Текст книги "Общее учение о государстве"

Органическая теория по обыкновению тесно связывается с построением нормального организма, что делает ее теорией политической. Она рисует идеальный тип государства с целью оценки существующих государственных учреждений. В построении этого типа она нередко прибегает к самым произвольным утверждениям и обобщениям. Так как ясное определение органического невозможно, то это слово всегда подставляется там, где отсутствует определенность понятий. Этим объясняется и следующее, опасное для теории явление в органологической литературе: вместо того чтобы постепенно, шаг за шагом, подвигаться вперед в выяснении вопроса, органическая теория нередко высокомерно обрывает его каким-либо безапелляционным утверждением; вместо того чтобы объяснять, она довольствуется образами. Ни в каком учении мы не встречаем поэтому таких диких эксцессов субъективнейшей фантазии. У органологов отсутствует, сверх того, ясное представление о существе методологического исследования, которое они отождествляют с применением аналогии и метафор. В новейшее время они обычно прибегают к методологическим заимствованиям из области естествознания, упуская при этом из виду глубокое различие между естественным и социальным явлением и не будучи в состоянии избежать смешения «естественнонаучного» с «эмпирическим», или «точным», ошибочность которого уже выяснена выше[165]165
  Как само органическое учение, так и его приемы исследования держатся ложным монизмом. Ибо оперирующее при помощи эксперимента, чувственного наблюдения, меры, веса и механических приборов естествознание коренным образом отлично от социальных наук по объекту и средствам исследования, и все, что социальные науки обязаны мнимому естественнонаучному методу, представляет крайне непрочные, непрерывно меняющиеся гипотезы. «Точный» метод исследования – положительно утверждаем это – не дал социальной науке ни одного прочного положения. Что наблюдение и изучение существующего служит исходным пунктом всех социально-научных дисциплин, – впервые выяснено отнюдь не новейшим естественнонаучным методом: эта аксиома вытекает из взгляда на всю совокупность существующего как на эмпирически данное, долженствующее быть положенным в основу всякой человеческой науки. Обоснование эмпирических методов в противоположность спекулятивным ни в малейшей мере не является заслугой современной философии: Бэкон, Локк, Беркли и Юм, Декарт, Спиноза и Кант развили общие принципы опытной науки в применении ко всем ее дисциплинам.


[Закрыть].

Так как органическая теория, оперируя преимущественно аналогиями, не в состоянии дать реального познания, то представляется более рациональным совершенно отвергнуть ее, ибо опасность ложной аналогии гораздо значительнее преимуществ правильной. Органическая теория упускает, сверх того, из виду необходимость для государства непрерывной сознательной, направленной на определенные цели, деятельности, без которой оно не может существовать ни одного момента, или, по крайней мере, она не в состоянии со своей точки зрения эту деятельность объяснить. Но наиболее энергично следует восстать против учения, предполагающего одновременное, рядом друг с другом, существование нескольких социальных организмов, каждый из которых обнимает в качестве членов тех же индивидуумов, – государства, церкви, союзов, – ибо это противоречит даже биологической аналогии, с точки зрения которой один член всегда может принадлежать только одному-единственному целому. Свободная от такого рода ошибки теория коллективного организма, заключающего в себе различные частичные организмы, также неприменима к социальным отношениям, так как невозможно указать такой высший социальный организм. Никогда нельзя рассматривать, например, церковь только как члена государства и тем менее государство – как члена церкви. Если же признать этим высшим организмом человечество, то мы пришли бы к ипостасированию человеческого рода, превзойдя в этом отношении даже схоластический реализм.

Незначительная научная ценность органической теории ясно подтверждается и ее историей, ибо понятие организма произошло из понятия механизма, т. е. целесообразного человеческого приспособления, и орган первоначально означает не что иное, как орудие. Понятие организма по своему происхождению антропоморфическое, так как сам человек первоначально рассматривается как наделенный целесообразными приспособлениями индивид[166]166
  Более подробные указания даны в моей System der subj. öff. Rechte, стр. 34 слл.


[Закрыть]. Лишь постепенно современная наука приходит к тому выводу, что организмом является всякое живое существо и отличительный признак его заключается в таинственном явлении жизни. Познание имманентной организму телеологии, представляющей столь важный эвристический биологический принцип, достигнуто нами только по аналогии с нашими руководимыми сознанием цели действиями, ибо цель есть принцип, до которого мы доходим исключительно через посредство нашего сознания. Стремиться же к познанию человеческих отношений путем сравнения с образованием и функциями, понятными для нас лишь благодаря перенесению наших представлений на находящееся вне нас, значит прибегать, по крайней мере, к излишнему окольному пути.

Из всего этого следует, что научное мышление требует для государства иной категории, чем организм, – категории, самостоятельной и не зависимой от каких бы то ни было аналогий.

Что государство представляет длящийся, единый союз людей и есть поэтому общность, (Gemeinwesen), – утверждалось уже издавна. Категории, через посредство которых выработалось это представление, – κοινωνία, societas, respublica, coetus – являются все продуктом античного мышления. В древности исследуются, однако, существенно лишь цели союза; вопрос о структуре союза – если не говорить об органологических аналогиях – отступает совершенно на задний план. Средневековая теория корпорации и новейшее естественное право хотя и исходят в своих конструкциях государства из идеи общественного союза, но понимают последний исключительно юридически, вопрос же об историко-социальном субстрате государства в юридическом смысле либо вовсе не сознается, либо по крайней мере, сознается неясно. В общем, однако, естественное право мыслит людей в государстве как “unio”, т. е. объединение многих в одно единое целое[167]167
  У Althusius’a, Politica V, I мы встречаемся с понятием consociatio publica, у Гроция – с понятием coetus (civitas – coetus liberorum hominum juris fruendi et communis utilitatis causa consociatus). Это последнее понятие реципировано и некоторыми позднейшими авторами, напр., Boehmer’ом, н. с. стр. 184. Со времени Гоббса выдвигается идея завершенной в государстве унии отдельных индивидов, впоследствии наиболее ярко выраженная у Руссо. Contrat social создает понятие association, заключающееся в унии сочленов (I, 6). Та же идея выражена в знаменитом определении государства Канта (государство – соединение [Vereinigung] массы людей под правовыми законами, н. с. § 45). Точно так же многочисленные публицисты, говоря о государственном обществе, имеют в виду объединение массы в единое целое в форме союза. Это следует из того, что именно естественное право энергично оттеняет юридическую личность государства, и поэтому при точном разграничении юридического понятия государства от его социального субстрата по необходимости должно было бы мыслить и последний как единство.


[Закрыть].

Идея коллективного единства, более или менее ясно выраженная, положена в основу воззрений большинства новейших государствоведов о социальной природе государства[168]168
  Общностью (Gemeinwesen) называют государство, напр., Albrecht, н. с. стр. 1491; Н. A. Zachariae 1, стр. 41; Н. Schulze, Einleitung, стр. 121; G. Meyer, стр. 2 слл.; Brie, стр. 3.


[Закрыть].

Но наиболее подробно разработал теорию коллективного единства Gierke. Хотя он недостаточно отличает теорию союза от органической теории, и даже называет себя органологом, и хотя, далее, у него не совсем ясно выражена противоположность обоих методов познания государства, но его глубокие исследования корпоративного строя заключают в себе, тем не менее, выработанную теорию доюридического бытия государства. По этой теории государство является союзом, объединенным прочной организацией и длящейся целью, отличным от отдельных индивидов единством, которое несмотря на то существует только во множестве индивидов и через посредство этого множества[169]169
  Ср., в частности, его глубоко содержательные выводы в Die Genossenschafts-theorie und die deutsche Rechtssprechung, далее Deutsches Privatrecht, I, 1895, стр. 456 слл. В соответствии с его основным органологическим воззрением Gierke мыслит социальный субстрат государства как реальную коллективную или союзную личность. Так как, однако, юридическая личность этого коллективного лица возникает у него, как и в отношении отдельного индивида, лишь в силу правоположения (ср. Privatrecht, стр. 471) и право поэтому может свободно предоставлять и отказывать таким союзам в квалификации их как юридических лиц, то мы и по Gierke приходим к признанию государства двойственной личностью – реальным коллективным и юридическим лицом. Этой неясности, которую следует отнести на счет органической теории, можно избегнуть, заменив понятие союзного лица единственно допустимым с гносеологической точки зрения, понятием союзного единства. С Gierke принципиально сходится Regelsberger Pandekten I, 1893, стр. 289 слл., который, однако (стр. 303), точнее обозначает социальный субстрат этого единства как союз лиц (Personenverein). К учению о двойственной личности государства примыкает и Rehm, Staatslehre, стр. 159 слл.


[Закрыть]. Затем различие между общностью и юридическим лицом ясно проведено у Bernatzik’а, признающего общность возможным субстратом юридического лица[170]170
  Ср. его правильные выводы в Kritische Studien über den Begriff der juristischen Person, Arch. f. öff. Recht V, стр. 242 слл. Далее Bernatzik вполне убедительно доказал (стр. 275 слл.), что все приемлемые элементы органической теории заключаются в теории общности.


[Закрыть]. Далее, Haenel отличает государство как корпоративный союз от государства как юридического лица[171]171
  Н. с. I, стр. 81 слл. Выражение «корпоративный» вместо «коллективный» для не юридического субстрата государства следует, впрочем, признать неточным.


[Закрыть]. Единство корпоративного союза имеет, по Haenel’ю, особый характер. «Оно состоит только в том, что множество человеческих индивидов духовно связаны общей целью и эта духовная связь, которая сама по себе служит лишь выражением тождественного содержания воли участников, приобретает реальность через посредство воли руководящих органов и подчиняющихся членов». Исследуя, далее, реальное единство корпоративного союза, его свойство как реального организма, Haenel признает, что это целое и этот организм существует лишь в сфере духовных, этически определенных потенциальностей, именно человеческих индивидов, которые всегда могут лишь психически воздействовать друг на друга и объединяться. Этот своеобразный вид объединения, не могущий быть объясненным биологически-физиологическими аналогиями, должен быть признан не менее реальным, чем объединение биологически-физиологическое. Haenel, – из всех рассматриваемых здесь авторов наиболее подробно останавливающийся на гносеологической стороне вопроса, – отвергает также попытку обосновать реальное единство на общем духе или иной подобной абстракции как выходящую за пределы познаваемого[172]172
  Н. с. стр. 101, 102; тем поразительнее, что Haenel в учении о юридической личности государства вновь возвращается к старой теории фикции, ср. стр. 106 слл.


[Закрыть].

Все приверженцы этой общественной теории – как это и не может быть иначе – конструируют государство как сущность. Ибо всякое реальное единство мы, в силу законов нашего мышления, необходимо должны субстанциировать. Такое субстанциирование ведет к правильному познанию, поскольку только при этом субстрат, который мы постулируем как основу отношений отдельных членов социального единства, не мыслится нами как чувственный объект. Требуя для союзного единства единого носителя, индивида, мы не прибегаем к фикциии и даже к абстрагированию от фактически данного, а применяем необходимую по законам нашего мышления для синтеза явлений категорию, гносеологически оправдываемую, поскольку мы не приписываем познанному таким образом трансцендентной реальности[173]173
  О понятии вещности как формы синтеза ср. Sigwart, II, стр. 113 слл.; о применении этого понятия к коллективностям целым дает правильные указания Kistiakowski, стр. 126 слл.


[Закрыть]. Эти единства, по необходимости мыслимые как сущности, так же принадлежат к нашему субъективному миру, как краски и тоны. В основу же нашего мира действий, в котором государство занимает определенное место, мы можем класть лишь субъективные состояния нашего сознания, а не объективную реальность вещей, доступную нашему познанию лишь в узких пределах. Наука должна выяснить относительность этого способа познавания[174]174
  Kistiakowski, стр. 144, правильно замечает: «Субстанция общества заключается в индивидах и их общей психической жизни. Допустить какую-либо иную субстанцию и душу общества – мы не имеем никакого основания».


[Закрыть], но не отвергнуть его, что значило бы требовать невозможного.

Теория коллективного, или союзного, единства объясняет единство государства во множестве его членов, отношение его органов к целому и к частям, вечность бытия государства, не прерываемого последовательной сменой поколений. С точки зрения этой теории можно, не впадая в противоречия, понять как естественный процесс возникновения и преобразования государства, так и сознательно производимые в нем перевороты. Она – не политическая, а чисто научная теория, свободная, если соответственно формулировать ее, от ошибок остальных теорий. Она, однако, дает лишь родовое понятие, под которое должно быть подведено государство. Ибо союзными единствами являются не только государства, но и многочисленные социальные образования в государстве. В чем заключается своеобразная природа государственного союза, – мы рассмотрим в другом месте; здесь мы хотели предварительно только вкратце рассмотреть различные основные категории, к которым сводилось государство.

Так как право – существенный элемент государства, то совершенное познание последнего невозможно без изучения его юридической природы. Государство, упорядочиваемое правом, хранитель и двигатель права, необходимо должно занимать определенное место в самом праве – должно существовать правовое понятие государства[175]175
  Подробное обоснование этого положения см. в гл. XI.


[Закрыть].

Хотя субстратом правовых понятий и служат объективные и протекающие в самих субъектах социальные явления, но право всегда должно исходить из реальных фактов, ибо целью права, каков бы ни был его характер, всегда является применение его к реальным фактам. Но реальные факты не суть сами правовые понятия. Последние представляют, напротив, абстракции, выводимые из данных юридических правил и имеющие целью систематизировать всю совокупность этих правил с какой-либо единой точки зрения. Поэтому, как уже упомянуто, через посредство правовых понятий познается всегда не реальное бытие, а лишь нормы, предназначенные к осуществлению их в действиях человека. Правовым понятиям как таковым не соответствует какая бы то ни было реальность вне нас. Вне нас существуют материальные тела, но не существует вещей в юридическом смысле, собственности, владения. Вещи в юридическом смысле возникают лишь путем абстракции из регулируемых правом отношений людей к предметам внешней природы и друг к другу. Понятие собственности и владения выводятся из норм, регулирующих отношения человека к вещам. Собственность и владение, вопреки ходячим представлениям, суть не осязаемые или видимые вещи, а исключительно отношения к такого рода вещам с точки зрения норм, долженствующих определять эти отношения. Поэтому когда мы говорим о правах как объектах, то это лишь сокращенные выражения для обозначения в высшей степени сложного процесса, который, конечно, во избежание заблуждений, всегда следует сознавать, но с которым юристу вовсе нет надобности считаться в каждом отдельном случае, как нет надобности художнику при создании его произведений сводить его краски к колебаниям эфирных волн. Эти правовые понятия не суть, однако, фикции, а покоятся на прочной почве существующего, – мира юридических норм. Фикция является лишь заключенным в узкие пределы вспомогательным средством конструкции, предназначенным к тому, чтобы распространять юридические нормы за пределы их первоначальной цели, смягчать суровость формального права, облегчать доказывание в процессе. Отождествление абстракции и фикции было бы возможно лишь в том случае, если бы фикцией назвать все отвлеченное в противоположность материальному миру, – но тогда вся наука представляла бы не что иное, как сумму фикций.

Юридическое познание государства стремится поэтому не к выяснению его реального существа, а к тому, чтобы сделать государство юридически мыслимым, т. е. найти понятие, в котором без внутренних противоречий мыслимы все юридические особенности государства. Познание реального бытия государства должно быть положено в основу этого понятия, но не должно быть с ним отождествляемо. Противники «фикций» в науке государственного права пытались конструировать то, что они признают реальным бытием государства, в то же время и как юридическое существо его. При ближайшем рассмотрении оказывается, однако, что в эту реалистически-эмпирическую конструкцию государства всегда вводился и такой элемент, который является с их точки зрения юридической «фикцией». Это относится к теориям государства как состояния, равно как к теориям, отождествляющим его с народом или властителем, которые эмпирически не могут выяснить единство состояния, народа, властителя при смене индивидов. Но каждое юридическое понятие прежде всего должно конструировать как единство те юридические факты, которые должны быть им систематизированы, ибо это понятие есть не что иное, как форма синтеза этих фактов. Собственность, закладное право, обязательство суть логические единства, которые могут быть выведены только из данных юридических фактов и из которых, в свою очередь, должны вытекать как логические последствия все создающие их юридические факты. Априорным критерием правильного юридического учения о государстве служит поэтому возможность объяснить с точки зрения этого учения единство государства.

Переходя теперь к рассмотрению отдельных юридических теорий государства, мы можем сделать это, конечно, только с точки зрения нашей современной публицистической науки. Каждая эпоха имеет свои особые правовые понятия, которые, если приложить к ним критерий других эпох, оказываются несостоятельными. Вполне сознавая историческую обусловленность нашего юридического мышления, можно, однако, для определенной эпохи признать соответственным только один какой-либо вид юридической конструкции явления. Кроме того, едва ли производителен труд не только констатировать исчезнувшие юридические представления, но и подвергать их подробному догматическому исследованию на основе всей системы права, из которой они возникли.

Возможна троякого рода юридическая конструкция государства. Государство есть либо объект права, либо правоотношение, либо субъект права.

1. Последовательно провести конструкции государства как объекта – невозможно. Ибо всякий объект права предполагает субъекта. А этим субъектом могут быть лишь руководящие государством люди. Учение о государстве как объекте создается, следовательно, таким образом, что государство разрывается и самому государству противополагается один из его существенных элементов. Последовательно это учение не может быть развито уже по одному тому, что оно несовместимо с признанием государством подданных субъекта-ми права. Если народ и вместе с тем каждый член его служат для государства только объектом, то он не может быть для него субъектом. Так может быть конструируема составляющая собственность господина толпа рабов, но не общежитие. Были эпохи, когда люди верили в возможность такого рода конструкции государства, – патримониальное учение о государстве делало это вплоть до нашего столетия. Но даже наиболее приближающееся к господству над вещью государственное господство никогда не могло совершенно подавить представление о характере государства как общежития, так как повсюду существовал правопорядок, связывавший господствующих и подвластных, а таковой несовместим с идеей государства-объекта. Как объект конструирует государство теория, отождествляющая государство с властителем, в формулировке Seydel’я[176]176
  Grundzüge einer allg. Staatslehre, стр. 4, Bayer. Staatsrecht I, стр. 352.


[Закрыть], который стремится объяснить как реальное, так и юридическое существо государства. Возникновение права эта теория выводит из фактического господства, не объясняя при этом, каким образом объективный факт может непосредственно из себя самого породить духовную силу, каковой является право. Сюда относится также – неразвитое, впрочем, – учение о государстве как учреждении (Anstalt)[177]177
  Rotteck н. c. II, стр. 56, признает государство одновременно учреждением и обществом. Точно так же Stahl II², стр. 140, конструирует государство как учреждение и общежитие; далее, H. A. Zachariae, I, стр. 43, конструирует государство как этическую личность, состояние, правоотношение между целым и его членами и, сверх того, еще как этическое учреждение. Но ни один из этих авторов не поясняет, что́ следует понимать под учреждением; до Gierke, выяснившего, хотя далеко не окончательно, понятие учреждения, оно вообще принадлежало к самым запутанным во всей юриспруденции. Но и теперь еще весьма известные юристы обходят молчанием вопрос о том, что они разумеют под учреждениями. Сюда относится, напр., Dernburg, который говорит об учреждениях (Pandekten I, 4 изд. 1894, § 62), не делая ни малейшей попытки определить это понятие, и даже у Regelsberger’a I, стр. 291 слл., существенно примыкающего в Gierke, отсутствует вполне ясное определение учреждения. – Gierke, Deutsches Privatrecht I, стр. 474 слл., говорит, что корни германского территориального государства следует искать в понятии учреждения, раньше (Genossenschaftsrecht II, стр. 861) он даже вообще называет суверенное территориальное государство учреждением-личностью (Anstaltsperson), не развивая, однако, этой идеи подробно. Какого рода права и обязанности имеют принадлежащие к государствам-учреждениям (Anstaltsstaaten) по сравнению с членами государств-организмов (Körperschaftsstaaten), как вообще следует мыслить принадлежность к государству-учреждению, – все это вопросы, еще совершенно не выясненные. При современном состоянии наших знаний можно, вместе с Gierke, находить в государстве или его частях отдельные элементы учреждения, но не подводить все государство под категорию учреждения.


[Закрыть], так как в учреждении, имеющем о нем попечение, воля исходит не от него самого, а учреждение является, напротив, объектом навязанной ему извне воли[178]178
  Rehm, который признает за суверенным государством исключительно характер органический, различает еще, кроме того, по отношению к государствам несуверенным государства-объекты и государства-учреждения (Staatslehre, стр. 161 слл.). Но возражения против юридической конструкции, положенной в основу такого понимания государства, направлены, с точки зрения наших современных правовых понятий, против всякой попытки подводить государство под категории, которые, как, например, государство-объект, противоречат выводам современной науки, или же, как, напр., государство-учреждение, не ясны и не продуманы до конца. Если приложить к этим государствам-объектам и учреждениям определение государства Rehm’а (стр. 38), то они представляют нечто отличное от государства; родовое же понятие, которое заключало бы в себе его три вида государств, он не в состоянии указать. Судя по при веденным им примерам, государства, не имеющие органического характера (находящиеся под протекторатом, Эльзас-Лотарингия и т. д.), в действительности суть не государства.


[Закрыть].

2. Конструкция государства как правоотношения на первый взгляд представляется правильной. Мы видим в государстве господствующих и подвластных, и их взаимными отношениями исчерпывается, по-видимому, все то, что мы называем государством. Некоторые из противников юридических фикций полагают, что в этом фактическом состоянии, лежащем в основе распространенных представлений о государстве, они нашли юридически правильное понятие государства. Но все эти учения не в состоянии объяснить единство государства, – неизменное, несмотря на смену лиц. Сюда приложимо все то, что подробнее было изложено уже выше. Если конструировать государство как отношение властвования[179]179
  Сюда относится упомянутая выше теория состояния или отношения с ее юридической стороны.


[Закрыть], то признание единства и вечности этого отношения означает уже уклонение от эмпирического базиса. Государство являет не одно, а бесчисленные отношения властвования. Сколько подвластных, столько же отношений властвования. Всякий новый властитель является новым данным пропорции. Всякая перемена формы властвования должна была бы разрушить государство и заменить его новым. То же возражение относится и к попыткам разложить все юридические отношения государства на индивидуальные отношения государственных органов между собой и к отдельным индивидам[180]180
  Ср. Bierling, Zur Kritik der juristichen Grundbegriffe II, стр. 215 слл.; Juristischen Principienlehre I, 1894, стр. 309 слл., II, 1898, стр. 345 слл., и Haenel, Staatsr. I, стр. 96 слл., которые рассматривают государство как коллективное отношение, конструируемое, впрочем, каждым из них в различной форме. Br. Schmidt, н. с. стр. 94 слл., также пытается разложить публичное право на правоотношения между индивидами. Теряющееся таким образом правовое единство государства последователи этого учения ищут либо в социальном субстрате государства (корпоративный союз Haenel’я, волевой организм Schmidt’a), смешивая таким образом социальное и юридическое существо государства, что затемняет, а не разрешает проблему, либо же, как это делаете Bierling, Jur. Principienlehre I, стр. 311 прим., отказываются от детального исследования понятия государства и даже самое искание определения государства признают тщетным. Это отрицательное отношение Bierling'a к основному вопросу учения о государстве я считаю не чем иным, как следствием, быть может, не вполне сознаваемой им невозможности достигнуть при его точке зрения ясного понимания основных государственных проблем.


[Закрыть]. Ни одна из этих теорий не может объяснить, откуда возникает руководящая государством воля, каким образом государство означает юридически не ряд одновременных и следующих друг за другом действий, не находящихся ни в какой связи, а является в юридическом смысле действующим единством. Этого явления рассматриваемые учения либо вовсе не могут объяснить с их точки зрения, или они вынуждены, вопреки их собственным намерениям, прибегать к фикциям, которые, однако, никогда не могут дать конечного объяснения юридических фактов. Признать единую волю государства юридической фикцией – значит сознаться в неумении юридически ее постигнуть.

3. Возможна, таким образом, еще только третья юридическая конструкция государства – конструкция государства как правового субъекта[181]181
  В настоящее время она является господствующей. Созданная естественным правом – Гроцием и, в особенности, Гоббсом – она была выставлена, в противовес туманной спекуляции, как непреложный исходный пункт юридического познания государства сперва Albrecht’ом, н. с. стр. 1491, и затем Gerber’ом, во втором издании его Grundsätze des deutschen Staatsrechts, стр. 219 слл. К ней примыкают все те, кто, будучи свободен от старого заблуждения persona ficta, не считает возможным найти другой субстрат юридического понятия государства. О развитии теории личности см. превосходные указания Bernatzik’a, н. с. стр. 185 слл.


[Закрыть].

Понятие правового субъекта есть понятие чисто юридическое и означает поэтому не присущее человеку реальное качество, а является по своему существу, как и все правовые понятия, отношением. Человек есть субъект права – это значит, что он находится в определенных, нормированных или признанных правом отношениях к правопорядку. Субъект в юридическом смысле есть поэтому не существо или субстанция, а данная извне, созданная волею правопорядка способность. Правоспособность, правда, всегда предполагает человека, так как всякое право есть отношение между людьми. Отнюдь не представляется, однако, требованием логики, чтобы это качество приписывалось только отдельному индивиду, а признание субъектом совокупности людей, коллективного целого – относилось бы к области фикций. Юридическое познание должно здесь, напротив, быть связано с результатами познания государства как реального явления. Если государство есть союз, представляющий коллективное единство, если это единство – не фикция, а необходимая для нашего сознания форма синтеза, которая, как и другие явления нашего сознания, должна быть положена в основу социальных институтов, то такие коллективные единства не менее способны быть субъектами права, чем человеческие индивиды. Квалификация коллективного единства как субъекта права не представляет поэтому создания фиктивной, не существующей субстанции, которая признавалась бы сущностью, предшествующей правопорядку. Все единства, квалифицируемые правом как субъекты, представляются, напротив, одинаково реальными. Наивному мышлению кажется само собою разумеющимся, что человеческий индивид есть субстанциальное, всегда тождественное с самим собою единство. В действительности, однако, человек во все продолжение его жизни – начиная с детства и кончая старостью – находится в состоянии постоянного физического и психического изменения. Человеческий индивид представляет, при объективном научном наблюдении его, непрерывный ряд последовательных внутренних и внешних состояний. Эти состояния объединяются, при посредстве нашего синтеза, в единое целое – в индивида; однако мы не можем утверждать, чтобы это единство было также реально, т. е. существовало вне нас. Ибо постулировать служащее субстратом меняющихся процессов «я», носителя психических изменений и состояний, как реальную сущность – значит перейти уже в область метафизических, не могущих быть научно обоснованными идей. В доказательство этой реальности нельзя ссылаться также на единство сознания, связующее друг с другом все события внутренней жизни индивида, как на постоянный элемент в сменяющих друг друга душевных состояниях его, так как это единство не всегда существует. О том, что пережито в детстве, индивид знает только из отрывочных воспоминаний и заключений по аналогии. Значительная часть пережитого человеком исчезает из его памяти и с тем вместе из его сознания вообще. Современная психология сознает поэтому, что, говоря о душе, она применяет лишь необходимую для субъективного синтеза психических актов категорию субстанции, отнюдь не приписывая этому синтезу объективного бытия. Что физически индивид, как всякий организм, постоянно изменяется, что он представляет совокупность непрерывно меняющихся клеточных образований, – не требует подробных доказательств. Для естествоиспытателя индивид также есть коллективное единство, и для него также это единство является лишь формой синтеза всей совокупности соматических явлений жизни человека. Индивид и с физиологической, и с психологической точек зрения представляется телеологическим и, стало быть, субъективным единством, единством для нашего сознания, объективное значение которого не познаваемо, так как не познаваемы объективные цели. Конструировать государство как правовой субъект представляется, таким образом, не менее правильным, чем рассматривать человека как субъекта права. Только с точки зрения этого учения может быть юридически выяснено единство государства, его организации и порождаемой ею воли.

Более подробное обоснование этой юридической конструкции государства, решение проблемы бытия государственного права, будет дано нами в другом месте.

Обозревая в заключение всю совокупность теории государства, мы приходим к следующим результатам. Все попытки объяснить государство имеют либо индивидуалистический, либо коллективистический характер. Учения, считающие себя реалистическими или эмпирическими, суть не что иное, как последствия того воззрения, которое признает индивида единственной, реальной, существующей независимо от нашего субъективного синтеза величиной. Но все попытки объяснить государство с чисто индивидуалистических точек зрения не увенчались и не могли увенчаться успехом, так как они не в состоянии обосновать единство государства. Они бесповоротно опровергаются тем фактом, что сам индивид является с биологической точки зрения коллективным единством. Коллективное же единство, соединяющее единство целого с самостоятельностью его членов, положено в основу органического учения о государстве, теории союзного единства и юридического учения о государстве как субъекте права. Указать конечную познавательную ценность универсалистических теорий мы, конечно, не в состоянии, так как сведение социальной жизни к ее конечным элементам является никогда не осуществимым постулатом нашего интеллекта, и познание независимой от него объективной сущности явлений человеческой жизни выходит за пределы доступного человеку познания.

Для всей науки о государстве имеет весьма важное значение тот результат, что противоположность принципиальных воззрений на государство сводится к противоположности двух основных миро-воззрений: индивидуалистически-атомистического и универсально-коллективистического.