Текст книги "Общее учение о государстве"

Невозможно, таким образом, установить единый прочный, объективный критерий нации и нельзя найти такового в какой-либо постоянной комбинации нескольких элементов. Из этого следует, что нация не есть что-либо объективное, в смысле внешне существующего. Она относится, напротив, к обширному классу социальных явлений, которые вообще не могут быть измеряемы внешними мерилами. Нация есть нечто существенно субъективное, т. е. свойство определенного содержания сознания. Группа людей, сознающих себя объединенными множеством общих своеобразных культурных элементов и общим историческим прошлым и потому отличными от других людей, образует нацию[111]111
  Е. Renan. Qu'est ce qu'une nation, 1882: „Une nation est une âme, un principe spirituel, стр. 26. „L'homme n'est esclaveni de sa race, ni de sa langue, ni de sa réligion, ni du cours des fleuves, ni de la direction des chaînes de montagnes. Une grande agrégation d'hommes, saine d'esprit et chaude de coeur, crée une conscience morale qui s'appelle une nation”, стр. 29. Нация в собственном смысле есть «более или менее значительное население, приобретшее, вследствие высокого своеобразного культурного развития, своеобразную общую природу, переходящую из поколения в поколение». Neumann, стр. 132.


[Закрыть]. Объективное, основанное на общности происхождения, единство разных человеческих групп, единство расовое или племенное, проявляется уже на заре истории и даже значительно раньше. Субъективное единство нации, напротив, по своей природе есть продукт высшей культуры и, хотя издавна уже находится в зародышевом состоянии, но с полной силой проявляется лишь в новейшее время. Пока она не существует вовсе или существует лишь в зачатке, не существует и политической теории, которая была бы построена на каких-либо внутренних качествах народа. Ни античная, ни средневековая политика не требуют, чтобы народности, внутренне связанные и потому сознающие себя едиными, в противоположность другим народностям представляли и вовне особые государства. И в новейшее время естественно-правовое учение о государстве первоначально исходит от абстрактного человеческого индивида и знает поэтому только юридическую идею народа, объединенного в государстве, – о нации как народе в культурном смысле нигде еще нет речи. Еще в XVIII столетии Монтескье, стремящийся исследовать все определяющие государство элементы народной жизни и первый предугадывающий связь между правом и нацией[112]112
  De l’esprit des lois. 1. XIX.


[Закрыть], не подозревает о влиянии наций на образование государств. Это влияние обусловлено именно интенсивностью национального чувства. Что чувствует себя единым, стремится усилить и развить это единство; но это достижимо только посредством сильной организации, возможной только в государстве. Политика еще ближайших к нам столетий, расширявшая территорию государств, совершенно не считаясь с национальными особенностями населения, сделалась поэтому в новейшее время в европейских государствах невозможной или опасной.

Нация, по существу, имеет динамический характер. Народ может быть нацией в большей или меньшей степени, т. е. чем слабее чувство культурного единства, тем менее резко выражена нация, чем больше число и существеннее свойство объединяющих культурных элементов, тем сильнее и глубже сознание единства в национальной группе. Поэтому и отдельный индивид может в большей или меньшей степени считать себя членом нации в соответствии со значительностью и интенсивностью национальных культурных элементов, оказавших на него влияние. Чем выше своеобразная культура народа, тем богаче объединяющее его членов историческое прошлое, тем более развита и нация, отсутствующая поэтому на низших ступенях культуры. Для того чтобы развилось национальное чувство, должно еще присоединиться противопоставление себя другим нациям. У эллинов было поэтому высокоразвитое племенное чувство, но не полное национальное чувство в современном смысле по отношению к варварам, так как они не признавали этих варваров носителями своеобразной культуры; точно так же у римлян отсутствовало чувство противоположения себя как однородного культурного целого покоренным ими народам. Аналогичные явления наблюдаются и в настоящее время в отношениях цивилизованных наций к полу – и нецивилизованным племенам. Поскольку не затрагиваются непосредственные политические интересы отечественного государства, сталкивающиеся с этими племенами чувствуют себя не немцами, французами, итальянцами и т. д., а европейцами или, в отношении к цветным, белыми.

10. Международное общение также должно составить предмет специального исследования для того, чтобы можно было прийти к прочным выводам о значении его для жизни отдельного государства. Часть этих международных отношений относится к уже упомянутым выше областям. Церкви и другие религиозные общения, общественные классы, нации нередко выходят за пределы отдельного государства. В частности, значительные конфессиональные группы и, прежде всего, католическая церковь с ее единой организацией, как и экономические классы, образуют международные общения более или менее значительной интенсивности. Вся духовная и экономическая жизнь культурных народов не есть что-либо замкнутое в пределах нации – факт, влекущий за собой ряд социальных последствий. Всемирные выставки, всякого рода международные конгрессы суть очевидные, из года в год повторяющиеся последствия международного социального общения. Но и суверенные государства как члены международного общения образуют неорганизованное или проявляющееся лишь в случайных организациях общество государств, в пределах которого политические интересы создают меняющиеся, нередко противоположные друг другу группы, которые повторяют в своих взаимных отношениях тип заключающихся в пределах отдельных государств общественных групп. Было бы весьма благодарной задачей выяснить влияние международного общения на правопорядок отдельных государств. Весь строй современных государств обусловлен, между прочим, этим общением. Проявляющаяся, при всех индивидуальных различиях, поразительная однородность структуры современных государств во многих важных отношениях основана, несмотря на влияние английских и французских учреждений на учреждения других государств, не на простой рецепции внешне воспринятого чужого права, а на однородности общественных отношений. Последние имели и то последствие, что основные черты современной организации управления, и именно по французскому образцу, сделались в течение XIX столетия существенно однородными в европейских государствах. Точно так же социально-политические реформы, предпринимаемые в каком-либо государстве, тотчас же отражаются теперь, в силу однородности социальных отношений, и за пределами этого государства, как это показывает история рабочего законодательства и, в частности, страхования рабочих.

11. Выше мы уже указали на то, что государство не только испытывает на себе влияние других общественных отношений, но и, в свою очередь, само на них воздействует. Характер этого влияния должен составить предмет особого научного исследования. Об этом влиянии мы скажем здесь лишь несколько слов. Следует, прежде всего, отличать сознательное, намеренное воздействие от несознательного и ненамеренного. Последнее, в теории нередко упускаемое из виду, по общему правилу гораздо сильнее первого. Государственные учреждения, даже в тех случаях, когда они непосредственно преследовали совершенно иные цели, оказывали огромное влияние на образование и устойчивость нации, на распространение и вытеснение религии, на создание и смягчение социальных различий. Наиболее ярким примером может служить разгром феодального общества во Франции абсолютной монархией, не терпевшей рядом с собой никакой другой силы в государстве. Благодаря последовательной политике королей общество было, однако, в то же время нивелировано и демократизировано, и этим подготовлена почва для революции, – результат, который, конечно, не входил и не мог входить в расчеты монархов. Государство нередко оказывало значительное ненамеренное влияние даже на язык и литературу. В государствах с различными языками и диалектами литературным языком делался по общему правилу язык двора и высших учреждений[113]113
  О влиянии государства на язык мы странным образом едва находим указания как в государственно-научной, так и в лингвистической литературе. Arnold, Kulturund Rechtsleben, 1865, стр. 67 дает некоторые указания весьма общего характера; систематического исследования, которое было бы посвящено этой интересной проблеме, мы не знаем.


[Закрыть]. Так, господство северофранцузских королей в немалой мере содействовало низведению некогда столь цветущего провансальского языка на степень диалекта; так, кастильский язык сделался в борьбе с каталонским единственным испанским литературным языком со времени объединения Испании под властью кастильских королей, как и верхненемецкий язык был языком имперских учреждений. Самостоятельное политическое развитие содействовало, между прочим, возведению голландского языка со степени нижненемецкого диалекта на степень особого языка. Строй государства оказывает величайшее влияние даже на характер народа. Привычка к приказаниям и повиновению, возможность сознательно направленной на определенную цель деятельности в соответствии с существующими политическими отношениями, доверие к предусмотрительности и справедливости правительства, вера в непрерывное развитие государства и всевозможные другие государственные отношения оказывают глубочайшее влияние на все мышление и деятельность человека. Впервые познал это, с присущей ему глубиной, Платон, у которого различным государственным формам соответствуют разные характеры[114]114
  Rep. VIII, 544 сл.


[Закрыть]. В среднем характере немца, австрийца, русского и т. д. явно проявляется влияние специфических особенностей их государств.

Когда государству приписывают лишь незначительное влияние на социальные отношения, то имеют в виду только намеренное воз-действие государства на общество. Ибо специфическое средство воздействия государства, его власть, как все извне привходящее, не обладают способностью осуществлять глубокие преобразования, которые частью происходят в самом человеке, частью ускользают от воздействия всякой внешней власти даже там, где они проявляются вовне. Никакая принудительная власть не в состоянии разрушить, например, общности интересов между членами экономического класса. Но где государственная власть приводится в действие для достижения определенного социального результата, конечный эффект совершенно выходит за пределы возможного предвидения. Освобождение крестьян, признание свободы экономической деятельности, мобилизация земельной собственности оказали глубокое влияние на преобразование современного общества, но степень и характер этого влияния лишь в незначительной мере сознавались творца-ми этих мероприятий, вызываемых притом по большей части требованиями, предъявляемыми обществом к государству. По исключению государство может создать прочный, хотя бы только и отрицательный, социальный результат при помощи грубой силы, как это показывает пример антиреформационной деятельности католических государств или господство Конвента во Франции. Но и такие результаты ограничены и не прочны, чему доказательством служат признание свободы религии в этих государствах и французская реставрация.

Учение об обществе указывает поэтому границы возможного для государства. Прогрессивное изменение, развитие и регресс всего общества государство может регулировать соответственно своим целям лишь в узких границах. Оно может, правда, своей сознательной деятельностью несколько отклонить течение социальной жизни, замедлить или ускорить быстроту его, но неизвестную ему цель этого движения оно не может ни определить, ни отодвинуть.

Социальное изучение государства представляется, таким образом, необходимым коррективом юридического. Наука права утверждает, что суверенное государство стоит выше всякой другой организованной власти и никакой власти не подчинено. Но могучим силам социальной жизни, действующим не в форме сознательной, направляемой волей силы, подвластен и этот суверен. Юрист дол-жен поэтому остерегаться смешения его мира норм, долженствующих управлять жизнью государства, с самой этой жизнью. Все формально-юридические представления о всемогуществе государства, гипотетически вполне допустимые, исчезают, как только мы из мира юридически возможного вступаем в мир социальной действительности. Здесь действуют исторические силы, которые образуют и разрушают самодовлеющее бытие государств, лежащее вне всяких юридических конструкций. К этому самодовлеющему бытию приложимы гениальные слова столь часто непонимаемого немецкого мыслителя[115]115
  Ср. Hegel, стр. 423 сл.


[Закрыть]: для образования, бытия и падения государств не существует иного форума, кроме суда мировой истории. Нормы этого суда, без сомнения, не совпадают с нормами юристов.

Книга вторая. Общее социальное учение о государстве

Глава пятая. Название государства

История терминологии каждой науки тесно связана с историей самой науки. Существует непрерывающееся взаимодействие между словом и его значением. Слово нередко указывало путь всей науки народа или эпохи.

У греков государство называлось πόλις и было, таким образом, тождественно с городом – одно из главных оснований того, что греческая наука о государстве, оставаясь на почве государства-города, никогда не умела охватить государства-земли. Когда говорят о государствах с обширной территорией, их обозначают как совокупность обитателей (οί Αίγύπτιοι, οί Πέρσαι), но название, которое выражало бы отношение жителей к территории, никогда не приобретало более широкого значения[116]116
  Употребляется также χώρα как синоним πόλις или в значении территории государства в противоположность городу; ср. соответствующие места у Stephanus, Thesaurus grecae linguae h. v., преимущественно, однако, в значении regio, не civitas.


[Закрыть]. Но и о πόλις нередко выражаются таким же образом; афиняне, фивяне, коринфяне совершенно отождествляются с их государствами. Объективно, как обозначение признака, общего какому-либо народу, государство называют τόkοινον. Во всех этих представлениях вещный элемент далеко отступает перед личным. Гражданская община тождественна с государством. Публично-правовое положение индивида никогда не обусловливается поэтому принадлежностью к стране, а всегда только принадлежностью к членам гражданской общины или зависимостью от нее.

Римская политическая терминология принадлежит к тому же типу. Государство есть civitas, община полноправных граждан, или res publica, общее всему народу, соответственно греческому τό kοινον. Италия и провинции первоначально суть только союзники города и зависимые от него области. Полное право гражданства приобретает лишь принятый в городскую общину, civis romanus всегда есть и остается синонимом гражданина города Рима. Из города Рима вырастает, однако, величайшее государство древности. Это превращение римская терминология сумела отразить лишь несовершенно, отождествив власть правительства с римским государством и превратив, таким образом, res publica в imperium. Существеннейший элемент государства перемещается, таким образом, от граждан к государственной власти; res populi становится синонимом res imperantis.

Рядом с этими названиями государство обозначается, как и у греков, названием народности, – как и вообще populus и gens означают государство[117]117
  В позднейшем латинском языке вместо respublica употребляется и более абстрактное status reipublicae, так прежде всего у Ульпиана I. 1 § 2 dig. de just, et jure I, 1. Даже status Romanus в значении римского государства встречается у Аммиана Марцеллина 20, 8, § 11 к 360 г. в письме Цезаря Юлиана к Константину Августу: “Наес statui romano prodesse”, далее у Орозия, изд. Zangmeister'a II, 5, 9: “trecenti Fabii vere clarissima Romani status lumina”, Кассиодор, изд. Mommsen'a, стр. 422, 5: “Romanum statum in confinio gentium sub tranquilitate regio in media urbe confundi”. В этих и других местах, любезно указанных мне проф. Zangmeister'ом, statusr никогда, однако, не употребляется в абсолютном значении государства вообще. Предложение Н. A. Zachariae, I, стр. 41¹ (ср. также Bluntschli, Lehre vom modernen Staat I, стр. 24, A. Schulze, Einleitung стр. 124), что в указанном месте Ульпиана подразумевается «государство», следует поэтому признать необоснованным.


[Закрыть].

Эволюция государственных отношений в германском мире точно отражается в языке. Немецкое “Reich”, соответствующее латинскому “regnum”, и производным “régne”, “regno”, “reign”, означает первоначально господство, и именно княжеское[118]118
  О разных значениях этого слова ср. Gierke, Das Genossenschaftsrecht, II, стр. 570 сл.


[Закрыть]. То же относится к происшедшим от латинского “imperium” выражениям “imperio”, “empire”. Общего термина, который обнимал бы как монархии, так и республики, не существует, тем более что государственно-научная литература на местных языках появляется лишь в XVI в. Кроме того, упомянутые названия применяются лишь к более значительным государствам. В латинской литературе употребляются и древнеримские термины, причем, однако, civitas по общему правилу означает городское государство[119]119
  Ср. также Gierke, Genossenschaftsrecht III, стр. 356.


[Закрыть].

Резкую противоположность античному воззрению составляет обычное в средневековой терминологии для обозначения государства название земля, terre, terra. Перемещая центр тяжести государства в его территориальный элемент, оно находится в соответствии с историческим фактом значительного преобладания в ту эпоху негородских государств и с тем значением, которое прибрела земля как основа политической силы[120]120
  Для средневекового воззрения, в противоположность античному, характерно, что “Stadt”, “Burg” или “Wik” суть территориальные, не личные обозначения коммунальных общин, так что и латинское civitas становится в средние века понятием территориальным, от которого производится сначала civis, а затем также citoyen, citadin, cittadino, citizen. Gierke, Genossenschaftsrecht, II, стр. 579 сл. Следует, однако, иметь в виду, что и у греков πόλις было понятием первичным, πολίτης – производным.


[Закрыть]. Хотя этот термин применим и к крупным, и к мелким государствам, ему недостает, однако, полной определенности, так как, с одной стороны, он не обнимает городских государств, а с другой – им обозначаются также негосударственные образования, местности и провинции. Этот термин не потерял до сих пор своего значения. В Германии официально употребляют термин «земские законы» (Landesgesetze), а в науке для обозначения права членов союзного государства получило право гражданства выражение “Landesstaatsrecht”. Термин «ландтаг» для обозначения палат еще напоминает о старом территориальном государственном праве. В Венгрии немецкое издание венгерских законов также официально называется Landesgesetzsammlung.

Потребность в общем, обнимающем все государственные образования, современном термине впервые получила удовлетворение в Италии. К разнообразным итальянским государствам не подходили названия regno, imperio, terra, как и слово città не передавало государственного характера Венеции, Флоренции, Генуи, Пизы. Из имевшего многочисленные значения слова stato, первоначально присоединяемого к названию города (stato di Firenze и т. д.), образуется затем совершенно отвлеченный термин, применимый ко всякому государству, будь то монархия или республика, крупное или мелкое, городское или сельское государство. Якоб Буркхардт полагает, что первоначально lo stato назывались правители вместе с их приближенными, и затем это название узурпировало значение всей территории как целого[121]121
  Die Kultur der Renaissance in Italian, 1860, стр. 2, прим. По Rümelin'y, Statistik, в Schönbergs HB., 2 изд. III, стр. 700, stato первоначально употреблялось в сообщениях посланников для обозначения прочных и постоянных властей и должностей государства и затем и самой территории.


[Закрыть]. Вероятнее, однако, что оно означает, соответственно, status древних, устройство, порядок. Употребление слова stato в этом значении представляется доказанным уже для начала XV столетия[122]122
  В отдельных случаях status-государство встречается в Англии уже в XIV в. Ducange-Henschel, Glossarium mediae et infimae latinitatis s. v. status.


[Закрыть], а в начале XVI столетия оно является уже общепризнанным термином для обозначения всякого государства. С зарождением со временной идеи государства найдено и соответственное слово. Это явно видно из того положения, которым Макиавелли начинает свой трактат “Principe”: Tutti gli stati, tutti i dominj che hanno avuto et hanno imperio sopra gli uomini, sono stati e sono e repubbliche о principati[123]123
  За Макиавелли должна поэтому с полным основанием быть признана заслуга введения в научную литературу слова «государство».


[Закрыть].

В течение XVI и XVII столетий, этот термин проникает затем во французский, английский и немецкий язык. Во Франции еще Боден (1576) употребляет для обозначения государства слово république, estat же означает у него определенную форму государства, почему он и говорит об estat aristocratique и populaire[124]124
  Six livres de la république II, ch. VI, VII.


[Закрыть], но несколько десятилетий спустя Loyseau[125]125
  Traité des Seigneuries. Paris 1608, p. 25.


[Закрыть] употребляет уже слово estat в том же широком значении, как Макиавелли соответственное итальянское слово. В Германии значение status долгое время остается неопределенным. В начале XVII столетия впервые начинают говорить о status reipublicae, в смысле «весь status», т. е. «общее состояние всех дел страны» в противоположность «штату» придворному, военному и т. д. (Hofstaat, Kriegsstaat и т. д.)[126]126
  Stölzel, Brandenburg – Preussens Rechtsverwaltung und Rechtsverfassung, I, 1888, стр. 19.


[Закрыть]. Впоследствии говорят также о status publicus. Терминология еще долго, однако, остается весьма неопределенной, и тем же словом означается двор, или палата князя[127]127
  Schulze, н. с. стр. 21 сл.


[Закрыть]. Лишь в течение XVIII в. термин, под влиянием государственно-научной литературы, консолидируется таким образом, что без дальнейших определений означает все политическое целое. Процесс завершается лишь в последние десятилетия XVIII в. в соответствии с проникающим в общее сознание превращением территорий в государства. Слово «государство» имеет еще, однако, двойственное значение, следы которого можно проследить вплоть до настоящего времени. Staat’ом называется также провинция или область с особым устройством[128]128
  Ср. Adelung, Versuch eines vollst. grammat. – krit. Wörterbuches der hochdeutschen Mundart, 1786, сл. “Staat".


[Закрыть]. В этом смысле официально говорят о королевско-прусских штатах как землях одного князя, являющегося в то же время королем Пруссии. Еще теперь прусские законы обнародуются в «Собрании узаконений королевско-прусских государств» (Gesetz-Sammlung für die Königlichen Preussischen Staaten)[129]129
  Ср. Н. Schulze, Preussisches Staatsrecht, 2 изд. I, 1888, стр. 139, прим. 2.


[Закрыть].

Точно так же в Австрии, в патенте 11 августа 1804 г., которым Франц II принял титул наследственного австрийского императора, говорится о «нераздельном владении нашими независимыми королевствами и государствами» и о «наших королевствах и других государствах», что на современном официальном языке означает не что иное, как «королевства и земли», как это ясно видно из дальнейшего обозначения германских наследственных земель (Erblande), входивших еще тогда в состав Германской империи, «наследственными государствами»[130]130
  «… Это следует относить… и к тем нашим наследственным государствам, которые до сих пор состояли в непосредственной связи с Римско-Германской империей, и должны и впредь остаться к ней в том же отношении».


[Закрыть]: «государство» употреблено здесь в том же значении, в каком оно употребляется в Пруссии. То место патента, где говорится о «союзном австрийском корпусе государств» (Staatenkörper), отнюдь не представляет поэтому признания австрийских земель государствами.

В акте отречения Франца II от 6 августа 1806 г. император объявляет, что он впредь будет управлять своими германскими «провинциями и имперскими землями» «в их соединении со всем австрийским государственным корпусом» как император Австрии. Какие бы то ни были государственно-правовые выводы из всех этих обозначений следует признать совершенно недопустимыми. Но характерно, что даже обе германские великие державы вплоть до распадения империи не знали в своей официальной терминологии строго отграниченного понятия государства[131]131
  В истории немецкого слова “Staat” в отношении к его романскому происхождению заслуживает внимания, что, с одной стороны, голландские сословия назывались генеральными штатами, так что государство (Staat) = сословию (Stand), а с другой – швейцарские кантоны и теперь еще официально называются сословиями (напр., Ständerat), так что Stand = Staat.


[Закрыть].

Рядом с «государством» и теперь еще для обозначения политического общения употребляются и другие названия. Во внешних отношениях государство называется державой. Macht, puissance, potenza, power – выражения, обычные в дипломатическом языке. Под влиянием античного словоупотребления – именно через посредство jus gentium – для обозначения государства употребляется также слово «народ» (Volk, nation, nazione)[132]132
  Ср. также Neumann, стр. 108 слл.


[Закрыть].

Немецкое Völkerrecht и изобретенный Бентамом термин «интернациональное (международное) право» означают право, нормирующее отношения между государствами. Последний термин особенно неточен и может вводить в заблуждение. Вернее было бы вместо jus inter gentes или nationes говорить о межгосударственном праве. Но терминология не всегда следует логике. В научном же отношении ни один термин не представляет таких удобств, как термин «государство», настолько уже отвлеченный, что с ним не связываются более какие-либо побочные представления, которые делали бы его двусмысленным и потому неудобным[133]133
  Ср. Bluntschli в цитированном выше, стр. 82, месте.


[Закрыть].