Текст книги "Общее учение о государстве"

Глава четвертая. Отношение учения о государстве к другим наукам

Прежде чем перейти к подробному исследованию существа государства, следует выяснить, в видах необходимого ограничения задачи, насколько государство служит объектом государственных наук и в какой мере – предметом других дисциплин.

Государство есть множество людей, осевших на ограниченной части земной поверхности, живущих под господствующей властью и связанных этой властью в единое целое. Это предварительное описание государства служит исходным пунктом нашего дальнейшего изложения.

Своими элементами государство связано со всей совокупностью существующего. Оно имеет естественную и психически-социальную сторону. Все науки имеют поэтому повод заниматься государством. Оба основных подразделения человеческого знания – естествоведение и гуманитарные науки – причисляют государство к своим объектам.

Исследование каждого объекта может потребовать двоякого рода познания его – универсального и обособляющего объяснения существующего. Единичный объект связан со всей совокупностью мировых явлений, и совершенное объяснение его возможно лишь из этой мировой связи. Такое объяснение является, однако, и всегда будет идеалом, к достижению которого мы не можем даже приблизиться, так как бесконечность ряда причинностей, создающих единичное, как все бесконечное, не уменьшается для науки вследствие выяснения отдельных членов этого ряда. Во всех областях науки может поэтому дать точные результаты исключительно только уже охарактеризованное выше обособляющее исследование, которое принимает во внимание лишь определенные, заранее ограниченные стороны объекта исследования.

Но такое изолирующее изучение по необходимости односторонне, так как именно для достижения его целей оно должно пренебречь целым рядом явлений, представляемых его объектом. Но и эти явления должны, в свою очередь, составить предмет изолирующего исследования. Разделение труда и в области научной деятельности является важным принципом для увеличения продуктивности труда.

Но как в экономической области разделение труда необходимо влечет за собой соединение созданных таким образом продуктов труда, так и каждой науке необходимо восстановить отношение между отдельными, изолированными сторонами ее объекта. Не только потому, что каждая наука дает лишь частичное познание, которое является только моментом в познании целостном, но и потому, что знание результатов других дисциплин служит необходимым коррективом против односторонних и превратных выводов и в то же время предохраняет исследователя от заблуждения, – в которое так легко впасть, – считать свой метод исследования и свои выводы окончательными и единственно правильными.

В особенности же нуждается в таком восполнении всякая наука о социальной жизни человека. Естественные науки образуют восходящий ряд ступеней. Высшая ступень нуждается в низшей, но для последней первая не нужна. Можно изучать математику, не зная механики, механику – без химии, химию – без биологии, но не наоборот. Между тем все стороны человеческого общежития так связаны между собой, что ни одна наука, посвященная какой-либо одной из этих сторон, не может совершенно игнорировать выводы остальных наук. И так как индивидуально психическая жизнь человека, как и его физическая организация и внешняя обстановка его существования, являются необходимыми условиями всякой общественной жизни, то все области знания имеют отношение к классу наук, объектом исследования которых служат наиболее сложные явления, – к социальным наукам в широком смысле.

Учение о государстве должно, таким образом, принимать во внимание выводы других наук и вместе с тем считаться с той связью, которая существует между ним и этими науками. При этом следует иметь в виду два основных условия.

Во-первых, самостоятельность государственных наук. Наука о государстве не есть ни естественная наука, ни психология, ни этика или экономика. Все попытки растворить науку о государстве в какой-либо другой науке вытекают из неясности мышления и должны поэтому быть энергично отвергнуты. Если государство имеет естественную, психическую, этическую, экономическую сторону, то из этого не следует, чтобы оно составляло предмет исключительно этих дисциплин. То, что в нем есть специфического, что отличает его от всех других явлений, – разнообразные отношения властвования не могут быть объяснены другими науками в их своеобразной, отличающей их от всех других общественных отношений, природе. Выяснить основание, условия, цель, действие этих отношений, познание которых, раскрывая своеобразную природу государства, должно вести к целостному представлению о государстве, – такова задача этого объединяющего познания. Выводы учения о государстве можно поэтому дополнять или подвергать критике с точки зрения других наук, но не изменять. Этнограф, психолог, социолог могут создать новые и плодотворные теории о происхождении и значении монархии, тем не менее понятие монархии может быть выяснено исключительно только путем изолирующего исследования этой формы государства и установления заключенной в ней правовой идеи.

Затем, следует иметь в виду как коррелят самостоятельности науки о государстве (как в широком смысле, включая сюда юриспруденцию, так и в тесном смысле) самостоятельность ее методов. Все методы определяются или модифицируются своеобразной природой их объектов. Думать, что можно метод одной дисциплины непосредственно применить к другой – значит грешить безрассудной путанностью мысли. Смешивая эмпирическое с естественнонаучным, говорят о естественнонаучном познании социальных явлений. Ошибочность таких попыток уже доказана выше. Но столь же ошибочно говорить, например, о биологическом или социологическом методе в государственном праве. Стоит только попытаться «социологически» выяснить существо административной юстиции определенного государства. Мы придем, конечно, ко всякого рода суждениям о социальных условиях и последствиях этого учреждения, но техническая сторона его функционирования, которая именно и имеется в виду при государственно-правовом объяснении, может быть раскрыта только посредством юридического метода. Ошибочно также поэтому, с другой стороны, говорить о юридическом методе всей науки о государстве, так как при помощи этого метода можно объяснить только одну изолированную сторону государства, но не государство как целое. Юрист со своим методом может познать в государстве лишь то, что имеет юридическую природу.

Ниже мы укажем в общих чертах важнейшие отношения, связующие государственные науки с другими областями знания, и то значение, которое результаты последних имеют для всестороннего познания государства. Мы исходим при этом из традиционного основного разделения наук на естественные и гуманитарные, несостоятельность которого, впрочем, ясно обнаруживается именно с установленной нами точки зрения, так как все государственное есть в то же время и «гуманитарное», и мы встречаем поэтому науки, являющиеся в одно и то же время естественными и гуманитарными.

Государство, как все человеческое, имеет естественное основание. Два существенных его элемента принадлежат внешней природе – его территория и количество и физические свойства его населения.

1) Для государства существенна территория, т. е. находящаяся под его исключительной властью пространственно определенная область, именно ограниченная часть континента, к которой в морских государствах присоединяется узкая полоса берегового моря вместе с другими незначительными его частями. Территория как элемент государства имеет решающее влияние на весь жизненный процесс государства. Определить естественные условия и влияние территории составляет задачу не учения о государстве и политики, а физической и политической географии[71]71
  Последняя установляет не только внешние, но и социально-психологические факты, и может служить поэтому, подобно народоведению, примером недопустимости точного разграничения наук естественных и гуманитарных.


[Закрыть], которые находятся поэтому в тесной связи с государственными науками.

Территория, если рассматривать ее с физической стороны, обнимает все естественные условия государства, за исключением физических свойств его обитателей. Сюда относятся, таким образом, плодородие и другие свойства почвы, богатство естественными продуктами, размеры, строение и характер границ территории, континентальное или морское положение, наличность водных путей, географическая широта, климат и т. д. Все эти свойства влияют на организацию государства и содержание и границы его деятельности либо непосредственно, либо через посредство воздействия их на людей. То, что, например, величина территории служит одним из факторов, влияющих на организацию государства, едва ли нуждается еще в подробных доказательствах. Государство-город и государство с обширной областью – два основных типа политической организации. Для античного и средневекового государства-города, для незначительных кантонов Швейцарии подходящей формой правления является республиканская, для государства более значительных размеров – монархическая, и лишь в новейшее время появляются крупные демократические республики. На централизацию или децентрализацию управления оказывают влияние, в числе других факторов, размеры государственной территории, далее – характер связи между ее частями, их разобщенность и замкнутость вследствие горных цепей, островное положение государства. Так, организация государственных должностей совершенно иная в государствах крупных и мелких; децентрализация управления и особые права коммунальных союзов имеют у горных народов естественную почву до тех пор, пока современное развитие способов сообщения не облегчает сношений отдельных долин между собою и с центром. Учреждения государств с территориальными границами существенно отличаются от таких же учреждений в островных государствах. Некоторые английские учреждения могут быть поняты в их своеобразной форме лишь как составные части права островного государства. Если бы Великобритания не оставалась в течение столетий защищенной от иностранных вторжений, то ее армия, а с нею и все положение правительства имели бы другой характер. Естественные условия народного хозяйства в пределах государства надолго определяют высоту культурного уровня, достижимую для данного народа, и вместе с тем его культурную продуктивность, эти же условия являются одним из постоянных факторов, несомненно, определяющих всю внутреннюю и внешнюю политику государства.

Такого рода факты были известны и использованы выдающимися теоретиками государства всех времен. У Платона и Аристотеля, как и у Макиавелли, Бодена, Монтескье и Юма, мы находим подробные исследования о влиянии внешней природы на формы и судьбы государств. Истекшее XIX столетие уделяет в связи со столь выдающимися успехами естествознания особое внимание естественному элементу в государстве. Так, Т. Бокль детально исследовал – и переоценил – влияние природы на образование и жизнь государств в популярной и потому получившей широкое распространение форме. Затем географы и антропологи[72]72
  Ср. Ratzel. Anthropogeographie I, II, 1882–91; критические замечания об относящейся сюда литературе ibid I, стр. 18 слл. и у Achelis, Moderne Völkerkunde, 1896, стр. 70, слл.; Ratzel, Politische Geographie, 1897.


[Закрыть], идя по следам Карла Риттера, пытались положить основу особой дисциплине, предметом которой является исследование влияния земной поверхности на судьбы человечества. И если до сих пор общие результаты таких исследований, поскольку они не представляют собой произвольных обобщений, были весьма незначительны или тривиальны, то новейшие попытки, способствовавшие выдающимся образом раскрытию конкретных причинностей, также, однако, лишь в немногих случаях дошли до общих положений, заключающих в себе значительное расширение наших знаний[73]73
  Общую схему, под которую могут быть подведены воздействия природы на человека см. у Ratzel’я, Anthropogeographie I, стр. 59 слл., 2 изд. 1899, стр. 41 слл.


[Закрыть]. Ибо те моменты, которые индивидуализируют судьбы государств, всегда лишь частью – и притом в менее значительной части – заключаются в географических условиях, и потому общие и индивидуальные судьбы государств никогда не могут быть объяснены с должной полнотой с географической точки зрения. Прежде всего второе естественное условие государства, физические свойства его населения – при всей значительности влияния, которое может оказывать на людей территория, – не могут быть вполне поняты из внешних условий территории государства. Отсюда и тот великий исторический факт, что одна и та же территория служила физической основой самым разнообразным государствам и народам. Стоит вспомнить только пеструю смену государственных образований в Италии.

С другой стороны, территория не только оказывает влияние, но и подвергается воздействию. Человек не только обусловливается отечественной территорией, но и преобразует ее. Достаточно сравнительно коротких промежутков времени, чтобы заметно изменить значительные пространства земли. Голландцы отвоевали у моря часть своей территории. Территория Соединенных Штатов претерпела со времени первых поселений пуритан более значительные изменения, чем те, которые могли бы быть вызваны силами природы в течение многих тысячелетий. Современная техника приблизила друг к другу отдаленные части государства, она победила расстояние – как в пространстве, так и во времени – в такой мере, какую трудно было и предвидеть. Она прорезала горы, высушила озера и части моря, создала водные бассейны, изменила течение рек. Акклиматизация чуждых растений и животных, совершаемая под воздействием человека, изменила внешний вид и естественные хозяйственные условия целых областей[74]74
  Ср. v. Treitsche, Politik I, стр. 207 слл.; Hehn, Kulturpflanzen und Haustiere, 6 изд. 1894, стр. 1 слл.


[Закрыть]. Густонаселенные местности, прежде всего города, коренным образом изменяют территорию. Даже климат нередко меняется вследствие истребления лесов.

Территория является мертвым и в то же время бессмертным элементом государства. Она переживает – если только не поглощается морем – всякое государство, образующееся на ней, с тем, чтобы тотчас же послужить основой другого государства. Население может, правда, войти в состав другого государства вследствие завоевания, инкорпорации и других причин, и обитатели территории, таким образом, остаются на ней и после падения государства, но история нередко видела и совершенное изгнание или истребление прежнего населения и замену его завоевателями. Народ может постепенно стать другим вследствие и переселений, и смешения с завоевателями. В отношении территории такие коренные преобразования на глазах истории не имеют места, несмотря на все изменения ее под влиянием природы и культуры.

2. Второй естественной основой государства являются физические свойства его обитателей, – как общие всем людям, так и свойственные определенным обособленным друг от друга по своим постоянным физическим признакам подразделениям человечества, расам и племенам. Эта сторона человеческой природы является объектом особых наук, физической антропологии и этнологии. Жизнь и судьбы государства в значительнейшей мере определяются естественными особенностями его населения. Существуют племена, которые вообще в состоянии создать лишь рудиментарное государство, или не могут надолго сохранить государство уже сложившееся. Тот факт, что такие племена либо остаются некультурными, либо живут под длящимся юридическим господством других народов, доказывает, что склонность к жизни в государстве – конечно, не в форме мистически-органического государственного инстинкта – является одним из естественных свойств народа или, где она первоначально отсутствует, должна быть приобретена тысячелетним навыком и приспособлением.

Но и своеобразное развитие, переживаемое всяким государством, во многих важных пунктах сводится к расовым и племенным особенностям. Свобода или несвобода граждан, сила или слабость государственной власти, способность государства к расширению путем завоевания и колонизации коренятся, в числе других факторов, в характере народа, имеющем значение фактора первоначального. Глубокие различия между германскими, романскими, слявянскими, восточными государствами не могут быть объяснены исключительно из различия социальных отношений, ибо в них, наоборот, нередко наблюдаются значительные сходства. Не считаясь с этническими различиями, мы не можем, таким образом, достигнуть полного понимания разнообразия в мире государств[75]75
  Об относящихся сюда новейших исследованиях см., напр., у Letourneau, La sociologie d'arpès l'éthnographie, 1880, I. IV, ch. VI–VIII, Peschel, Völkerkunde, 3 изд. 1880, стр. 247 слл.; Achelis, стр. 420 слл.


[Закрыть]. Эти важные для государства физические различия всегда обусловлены, однако, психическими факторами. Они все имеют поэтому духовную сторону, исследование которой не входит в область естествознания. Таким образом, рассмотрение соматических, антропологических и этнологических отношений естественным образом приводит нас к рассмотрению нижеследующих вопросов.

Государственные события являются все человеческими действиями и последствиями действий человека. Всякое же действие есть психическая деятельность. Психология, учение о психических состояниях и актах, является поэтому необходимым предположением всех гуманитарных наук, в том числе учения о государстве. Значение психологического исследования для познания государства проявляется, в частности, в двух направлениях. Во-первых, оно приводит нас к тому важному заключению, что государство, хотя и необходимо проявляется в физическом мире, в существе есть явление психическое. Во-вторых, оно способствует уразумению государственных, в частности, государственно-правовых основных факторов. Так, прежде всего, существо отношения властвования, природа власти, может быть ясно установлена лишь путем психологического анализа.

Как уже упомянуто, соматические различия между человеческими расами и племенами проявляются также в различиях духовных и моральных склонностей. Выяснить последние в их связи с физическими различиями является задачей психологической и социальной антропологии и этнографии, как и некоторых других еще не установившихся дисциплин, каковы народная психология и этология. Совокупность этих дисциплин имеет общий корень с другой ветвью наук, занимающихся человеком как представителем вида, – науками социальными. От последних они отличаются, однако, тем, что изучают преимущественно влияние естественных отношений на психические образования, между тем как социальные науки рассматривают свои объекты преимущественно как продукты сил общественных, стало быть, духовно-нравственных, не принадлежащих к внешней природе. Точное разграничение не везде возможно, и поэтому мы находим в антропологических трудах подробные исследования по истории права, государства, религии и экономических отношений.

Значительную ценность антропологические и этнографические изыскания имеют как вообще для первобытной культуры, так и, в частности, для истории возникновения и развития примитивных государственных образований. Если в настоящее время в этой области, – как только мы выходим за пределы чисто фактических явлений и вступаем в область гипотез и конструкции, – открывается широкий простор субъективным построениям, а прочно установленные результаты весьма незначительны, то должны быть отмечены, однако, многообещающие зародыши, могущие дать впоследствии обильную жатву. Детальное изучение рудиментарной государственной жизни охотничьих и пастушеских племен, как и народов, стоящих на низшей ступени культурного развития, должно быть выделено из учения о государстве и предоставлено народоведению. Для учения о государстве в этой области имеют значение лишь окончательные результаты.

Гораздо более важными для законченного познания государства являются отношения, в которых государственные явления находятся к социальным наукам. Государство теснейшим образом связано со всеми социальными феноменами.

Прежде всего укажем, что государство есть человеческое и только человеческое учреждение, что всякое перенесение понятия государства на живущих обществами животных основано на смешении необходимых последствий физической организации и инстинктообразно проявляющихся психических сил с действиями сил этических. Кроме того, и новейшие естественнонаучные наблюдения показали, что издавна употреблявшиеся для государственно-научных аналогий мнимые государства животных – муравьев и пчел – по природе своей, в противоположность политическим явлениям, остающиеся неизменными, в действительности представляются анархиями, в которых отсутствует какая бы то ни было руководящая воля. Можно поэтому – и в отношении высших животных – говорить только об обществах животных: ниже человека на зоологической лестнице существуют только социальные отношения, но не государство[76]76
  Ср. Wundt, Vorlesungen über Menschen-und Tierseele, 2 изд., стр. 450 слл.; Espinas, Des sociétés animales, 2 изд. 1878, стр. 527 слл.; Н. Е. Ziegler, Die Naturwissenschaft und die social-demokratische Theorie, 1893, стр. 182 слл.;Bethe, Dürfen wir den Ameisen und Bienen psychische Qualitäten zuschreiben? Flügers Archiv f. die gesammte Physiologie, 70 т., 1898, стр. 15 слл. Contra Bethe Wassmann, Die psychischen Fähigkeiten der Ameisen, 1899.


[Закрыть].

В силу своего человеческого элемента государство есть социально-массовое явление и предполагает поэтому совокупность людей, в которой представлены все естественные различия между людьми. Оно построено и на естественном различии между мужчиной и женщиной, между взрослыми и детьми, так как оно есть постоянное, не ограниченное одним поколением учреждение. Колония ссыльных мужчин, предоставленная самой себе на необитаемом острове, может быть признана в лучшем случае обществом, но не государством. Количество необходимых для государства людей может быть, однако, бесконечно разнообразным – от нескольких тысяч и даже сотен до многих миллионов. Со времени Аристотеля учение о государстве нередко выставляло то несомненное для более развитого государства высших ступеней культуры положение, что государство должно выходить за пределы семьи, причем предполагалось, что последняя во времени предшествует государству[77]77
  He всегда, впрочем. Еще L. v. Haller придерживается теологически-спекулятивного учения об Адаме как первом суверене. Dahlmann, стр. 3, утверждает: первобытная семья есть первобытное государство; всякая семья, рассматриваемая как независимое целое, есть государство. Ср. у Br, Schmidt'a, стр. 57. При динамической природегосударства можно усматривать таковое в семье у современных первобытных народов. Так, Ratzel, Politische Geographie, стр. 71 № 12, говорит о семьях как политических единствах у меланезийцев и микронезийцев. На этом Rehm, Staatslehre, стр. 38, основывает существование государств-семей. Отождествление культурных государств с этими примитивными союзами следует, однако, признать одним из случаев слишком далеко идущей индукции (ср. выше). В частности, такое отдаленное сравнение не имеет значения для правовой концепции государства. Сам Rehm едва ли будет квалифицировать меланезийскую семью как субъекта международного права, а это он считает существенным признаком государства.


[Закрыть]. Новейшие гипотезы в области первобытной истории признают орду первоначальным человеческим союзом. Обе теории сходятся, однако, в том, что государство не может быть ограничено одним поколением.

Не только естественные свойства народа, но и количество, и состав населения определяют весь жизненный процесс государства. Редкое или густое, недостаточное или избыточное население, распределение его по возрасту и полу, продолжительность жизни, смертность – все это факты, оказывающие влияние на судьбы государств. Эти факты, хотя биологического характера, но преимущественно являются результатом всей культуры народа. Посвященная им наука, учение о народонаселении, хотя и опирается на биологию и антропологию, тем не менее, относится поэтому к социальным наукам[78]78
  Ср. Gr. Rümelin, в Schönbergs Handb der politischen Oekonomie, 2 изд., II, стр. 884.


[Закрыть]. Подобно социальной статистике вообще она служит вспомогательной наукой для всех социальных наук, а потому и для учения о государстве.

Так как государство есть социальное явление, то для полного познания его необходимо выяснить место, занимаемое государством в обществе и в отношении к обществу. Прежде всего должна быть, однако, выяснена природа общества[79]79
  Более обширные исследования о всей совокупности представлений, объединяемых под словом «общество», у Ihering'a, Der Zweck im Recht, 2 изд. I, стр. 86 слл., 309 слл.; G. Rümelin, Ueber den Begriff der Geselschaft und einer Gesellschaftslehre, Reden und Aufsätze, III, 1894, стр. 248 см., Тönnies, Gemeinschat und Gesellschaft, 1887, стр. 4 слл.; Wundt Logik II² стр. 589 слл.; Stammler, н. с. стр. 83 сл.; Simmel Schmollers Jahrbuch XX, 1896, стр. 575 слл.; Kistiakowsky, Gesellschaft und Einzelwesen, 1899, стр. 81 слл.


[Закрыть].