Текст книги "Все, что считается"

24

– Марианна, ты?

– Да, вот решила тебе позвонить. Ты рад?

– Конечно рад. Просто не ожидал.

– Как дела?

– Хорошо. Недавно хотел купить рыбу, устроить рыбный ужин, как мы когда-то. Нет, Марианна, мне не хорошо. Честное слово.

– И мне тоже.

– Не хочешь ли вернуться?

– А ты хочешь, чтобы я вернулась?

– Я не знаю. И да и нет. Скорее, я правда не знаю.

– Со мной то же самое. Но пока еще слишком рано. Как теперь выглядит наша квартира?

– Что за вопрос! Квартира выглядит точно так же, как и всегда. Уборщицу я не увольнял, если ты имеешь в виду именно это. Дурацкий вопрос!

– Ладно, ладно. Это просто так, чтобы спросить. Я думаю, что мне пока лучше оставаться у Оливии.

– Ага, и тебе так кажется. Ну и?

– Что и?

– У тебя же наверняка была причина позвонить. Или это всё? Ты только хотела узнать, убрана ли квартира? Квартира убрана. Что-нибудь еще?

– Томас…

– Мне жаль. У меня нервы натянуты до предела, понимаешь? Не знаю, что делать.

– Ты рассылаешь резюме? Ищешь работу?

– Да, вернее, я собираюсь это сделать, но в данный момент меня занимает слишком большое количество других вещей.

– Каких вещей?

– Не знаю. Вещи как вещи. Кстати, почему мы всё обо мне да обо мне? Почему мы не говорим о тебе? В конце концов, это ведь ты отсюда съехала. Когда ты въедешь обратно?

– Я не съезжала.

– Нет? Ну, тогда я что-то не так понял. Вот смешно, мне показалось, что тебя нет уже четыре недели.

– Да, но я не съехала, я только… Наверное, будет лучше, если я еще какое-то время останусь у Оливии. И ты со мной согласен, иначе бы давно сам позвонил. Я думала, что ты позвонишь.

– Ты думала… Ведь ты же сказала, что уезжаешь к Оливии на неделю. Я сразу понял, что через неделю ты не вернешься. Ты и не вернулась. Любой нормальный человек на моем месте давно бы позвонил, это я и сам знаю. Но мне не хотелось звонить.

– А ты не боялся, что со мной могло что-нибудь случиться?

– Конечно, боялся. Но Оливия позвонила бы мне сама, если бы с тобой что-то случилось. Ну а поскольку звонка не было ни от тебя, ни от Оливии, то я знал, что у тебя все хорошо. По крайней мере, лучше, чем у меня.

– Мне жаль, что я не позвонила!

– Теперь ты позвонила.

– У меня на примете есть работа. У одного из знакомых Оливии рекламное агентство.

– Но это же здорово. То есть отсюда ты все-таки съедешь.

– Я ведь не знаю, пойду ли туда работать. В моей жизни должно что-то измениться.

– Хорошая идея. Начни с развода. Я судебный процесс сам начинать не буду.

– Не заходи слишком далеко.

– Я не должен заходить слишком далеко? Через четыре недели – за это время и помереть можно – ты звонишь, чтобы рассказать, что у тебя новая работа, причем в другом городе, а я не должен заходить слишком далеко? Собрать твои вещи? Отослать их тебе? Поэтому ты и звонишь? Так? Дерьмо, боже, какое это все дерьмо!

– Томас…

– Томас, Томас, ну что Томас!

– Я вернусь. Но только не сразу. Это я и хотела тебе сказать.

– Ты хотела сказать именно это?

– Да.

– А если бы для меня это было не важно? Если бы без тебя все устроилось гораздо лучше? Что было бы тогда?

– Тогда ты должен был бы мне прямо сказать.

– Ах, вот как, я должен был сказать! Сказал – и всё в порядке, так, что ли? Вот ты мне и говоришь, вернусь, мол, через месяцы, может быть, через годы, не исключено, что и еще позже. Мини-беседа по телефону: любимый, вернусь попозже, и баста.

– Нет, все совсем не так.

– Неправда, все именно так.

– Ты меня любишь?

Вопрос звучит настолько внезапно, настолько для меня неожиданно, он поставлен настолько, как мне показалось, обезоруживающе-откровенно и одновременно изысканно-глупо, что в тот момент мне не приходит в голову ничего более удачного, чем положить трубку. Замечательно. Я только что ответил на вопрос Марианны, люблю ли я ее, нажав на кнопку «конец связи». По-моему, это неправильно, я должен перезвонить. Мне жаль, что так получилось, и я хочу извиниться.

Что же, черт побери, делать? Пытаюсь найти телефон Оливии и, естественно, не нахожу. Телефон звонит снова. Марианна, это Марианна.

– Алло, ты что, положил трубку?

– Конечно нет, с чего ты взяла? Вдруг тебя стало не слышно и раздались гудки.

– Забавно.

– Действительно, забавно.

– Томас?

– Что?

– Мне кажется, что мы должны быть откровенны.

– Да разве ж я против!

– Я думаю, что сейчас нам обоим прежде всего нужно время.

– Хочешь сказать, время, чтобы успеть подумать обо всем.

– Мы должны понять, чего хотим и что для нас важно.

– Да, да, ты, безусловно, права.

– Тогда мы и увидим, как жить дальше.

– Хорошо. А пока что будет?

– Пока время от времени мы будем разговаривать по телефону. Запиши мой номер.

– У меня все записано. Это ведь телефон Оливии? У меня он есть.

– Больше мы сейчас все равно ничего не сможем.

– Ты права. Наверное, ты права.

– Я думаю о тебе, Томас, и надеюсь, что вместе мы со всем справимся.

– Конечно. Я тоже надеюсь. И тоже о тебе думаю.

– Пока.

– Пока.

Слышу, как она кладет трубку, прерывая связь.

В голову приходит слово «увольнение». Увольнение номер два, если можно так выразиться. Два увольнения в течение месяца – это высокий уровень. Посмотрим, выдержу ли я. Ведь существует множество предметов, которые тоже могут дать мне от ворот поворот: банковский счет, кредитные карточки, квартира, телевизор, да, господи, мало ли что еще. Мне уже не шестнадцать лет, неужели я попадусь на такую удочку: «Нам с тобой необходимо время, чтобы во всем разобраться». Это же классический текст, выдаваемый женщиной, собирающейся уйти. На самом деле мне думать особенно не о чем. Моя женщина уже ушла. Хожу по квартире и разговариваю сам с собой. Здорово. Вот оно как. Взгляд падает на мое отражение в зеркале. Как я выгляжу? Внимательно себя разглядываю. Вид такой, как будто мне срочно надо пройтись.

25

Я вырос почти на полметра. Это не много, но и не мало. Если я раздвину челюсти и засмеюсь – а смеюсь я много, – то смогу проглотить всю стойку или хотя бы маленькую блондиночку, сидящую передо мной. Как там ее зовут? Анатоль называл мне ее имя не меньше пяти раз за вечер.

– Так как же тебя зовут?

Она нервно поводит глазами, на помощь приходит Анатоль:

– Ее все еще зовут Сабина. Как и десять минут назад, когда ты спрашивал последний раз.

Кажется, мое хорошее настроение никак не хочет передаваться моим спутникам. Разве что Уве, который, правда, ничего не говорит, зато уже давно непрерывно ухмыляется. Это потому, что до этого я вместе с ним ширнулся в туалете. Последний раз я ширялся на вечеринке по поводу окончания университета. Задаю себе вопрос: неужели моя мать рожала меня в страшных мучениях только для того, чтобы теперь я, тридцати пяти лет от роду, обкуренный и безработный, торчал в забегаловке типа «Функаделика» с такими людьми, как эти Уве, Анатоль и Сабина, да при этом еще и ржал. Неужели вот для этого ей нужно было столько мучиться? В смысле всех этих сложностей с воспитанием, оплатой образования и всего прочего. В ответе сомневаться не приходится: конечно, стоило, потому что я чувствую себя преотлично!

Марианна, виновная в том, что сегодняшний вечер я провожу именно так, как провожу, должна себе уяснить, что на ней свет клином не сошелся. Ведь есть еще и я. Есть и другие женщины, вон, например, Сабина. Моя теперешняя проблема заключается в том, что от избытка «Джонни Уокера» и кокаина у меня мозги набекрень.

Думаю, что Анатоль не случайно познакомил меня с Сабиной. Наверное, это проявление мужской заботы, ведь мы все-таки вместе работаем. Он мне даже рассказывал, откуда ее знает, да я не очень понял, ведь здесь страшный грохот. Но сопровождавшие его речь жесты явно означали только одно: если ты проявишь к девочке немного внимания, то, скорей всего, сможешь оказаться с ней в постели.

Только вот с «проявить немного внимания» у меня сложности. Ей не понравилось, что я все время забываю ее имя. Да еще так быстро. Но ведь я же не нарочно. Поэтому перехожу к тому, что начинаю ей просто улыбаться. Улыбаюсь долго.

Надо же! Это приносит успех! Успех! Наклоняется ко мне, чтобы что-то сказать, – жаль, что я ничего не могу разобрать. Снова этот долбаный грохот. Мило улыбаюсь и пожимаю плечами.

Повторяет еще раз, но я все еще не врубаюсь. Резко отворачивается и разговаривает с Анатолем. Он ухмыляется, надо же, он понял, подходит ко мне и орет прямо в ухо:

– Сабина спрашивает, не будешь ли ты так любезен не пялиться на ее титьки хотя бы минут пять?

Простите, что вы сказали? Это грубо. Я ей только мило улыбался, только и всего. Рычу Анатолю в ухо:

– Я не пялился на ее титьки, пусть не воображает, передай ей.

Анатоль кивает, но при этом хохочет. Я тоже засмеялся, хотя развитие ситуации кажется мне не очень радужным. Поэтому отворачиваюсь к Уве; кажется, что все пучки света направлены на его загорелую башку с белыми от перекиси водорода волосами. Он с открытым ртом уставился на танцующих и качает головой в такт музыке. При ста двадцати битах в минуту это выглядит как болезнь Паркинсона в последней стадии. Следуя за направлением его взгляда, подхожу к танцполу. Никто из моих друзей со мной не пошел. Там музыка грохочет так, что не возможны не только разговоры, но даже самая примитивная мыслишка. Из-за круговерти я оказался в эпицентре световых бликов, нельзя сделать ни шагу. Пришлось остановиться у последнего столика. Пытаюсь узнать сидящих, насколько это возможно при подобном освещении. Могу себе представить, что сюда иногда заходят и банкиры, если им хочется пропустить стаканчик. Публика представляет собой этакую смесь из ночных людишек и молодежного истеблишмента. Я в своем костюме-тройке наверняка похож на служащего банка на отдыхе. Причем этот отдых явно пропитан наркотой. Именно так мне и хочется выглядеть, потому что я и есть он, банковский служащий в пропитанном наркотой отпуске, который будет длиться неопределенное время. Какая-то часть меня, наверное, мое трезвое «я», начинает призывать к порядку: нужно, мол, в конце концов, задать своей жизни хоть какое-то направление, и всё в таком духе. До чего я здесь дойду? Всего четыре недели после увольнения – и уже докатился до торговцев наркотиками? Сколько еще пройдет времени, прежде чем я поселюсь в парке перед банком и по утрам начну здороваться: «Привет, коллеги, я сменил профессию. Теперь делаю другую карьеру, наркотическую».

Конечно, мои страхи не совсем настоящие. Но факт есть факт: я не имею понятия, чем заниматься. Нет никакой, самой крошечной идейки. Может быть, действительно, разослать свое резюме, как советует Марианна. Но самое смешное, что мне этого совсем не хочется. Не знаю, как так получилось, но все это осталось где-то позади. Никакого дела Козика – наверное, следовало бы сказать, «дела Румених» – второй раз не будет. У меня давно нет никаких иллюзий, и я прекрасно понимаю, что стоит только получить место в любом другом банке, и подобные истории будут случаться вновь и вновь.

Не знаю, что делать, поэтому пущусь-ка в пляс. Сказать так намного проще, чем это сделать, учитывая мое состояние. Думаю, что не смогу долго танцевать в такт музыке, кроме того, очень скоро кончатся и силы, – в моей ситуации перспективы не внушают оптимизма. Но все это будет не сразу.

26

Сижу с Уве и Анатолем в «Кафе Блю» и пытаюсь держаться прямо. Анатоль говорит, что мне обязательно нужно выпить «Кровавую Мэри», положив туда побольше табаско, это поможет прийти в норму. Чувствую себя как побитая собака. Чтобы он, наконец, оставил меня в покое, делаю заказ, добавляю в коктейль три щедрые щепотки табаско, перемешиваю, делаю глоток и иду к унитазу.

Возвращаюсь и понимаю, что Уве с Анатолем заговорили о деле, которое и свело нас вместе. Возможность заняться чем-то кроме самокопания резко улучшает мое состояние. Речь идет о человеке, которого я всегда называл сербом и который давно сделал ноги. Это тот самый тип, настойчиво предлагавший Марианне воспользоваться его тренажерами. Его зовут Миро, он шурин Анатоля.

– Сейчас мы тебе объясним, как все фурычет, – говорит Уве.

Наверное, у меня удивленный вид, потому что он поясняет:

– Бельман сел нам на хвост. Вчера снова звонил. Скоро он до нас доберется. Но ты нам поможешь от него избавиться. Раз и навсегда.

– Что значит «раз и навсегда»?

Уве смеется:

– Да очень просто: нужно, чтобы он отсюда испарился.

Анатоль и Уве громко хохочут. И в самом деле, это же очень смешно. Смех прекращается так же внезапно, как и начался. Мы сдвигаемся поближе, и они начинают объяснять, «как все фурычит», при этом Уве, если можно так выразиться, выдает общую канву, а Анатоль время от времени добавляет некоторые детали. Объяснение длится довольно долго и оказывается более запутанным, чем всё есть на самом деле. Вероятно, они хотят произвести впечатление. И это им, безусловно, удается.

Поскольку Уве – культурист и руководитель фитнес-студии – имеет специальные знания, то ему сам бог велел заняться нелегальной скупкой и продажей препаратов для наращивания мускулов, в основном анаболиков, стероидов. У Уве можно купить и кокаин, хотя он не рассматривает его в качестве основы своего предприятия. Кокаин включен в ассортимент только потому, что этого требуют покупатели. Они берут у него анаболики, ну а заодно, если уж вышла такая оказия, они, понятное дело, хотят поиметь еще и пакетик ширева. Торговец только выигрывает, если такой товар наготове. Те, кто пользуется анаболиками, они же не нарки, они ширяются просто для того, чтобы лучше чувствовать себя на тренировках. Чувствовать себя еще лучше, как выразился Уве. Наряду с основным бизнесом Уве занимается и фитнес-студией, но дела там пущены на самотек. А вот «Парадиз стильной мебели» Анатоля играет намного более важную роль. Уве дает мне понять, что ему хочется, чтобы все документы там содержались в порядке, тогда всю неучтенку, полученную на торговле допингом и наркотиками, можно будет отмыть в этом самом «Парадизе». Вот здесь в игру вступает Миро. Анатоль называет его ответственным, достойным доверия бизнесменом, у которого просто возникли некоторые «проблемы», из-за них он и уехал в свою Сербию. Именно он несет ответственность за долги ООО «Фурнитуро». Через родственников и знакомых по всему свету Миро добывает заказы для Анатоля. В Любляне, Париже, Бухаресте, Москве, Лондоне, Нью-Йорке существуют требовательные клиенты, которые настолько высоко ценят стильную мебель Анатоля, что желают иметь полные гарнитуры для гостиных, столовых и спален. Этой мебелью они мечтают заставить все свое уютное гнездышко. Миро же следит за тем, чтобы заказы были максимально большими. Анатоль берется выполнить их все, составляет накладные, выписывает счета и с благодарностью посылает клиентам подтверждение о поступлении денег. Естественно, никто не получает никакой мебели и никто не оплачивает никаких счетов. Оплата осуществляется из добытого Уве черного нала, который таким образом оказывается внесенным в книги и легализует денежные поступления. Конечно, это не все деньги, а ровно столько, чтобы придать «Парадизу стильной мебели» видимость здорового предприятия. На самом деле и проверяющие, и финансовое управление считают «Парадиз» образцовым учреждением, и Анатоль делает все возможное, чтобы никакие официальные органы не связывали его с ООО «Фурнитуро», магазин которого он купил за одну марку, когда Миро обанкротился.

Все проходит без сучка без задоринки; единственный, как мне кажется, опасный момент – это завязка на анаболики и наркотики. Но Уве утверждает, что держит руку на пульсе, он работает только с надежными на все сто процентов людьми, здесь прокола быть не может. Его волнует только Бельман.

Конечно, Бельман тоже знает, что «официально» Уве и Анатоль не имеют ничего общего с ООО «Фурнитуро», который является должником банка. Но он не теряет интереса к моим нынешним друзьям. Поэтому подозрение Уве, что Бельман мог пронюхать о его связи с «Парадизом», не лишены основания. Вот почему мое сотрудничество оказывается как нельзя более кстати.

За одну минуту я успеваю многое прокрутить в голове. Уве и Анатоль, которых я раньше считал мелкими рыбешками, время от времени прокручивающими какие-то не совсем честные делишки, оказались активной, хорошо организованной мафией, буквально накачанной криминальной энергией. А я, сразу не разобравшись что к чему, вляпался в это дело по уши, получив информацию весьма секретного характера. Зная это, я обязан пойти в полицию и всё рассказать. Но Уве и Анатоль уже подпустили меня к кормушке, поэтому я никуда не пойду. Да и есть ли у меня причины делать им гадости? Вы считаете, что вполне достаточно того, что они нарушают закон, и любой гражданин, например я, обязан сразу же спешить на помощь правосудию? Да, вне всякого сомнения, вы правы. То, чем занимаются мои друзья, незаконно. Но этот момент в нашем сотрудничестве интересует меня меньше всего. Честно говоря, я не представляю себе, что такое законность и легальность, когда речь идет о деньгах. Все крутится вокруг собственных интересов или интересов тех, кто платит тебе деньги. Не могу понять, почему продажа анаболиков людям, стремящимся стать красивее или сдохнуть, – это неправильно, а уничтожение гражданина с помощью постоянного роста требуемых банком процентов – справедливо. Извините, но я никогда не был силен в отделении зерен от плевел, – это занятие скорее для доверчивых простаков, которые утверждают, что для них очень важен сам факт проживания в правовом государстве, хотя они не имеют никакого понятия о том, что это такое.

Мы говорим о деньгах, как вы наверняка уже успели заметить, и вам хорошо известно, что в отношении денег существует только один закон – закон карнавала. Разрешено все, что нравится. Если человек не уходит от налогов, то он дурак. Ну а тот, кто дал себя поймать, дурак вдвойне. Может быть, вы относитесь к этому по-другому, может быть, скажете, что за счет налогов строятся школы, дороги, детские сады и дома для престарелых. Но вы когда-нибудь задумывались над тем, как, например, осуществляется строительство дома для престарелых, каждого из домов для престарелых? Владелец строительной фирмы дает поручение архитектору, настоящему идеалисту и другу всего человечества, сделать проект здания, при виде которого у каждого старика на глаза навернутся слезы радости. Он просит солидных предпринимателей, отчисляющих деньги на социальные нужды, составить соответствующие предложения по ведению этого весьма дорогостоящего строительства. Сделав расчеты, он обращается к государству с просьбой выделить средства, то есть ваши налоги, которые и получает. Дом престарелых строят работяги-нелегалы, живущие в страшной нужде; за это он платит им две марки в час, ну и, кроме того, разрешает спать здесь же, на строительной площадке. А на оставшиеся деньги покупает себе виллу на Майорке с площадкой для гольфа и самолет в придачу, чтобы попадать туда быстрее. О подобных случаях вы можете читать в газетах хоть каждый день. Каждый день. Теперь ответьте на вопрос, только искренне, так кто же больший идиот – строительный магнат, сделавший свое дело, или вы, забывшие уклониться от налогов?

Уве и Анатоль приняли мудрое решение. Часть своих неправедно нажитых денег они вкладывают в то, чтобы их дела выглядели безукоризненно и не вызывали подозрений. А на остальную, бoльшую сумму они покупают всё, что захотят: автомобили, женщин, дома… Получаю истинное удовольствие от возбуждающе-интеллектуального общества Анатоля и Уве.

27

И все же у Уве не было абсолютной уверенности в том, что я не открою рот, поэтому он подтолкнул мне прямо через стол конверт с тридцатью тысячными купюрами, просто так, как раньше делали добрые дядюшки на Рождество. Естественно, мне было не видно, сколько там денег, я рассчитывал на несколько тысяч, не более пяти, как в прошлый раз.

Как только я пришел домой, то сразу же открыл конверт и пересчитал деньги. Тридцать бумажек по тысяче каждая. Тридцать тысяч – это неоправданно высокая сумма за ту работу, которую предстояло выполнить. Я обещал поговорить с Бельманом и убедить его, что ни Уве, ни Анатоль не имеют ничего общего с ООО «Фурнитуро». Это не должно вызвать сложностей, потому что у Бельмана нет ничего, подтверждающего его предположения, – так, парочка сомнительных моментов, вызывающих некоторые подозрения, в противном случае им бы уже давно небо показалось с овчинку.

Не понимаю ни того, почему мои новые друзья с такой готовностью и без особых причин оказали мне подобное доверие, ни того, почему они настолько щедры. Может быть, они не очень точно представляют себе степень моего влияния в банке? Или же у них какие-то намерения, о которых я даже не подозреваю? Неужели они вот так просто разбрасываются деньгами только для того, чтобы произвести на меня впечатление?

Сижу за столом на кухне и перемешиваю деньги, как будто собираюсь играть в карты. Огромная разница между тем, переводит ли работодатель деньги, например оговоренную долю прибыли в конце года, вам на счет или же просто так, неучтенкой, сует в руку. Хотя суммы в обоих случаях приблизительно одинаковые. С этих денег не нужно платить налоги, производить социальные отчисления и тому подобную бурду. И дело не в том, что это наличные. Просто это деньги, добытые преступным путем, самые настоящие деньги, добытые преступным путем. Они поступили непосредственно из ящика письменного стола какого-то наркомана-культуриста, который, помимо всего прочего, возможно, их украл. Эти деньги напоминают огнестрельное оружие: с одной стороны, оно запрещено, а с другой – очень опасно само по себе. Их хочется потратить так же, как и получил, одним разом, сделав широкий жест.

Звоню Сабине, маленькой шлюшке, чьей мордашкой мои друзья растревожили мне сердце. Чтобы расставить все точки над i: она меня вовсе не интересует. Вернее, не совсем так. Я, конечно, интересуюсь ею, но не в смысле влюбленности или чего-нибудь подобного. А что еще мне остается делать? Позвонить Марианне и пустить ей пыль в глаза этими тридцатью тысячами? Начнутся вопросы, она захочет узнать, откуда деньги, только лишняя тягомотина. Было бы неплохо все ей рассказать. Но тогда она к ним не прикоснется. Скажет, что больше меня не понимает.

Я совсем не к тому, что сам понимаю, куда меня несет. Считается, что человек моего возраста с моей биографией, профессиональным опытом и так далее должен в моем положении придумать кое-что получше, а не впутываться в аферы таких криминальных элементов, как Уве и Анатоль. Но мне все равно. Я прекрасно понимаю, что будет, если я вдруг решу вернуться к прежней жизни. Но я понятия не имею, куда заведет эта история с Уве и Анатолем. А именно это и есть главное, самое замечательное отличие.

– Алло. – Голос заспанной кошечки-цыпочки. Сейчас три часа дня.

– Это Томас.

– Привет.

Тон подчеркнуто скучный. Это должно означать следующее: если хочешь продолжить беседу, то очень быстро должен сказать что-то очень захватывающее. Не суетись, детка, у меня имеется кое-что, способное привлечь твое внимание.

– Сабина, сегодня замечательная погода. Пора вставать и попользоваться остатком дня на полную катушку.

– У меня голова гудит после вчерашнего. Чего ты звонишь? Что-то случилось?

– Да нет. Хотел только узнать, не пройдешься ли ты со мной по магазинам.

– По магазинам? Клевая идея! Но у меня нет денег.

– Неужели я бы позвонил, чтобы дать тебе совет потратить твои деньги? У меня и у самого они есть. Приглашаю на экскурсию по магазинам. – Пользуюсь красноречием Деда Мороза.

– Звучит потрясно.

Ее голосок становится настолько звонким, что понятно: от похмелья и следа не осталось, головная боль испарилась, с каждой секундой я нравлюсь ей все больше. А кроме того, она проснулась. Быстренько мы договорились встретиться у магазина «Dolce amp; Gabbana» на главной улице города.

Привожу себя в порядок, надеваю черный костюм, подбираю подходящий галстук и отправляюсь к метро дорогой, которой, как я только что понял, раньше ходил на работу. Теперь же каким-то чудесным образом она превратилась в путь к абсолютно новой жизни.

Во внутреннем кармане пиджака – конверт с тридцатью тысячами. Начало делового сотрудничества с Уве и Анатолем не вывело меня из равновесия. До сих пор я не натворил ничего, что может привести к осложнениям. Взял деньги – ладно, ведь, в конце концов, брать деньги не запрещено. Дал обещание, хотя не уверен, что смогу его выполнить: вдруг не удастся убедить Бельмана, – правда, думаю, что сложностей с этим не будет. Как бы там ни было, пока еще у меня есть возможность отдать деньги обратно, сказать, что у меня нет никакого влияния на Бельмана, и вернуть всё на свои места. Я ведь могу поступить так прямо сейчас, куплю себе газету, изучу объявления о приеме на работу. Могу разослать резюме, и через пару месяцев у меня будет новое место службы. Но вместо этого я своей бывшей дорогой на работу направляюсь по магазинам с Сабиной. Когда мы сделаем покупки, возврата к прошлому уже не будет. Это будут, если можно так выразиться, судьбоносные покупки.

Я в нужном тонусе. Меня тянет в магазин «Меха», но выясняется, что Сабину от мехов воротит. Удивительно, что сегодня даже такие политически и социально незрелые люди, как Сабина, отказываются носить меха, считая это неприличным. С нотками благочестия она повторяет когда-то услышанное: животных содержат в недостойных условиях, уничтожаются целые виды. И вообще, если человек носит меха, то он молчаливо оправдывает убийство животных. И так далее и тому подобное. Меня начинает мутить от скуки, хватаю ее за руку и затаскиваю в магазин «Dolce amp; Gabbana», чтобы приступить к делу как можно скорее. Она разглядывает одежду как-то беспомощно, постоянно смотрит на ценники. Если цена на вещь снижена, то она обязательно говорит об этом вслух. Предлагаю ей не забивать себе голову подобной ерундой. Смеется несколько неуверенно:

– Я всегда ищу вещи по сниженным ценам.

– Так себя ведут только дешевые секретутки. Но ведь ты не секретутка. Разве ты секретутка? Скажи-ка, разве ты секретутка? – Удивительно, я начинаю волноваться. – Найди что-нибудь по повышенным ценам.

– Но повышенных цен не бывает.

– А мне плевать. Найди что-нибудь приличное, что-нибудь действительно дорогое. В смысле не то дерьмо, которое есть у всех, а то, что бы хотели иметь все.

Она нервничает, я ее смущаю. Начинает искать футболки, только представьте себе – футболки!

– Сколько они стоят?

– Двести пятьдесят марок каждая.

– Двести пятьдесят? Так почему же ты берешь всего две? Бери двадцать!

– Но мне не нужно двадцать.

– Почему?

– А что прикажешь делать с двадцатью футболками одной фирмы?

– Носить. Дарить. Да откуда я знаю! Не хочешь – выбери что-нибудь другое.

Провались ты пропадом! Да почему же она не хватает всё подряд! Эта замарашка своим воробьиным умишком за всю жизнь не зашла дальше самого элементарного: хочу это платье, хочу эти брюки, хочу эту блузку, хочу эти туфли, хочу эту куртку. Сейчас она может получить всё задарма, но до нее не доходит. Не буду же я ее трахать в обмен на тряпки! Еще входя в магазин, она спросила, чего я от нее хочу. Я же ясно сказал: «Я не собираюсь тебя трахать. Я хочу, чтобы ты сделала покупки. Чтобы купила дорогие вещи. Хочу просто смотреть, как ты будешь при этом выглядеть».

Глупая телка, никак не может въехать. Ведь на самом деле я хочу всего-навсего избавиться от своих денег, заработанных настолько кривым путем.