Текст книги "Крылья демона"

Глава 4

Я висел, будучи прикован в человеческом теле к стене, состоящей из каменных блоков. Мои руки, ноги и горло сжимали металлические скобы, удерживая меня в подвешенном состоянии, причиняющие мне нестерпимую боль. Кроме этой стены была только серая мгла, закрывающая все пространство вокруг меня. Я сделал попытку выйти из тела – ничего не происходило, попробовал утончить руки, чтоб протащить их через скобы, но и это было безрезультатно – здесь не было моей силы демона. Не помню еще такого момента, чтобы я был так беспомощен. Все мои потуги хоть немного пошевелить конечностями ни к чему не привели – с таким же успехом муравей мог пытаться сдвинуть бульдозер.

Едва я успел перепробовать все средства, как туман стал рассеиваться, растягиваясь по сторонам, образуя правильные контуры большого зала. В центре стали появляться демоны, молча выстраиваясь в правильные шеренги. Через минуту в помещении уже было около сотни демонов, однако тишина была полнейшей. У противоположной от меня стены материализовался внушительный трон, в котором сидел Дьявол. Все демоны устремили свой взор на него, я же, как будто для них не присутствовал.

– Братья мои, – обратился Дьявол к собранию, – в этом зале я собрал самых достойных демонов, чтобы решить вопрос о наказании гнусного предателя.

Тут же стена, удерживающая меня, как бы продвинулась в центр зала, я оказался в центре собрания, а перед лицом моим был Дьявол, грозно взирающий прямо мне в глаза.

– Это демон Воле, вы все его знаете, – продолжал он. – Он был очень талантлив, его заслуги перед Адом, нашим общим домом, тяжело переоценить, но наш брат совершил тяжкий проступок и должен быть наказан за него. Это не первый случай, когда демон предает нас, помогая силам Рая. Я не думал, что кара предшественников может оказаться таким неубедительным уроком. Кто хочет высказаться по этому поводу?

– У меня есть вопросы к Воле, – сказал демон Карт, который был самым старшим демоном после Дьявола.

– Задавай, – кивнул головой Иблис.

– Скажи, Воле, почему ты не отдал душу какого-то человека, вступив с нами в войну. Неужели, твоя жизнь тебе не дороже свободы какого-то человека? Ты понимаешь, что для нас твой поступок выглядит полнейшей глупостью? Может, ангелы повредили твой разум? Я хочу понимать, не угрожает ли нам такое же безумие.

Несмотря на боль и давление в горле, я заговорил, пытаясь держать свой голос как можно ровнее:

– Карт, братья демоны, я не безумен, я даже не ощущаю симпатию к ангелам, потому что они далеки от моего понимания мира. Более того, я считаю, что мой разум, наконец, обрел целостность. Мне вернули полноту восприятия мира, я вспомнил, что такое Любовь. Понимаете, это такая полнота, когда ты вдруг понимаешь, что мы все…

– Но ты говоришь как безумный ангел, брат, – перебил меня Карт. – Ты утверждаешь, что познал то, чего вообще нет. Ели б ты сказал, что познал Демиурга, то это бы казалось меньшим безумием, чем твои слова о любви. Ведь мы знаем, что даже Демиургу не присуща любовь. Он просто нас оставил.

– Нет, брат, любовь существует, но мы все были ее лишены, когда отдали Иблису свои сердца. Он погасил в них любовь к миру, чтобы мы могли слепо подчиняться идеям Ада. Вспомните, какими мы были до раскола. Вспомните, что Иблис обещал нам, зовя за собой. Он предлагал каждому из нас создать свой мир, в котором мы будем сами себе Создателями. Вы помните, что мы тогда чувствовали, зачем нам нужен был свой мир – чтобы ненавидеть его, чтобы питаться его эмоциями? Нет, мы жаждали любви, эгоистичной любви к своему миру, а мира к нам. Мы ревновали друг друга, потому что нам казалось, что мир любит не нас, а кого-то другого. Мы боролись за право быть любимыми. Чего же мы достигли – ненависти людей и ангелов, равнодушия друг к другу, жалкого поглощения мертвых эмоций мира?

– Нет, Воле, – отозвался Дьявол, – ты безумен. Любая душа: демоны, ангелы, люди, духи, бесы – все имеют свободное право выбора. Это единственное правило Демиурга всегда соблюдалось беспрекословно. Но ангелы трактуют это правило по-своему, а мы по-своему. Мы пошли гораздо дальше ангелов, поскольку право выбора как раз и предполагает, что ты независим от всех. Ангелы же навязывают друг другу свою псевдолюбовь, подменяя, таким образом, свободу рабской зависимостью от якобы общих целей. Каждый из нас самодостаточен и может жить, как ему захочется. Ангелы же пребывают в иллюзорном мире, не смея разорвать узы своих обязанностей друг перед другом.

– А разве нет у нас этих кандалов? – спросил я.

– Нет, мы объединены не глупой мечтой о всеобщей гармонии с потерей индивидуальности, а вполне конкретной задачей – создать для каждого свой мир. Мы все добровольно объединились во имя этой цели. Достигнув состояния Демиурга, мы разойдемся по своим мирам. Только поэтому мы требуем от тебя ответа, поскольку ты предаешь цель, под которой расписался.

Я попытался возразить, напомнив собравшимся о том, с чего мы начали, сказать про изначальный обман Иблисом пошедших за ним демонов, но он сжал стальную петлю на моем горле, заставляя меня молчать.

– Теперь вы все поняли, что наш брат безумен, – сделал вывод Дьявол.

– Безумен, – пронеслось по рядам.

– Его нужно наказать за предательство и дать время одуматься. Предлагаю оставить его в этом времени и месте в теле человека на двести лет, чтобы он мог осмыслить свои поступки. Тюрьма для его души и тюрьма для тела – что может быть хуже для предателя.

– Да, брат Иблис, – согласился демон Карт. – Это будет справедливо. Материальное тело человека будет все это время напоминать ему о совершенной глупости.

– Что ж, братья, пусть будет так, – подытожил Дьявол. – Мы соберемся здесь через двести земных лет и решим, что делать дальше.

Зал с демонами растворился в тумане, осталась только стена, на которой я висел. Стала понятна причина моего бессилия – я был в прошлом. Здесь любой демон терял свою власть, ибо прошлое подчинялось только тем, кто жил в нем. Попасть в настоящее я мог только при условии, что я сам себя заслал в прошлое. Двести лет, ха! Для меня, уже живущего многие миллионы земных лет, подождать еще двести, не составляло труда. Но ведь в настоящем оставалась Кира, ей там угрожала опасность. Нет, демоны не могли ее убить, но ведь они могут действовать через людей, очернив ей жизнь и забрав ее душу.

Кроме того… Кроме того, я хотел быть с ней каждый миг уже сейчас. Время существует лишь для материи, но душа живет отдельно. Можно вернуться через двести лет в настоящее, там, где сейчас Кира, но там нельзя встретить ее душу, в том времени будет пустое тело, проживающее свой век. Нет, конечно, существующие в том месте демоны и ангелы могут бороться в тот момент за ее душу, но мое влияние будет равно нулю. Что бы я ни делал, что бы не говорил, все ее поступки и выводы уже будут предопределены. Никто не может переиграть жизнь, вмешиваясь в прошлое. Можно только зациклить прошлое на себе, отрезав его от будущего и как только ты вернешься в настоящее, все, что было в прошлом, встанет на свои места, так, как будто тебя там не было вообще.

Что же делать? Как освободиться от пут и как вернуться по времени в настоящее? В стене, по крайней мере, меня удерживали только силы Сатаны. Я начал яростно дергаться, пытаясь хотя бы сломать руку, но освободиться. Затем успокоился, решив, что, даже умертвив тело, мне придется быть рабом во времени – мой дух будет просто парить в воздухе целых двести лет, не имея под собой никакой опоры и ориентира для передвижения во времени. Я вновь кричал и рвался, бился о стену, калеча руки и ноги, напрягал шею, но ничего не помогало.

Прошло по ощущениям уже несколько суток, но все мои попытки вырваться из пут, были абсолютно бесполезны.

Понемногу я стал понимать, что до сих пор единственной моей силой была ярость и желание отомстить Сатане. И тут передо мной ярко встал образ Киры, ее глаза умоляюще смотрели на меня, прося только об одном – чтобы я не бросал ее. Как я могу висеть бесцельно здесь? Вдруг я расхохотался как безумный, потому что до меня дошло – ведь Сатана и сам погубил в себе любовь, он не знает ее силы, но она же со мной, она не знает преград на своем пути, нужно лишь ею воспользоваться.

Я успокоился, вошел в состояние абсолютной власти любви над своим духом, закрыл глаза. Мне стала безразлична моя боль и отошла в сторону ненависть к Иблису, мне стало его жалко, поскольку он был так ограничен, замкнут в себе и одинок. Его мечта уже изжила себя, поскольку он жил ложной целью. Блаженство любви захлестнуло меня, тело расслабилось и полностью перестало сопротивляться ненависти.

Внезапно я почувствовал рядом измерение Рая. Обычно демон пользуется своей силой только за счет измерения Ада, черпая плотные потоки эфира. Тонкие потоки Рая ему недоступны. Теперь же я входил в измерения Рая, полностью втягивая туда и мое материальное тело. Руки сами опустились, исчез стальной обруч с шеи. Я открыл глаза и обнаружил себя стоящим на земле в человеческом измерении.

Вокруг был лес, сияло солнце, время года походило на конец весны – начало лета. Где я находился, и какой сейчас был год, век или тысячелетие – непонятно. Вряд ли меня могли забросить слишком далеко во времени, поскольку, чем дальше продвигаешься назад, тем больше усилий нужно потратить, а Иблис не из тех, кто разбрасывается энергией. Осмотрев себя, я обнаружил, что был одет в одежду, в которой я выскочил из своей квартиры: синяя фланелевая рубашка, голубые джинсы и черные туфли с острым носком. Да, такой прикид подходил под текущее время года.

Теперь пришлось задуматься над тем, что делать дальше. Попытки активизировать свои возможности демона ни к чему не привели. Значит я в прошлом. Кто мне может помочь вернуться в свое настоящее? Единственное существо, к которому можно обратиться – это я сам в этом прошлом. Если я сильно далеко заброшен по времени, то необходимо поторапливаться, потому что средства передвижения могут быть столь примитивны, что я не смогу догнать самого себя, даже зная, где нахожусь в этом времени. Для других демонов и ангелов здесь меня просто не было, поскольку они не чувствовали меня ни как человека, ни как демона. Для демонического восприятия я был обыкновенным камнем.

Я решил идти на юг, может быть, там никого и нет, зато по приходе зимы не замерзну. Пробираясь сквозь чащи, я, наконец, вышел на грунтовую дорогу, петляющую по лесу. Что ж, утешал тот факт, что есть дороги, значит, в этом времени уже есть цивилизация и средства передвижения. Судя по растениям и деревьям леса, изучаемых мною по пути, моим местонахождением являлась средняя Европа. Прекрасно, большую часть жизни на Земле я проводил в Европе – шансы поймать себя самого увеличиваются. Вот выйду по дороге к какому-нибудь населенному пункту и уже точно узнаю место и время своего пребывания.

Где-то на втором часу моего путешествия, я услышал человеческие голоса. Пройдя еще метров сто, я подошел к небольшой полянке и увидел интересную картину: посреди дороги стояла карета с перебитыми полозьями, на которой лежало срубленное дерево; рядом с каретой лежало два мертвых лакея; справа от кареты валялась груда вещей, видимо, сваленных в кучу с целью дележа; с левой стороны на земле лежали связанные мужчина и женщина. На поляне паслись распряженные лошади, и стояла группа людей, весьма похожих на разбойников, оживленно споря о чем-то.

Разбойников я насчитал пятнадцать человек, возможно, еще несколько прятались в лесу. Прислушавшись, я понял, что они обсуждают судьбу пленников. Основной спор разгорелся из-за желания нескольких бандитов изнасиловать женщину, вместо того, чтобы требовать за нее выкуп. Противники этой «тактики» взывали к благоразумию, то есть к большей выгоде.

Изучив язык и одежду разбойников, я сделал вывод, что нахожусь в Польше где-то в конце восемнадцатого века. Чтобы ответить с точностью до года, мне требовалось тщательней взглянуть на одежду дрожащей от ужаса женщины – если она модница и живет в крупном городе, то я легко пойму какой сейчас год, ведь мода тоже всегда была мне близка.

Существовал и более простой вариант – спросить у этих людей. Но почему-то мне казалось, что они не будут блистать красноречием, пытаясь, наперебив, ввести меня в текущие события. В общем, так оно и вышло. Едва заметив меня, они затихли, пытаясь оценить опасность. Похоже, опасности они не заметили, а по моей одежде решили, что я то ли гардемарин, то ли простой моряк.

– Эй, служивый, ты с какого корабля? – крикнул один из разбойников, приближаясь ко мне с пистолетом в одной руке и с палашом в другой.

– А тебе-то что, – ответил я, сконцентрировав внимание на большом пальце левой руки разбойника, в которой он сжимал пистолет. Этим пальцем он должен взвести курок, если захочет выстрелить.

– Ишь ты какой, ходит тут по нашему лесу, еще и разговаривать не хочет, – заметил другой бандит с дубиной, покрытой стальными шипами, также направившись в мою сторону следом за товарищем.

Ко мне стали приближаться еще четверо – один с ружьем, двое с саблями, а последний держал в руках большую секиру, которыми в то время пользовались палачи в своей малоромантичной работе.

– Доставай-ка, морячок, кошель свой, да подними руки вверх, пока мы из тебя не сделали рубленое мяло, – посоветовал мне первый разбойник, остановившись в двух метрах от меня.

Пребывая в своем нынешнем положении, я, конечно, был гораздо сильнее расположен к разного рода рекомендациям, особенно исходившим от вооруженного человека. Но моя демоническая гордость не позволяла слушаться каких-то полуоборванных бродяг. К привычным чувствам демона так же примешивалась определенная жалость к связанным людям, которые в другом бы случае меня не интересовали. Поэтому я медленно стал приближаться к противнику.

– Что ты, милый, какой кошель, у меня и медной монетки нету. Я вот думал у вас чего одолжить. Не поделитесь, часом? – ласково пробормотал я, используя доступное мне средство внушения, то есть гипноз.

Мужик хоть и не был особенно восприимчив, но слегка скис, его рефлексы затормозились. Едва он открыл рот, чтобы выразить свое возмущение, как я пошел в атаку. Поймав левой рукой лезвие палаша, я крутанул его по часовой стрелке, вырывая из ладони разбойника. Едва он разжал кулак, как я перевернул палаш к себе, схватил его за эфес и отрубил руку с пистолетом, уже было направленным на меня для выстрела. Вторым ударом я снес его голову.

Все это произошло с такой скоростью, что остальные даже не успели сделать дополнительный шаг в мою сторону. Только что их товарищ стоял с пистолетом и палашом, а теперь он уже лежит без всего этого, да к тому же и без головы.

Пока не опомнился разбойник с ружьем, я схватил отрубленную руку с пистолетом и выстрелом в голову уложил его спать вечным сном.

Теперь их было тринадцать. Вся шайка объединилась в одну шеренгу и стала меня окружать, боясь приблизиться до зоны поражения моего лезвия.

– Ты кто такой? – крикнул один из разбойников, вооруженный косой.

– Смерть я ваша, ребятки, смерть нежданная.

– Врешь, тебе со всеми нами не справиться, – крикнул другой, вытаскивая пистолет из-за пояса.

– Не волнуйтесь за меня, пожалуйста. Мне даже кариес не угрожает, не то что ватага ополоумевших крестьян.

– Чаво? – только и успел квакнуть человек с пистолетом, прежде чем мой палаш, пролетев три метра, вонзился ему в горло.

– Того, – ответил я, улыбаясь, как добрая няня своим воспитанникам.

– Теперь ты без оружия, – оскалился в ответ детина с секирой.

– Теперь вас двенадцать. А я и был без оружия, – напомнил я вполне дружелюбно.

Чтобы был повод к дальнейшему разговору, я шагнул к человеку с саблей, ушел вправо, избегая рубящего удара сверху, затем, поймав запястье горе фехтовальщика, ударил этой саблей в пах подбежавшего было разбойника с пикой. Тот взвыл и рухнул на колени, а я тем временем отобрал саблю у ее владельца, свернув ему шею свободной рукой. Делая шаг в сторону своей предыдущей диспозиции, я распорол живот человеку с секирой, который, похоже, хотел перерубить меня пополам, однако, слишком большой замах стоил ему жизни. Он мешком свалился к моим ногам, выпустив из рук свое оружие.

– Ну что, девять друзей, может, теперь скажете мне какой сегодня день и год? – опять ласково спросил я. Если бы не шесть трупов, то мой тон походил бы на речь проповедника или школьного учителя, объясняющего детям основы арифметики.

«Друзья» остолбенели, а затем начали медленно пятиться. Вдруг кто-то спасительно завопил:

– Дьявол!!!

И вся бравая ватага бросилась наутек в лес.

Не спеша, опасаясь выстрела из чащи, я подошел к связанным жертвам. Мужчина и женщина, похоже, были благородных кровей. Их одежда подходила больше для столичного раута, чем для лесной прогулки. Ухоженная прическа дамы и завитые кончики усов мужчины дополняли общий портрет городских жителей. Страх перед неожиданной опасностью сломил их дух. Будучи в сознании, они опасливо смотрели на меня, не решаясь поверить в то, что уже спасены. Я подошел к ним и, орудуя саблей, молча перерезал веревки на обоих пленниках.

– Благодарю вас, пан. Вы посланы нам небом, – наконец, промолвила женщина еще трясущимися от волнения губами. – Вы настоящий герой, я такого боя еще в жизни не видел, – воскликнул мужчина.

Честно говоря, я сомневался, что он вообще видел какой-то бой, кроме учебного. Ну может быть, он еще наблюдал, как пара спесивых господ тыкала друг в друга своими декоративными шпажками.

– Искренне благодарю вас за наше спасение, – добавил мужчина и, спросил, видимо, опасаясь моего низкого происхождения. – Как ваше имя, позвольте узнать, кому мне быть признательным всю свою жизнь?

– Дон Маркус Воле, – представился я, надеясь, что мое испанское имя не навеет на поляка вражеских настроений, поскольку с кем воюет сейчас Польша, мне еще не известно.

– О, Дон Маркус, позвольте пожать вашу благородную руку, – обрадовался мужчина возможности благодарить дворянина. – Я, граф Казимир Рутковский, а это моя жена графиня Мария Рутковская.

Они оба чопорно поклонились мне. Я сделал вежливый кивок, показывая, что титул графа для меня обычное явление.

– Мы направлялись из Люблина в Краков, свернули с основной дороги, чтобы навестить родственников жены в их поместье под Жешувом, как на нас напали эти разбойники. О, бедная Речь Посполита, что творится – с юга турецкий султан, с севера и востока немка Екатерина с русскими замашками, с запада безумный сын Марса Фридрих и ненасытная династия Габсбургов с волчицей Марией Терезией во главе, да еще эти смуты внутри страны. Какие жуткие времена!

Стало вполне очевидно, что я нахожусь где-то между 1764 и 1780 годом, поскольку Мария Терезия умерла в 1780 г, а все военные события того времени в Польше приходились именно на этот период.

Хорошо, что империя Габсбургов уже не распространялась на Испанию, иначе мое имя оказалось бы крайне неподходящим.

– Позвольте узнать, Дон Маркус, куда вы направляетесь? – спросил меня граф, уже начиная собирать свое имущество.

– Я ищу способ вернуться на родину в Испанию, – уклончиво ответил я. – Был захвачен в плен к туркам в 64 году, вот сейчас бежал и иду домой.

– Боже мой, – воскликнула графиня, – восемь лет в турецком плену!

– Да, графиня, многое пришлось повидать, – поскромничал я, радуясь тому, что уже определил год – 1772-й.

– Теперь понятен ваш диковинный наряд, – заметил Рутковский, и сделал еще одно предположение по поводу моей шпионской наружности. – Кстати, здорово вы говорите по-польски, практически без акцента.

– Благодарю вас, граф. При испанском дворе я был переводчиком, да и турки именно с этой целью держали меня в ставке, ведь я знаю десять языков, не считая своего испанского.

– Трудно представить, как вам это удалось, – удивилась графиня, которая, похоже, и на родном польском читать не умела.

– Могу предложить вам свою помощь в путешествии до ваших родственников, – решил я сменить скользкую тему.

– О, мы будем вам весьма признательны, наверное, эти разбойники прячутся где-то рядом, – поблагодарил меня граф.

– Кстати, граф, не скажите ли мне: какая сегодня дата? А то у турок свой календарь, и я, признаться, несколько запутался.

– Тридцатое мая, друг мой.

Так, ситуация прояснилась. В 1772 году с мая по июнь я был в Париже, Вене, Праге, Санкт-Петербурге и еще в десятке мелких городов. Чтобы найти себя в этом времени, необходимо выбрать одно-два места в определенное время, где я был точно. Еще все зависит от того, как скоро я доберусь до ближайшей точки пересечения. Так, сегодня я-прошлый нахожусь во Франции, занимаясь вопросами публикации книги Дидро «Философия принципов материи и движения», 5 июня я на день объявлюсь в Петербурге, затем 6-го в Праге, 9-го в Вене. Следующие десять дней я буду в Италии. Что ж, необходимо двигаться в Прагу, чтобы к 6-му июня встретить себя. Тогда, в случае неудачи, у меня будет возможность успеть в Вену, а при самом неблагоприятном развитии событий и в Италию.