Текст книги "Космонавт № 34. От лучины до пришельцев"

Сейчас, много лет спустя, мне понятно, почему его не устроили наши общие ответы. Сергей Павлович по-мальчишески верил, что наступит то время, когда медицинские требования не будут такими жесткими и он сможет сам полететь в космос. Поэтому, собрав претендентов в кабинете и немножко ревнуя к той участи, что выпала нам, он хотел услышать какие-то более теплые и человечные слова, созвучные его мыслям. Когда же мы в своих рассуждениях не поднялись выше стереотипов, он рассердился.

К. Э. Циолковский предсказывал, что человек полетит в Космос через 100 лет. С. П. Королев сократил человечеству дорогу в Космос до 25 лет

Мне рассказали такой случай. В молодости Сергей Павлович любил ездить на мотоцикле. Я его прекрасно понимаю, сам любил. Однажды, когда он куда-то спешил, мотоцикл сломался. С трудом он добрался до города, замерзший, голодный зашел в булочную у дороги, купил сдобную булку и тут же, сидя на тротуаре, съел. Спустя много лет Главный конструктор возвращался с совещания, и путь его проходил мимо старой булочной. Королев попросил остановить машину. Зашел в булочную… Прохожие с удивлением смотрели на человека в дорогой шубе, сидевшего на тротуаре с булкой в руках рядом с лимузином «ЗИМ». Не знаю, был ли такой случай в действительности, но те, кто знал Сергея Павловича, согласятся со мной, что это похоже на Королева.

Многие из вас видели в кино или по телевидению, как раздвигаются двери монтажно-испытательного корпуса. И медленно выкатывается огромная сигара ракеты. В солнечных лучах медно-красноватые сопла двигателей вспыхивают каким-то неземным огнем, и вся картина вывоза ракеты представляется кадром из фантастического фильма. Не раз накануне старта мы пытались увидеть это зрелище. Но режим на космодроме был строгим. И во время этой операции за шлагбаум, который преграждал путь к стартовому комплексу, не пускали.

Однажды у шлагбаума остановилась машина Королева. Сергей Павлович посмотрел на нас, на мгновение задумался, а потом озорно скомандовал: – Давайте ко мне в машину… На возвышении Королев остановил автомобиль: – Здесь самое удобное место… И мне подумалось тогда: значит, и он приезжает полюбоваться этим зрелищем. Каким же романтиком нужно оставаться, чтобы на рассвете каждый раз мчаться сюда, любоваться волнующей картиной, делом своих рук…

К. П. Феоктистов – проектант от Бога

Для меня Константин Петрович Феоктистов – один из самых уважаемых ученых и космонавтов. Феоктистов – это проектант от Бога. Наши корабли и первые орбитальные станции – все это были проекты Феоктистова, создававшиеся под руководством Королева.

Когда в 1964-м году медицинскую комиссию прошла наша, первая группа гражданских кандидатов в космонавты, Королев первым из нас выдвинул на полет Феоктистова. Хотя Константин Петрович не подходил по физическим критериям, не обладал бычьим здоровьем и завидной спортивной подготовкой. Все-таки это был 1964-й год, опыта полетов не хватало, а условия были экстремальными… Но Королев не прогадал, он снова оказался прав. Главный конструктор заслуженно наградил Феоктистова за его проектный гений. В полете Феоктистов первым из профессионалов-ученых проверил, как работает его техника в космосе. Он стал нашим первым гражданским космонавтом, первым космонавтом-бортинженером. Мы пошли вслед за ним.

У Константина Петровича было какое-то удивительное чутье, он без данных, без расчетов мог скомпоновать корабль. Феоктистов всю жизнь считал, что это именно он сделал корабль. Вроде бы по всем данным так и получается. Но я считаю, что корабль сделал все-таки Королев. Феоктистов недооценивает роль организационных способностей Главного. Даже десять гениальных инженеров, собравшись вместе, не смогут сделать корабль, если не будет человека, который рационально организует их работу. В этом и был гений Королева. Феоктистов – умнейший человек. Меня всегда поражала его способность решать задачи. Он самостоятельно решал любую проблему. Безусловно, Феоктистов – самый умный из нас, а Королев – самый мудрый.

Феоктистов был очень образованный, думающий и деятельный человек, не знавший покоя. Он выпустил несколько книг. Он был очень упорный. Все свои решения он отстаивал до того, что иногда даже выводил из себя Сергея Павловича Королева. Тогда Королев отбирал у него пропуск, рвал его и говорил: «Я тебя увольняю». Но проходил день-два, без Феоктистова дела не шли. «Где Феоктистов?», – спрашивал Королев. «Вы же его уволили». «Никого я не увольнял. Пусть приходит на работу».

Константин Петрович на работе – это яростный спорщик, убежденный в своей правоте и потому нередко – непримиримый. Я мог не соглашаться с его позицией, у меня всегда была своя. Но я всегда уважал его позицию, его взгляды, его подход. Внешне Феоктистов производил впечатление сурового, суховатого человека, но был он и замечательным рассказчиком – остроумным, азартным, с яркой фантазией.

Феоктистов вместе с Комаровым и Егоровым входил в состав экипажа, который в 1964 году совершил полет на первом аппарате серии «Восход». В этом полете советские космонавты впервые отправились в космос без скафандров.

И военная судьба у него была экстремальная. Партизаны послали его – мальчишку в разведку. Но немцы что-то заподозрили, поставили к яме и расстреляли. Но пуля его только ранила, а не убила. Он упал в яму, а ночью оттуда вылез.

В самом длительном из моих полетов я осознал, что пилотируемые орбитальные станции – это очень дорогой и малоэффективный метод исследования космоса. На борту сотня приборов, но навести на цель можно лишь несколько из них, а остальные смотрят неизвестно куда. Априори КПД станции низок. Сразу после приземления ко мне подошел академик Глушко со свитой. В ней и Феоктистов.

Надо быть мальчишкой, слишком уж прямолинейным человеком, чтобы сразу же после успешного полета сказать Главному конструктору, что это направление – тупиковый путь развития космонавтики. Но я не удержался и сказал, что думал. Глушко напрягся и ответил, что я думаю не так, как все прогрессивное человечество. И сразу же ушел. Свита за ним.

И лишь Феоктистов остался. Он внимательно выслушал мои доводы, а потом заметил, что в них есть рациональное зерно. Честно говоря, правда никому не нравится. И позже Феоктистов пришел к схожей точке зрения. В последние годы у нас не было серьезных противоречий во взглядах на будущее пилотируемой космонавтики.

Кстати, Феоктистов был единственным беспартийным космонавтом в СССР. Он никогда не состоял в КПСС. Я-то был коммунистом и до того, как попал в отряд космонавтов, и ничуть об этом не жалею. Не берусь судить за Политбюро и прочие верха, но мы, на своем рядовом уровне, неплохо решали производственные и социальные вопросы. Так что я ничуть не стыжусь, мы делали хорошее дело.

Но Феоктистов не был в партии до отряда космонавтов. Молодые ребята, которых зачисляли в отряд, тут же писали заявления в партию. А Феоктистов был постарше и сказал: «Некрасиво как-то: не был коммунистом, а тут вступлю не потому, что идейный, а чтобы карьеру сделать». Это благородная позиция принципиального человека, не карьериста.

Тунгусская тайна

Еще в юности, в 1946-м году в журнале «Вокруг света» я прочитал рассказ Александра Казанцева «Взрыв». О том, что Тунгусским метеоритом был межпланетный марсианский космолет, потерпевший катастрофу. Это была увлекательная историческая загадка. Ария Штернфельд, известный исследователь межпланетных полетов, рассчитал, что на Землю он летел не прямо с Марса, а сначала на Венеру и только потом – на Землю. Так вот, оптимальная дата такого прилета является датой падения Тунгусского метеорита. Мы тоже так летели к комете Галлея. Сначала до Венеры, а потом воспользовались ее гравитационным полем, которое и добросило нас до кометы. Это называется пертурбационный маневр.

Есть и другое объяснение загадки Тунгусского метеорита, которое, например, больше нравится ленинградскому исследователю Валерию Уварову. Взрыв в сибирской тайге стал результатом попадания метеорита в палеовулкан. То ли случайное совпадение метеорита с вулканом, то ли кто-то специально стреляет из космоса по вулканам и вызывает извержения. Я к чему клоню – как же это все интересно! Мне не интересно читать в гламурном журнале о том, кто с кем живет, кому изменяет. Меня интересуют такие вот основательные загадки, загадки даже не веков, а тысячелетий.

Прочитав статью Казанцева, я заболел этой тайной. Хотел рвануть в район падения метеорита, но посмотрел на карту – далеко! Денег у меня не было и экспедицию пришлось отложить. Но я твердо сказал себе: «Я там буду!» Дал себе слово, что когда-нибудь туда доберусь и начну искать остатки этого корабля. У меня был не только дух приключений, но и дух поиска, стремление докопаться до истины, понять, как было на самом деле. Надо было идти в тайгу, чтобы своими руками потрогать тайну.

Годы шли, но про Тунгусскую тайну я не забывал. Возможность представилась, когда я уже вовсю работал у Королева. Мне удалось заразить товарищей интересом к этой загадке. Нам нужно было заинтересовать Королева. Для этого мы пошли на военную хитрость. Мы использовали отчет Золотова, страниц на пятьсот, из него следовало, что это был марсианский космический корабль. Он взорвался на высоте пять километров, и мощность взрыва составила порядка пяти мегатонн. Хитрость в том, что мы понимали несерьезность золотовского отчета. Золотов пробыл там пару дней – и накатал огромный отчет.

Но в главном мы были честны: загадка существует и это загадка мирового значения. Значит, ее исследование – в интересах науки. Мы понимали, что весь отчет Королев читать не будет. Но в предисловии и заключении говорилось о космическом корабле – и Сергей Павлович про явил интерес к его остаткам, которые можно найти. Королев даже денег дал из своего фонда материальной помощи – пятьсот рублей на авиабилеты туда и обратно. Дал вертолет, двух солдат с рацией и сухой паек. Резюме Королева звучало так: «Поезжайте и разберитесь на месте!»

Мы вложили в экспедицию и свои деньги и за несколько месяцев провели очень серьезную работу. Я горжусь тем, что при моем участии была определена точка, над которой произошел взрыв. Мы прибыли в район Тунгуски и присоединились к научной экспедиции Г. Ф. Плеханова, состоявшей в основном из сибирских ученых и студентов. Нашу королевскую группу возглавлял В. А. Кошелев. Встретили нас на заимке с восторгом. Особенно всех впечатлял вертолет, на котором кружили над эпицентром взрыва с радиометром – искали источники радиации. Искали так же в бассейне Подкаменной Тунгуски все, что напоминало частицы метеорита.

Там на Тунгуске я получил нужный на всю жизнь урок. Помню, прем мы по тропе с рюкзаками – сорок – пятьдесят килограммов груза у каждого за спиной. На первой же остановке буквально рухнули мордой в сырой мох, кое-как прикрывшись штормовками от гнуса. И, что называется, отрубились. Сколько я проспал, час – полтора не знаю. Прихожу в себя, вижу – костер горит. И Руфина Журавлева, сестра нашего товарища Виктора, кашу уже сварила, что-то зашивает. Она же с нами шла, с таким же рюкзаком! Хрупкая на вид девушка, а мы – здоровые мужики! Мне стыдно стало. Я этого никогда в жизни не забуду.

Из Красноярска я позвонил Королеву. Звонил из здания КГБ. Две толстые двери – за ними находился пункт ВЧ, правительственной связи. Начальник поинтересовался, кому хочу звонить. Я назвал фамилию. Он полистал какую-то книжечку, потом молча посмотрел на меня, набрал номер и сразу же вышел из комнаты… Я начал говорить Королеву, что мы взяли семь тысяч проб, получили радиоактивную золу, изучили падение деревьев и так далее и тому подобное. Это была чистая правда. Он вежливо слушал, а потом вдруг спрашивает: «Обломок корабля нашли?» Отвечаю – нет. «Тогда продолжайте искать». «Сергей Павлович, так отпуск заканчивается!» – «Я вам его продлеваю». Но мне надо было возвращаться в КБ. Я дал честное слово своему начальнику, что вернусь в срок.

И вернулся.

А Владимир Кошелев остался в экспедиции еще на месяц. Мне, к сожалению, не пришлось спускаться в озеро Чеко за пробами донного ила. Это проделал Кошелев, когда я уже работал в Подлипках. Кислородная аппаратура была сложная и опасная. Причем наш товарищ, который его страховал при погружении, перепутал сигнал нормального погружения с сигналом опасности – и резко вытащил Кошелева. У Владимира тогда лопнула барабанная перепонка. Несколько лет назад озеро Чеко исследовали итальянцы, убежденные, что это озеро возникло на месте кратера того самого взрыва.

А не так давно после большого перерыва я встретил Владимира Кошелева. Между нами произошел вот такой диалог: «Чем занимаешься?» – «Пишу диссертации» – «А что сейчас дает диссертация?» – «Ты не понял, я пишу диссертации не для себя, а для других. И так навострился, что все защиты проходят без сучка, без задоринки. По любой специальности научился писать – вплоть до гинекологии. Хочешь, для тебя напишу?» – «Да я уже защитил две диссертации». Вскоре мой старый товарищ Владимир Кошелев умер.

Хотя тогда мы ничего сенсационного не нашли, я убежден, что над Тунгуской взорвалось нечто необычайное. Мне по душе такая версия: пришельцы, зная, что мы не можем защитить Землю от крупных метеоритов, установили в окрестностях нашей планеты антиракеты. Тунгусский метеорит летел на Петербург, но они сбили его.

Мы – энтузиасты поисков метеорита, друзья по экспедициям – называем себя космодранцами. У нас есть и своя «метеоритная» поэзия. В некоторых стихах остроумно отражены мои приезды на Тунгуску…

Стихи на полях:

 
Я в маршруты водил королевских ребят,
Был за Хушмой, за Чамбою-речкой,
И общался я несколько суток подряд
С засекреченным Жорою Гречко.
Он приехал в тайгу НЛО изучать
В середине XX века.
На челе Жоры Гречко лежала печать
Выдающегося человека.
Мы по вывалу топали день и другой,
Утопали в тунгусском болоте,
А потом он меня прокатил над тайгой
В персональном своем вертолете.
Я вернулся в свой Н-ск, где и ныне живу,
Не обласкан общественным строем,
Жора с вывала прямо уехал в Москву,
Став прославленным дважды Героем.
С той поры засыпаю и вижу во сне,
Будто спирт завезли на Заимку,
И мы песни горланим в ночной тишине,
Сидя с Жорою Гречко в обнимку.
Чуден вывал в лучах восходящей луны.
Сколько тут открывается взору!
А на звездах пилотов погибших сыны
Ожидают землянина Жору.
 

Геннадий Карпухин

И еще:

 
В наше тихое местечко
Заявился Жора Гречко,
Прокатился по дворам,
Получился тарарам.
Чтобы не было позору,
Коньяком поили Жору.
Жора выкушал коньяк.
«Не такой уж я маньяк!
Бросьте вы свою комету,
Все равно ведь смысла нету,
Занимайтесь НЛО,
От него сегодня зло».
До забору, до крылечка
Проводили Жору Гречко,
Повторяя горячо:
«Приезжайте к нам ешчо!»
 

Дмитрий Демин

Обязательно еще приеду! Ведь тайна Тунгусского метеорита не раскрыта. Существует более 90 версий того, что же произошло на самом деле. Я пришел вот к какому выводу – и не надо ее раскрывать. Пока эта загадка существует, туда будут стремиться люди. И какие люди! Наша интеллектуальная элита.

А то откроют – и все, незачем комаров кормить. Так считаю не я один, но и другие «космодранцы». Кто-то, кажется, Черников, сказал: «Пусть никогда не будет открыта тайна тунгусского метеорита». Или вот еще, из тунгусского фольклора: «Бороться и искать, найти и перепрятать!». Так что, если мы и найдем этот метеорит, то закопаем его, чтобы было, что искать дальше. А если кусок метеорита найдет кто-нибудь не из наших друзей – мы позволим ему сфотографироваться, написать статью, а потом все равно спрячем находку обратно. Потому что каждый, кто сюда приходил, не нашел метеорита. Но все нашли друзей, нашли науку, нашли проблему, нашли себя, как человека, который пусть боится медведя, но комара точно не боится.

Анекдот на полях:

Существуют два способа вывести Россию из кризиса, фантастический и реальный.

Фантастический, – что мы сами справимся, а реальный – что прилетят инопланетяне и все сделают за нас.

Может быть, тогда, в 1908-м году, они хотели нам помочь?

Тюра-Там

Мне, конечно, повезло. Я видел, как все начиналось. Тогда слово «космодром» никто не говорил, это место называлось «полигон». Жили мы в бараках, на треть в земле. А если не нравится в землянке – живи в вагоне, который стоит на путях на солнце 16–18 часов. И даже когда ты приходишь поздней ночью на ночлег, туда, в эту духовку, даже сунуться невозможно. Питались даже не осетриной второй свежести, а мясом третьей свежести в солдатских столовых. Работали день и ночь.

Так было в Тюра-Таме в пятидесятые годы. Да, именно в Тюра-Таме. Вы уже знаете, что именно так и никак иначе называется место в Казахстане, где появился самый известный советский космодром. Байконур придумали, чтобы сбить с толку американскую разведку. Есть в Казахстане город Байконур, но он в нескольких сотнях километров от места, где мы полвека стартуем. Американцы, которых мы хотели обдурить, измеряли с горы Арарат наши координаты с точностью до метра.

Когда меня привезли на космодром, я должен был заниматься расчетом заправки боевых ракет, проверять уставки, чтобы ракеты летели куда надо. В первый раз меня привезли, а во второй послали одного: подумаешь, залезть в таблицы, найти нужную страницу, найти перекрестье и вот эту цифру выписать вот сюда. Но получилось так, что я привез новую инструкцию по заправке. По военному закону – а полигон ведь был воинской частью – надо один документ ввести, а другой уничтожить. Однако я, человек не военный. Положив рядом две инструкции, обнаружил, что в новую поправки внесены, только в обратную сторону: знаки «плюс» и «минус» перепутаны.

Моим единственным начальником на полигоне в этот раз был Королев. Я ему и доложил, что завтрашний пуск не пройдет: в такой-то момент вся схема предстартовой готовности сбросится. У меня, должен признаться, есть еще одна отрицательная черта – я всегда лезу туда, куда лезть не мое дело. Я не верю в астрологию, потому что сам астроном. Рассчитывал вывод спутников на орбиту вокруг Земли и полеты к Марсу. Но один астролог мне сказал, что родившийся 25 мая, обречен лезть не в свое дело. Так что я нашел для себя оправдание.

Мне это мое качество доставляло множество неприятностей. В любом институте, в любой организации трудно доказывать начальству свою правоту. Но в нашей работе балом правят цифры, и история кончилась тем, что Королев срочно вызвал на полигон моего начальника мне в подчинение.

Были и другие случаи. Например, когда Королев принял решение, чтобы опередить американцев, запустить вместо спутника весом почти полторы тонны (с множеством научной аппаратуры постоянно возникали проблемы) – простейший спутник с батареей и радиопередатчиком. Ну, как я мог это вытерпеть? Да, конечно, пришел к Королеву советовать, чтобы туда поставили хотя бы датчики давления и температуры. Я был прав. И потом американцы издевательски писали, что русские запустили в космос пару кирпичей. Но в тот момент более прав был Королев. Пока наши датчики туда бы лепили, американцы нас опередили бы.

Когда полигон Тюра-Там стал космодромом «Байконур», после космических полетов мы приходили в себя в гостинице «Космонавт». Хотелось домой, к семьям – а тут степи, пустыни… Но однажды к начальнику космодрома явился солдат, который очень профессионально доказал, что с помощью бульдозеров и самосвалов можно создать настоящее озеро в районе Байконура. Начальник быстро все организовал – и действительно, возникло красивое озерцо с островком. К островку вел мостик, построили беседку. Отдых космонавтов стал веселее. Все мы любили приходить к озеру, гулять, рыбачить. Потом бухгалтерия отчитывалась о годовых расходах. А расходы на озеро, конечно, не входили в изначальную смету! И нового года, новой сметы начальник не ждал – сразу вызвал экскаватор и бульдозеры. Начальник космодрома получил выговор. Но больше всего в этой истории мне нравится его реакция на выговор. Он сказал: «Выговор снимут, а озеро останется».

Невозможный Б. В. Раушенбах

Мне повезло. Я знал Бориса Викторовича Раушенбаха больше сорока лет.

Это было в конце пятидесятых годов. Лечу я однажды на полигон Тюра-Там на испытание ракеты. Путь из Москвы до Тюра-Тама долгий. Летим всю ночь. У меня с собой была книжка, но я, пожалуй, больше дремал, чем читал. Я, то засыпал, то просыпался. Как-то, проснувшись, я бросил взгляд на соседа. Он увлеченно читал огромную красную книгу в солидном переплете. В самолете обычно читают что-нибудь легкое, в пестрых обложках – детективы, приключения. А тут сразу видно – солидный труд. Я удивился и спросил: «Что вы читаете?» Он очень дружелюбно ответил: «Китайскую книгу „Сон в красном тереме“». – «И это интересно?» – «Очень интересно! Это же Цао Суецинь описывает смену эпох в Китае– от династии Мин к династии Цин. А вы что читаете?» – он посмотрел на мою книгу. А я читал «Фауста». «И в чьем переводе?» – «Пастернака». Это был новый перевод. «Разрешите посмотреть?». Мой сосед взял «Фауста», быстро нашел нужное ему место и прочитал с полстраницы. «Ну, вот, я так и знал, что неправильно переведена молитва ведьмы», – сказал он, возвращая мне книгу. Я поразился, что коллега так сходу критикует Пастернака, которого считал незыблемым авторитетом в области поэзии. «Что же здесь неправильно?». «А вы прочитайте», – предложил Раушенбах (а это был именно он!):

 
Ты из одной
Десятку строй,
А двойку скрой,
О ней не вой.
Дай тройке ход,
Чтоб стала чет,
И ты богач.
Четверку спрячь,
О ней не плачь,
А пять и шесть
С семеркой свесть,
И до восьми
Их подыми.
Девятка – кон,
Десятку – вон.
 

Вот ведьмина таблица умноженья.

«И вам не кажется, что это бессмыслица?» – «Так это же молитва ведьмы! Она и должна быть бессмысленной. Это же сами по себе несовместимые понятия – молитва и ведьма!». И тогда он мне рассказал, что у Гете в ведьминой молитве было описание волшебного квадрата. В котором цифры расположены так, чтобы по горизонтали, по вертикали и по диагонали при сложении получалась одна и та же сумма. Самый простой волшебный квадрат вот такой, что каждый раз в сумме 15:

2 7 6

9 5 1

4 3 8

Я смотрел на него с восхищением и удивлением: кто же это у нас в КБ интересуется историей Китая да еще так разбирается в немецкой поэзии? Потом я узнал, что Раушенбах был крупным светилом сразу в нескольких науках.

И не в соседних, а в очень разных областях знания. Он был выдающимся физиком, лучшим специалистом по системам управления космическими аппаратами, правой рукой Королева. А еще – изучал геометрию иконописи, исследовал африканскую живопись, был богословом. Без книг и статей Раушенбаха сегодня невозможно изучать древнерусское искусство. Я понял, что это великий человек. Он был из немцев и пострадал в годы войны, хотя всегда был патриотом Советского Союза и России. Как немца его сослали в Нижний Тагил. После войны его взял к себе Келдыш, а с 1960-го Раушенбах работал у Королева.

Два раза Борис Викторович рассказывал мне о Святой Троице, объяснял «логику троичности» как физик и богослов. Объяснял подробно. Есть такая шутка: «Сколько раз тебе объясняю, уже сам понял, а ты все не понимаешь!» У нас вышло по-другому: Раушенбах изначально все понимал, а я так и не понял. Незадолго до смерти Б.В. мы с ним выступали перед какой-то аудиторией. Ему задали вопрос о войне, о ссылке. Он стал рассказывать об этом и… заплакал.

Он был истинным ученым, одним из самых высокообразованных людей XX века. Когда мы вспоминали о Крылове – я приводил шутку про узких и широких специалистов. Так вот Раушенбах был уникален: он узнавал все больше и больше обо все большем и большем. Жизненный путь его не был гладок, он прошел огонь и воду. И останется в истории науки как Настоящий Академик.