 1917 г. Беседа в целом носила взаимно толерантный характер. Генерал предупредил, что он еще не имеет возможности официально говорить от имени правительства США, так как признание советской власти еще не произошло, однако он явился с той целью, чтобы завязать отношения и рассеять возможные недоразумения. Троцкий разъяснил генералу политику правительства Ленина «в деле борьбы за общий мир» и потребовал полной гласности на переговорах. Джэдсон в свою очередь указал, что «время протестов и угроз по адресу Советской власти прошло, если вообще это время существовало», но усомнился, что союзники примут участие в намечавшихся переговорах о мире в Германией, хотя он и предпочел бы, чтобы эти переговоры проводились не на сепаратной, а на коллективной основе[206]206
  Известия. 1917. 19 ноября.


[Закрыть].

Беседу с Джэдсоном Троцкий комментировал в воспоминаниях словами: «Но известно, что одна ласточка, даже в чине генерала, не делает весны»[207]207
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 69.


[Закрыть]. Он имел в виду, что вскоре именно по инициативе правительств государств Антанты отношения Советской России с зарубежными странами резко ухудшились, а сами европейские страны и США начали активную, хотя и ограниченную, помощь врагам Советов в ходе Гражданской войны. Нельзя забывать, однако, что именно правительство Ленина и лично Троцкий были главными инициаторами резкого ухудшения отношений со странами Антанты, вначале обращаясь к народам этих стран через головы их правительств с призывами начать революцию, а затем заключив сепаратный мир с Центральными державами.

Такое ухудшение отношений проявилось уже в декабре 1917 г. 5 декабря состоялось свидание Троцкого с французским послом Жозефом Нулансом[208]208
  Нуланс Жозеф (1864 – 1939) – французский политический деятель и дипломат. В 1913 – 1914 гг. – военный министр, в 1914 – 1915 гг. – министр финансов. В 1917 – 1918 гг. – посол в России. Поддерживал антибольшевистские силы. Позже рассматривался в качестве эксперта по русским делам в период Генуэзской конференции (1922) и франко-советских переговоров о долгах и кредитах 1924 – 1927 гг. Автор воспоминаний «Моя миссия в советской России».


[Закрыть]. Троцкий потребовал прекращения офицерами французской военной миссии, находившимися на Украине, поддержки созданного здесь национального государственного органа – Центральной рады. Нуланс парировал, заявив, что французские офицеры не желают вмешиваться во внутреннюю борьбу между Россией и Украиной, дав этим понять, что он считает Украину независимым государством, а не частью России[209]209
  Рябинский К. Революция 1917 г. С. 282.


[Закрыть]. Вскоре состоялось «отнюдь не дружественное объяснение» с начальником французской военной миссии генералом Анри-Альбером Нисселем, которому Троцкий совершенно не в духе дипломатического протокола весьма невежливо предложил покинуть Смольный. Затем с французами произошел конфликт в связи с тем, что их информационное бюро стало публиковать данные, неугодные большевистской власти. Троцкий потребовал закрытия этого бюро, что и было сделано[210]210
  Троцкий Л. Моя жизнь. Т. 2. С. 69 – 71.


[Закрыть].

В положении атакующей стороны советское правительство в первые революционные месяцы оказывалось далеко не всегда. В январе 1918 года войска Румынии заняли входившую до этого в состав Российской империи Бессарабию, которая была сначала объявлена румынами независимой республикой во главе со Сфатул-Церием (Народным советом), а в конце 1918 г. стала провинцией Румынского королевства. В ответ в Петрограде по указанию Троцкого был арестован посол Румынии К. Диаманди и наложен арест на золотой фонд Румынии, хранившийся в Государственном банке России. Диаманди вскоре освободили и выдворили из страны. Золотой фонд Румынии советское правительство обещало отдать в обмен на возвращение Бессарабии, оккупацию которой СССР не признавал никогда. Однако и после того, как Красная армия оккупировала Бессарабию и вернула ее в СССР, румынский золотой запас отдан не был. Он был конфискован советским правительством как плата за временную оккупацию и эксплуатацию Румынией Бессарабии.

Наряду с конкретными и частными внешнеполитическими делами с самых первых недель пребывания на должности наркома иностранных дел Троцкий основное внимание уделял жгучей проблеме войны и мира, необходимости, как считали большевики, немедленного выхода России из мировой войны и реализации лозунга, ставшего одним из главных пунктов их политической программы. Однако бурное и непредвиденное развитие событий в этом направлении привело к первому серьезнейшему кризису большевистской власти, причем Троцкий оказался в самом его центре.

Глава 2
Брестский мир

1. Переговоры в Брест-Литовске

Ленин, умевший влюбляться в нужных ему людей, даже тех, которых когда-то называл «иудушкой», ценил Троцкого за его преданность революции и готовность пожертвовать личной властью ради интересов дела. Про себя Ленин слишком хорошо знал, что добровольно никогда не уступил бы руководства правительством. Он просто терял интерес к делу, если руководящая роль не принадлежала ему. В этом заключалась необыкновенная сила его личности. Но в этом была и очевидная слабость Ленина как революционера. На переговорах в Брест-Литовске Ленин не был для немцев соперником: ради сохранения собственной власти он заключил бы с немцами сепаратный мир на любых условиях (что он и сделал в марте). Переговоры должны были вести те, кто ничем не был обязан германскому правительству (например, не брал немецкие деньги на организацию революции в России). Более правильной – с точки зрения интересов революции – кандидатуры, чем бывший небольшевик Троцкий, трудно было сыскать: наркоминдел отправился на переговоры, зная, что лично его немцам шантажировать нечем.

Еще 8 (21) ноября 1917 г. нарком разослал послам «союзных держав» (то есть стран Антанты) ноту с текстом обращения к народам и правительствам воюющих стран с предложением о перемирии и мире без аннексий и контрибуций, принятого II съездом Советов (так называемым Декретом о мире). Троцкий просил их рассматривать этот документ как формальное предложение немедленного перемирия и демократического мира. Заключительные слова письма были далеки от общепринятых международным сообществом дипломатических норм: «Примите уверение, господин посол, в глубоком уважении Советского правительства к народу Вашей страны, который не может не стремиться к миру, как и все остальные народы, истощенные и обескровленные этой беспримерной бойней»[211]211
  Известия. 1917. 9 ноября; Троцкий Л.Д. Сочинения. Т. 3. Ч. 2. С. 157.


[Закрыть].

Реакция послов стран Антанты была вполне естественной – они приняли коллективное решение вообще не отвечать на эту ноту самопровозглашенного наркома иностранных дел Советской России. Комментируя получение названной ноты, британский посол в России записал в свой дневник, что Троцкий заявил о намерении опубликовать все тайные договоры и что он, Бьюкенен, советовал английскому МИДу «не отвечать на ноту Троцкого, но рекомендовать правительству Его Величества сделать заявление в Палате Общин в том духе, что оно «готово обсуждать условия мира с законно установленным русским правительством, но не может сделать этого с правительством, нарушившим обязательства, принятые одним из его предшественников»[212]212
  Бьюкенен Д. Моя миссия в России. Т. 2. С. 157.


[Закрыть].

Воспользовавшись этой задержкой и формально не отказываясь от возможности участия в переговорах и с представителями союзных с Россией стран, советское правительство вступило на путь сепаратных переговоров с Германией и другими государствами Четверного союза (Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией). Ленин, Троцкий и нарком по военным делам Н.В. Крыленко потребовали от временно исполнявшего обязанности Верховного главнокомандующего генерал-лейтенанта Н.Н. Духонина предложить командованию неприятельских армий немедленно прекратить военные действия и начать мирные переговоры[213]213
  Протоколы заседаний Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов II созыва. С. 43 – 44; Троцкий Л.Д. Сочинения. Т. 3. Ч. 2. С. 162 – 163.


[Закрыть]. Последний отказался выполнить это распоряжение, был отстранен от руководства армией и в результате большевистских подстрекательств убит солдатами, после чего в армии появилось крылатое выражение – «отправить в штаб к Духонину», то есть прикончить на месте. Верховным главнокомандующим был назначен Крыленко, который начал переговоры с представителями германского, а затем и австро-венгерского командования.

С опозданием союзные военные миссии обратились к теперь уже покойному Духонину (о его гибели им, разумеется, еще не было известно), протестуя против нарушения Россией заключенных ею договоров. В 6 часов утра 11 (24) ноября Троцкий разослал радиограмму «Всем, всем» по поводу этого обращения, которое он рассматривал как вмешательство во внутренние дела России с целью вызвать гражданскую войну, а солдат российской армии призывал оказывать всяческое содействие новому главнокомандующему Крыленко[214]214
  Рябинский К. Революция 1917 г. С. 122.


[Закрыть]. Правда, Ленин и Троцкий все еще пытались продемонстрировать мировой общественности свое стремление ко всеобщему миру. По их просьбе начало официальных переговоров с Германией и ее союзниками было отложено на пять дней, чтобы дать возможность правительствам стран Антанты определить свои позиции[215]215
  Документы внешней политики СССР. Т. 1. С. 25 – 28.


[Закрыть]. Еще перед этим Троцкий разослал послам ряда нейтральных стран (Норвегии, Испании, Швейцарии и др.) ноты с просьбой немедленно довести советские предложения по скорейшему заключению мира до сведения правительств воюющих с Россией государств и населения собственных стран[216]216
  Известия. 1917. 11 ноября; Троцкий Л.Д. Сочинения. Т. 3. Ч. 2. С. 165 – 166.


[Закрыть].

Бьюкенен сообщал о получении новой ноты Троцкого несколько более отстраненно, нежели о первой, излагая только, что правительство Ленина не желает сепаратного мира, стремится к общему миру, но, если Россия будет вынуждена заключить сепаратный мир, ответственность за это ляжет на союзные правительства[217]217
  Бьюкенен Д. Моя миссия в России. Т. 2. С. 159.


[Закрыть]. В официальном заявлении для печати, являвшемся, по существу дела, ответом на предложения Троцкого, британский посол информировал: «Письмо господина Троцкого послу с предложением всеобщего перемирия поступило в посольство через девятнадцать часов после получения Русским Главнокомандующим приказа об открытии немедленных переговоров о перемирии с неприятелем. Союзники, таким образом, были поставлены перед уже совершившимся фактом, в предварительное обсуждение которого с ними не вступали. Хотя все сообщения господина Троцкого были немедленно переданы в Лондон, великобританский посол не имел возможности ответить на ноты, адресованные ему Правительством, не признанным его Правительством. Кроме того, правительства, власть которых, подобно Великобританскому, исходит непосредственно от народа, не имеет права разрешать вопросы такой важности до окончательного выяснения того, встретит ли намеченное им решение полное одобрение и поддержку их избирателей»[218]218
  Газета Временного рабочего и крестьянского правительства. 1917. 30 ноября.


[Закрыть].

На дипломатическом языке такой ответ означал отклонение предложения о вступлении в переговоры о мире.

Истощенные войной Германия и ее союзники сочли момент весьма благоприятным для того, чтобы попытаться вывести Россию из состояния войны на максимально благоприятных для себя условиях и создать тем самым значительно более надежные перспективы для достижения победы на Западе. По существу, это было продолжением политики использования в своих интересах русских революционеров, прежде всего большевиков, как своих агентов влияния, начатой правительством и военными Германии еще в 1915 г.

Уверенность в том, что силы покидают страны Четверного союза и что единственным спасением является заключение сепаратного мира с Россией, раньше других вселилась в министра иностранных дел Австро-Венгерской империи графа О. Чернина[219]219
  Чернин Оттокар (1872 – 1932) – министр иностранных дел Австрии в 1916 – 1918 гг. Возглавлял австрийскую делегацию на мирных переговорах в Бресте. В 1920 – 1933 гг. член Национального совета (парламента) Австрии.


[Закрыть] – еще в апреле 1917 г. В записке, поданной императору Карлу и предназначавшейся для вручения германскому кайзеру, Чернин утверждал, что «сырье для изготовления военных материалов на исходе», «человеческий материал совершенно истощен», а населением, вследствие недоедания, овладело отчаяние. Возможность еще одной зимней кампании Чернин совершенно исключал, считая, что в этом случае империи наступит конец[220]220
  Чернин О. Брест-Литовск / Публ. Ю. Фельштинского // Грани. 1989. Кн. 153. С. 144.


[Закрыть] (Чернин не ошибся – конец империи действительно очень скоро наступил).

Что же стояло за планами Центральных держав касательно сепаратного мира с Россией? Прежде всего переброска войск с Восточного фронта на Западный, прорыв Западного фронта, взятие Парижа и Кале, непосредственная угроза высадки германских войск на территории Англии. «Мы не можем получить мира, – писал Чернин в своем дневнике, – если германцы не придут в Париж». Но занять Париж немцы могли лишь после ликвидации Восточного фронта. Значит, перемирие с Россией есть «чисто военное мероприятие», конечная цель которого – ликвидация Восточного фронта для переброски войск на Западный[221]221
  Гофман М. Война упущенных возможностей. М.; Л.: ГИЗ, 1925. С. 161.


[Закрыть].

Разумеется, против таких перебросок категорически возражали социалисты Европы, поскольку перемирие на Востоке приводило к усилению германской армии на Западе. Публичные протесты советского правительства против подобных перебросок немецких войск, если и были искренни, ни к чему не приводили, поскольку контролировать немцев не представлялось возможным и на любое заявление советской стороны германская неизменно отвечала, что проводимые переброски планировались еще до начала переговоров. Именно так и было записано в договоре о перемирии: «Во время заключаемого перемирия никакие перевозки германских войск не имели бы места, кроме тех, которые были решены и начаты до этого времени»[222]222
  Гофман М. Война упущенных возможностей. С. 163, 193.


[Закрыть].

Открыв переговоры о перемирии с советским правительством, германское военное командование в спешном порядке перебросило с Востока на Запад большую часть боеспособных войск. «Впервые за все время войны, – писал впоследствии командующий войсками Восточного фронта генерал М. Гофман[223]223
  Гофман Макс (1869 – 1927) – германский генерал. Во время Первой мировой войны генерал-квартирмейстер и начальник штаба Восточного фронта. Фактически возглавлял германскую делегацию на мирных переговорах с Россией в конце 1917 – начале 1918 г. С 1920 г. в отставке. Совместно с немецкими промышленниками разработал план, предусматривавший вторжение в Советскую Россию объединенных войск Германии, Франции и Великобритании.


[Закрыть], – Западный фронт имел численный перевес над противником». Сепаратный мир с Россией становился ключом к победе Четверного союза в мировой войне. Правда, мир предполагалось заключать с правительством, которое сами же немцы провезли через Германию и которое, кроме них, никто не признавал. Впрочем, это не смущало германских и австро-венгерских дипломатов, тем более что, по их мнению, Ленин с Троцким не могли продержаться долго. Но именно поэтому они торопились с подписанием сепаратного мира с большевиками. «Чем меньше времени Ленин останется у власти, – писал Чернин, – тем скорее надо вести переговоры, ибо никакое русское правительство, которое будет после него, не начнет войны вновь». В этом была своя логика. Однако с подписанием нужно было торопить.

Германские и австрийские дипломатические деятели хорошо понимали, с кем они собираются вести переговоры и какие цели ставят перед собой русские революционеры. «Несомненно, что этот русский большевизм представляет европейскую опасность», – писал Чернин, считавший, что было бы правильнее «вовсе не разговаривать с этими людьми», а «идти на Петербург и восстановить порядок». Но сил для этого у Центральных держав не было[224]224
  Чернин О. Брест-Литовск. С. 145 – 147.


[Закрыть]. Приходилось вести переговоры. 19 ноября (2 декабря) русская делегация, насчитывающая 28 человек, прибыла на немецкую линию фронта, а на следующий день – в Брест-Литовск, где помещалась ставка главнокомандующего германским Восточным фронтом. Как место для ведения переговоров Брест-Литовск был выбран Германией. Очевидно, что ведение переговоров на оккупированной немцами территории устраивало прежде всего германское и австрийское правительства, поскольку перенесение переговоров в какую-нибудь нейтральную страну вылилось бы в межсоциалистическую конференцию. В этом случае конечно же конференция обратилась бы к народам «через головы правительств» и призвала бы ко всеобщей стачке или гражданской войне. Тогда инициатива из рук германских и австро-венгерских дипломатов перешла бы к русским и европейским социалистам.

Мнение руководителей русской революции по вопросу о месте ведения переговоров в общем сводилось к тому, что переговоры выгоднее вести в нейтральной стране, например в Швеции. Однако было очевидно, что этот путь не даст быстрых результатов, а скорее всего приведет к срыву переговоров. К тому же в Бресте Ленин с Троцким были застрахованы от вмешательства в переговоры социалистов стран Антанты. В Стокгольме же им пришлось бы на виду у мирового общественного мнения настаивать на всеобщем демократическом мире (без аннексий и контрибуций), хотя бы уже потому, что социалисты Англии, Франции и Бельгии не могли согласиться на русско-германское сепаратное соглашение. В Бресте решал Ленин. В Стокгольме Ленин становился сторонним наблюдателем. И какой-нибудь Парвус или Троцкий со связями в международном социалистическом движении могли оказаться важнее Ленина и всего русского ЦК.

По всем этим причинам на Стокгольме как месте проведения переговоров настаивал Парвус и близкие ему люди: Радек, Ганецкий, Боровский. Парвус хотел превратить советско-германский диалог в разговор между германским правительством и социалистическими партиями Европы. По существу, тем самым ставился вопрос о всеобщей европейской революции, для которой заключение мира могло оказаться «самым революционным актом»[225]225
  Протоколы Первого съезда партии левых социалистов-революционеров (интернационалистов). М.: Изд-во «Революционный социализм» при ЦК ПЛСР, ПЛСР. 1918. С. 99.


[Закрыть]. Иными словами, если бы конференция увенчалась успехом, социалисты, несомненно, пришли бы к власти на нажитом капитале. Если бы конференция, подавшая надежды на всеобщий мир, окончилась бы провалом, это, как казалось европейским социалистам, могло бы привести ко всеобщей стачке и революции. Но и в том и в другом случае вспыхивала европейская революция, а революция в России отходила на второй план, что устраивало Троцкого, но категорически не устраивало Ленина.

21 ноября (4 декабря) переговоры в Брест-Литовске начались. С советской стороны делегацию возглавили три большевика (Иоффе, Каменев и Сокольников) и два левых эсера (А.А. Биценко и С.Д. Масловский-Мстиславский). Троцкий пока оставался в резерве. По поручению главнокомандующего Восточным фронтом Леопольда принца Баварского с германской стороны переговоры должна была вести группа военных во главе с генералом Гофманом. На состоявшемся 3 декабря по н. ст. первом совместном заседании делегатов многие из этих вопросов вообще не поднимались. Русская делегация настаивала на заключении мира без аннексий и контрибуций. Гофман как бы соглашался, но при условии присоединения к этому требованию еще и Антанты, а поскольку, как всем было ясно, советская делегация не уполномочена была Англией, Францией и США вести переговоры с Четверным союзом, вопрос о всеобщем демократическом мире повис в воздухе. К тому же делегация Центральных держав настаивала на том, что уполномочена подписывать лишь военное перемирие, а не политическое соглашение. И при внешней вежливости обеих сторон общий язык найден не был.

Иоффе, ведший переговоры от имени советского правительства, пытался выиграть время. Немцы предлагали начать тотчас хотя бы неофициальное обсуждение перемирия. Иоффе предлагал перенести обсуждение на 4 декабря по н. ст. Делать было нечего, все согласились. 4 декабря в 9.30 утра переговоры возобновились. От имени советской делегации контр-адмирал В.М. Альфатер зачитал проект перемирия. Подразумевалось, что перемирие будет всеобщим, сроком на шесть месяцев. Возобновление военных действий могло последовать только с объявлением о том противной стороне за 72 часа. Переброска войск во время перемирия не допускалась. Определялась четкая демаркационная линия. После заключения всеобщего перемирия все местные перемирия теряли силу. Гофман на это заметил, что о всеобщем перемирии говорить бессмысленно, так как Антанта не побеждена, не присоединилась к переговорам, не пойдет на перемирие и в одностороннем порядке объявлять о прекращении огня на Западном фронте Германия не может. Перемирие поэтому может быть заключено только на Восточном и русско-турецком фронтах.

На пункт о запрете перебросок войск Гофман возразил, что Германия оказывается здесь в невыгодном положении, так как только она воюет на два фронта и этот пункт, следовательно, направлен только против нее. К тому же общий запрет на перемещение войск подразумевает и запрет отвода войск в тыл, и замену уставших частей свежими, а это неразумно и в конечном счете не выгодно ни одной из сторон. Гофман предложил поэтому договориться о том, что армии Центральных держав, выставленные против России, не могут усиливаться, как и русские армии, выставленные против стран Четверного союза. Кроме того, немцев не устраивали сроки – шесть месяцев немцы считали слишком большим сроком, так как перемирие для них было первым шагом к мирному соглашению, которого они не могли ждать шесть месяцев. Советская сторона надеялась через шестимесячное перемирие затянуть переговоры на полгода и за это время – кто знает? – организовать европейскую революцию. По той же причине большевиков не устраивал пункт о разрыве перемирия с предупреждением в 72 часа. Компромисс был найден в том, что перемирие заключалось с 10 декабря 1917 г. по 7 января 1918 г. по н. ст., а предупреждение о разрыве перемирия должно было последовать за семь дней.

Подписать договор предполагалось на следующем заседании, утром 5 декабря. В течение ночи советская делегация вела оживленные переговоры с Петроградом. Но так как подписывать мирный договор с Центральными державами революционеры на самом деле не планировали, Центр дал указание советской делегации «немедленно после утренних переговоров [22 ноября (5 декабря)] выехать в Петроград, условившись о новой встрече с противниками на русской территории через неделю»[226]226
  Цит. по: Чубарьян А.О. Брестский мир. М.: Наука, 1964. С. 89.


[Закрыть]. Заседания планировалось возобновить 29 ноября (12 декабря). «Здесь не торопятся, – записал Чернин в дневнике. – То турки не готовы, то опять болгары, затем канителят русские, и в результате заседание снова откладывается или закрывается тотчас после начала»[227]227
  Чернин О. Брест-Литовск. С. 154.


[Закрыть].

Как и предусматривала директива Петрограда, советская делегация предложила перенести переговоры в Псков. Согласившись на перерыв, германская делегация отклонила требование о переносе места заседаний, сославшись на то, что в Бресте созданы лучшие условия. Иоффе не стал возражать. В неофициальном порядке договорились о том, что на Восточном и русско-турецком фронтах с 24 ноября (7 декабря) до 4 (17) декабря объявляется перемирие[228]228
  Известия ЦИК. 1917. 25 ноября. № 235.


[Закрыть], продленное затем до 1 (14) января 1918 г. В первый день перемирия, 24 ноября (7 декабря), советская делегация, уже вернувшаяся домой, докладывала ВЦИКу о мирных переговорах. В прениях Троцкий был циничен, хладнокровен и подготавливал к возможному возобновлению войны: «Мы говорим с [германской] делегацией, как стачечники с капиталистами… И у нас, как у стачечников, это будет не последний договор. Мы верим, что окончательно будем договариваться с Карлом Либкнехтом, и тогда мы вместе с народами мира перекроим карту Европы… Если бы мы ошиблись, если бы мертвое молчание продолжало сохраняться в Европе, если бы это молчание давало бы Вильгельму возможность наступать и диктовать условия, оскорбительные для революционного достоинства нашей страны, то я не знаю, смогли бы мы при расстроенном хозяйстве и общей разрухе… смогли бы мы воевать. Я думаю: да, смогли бы. (Бурные аплодисменты.) За нашу жизнь, за смерть, за революционную честь мы боролись бы до последней капли крови. (Новый взрыв аплодисментов.)»[229]229
  Протоколы заседаний Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета Советов рабочих, солдатских, крестьянских и казачьих депутатов II созыва. С. 168, 127.


[Закрыть].