Текст книги "Общее учение о государстве"

Теоретическая наука о государстве, или учение о государстве, распадается на общее и особенное учение о государстве[12]12
  Различные определения общего учения о государстве в новейшей литературе см. у Rehm’a Allgemeine Staatslehre, 1899, стр. 1 сл. Подробную критику взглядов у других авторов я считаю в этой области мало плодотворной, прежде всего потому, что эти взгляды редко вытекают из действительно освещающего вопрос систематического изучения, а затем подробная критика вызывает ряд методологических вопросов, которые повели бы нас слишком далеко. Мы позволим себе ограничиться развитием нашей собственной точки зрения.


[Закрыть]. Первое стремится выяснить основы всего учения о государстве, подвергая научному исследованию явление государства вообще и основные его определения. Свои выводы оно извлекает из исследования не отдельных государственных образований, а всей совокупности исторических и социальных форм проявления государства.

Общее учение о государстве пополняется особенным учением о государстве, которое может исследовать предмет двояким путем. Особенное учение о государстве занимается либо сравнением отдельных учреждений государств вообще или определенной группы государств или – еще уже – определенной группы государств на протяжении известной эпохи, имея при этом целью конструировать и объяснить типы этих учреждений, или же особенное учение о государстве есть просто познание учреждений конкретного государства в их историческом развитии или в их современной форме. Особенное учение о государстве есть, таким образом, либо учение об отдельных учреждениях государства вообще, либо учение об учреждениях отдельного государства. В первом значении его можно назвать специальным, во втором – индивидуальным учением о государстве.

Полное понимание институтов отдельного государства возможно лишь на основе как общего учения о государстве, так и специального – об отдельных учреждениях государства, так как все единичное может быть понято лишь в связи с тем целым, в состав которого оно входит. Плодотворная разработка индивидуального учения о государстве возможна поэтому лишь на почве результатов обеих указанных основных дисциплин.

Учение о государстве исследует государство во всех существенных его проявлениях. Оно распадается на две главные области, соответственно двум точкам зрения, с которых государство может быть рассматриваемо. Государство есть, во-первых, социальное явление, а во-вторых, – правовой институт. Соответственно этому наука о государстве распадается на социальное учение о государстве и учение о государственном праве. Общее учение о государстве, в частности, состоит, таким образом, из двух отделов: общего социального учения о государстве и общего учения о государственном праве.

Общее учение о государственном праве, т. е. учение о юридической природе государства и основных государственно-правовых понятиях, составляет, таким образом, только часть общего учения о государстве.

Право есть одна из важнейших сторон государства; государство не возможно без права, но встречаемое нередко и в новейшей литературе отождествление учения о государстве и учения о государственном праве основано на грубом недоразумении, объясняемом историческим происхождением современного учения о государстве. Источником последнего послужила доктрина естественного права, стремившаяся выяснить юридическое основание государства[13]13
  См. ниже, гл. VII.


[Закрыть]. Это юридическое основание естественное право нередко отождествляло с историческим основанием возникновения государства и соответственно тому рассматривало государство исключительно как правовое образование. В эпоху господства естественного права науки о государстве и о государственном праве поэтому весьма редко различались. Только политика как прикладная наука о государстве признается государствоведами этой эпохи самостоятельной дисциплиной. В политической литературе от Макиавелли до Монтескье мы находим многочисленные теоретические исследования, которые теперь должны быть отнесены к той именно части учения о государстве, которая не входит в учение о государственном праве.

Если таким образом учение о государственном праве и представляет обособленную область в пределах всего учения о государстве, – оно все-таки является только частью целого. Учение о государстве и о государственном праве – не противоположности. Противополагаемы должны быть с систематической точки зрения социальное учение о государстве, рассматривающее государство как общественное образование во всей полноте его бытия, и учение о государственном праве как юридическая часть учения о государстве. Это разделение и противопоставление основано на различии господствующих в обеих областях методов. В научном изложении учения о государстве юридическое не должно быть смешиваемо с тем, что предшествует праву. Но, изучая внутреннюю связь того и другого, дисциплины, излагающие все учения о государстве, должны быть чужды двух одинаково опасных по своим последствиям заблуждений: веры в то, что единственно правильным является социологическое, историческое, политическое, вообще не юридическое объяснение государства, и противоположного убеждения, что только юрист с его методами исследования призван разрешить все задачи, связанные с государственными явлениями[14]14
  О юридическом методе государствоведения говорит Wundt, Logik. 2 изд., II, 1895, стр. 490 сл. Отождествление государствоведения и государственного права было одной из крупнейших ошибок многих представителей теории естественного права. Теперь едва ли найдется юрист, который считал бы юридической всю совокупность явлений государственной жизни: по крайней мере противоположность политического и правового признается всеми.


[Закрыть].

Выяснение связи социального учения о государстве с учением о государственном праве имеет, однако, весьма важное значение и для плодотворности изысканий в области государственно-правовых проблем. Широко поставленное учение о государстве служит основой всякого теоретического познания государства. Все исследования, основанные не на этом прочном фундаменте, неизбежно приводят к превратным и односторонним результатам. Если поэтому учение о государственном праве и изолирует юридическую сторону государства, чтобы достичь полного ее познания, оно должно, однако, исходить из принципов, вытекающих из всестороннего изучения государства. Системы государственного права по настоящее время обычно начинаются общими учениями о государстве, которым придается значение прочно установившейся догмы, без указания, однако, ее источника, и которые тем важнее, что из них делаются самые существенные выводы. При преобладающем дедуктивном характере юридических исследований выводы нередко уже a priori даны с этими догматическими положениями. Все одностороннее, противоречивое и сомнительное в господствующих государственно-правовых воззрениях в значительной мере объясняется неправильным или недостаточным обоснованием их определенными положениями учения о государстве.

Прикладной или практической наукой о государстве является политика, т. е. учение о достижении определенных государственных целей, и, следовательно, анализ явлений государственной жизни с определенных телеологических точек зрения, являющихся в то же время критическим мерилом при обсуждении явлений и отношений государственной жизни[15]15
  О различных определениях политики см. v. Holtzendorff, Die Principien der Politik, 2 изд., 1879, стр. 2 сл. Новейшие попытки выяснения понятия политики у SchäffIe, Ueber den wissenschaftlichen Begriff der Politik, Zeitschr. f. d. ges. Staatswissenschaft, LIII, 1897, 579 сл. и van Calker, Politik als Wissenschaft, 1898, стр. 7 сл. При тесной внутренней связи всех явлений государственной жизни и познания ее точное отграничение политики и теоретической науки о государстве едва ли вполне достижимо. Кто трактует о целях какого-либо государственного установления, должен предварительно познать его бытие и деятельность. Именно учение о государственной жизни прямо или безмолвно относят к области политики, между тем как она относится сюда лишь постольку, поскольку политика изучает эту жизнь с точки зрения поставленных ей целей. Однако разделение обеих точек зрения, с которых могут быть рассматриваемы непрерывно меняющиеся явления государственной жизни – теоретической и телеологической – на практике весьма трудно провести с полной строгостью в исследовании отдельных политических проблем. Каждое, более подробное, политическое исследование касается поэтому, по общему правилу, и предметов, относящихся собственно к теоретической науке о государстве. С точки зрения метода гораздо легче, напротив, обойтись без вторжений в область политики при изложении теоретической науки о государстве, так как политика предполагает последнюю, но не наоборот.


[Закрыть]. Если учение о государстве только познает, то политика, по существу, только оценивает. В этом тесном значении, которое одно только и может обеспечить за политикой право на самостоятельное существование, она выяснена лишь в новейшее время в немецкой науке, которой мы обязаны окончательным расчленением всеобъемлющей античной категории политики на социальное учение о государстве, государственное право и политику.

Так как абсолютные цели могут быть выяснены только путем метафизической спекуляции, то эмпирическая, законченная и обладающая объективной убедительностью политическая наука – невозможна. Научную ценность могут иметь только относительные, т. е. такие политические исследования, которые гипотетически исходят из определенной цели как желательной, но при этом допускают возможность и других телеологических точек зрения. Политические исследования имеют поэтому, по общему правилу, партийный отпечаток, тем более что они редко ограничиваются эмпирическими, относительными целями, так что присоединяется еще противоположность между метафизическими и эмпирическими целями, отражающаяся на характере исследования и его результатов. Уже при беглом обзоре политической литературы мы убеждаемся, что различие миросозерцаний, представлений о конечных целях человеческого общежития определяет – нередко бессознательно – характер весьма значительной части политических исследований.

Политика как наука прикладная есть в то же время учение об искусстве государственной деятельности[16]16
  Научная политика и государственное искусство относятся друг к другу, как всякая выработка общих принципов – к умению применять их к отдельным случаям. Государственное искусство, поскольку оно не желает оставаться чисто эмпирическим, есть, таким образом, искусство создавать конкретные государственные отношения в соответствии с определенными принципами, но считаясь в то же время с особенностями подлежащей решению задачи и всех сопровождающих ее обстоятельств, которые должны быть строго индивидуализируемы. Насколько такое искусство может быть сведено к общим правилам, чтобы служить путеводной нитью для практической государственной деятельности, зависит от того, можно ли – и в какой мере – научиться духовной и моральной практической деятельности.


[Закрыть] и потому необходимо направлена на будущее, между тем как учение о государстве как учение о существующем обращено к прошлому и настоящему. Политические исследования могут, однако, простираться и на прошлое и настоящее, чтобы извлечь из этого уроки для будущего. Направленная на настоящее, политика получает характер критического учения, выясняющего, с точки зрения определенных телеологических принципов, необходимость сохранения или преобразования существующего порядка. Но и прошлое может быть предметом критического изучения с точки зрения определенных целей. В область политического исследования входит и вопрос, повели или не повели определенные деяния исторических лиц к предположенной ими или другой желательной цели. Исследование влияния созданной Периклом демократии на развитие афинского государства или диктатуры Суллы – на падение римской республики имеет не менее политический характер, чем попытки выяснить влияние общего избирательного права на будущие судьбы Германской империи. Всякое прагматическое историческое исследование является поэтому в то же время и политическим[17]17
  С точки зрения терминологии, впрочем, прилагательное «политический» гораздо менее поддается точному определению, чем существительное «политика». Под «политическим» разумеют также социальное и вообще всякое не юридическое изучение государственных явлений. Политике можно противопоставить науку о государстве, но для этого последнего понятия нет соответственного прилагательного. Трудно поэтому избежать употребления термина «политический» как в тесном смысле, о котором идет речь в тексте, так и в указанном более широком значении, – тем более, что употребление термина «социальный» для обозначения не юридической стороны государства могло бы повести к многочисленным недоразумениям ввиду неопределенности и этого слова. При таком недостатке терминологии, к сожалению, непоправимом, особенно важно, чтобы автор отдавал себе ясный отчет, в каком смысле он употребляет слова «социальный» и «политический» в каждом отдельном случае. Разные значения термина «политический» см. также у Rehm'a, Allg. Staatslehre, стр. 8 сл.


[Закрыть]. Конечная, хотя нередко не высказываемая цель таких обращенных к прошлому политических исследований также относится к будущему, так как эти исследования служат не самоцелью, а только средством выяснить нормы желательного способа действий в аналогичных случаях. Политика есть, таким образом, учение не о существующем, а о том, что должно существовать.

Если таким образом политика по своим целям и методу, безусловно, должна быть отличаема от социального учения о государстве и учения о государственном праве, то, с другой стороны, при тесной внутренней связи всех областей одной науки прикладная дисциплина имеет важное значение для плодотворности изысканий в области теоретической. Для всестороннего познания как статики государственного порядка, изучаемого социальной наукой о государстве, так и юридических норм этого порядка, исследуемых государственным правом, необходимо восполняющее эти науки политическое изучение государства. В действительности государство находится в состоянии постоянного движения, и социальное учение о государстве и учение о государственном праве дают картину лишь данного момента его жизни. Все важнейшие жизненные процессы государства, как и все нормы его правопорядка, до и во время их возникновения служили, однако, предметом политических исследований и мероприятий; всякое законченное государственное действие, всякое действующее право имеют политические последствия. Совершенно игнорируя политику, мы можем поэтому прийти только к бессодержательным выводам или, в лучшем случае, к познанию бездушного государственного скелета. В теоретическом учении о государстве как науке понятий все абстрактно; конкретное проявляется в потоке политической жизни, непрерывно меняющем, в своем историческом течении, создаваемые им образы.

В частности, государственно-правовые исследования, только считаясь с политически возможным, получают содержание и цель. При всей нежелательности смешения права и политики, при всей необходимости строгого их разграничения ни одно исследование в области государственного права не может дать плодотворных результатов, если оно не считается с тем, что представляется политически возможным. Государственное право рискует в этом случае превратиться в чуждую жизни и реального знания чисто схоластическую дисциплину.

Важнейшее положение, вытекающее из сказанного, сводится к тому, что политически невозможное не может быть объектом серьезного юридического исследования. Праздным представляется, например, исследование вопроса, какие юридические последствия должно бы иметь неназначение германским императором нового канцлера после отставления им прежнего или отказ союзного совета предложить кандидатов на освободившиеся вакансии в имперском суде. Праздными представляются мне также рассуждения о последствиях отречения одного из германских союзных государств от принадлежащих ему как таковому особых прав (Sonderrecht) вопреки направленным против такого отречения постановлениям партикулярного законодательства[18]18
  Ср. Laband, Das Staatsrecht des deutschen Reiches, 3 изд., 1895, I, стр. 109.


[Закрыть], или вопрос о допустимости реальной унии одного из германских государств со стоящим вне союза государством, или о возможности войны между государствами, входящими в состав личной унии[19]19
  Ср. ниже, гл. XXI.


[Закрыть]. Всякое право должно быть действующим, т. е. обладать возможностью осуществления на практике, что не может быть осуществлено – не должно быть предметом юридического исследования.

Второй важный принцип, который наука права почерпает из политического познания, гласит, что действия верховных государственных органов должны быть презюмируемы правомерными. Пока никто из имеющих право возражения против действий этих органов не пользуется этим своим правом или не объявляет их недействительными, они должны быть рассматриваемы как правомерные, – даже в том случае, если это не совпадает с буквой конституции. Неправильно поэтому такое толкование понятия «надзор» в ст. 4 имперской (германской) Конституции, которое приводить к тому, что компетенция значительного числа имперских установлений является прямо противоречащей Конституции[20]20
  Ср. Hänel, Deutsches Staatsrecht, I, 1892, стр. 307 сл.


[Закрыть]. Точно так же нельзя рассматривать решения германского рейхстага как ряд нарушений Конституции только потому, что при голосовании депутаты часто присутствуют в меньшем числе, чем это необходимо для законности решения[21]21
  Laband I, стр. 307, прим. 3. Правильное решение у Rieker'a, Ueber Begriff und Methode des allgemeinen Staatsrechts. Vierteljahrsschrift f. Staats und Volkswirthschaft, IV, стр. 266.


[Закрыть]. Состав рейхстага почитается, напротив, законным, пока противное не констатировано президентом собрания. Допустимость представительства императора в империи и короля в Пруссии, вопреки теоретическим сомнениям, не оспаривается ни одним компетентным органом[22]22
  Ср. G. Meyer, Lehrbuch des deutschen Staatsrechts, 5-е изд., 1899, стр. 255, прим. 2, и указанную там литературу.


[Закрыть]. Саксонская военная конвенция, признаваемая некоторыми авторами недействительной, фактически имеет силу, так как никто из имеющих право на это не подвергал сомнению ее действительность[23]23
  Zorn, Das Staatsrecht des Deutschen Reiches, 2 изд., II, 1897, стр. 527 сл.; Hänel I, стр. 492, прим. 5; правильно указывают на неоспоримый факт действия конвенции: Laband II, стр. 508 прим. 1; G. Meyer, стр. 655 прим. 1


[Закрыть]. Теоретическое признание недействительности такого рода отношений должно повести к выводу, что то, что считается действующим правом, в действительности не может быть так квалифицируемо. Но фактически неоспоренное осуществление права должно в результате породить новое право, обязательное и с теоретической точки зрения; таким образом, и для теории, хотя бы даже игнорирующей вопрос о политически возможном, мнимые теоретические нарушения конституции в окончательном результате преобразуют самый правопорядок.

Государственно-правовая теория должна, таким образом, если она не желает уклониться от правильного пути, постоянно иметь в виду реальную политическую жизнь. С другой стороны, политическое изучение всегда связано с требованием нового права, в свою очередь, предполагающим всегда основательное знакомство с правом действующим. Учение о государственном праве имеет поэтому большое значение для политики, которая без его помощи не может выполнить своей задачи. Критика данных институтов публичного права есть политическая задача, к решению которой призвано учение о государственном праве как общее и специальное, так и учение о праве конкретного государства. Наука права не выполнила бы лучшей части своего призвания, если бы она обращалась только назад и не содействовала бы в то же время проложению пути к лучшему будущему[24]24
  О задачах законодательно-политической юриспруденции ср. верные замечания А. Menger’а в его ректорской речи Ueber die socialen Aufgaben der Rechtswissenschaft, 1895, стр. 18 сл.


[Закрыть].

Указанные выше отдельные отрасли государственных наук должны быть рассмотрены еще с другой точки зрения. Мы имеем в виду различие между каузальным и нормативным познанием. Существуют двоякого рода правила: такие, которые выражают причинную связь явлений, и затем такие, которые должны быть осуществлены человеком, его мыслью и деяниями, – другими словами, правила существования и правила долженствования.

Вторая группа, группа норм, подобно первой, может быть объектом как описания, так и объяснения. Констатирование норм социального поведения, познание их внутренней связи, как между собой, так и со всей совокупностью социальных сил, под воздействием которых они выработались, представляются одной из плодотворнейших задач социально-научного исследования. Из норм, входящих в область учения о государстве, наиболее важными являются нормы юридические. Правоведение не есть поэтому наука о законах существующего, а наука – нормативная.

Отсюда вытекает важное методологическое различие между социальным учением о государстве и учением о государственном праве. Содержанием первого является фактическое, историческое или, как не совсем правильно выражаются, естественное бытие государства, второго – те юридические нормы, которые должны найти свое выражение в этом реальном бытии. Эти нормы не суть что-либо само по себе существующее, а нечто, долженствующее быть осуществленным в деяниях человека. Это различие – коренное, устраняющее всякую возможность смешения обеих частей учения о государстве.

Содержанием прикладной науки о государстве также служат нормы. Политика признает, как право, не существующее, – а должное. Нормы права и нормы политики, однако, существенно различны и не должны быть смешиваемы. Юридические нормы являются действующими, т. е. находящимися в силе, – исполнение их обеспечивается определенными гарантиями. Как действующие юридические нормы имеют двойственный характер: они являются не только чем-то должным, но и чем-то существующим. Положительное право отличается от всех других волевых норм тем, что оно в качестве реальной силы производит определенное, подлежащее учету действие. В этом направлении право составляет поэтому предмет науки о существующем. Исторические исследования в области права и народного хозяйства, социально-политическая критика существующего порядка и т. д. рассматривают право как действительный фактор народной жизни, они обращаются в области права исключительно к существующему. В частности, история может наследовать право только как реально существующее, по фактическому его воздействию на жизнь, так как все должное по самой своей природе относится к будущему.

Политические нормы действуют, напротив, только в силу свободного признания; нет такой силы, которая проводила бы их в жизнь, кроме самостоятельно вырабатываемого каждым призванным к тому индивидуумом убеждения в их внутренней необходимости; они не могут быть никому навязаны. Юридические нормы – за исключением переходных форм – всегда бесспорны; политические, напротив, по общему правилу, вызывают сомнения, ибо объективно-истинные политические правила не могут быть выработаны уже по одному тому, что все конкретные политические цели имеют либо относительный, либо метафизический характер, и в том и в другом случаях они вытекают из индивидуальных или партийных мнений и верований.

Хотя государство есть институт общечеловеческий, однако не может быть и речи о единстве, общности происхождения всех государств. Первоосновы социальных учреждений еще не раскрыты наукой. В новейшее время, правда, этнологические и доисторические исследования энергично занялись разрешением загадок первобытной истории человечества. Но, несмотря на обильную литературу, располагающую обширным материалом, прочные, не вызывающие сомнений результаты крайне незначительны. Так, прежде всего, в наиболее исследованной области, в учении о происхождении семьи, мы встречаем множество резко противоположных друг другу воззрений, ни одно из которых не может быть признано господствующим. Конструкции всякого рода заменяют доказательства; всякий исследователь, который полагает необходимым – для более полного понимания исторических явлений или даже для определения будущего их развития – изучить ab ovo развитие социальных отношений, может выбрать из богатого материала то, что оказывается более подходящим для его априорных теорий и социальных и политических идеалов.

При таких условиях научное исследование явлений государственной жизни может идти двояким путем. Приходится либо принять на веру ту или иную, более или менее шаткую гипотезу о первоосновах социальных институтов, либо же отказаться от попыток выяснить эти основы в том убеждении, что с точки зрения нашей современной (а вероятно, и будущей) науки представляется невозможным обосновать какую бы то ни было социально-научную дисциплину так, чтобы с достоверностью был установлен весь процесс эволюции подлежащих объяснению явлений с первоначального момента их зарождения. Добросовестному исследователю, который не намерен самостоятельно заняться исследованием первобытной истории и вынужден только пользоваться ее выводами для своих целей, не остается иного выбора, как прибегнуть к этой второй альтернативе.

Такого рода ограничение тем более рационально, что дальнейшая эволюция социальных учреждений, как это подробнее будет показано ниже, не зависит вовсе от их происхождения, ибо при одном и том же исходном пункте один и тот же институт может, напротив, претерпеть самые разнообразные изменения, что, впрочем, и без дальнейших доказательств должно быть допущено всеми теми, кто стремится свести существующее многообразие к первоначальному единству.

Второе ограничение нашей задачи заключается в том, что объектом нашего исследования является по существу только жизнь современных западных государств и их прошлое, поскольку оно необходимо для уяснения настоящего. Эти государства образуют в своем историческом развитии самостоятельную ветвь всей семьи государств. Мир азиатских государств имеет, конечно, общие корни с западноевропейскими государствами, но развитие их шло независимо от последних. Восточная культура, без сомнения, воздействовала на Элладу и Рим, и соответственно этому политические учреждения Египта, Персии и т. д. приобрели определенное значение в истории развития этих государств. Подробное исследование и выяснение влияния древневосточных государств представляется, однако, невозможным, так как мы располагаем в этом отношении слишком недостаточным материалом, и суждения, на нем основанные, могли бы быть только поверхностными. Нам известны только внешние контуры государственного устройства Древнего Востока; но детали образования и исторического развития отдельных институтов – а именно эти детали для нас прежде всего важны – по большей части совершенно не выяснены, и то, что предлагается в виде таких детальных указаний, на самом деле является лишь субъективной конструкцией историков. То, что нам известно о Древнем Востоке, в большинстве случаев может поэтому служить лишь иллюстрацией, но не прочным основанием строго научного и потому построенного на возможно прочном базисе учения о государстве. Что туземные американские, африканские и полинезийские государственные образования не имели никакой связи с западными, не требует подробных доказательств. Ссылкой на них мы можем пользоваться поэтому только для примера или в виде корректива к слишком поспешным обобщениям.

Такое ограничение задачи во времени и пространстве отнюдь не влечет за собою, однако, неполноты или, по крайней мере, большей неполноты, чем та, которая свойственна всем другим выросшим на исторической почве дисциплинам. История всегда фрагментарна. Требовать, чтобы научное познание было основано на всем историческом прошлом, значит, желать невозможного или проложить путь спекуляции, которая по своей внутренней ценности ничем не отличается от фантастических исторических конструкций прежнего времени, имеющих с современной точки зрения в лучшем случае анекдотическое значение. Но и то обстоятельство, что мы не принимаем во внимание или уделяем меньше внимания истории и современному строю незападных государств, не уменьшает научной ценности нашего труда. Прежде всего потому, что мы не обладаем относительно них достаточными сведениями, основанными на точном знакомстве с их историей. А затем – сравнительное изучение образований, исторически и социально не связанных между собою, вообще не может способствовать более глубокому проникновению в их существо; как это подробнее будет показано ниже, мы можем таким путем прийти лишь к общим, но бессодержательным положениям весьма незначительной научной ценности.

Наше изложение мы ограничиваем, наконец, исключением из него политики. Не в том смысле, чтобы мы избегали политических рассуждений, что, очевидно, противоречило бы нашим предыдущим замечаниям об отношении политики к учению о государстве; но мы уделяем внимание политике лишь постольку, поскольку это необходимо для лучшего понимания теоретических проблем. Более подробно мы останавливаемся на промежуточных областях, которые должны быть рассмотрены с точки зрения как учения о государстве, так и политики, на вопросах о внутреннем основании и цели государства, без которых невозможно и законченное теоретическое познание государства.