Текст книги "На расстоянии звездопада"

Сашка пришел поздно. Ночью, когда Ульяна придвинулась к нему и со значением провела ладонью между лопаток, Сашка недовольно пробурчал:

– Ой, я так устал сегодня. Давай завтра, малыш?

– Конечно, – прошептала она, перекатилась на другой бок и вцепилась зубами в подушку, чтобы не разрыдаться.

В Москву возвращались порознь. Сашка чего-то напутал с билетами, долго ругался, что не получилось отдохнуть как следует, и улетел утром. Ульяна вылетела вечером, угрюмая, расстроенная, измученная бессонницей. За последнюю неделю, она потеряла аппетит, мало спала и уже была не рада отпуску, жалея, что в очередной раз послушалась Сашку и осталась на островах до конца.

– Чего ты в такую панику впала? – убеждал Сашка. – Это наверняка простой жировик. Ради этого не стоит портить жизнь.

– А если рак? – не сдавалась она.

– Ну… Если рак, все равно уже ничего не сделаешь. Прилетишь в Москву, и будешь разбираться. Но я уверен, что ты реально зря… кипишуешь.

От этого его жаргона она даже немного успокоилась, вытерла слезы и как послушная девочка потопала за ним на пляж, под палящее солнце, хотя была уверена: нельзя этого делать. Поплавала на катамаране, немного поныряла с маской. Под водой, теплой, как суп, суетились безмозглые рыбешки: яркие, разноцветные, плавали маленькие акулы, у которых память – Ульяна где-то слышала – всего на десять секунд, а потом жизнь с чистого листа.

Хорошо бы и ей так. Десять секунд, и все забыто.

Сашка, несмотря на уверения в несерьезности ее состояния, по ночам отодвигался как можно дальше, будто брезговал прикасаться. За все время секс получился всего дважды: торопливый, жалкий и как будто снисходительный, от которого хотелось не блаженствовать, а рыдать. А после секса Сашка убегал в ванную и долго стоял под душем, остервенело натирая свои причиндалы мочалкой, хотя раньше так никогда не делал. Он избегал прикосновений и больше не трогал Ульяну сам, словно она уже лежала в гробу и разлагалась. В его взгляде появилось что-то неприязненное, а улыбка казалась фальшивой.

«Все правильно, матушка, – хохотал плотный комочек в груди. – А ты как думала? Сейчас твой молодой кобель найдет сучку поздоровее, и будут они жить-поживать со своим племенным выводком. Только ты этого не увидишь!»

Самолет был не то, чтобы совсем пустым, но свободных мест хватало, даже в бизнес-классе несколько кресел остались незаняты. Сашкины оправдания выглядели бессмысленными. Похоже, он действительно торопился удрать. Она и сама хотела удрать, трусливо, бросив к чертям тропический рай. Возможно в маетной и суетливой, как муравейник Москве нервы и успокоились бы. Торопливо швыряя вещи в чемодан, Ульяна бегло подумала, что если Сашка прав, и у нее действительно нет ничего серьезного, отдохнула она довольно бездарно. Даже сувениров друзьям не прикупила.

Она нисколько не удивилась, что в Шереметьево ее никто не встретил. Было бы даже удивительно, если бы Сашка стоял у трапа с букетом цветов, а потом на руках нес до лимузина. Усаживаясь в такси, Ульяна зло усмехнулась: сейчас приедет домой, а там на столе прощальная записка: «Дорогая, не поминай лихом, наша встреча была ошибкой.»

И пустые плечики в гардеробе. Финита. Ушел, кавалер!

Ульяна все-таки не выдержала и позвонила, но трубку никто не снял. Впрочем, неудивительно. Ранним утром Сашка, нагулявшийся по ночным клубам, еще спал, и мог проспать полдня. Так что пропущенный вызов еще ничего не значил, но в душе уже заклубилась тревога. И что теперь? Вадику позвонить или Лерке. Они всегда в курсе происходящего, вот только позориться не хотелось. К тому же придется сказать, что возможно, заболела.

Вадик будет ахать, всплескивая наманикюренными ручками. Лерка погладит по плечу. Возможно, они даже напьются вместе. А потом эта сладкая парочка разнесет по всей Москве весть об Ульяниной болезни, старательно приукрашивая и нагнетая страху. На работе начнут шептаться, сочувственно кивать и шарахаться, как от прокаженной. И в итоге все равно выгонят под благовидным предлогом: мол, не можете же вы, дорогая, в таком состоянии, справляться со столь трудными обязанностями. Надорветесь!

Наливаясь злобными мыслями, Ульяна смотрела в окно такси, и даже не заметила, как добралась до дома. Пока шофер выволакивал из багажника ее чемодан, она бросила торопливый взгляд на понатыканные у подъезда автомобили.

Сашкин «мерседес» стоял на месте.

Ульяна торопливо бросилась к дому, втащила ставший совершенно неподъемным чемодан по ступенькам, утрамбовала в лифт и, добравшись до своего шестнадцатого этажа, ввалилась в квартиру.

Сашка, развалившись на кровати, спал лицом вниз, сунув под щеку руку. Ульяна с минуту смотрела на него, чувствуя, как с души сваливается тяжелый груз, а потом не спеша разделась и легла рядом, обняв за плечи.

– Ты уже прилетела? – сонно спросил он.

– Прилетела, – прошептала она.

– Все хорошо?

– Все хорошо, – ответила Ульяна. – Все будет хорошо.

В Москве все было по-старому.

Сашка, карьера которого вроде пошла в гору, дома почти не бывал. Ульяна чувствовала, что их и без того нестабильные отношения рушатся, и понимала, что вскоре придется расстаться, даже если с ней все в порядке. Особенно, если все в порядке. Ей хотелось думать: все в порядке, все хорошо, все прекрасно. Померещилось…

На пятый день чашечку лифчика пришлось буквально отдирать от кожи. Присохшие к ткани выделения источали гнилостный запах. Сашка похрапывал рядом. Стараясь не разбудить его, Ульяна сползла с постели и поплелась в ванную. Встав под душ, она тупо стояла, не в силах пошевелиться. Вода, с чуть слышным запахом хлорки, текла по лицу, волосам, попадала в рот, заставляя отплевываться.

Опустив вниз рычаг смесителя, она еще немного постояла, помотала головой, словно мокрая собака, и, стянув со стиральной машинки сложенное вчетверо полотенце, принялась яростно вытирать волосы. Белье лежало под ногами, словно дохлый осьминог, омерзительное и пугающее.

Что делать? Куда податься? Ей вдруг захотелось домой. Ткнуться в мамину титьку и выплакаться, забыв, что она сильная женщина, и даже моментами роковая, если верить таблоидам. И чтобы мама пожалела, как в детстве, когда Ульяна разбивала коленки, падала с велосипеда и переживала первую любовь. И как все вынести, если сильные и временами роковые женщины не должны плакать. Не положено им, воинствующим амазонкам, проявлять слабость.

Швырнув испорченный лифчик в корзину с грязным бельем, Ульяна села на бортик ванны и вздохнула. Тянуть дальше было нельзя. Зеркало отразило ее жалкий взгляд.

Она долго возилась на кухне, листала телефонный справочник в своем мобильном, жевала сухой тост, оттягивая момент, когда будет прилично позвонить. Наконец, часы показали девять утра, Ульяна вздохнула и нажала на иконку вызова, маячившую на сенсорной панели.

– Да, – отозвался бодрый рокочущий бас существа неопределенного пола. Ульяна задержала дыхание на миг, а голос недовольно повторил. – Да? Алё-у?

После этого жеманного «алёу» было ясно, что она попала по адресу. Ульяна прижала трубку к уху и торопливо произнесла:

– Здравствуйте, Ольга Анатольевна. Это Ульяна Некрасова, вы у нас в программе снимались. Помните?

Голос выдержал короткую паузу, а потом загрохотал снова.

– Здравствуйте, Ульяночка! Очень рада вас слышать. Знаете, все как-то хотела сама позвонить и поблагодарить. После съемок у нас клиент косяком пошел, хоть и нехорошо так говорить. Но мы – люди циничных профессий, не находите?

Представив собеседницу, Ульяна невольно улыбнулась.

Ольга Шишкина была главным врачом новой московской клиники для самых-самых. Несколько месяцев назад она принимала участие в съемках, где в деталях рассказывала о пластической хирургии груди. Внешний облик этой холеной дамы с тонкими чертами лица, идеальным макияжем, аристократическими пальчиками никак не вязался с грубым, почти мужским голосом, прокуренным до самого нутра, и хабальными шуточками рыночной торговки, которые она отпускала за кадром.

– Представляете, Ульяночка, хорошие сиськи всем внезапно стали нужны. Нет, они, конечно, и раньше всем были нужны, но после передачи, да еще с такой натурой, как вы…

Шишкина захохотала, а потом торопливо добавила:

– Простите, я знаю, что у вас все натуральное. Дай бог каждой такую красоту.

– Спасибо, – сдержано сказала Ульяна. – Я очень признательна.

– А чего вы звоните? Хотите еще сюжетец забабахать?

– Нет, я звоню совсем по другому поводу, – торопливо сказала Ульяна, опасаясь, что собеседница уведет ее в дебри осуждения чужих молочных желез, в то время, как проблема назревала и кровоточила. – Понимаете, есть у меня одна подруга…

– Да-да, – расхохоталась Шишкина. – Вся страна в курсе. Вы же каждую передачу начинаете этими словами…

– Ну и что? – обиделась Ульяна. – У меня много подруг.

– А я думала, вам это редактор все пишет.

Разговор начал стремительно крениться в какую-то нелепую область, которая сейчас интересовала Ульяна меньше всего, поэтому она торопливо зачастила, не давай Шишкиной перебить себя.

– Ольга Анатольевна, у меня есть подруга. И эта подруга хотела бы у вас проконсультироваться по очень серьезному поводу.

– Очередь на новые сиськи у нас до ноября.

– Там несколько иное.

– Ну, ради бога, пусть приезжает, у нас широкий спектр услуг. От диагностики до лицевой хирургии. Лечим от запоев, бесплодия и геморроя. Можем аппендикс удалить. Ваша подруга знает наши расценки?

– Знает, – стиснув зубы, ответила Ульяна. – Не в деньгах дело. Она очень известная личность.

Шишкина вдруг замолчала, а потом произнесла уже совсем другим тоном:

– Ульяночка, у вас что-то случилось?

Она замотала головой, будто Шишкина могла это увидеть.

– При чем тут я? Я же говорю – одна моя подруга…

– Бабушке своей будешь вкручивать, – хмыкнула Шишкина. – Впрочем, дело твое. Приезжай вместе с подругой или кто там она. Я тебя сама осмотрю.

– А…

– А о конфиденциальности не беспокойся. У наших такие зарплаты, что они секреты хранят лучше Штирлица. Знала бы ты, что за люди тут по палатам разбросаны, была бы по колено в шоке. Но об этом молчок. Я в регистратуре предупрежу, тебя встретят и сразу ко мне проводят.

Повесив трубку, Ульяна вытащила из шкафа первую попавшуюся одежду, торопливо собралась и, бросив взгляд на посапывающего в руинах одеял и подушек Сашку, выбежала на улицу. Она искренне сожалела, что не может вернуться в теплую, пахнущую потом и стиральным порошком постель, накрыться одеялом с головой и сделать вид, что мир не существует, как делала в детстве. Чудное детство, позволявшее отгородиться от всех проблем простым одеялом. И почему, когда вырастаешь, это перестает работать?

Во дворе она обнаружила, что ее мини-купер безнадежно заблокирован соседским «лексусом». Соседом был какой-то спортсмен по фамилии Попов из «подающих надежды» футболистов, а, может хоккеистов: этого Ульяна запомнить не могла, хоть убей, как, впрочем, и имя. Оно было неудобным: то ли Святослав, то ли Ярослав, а, может, Ярополк. Каждый раз, когда предполагаемый Ярополк бросал свой рыдван, запирая Ульянин, ей приходилось искать его дома или где-нибудь по окрестностям. Ярослав-Яропол вставал ни свет, ни заря и убегал в ближайший сквер на разминку, забывая захватить мобильный, а обнаружив свой промах, игриво извинялся, а однажды даже осмелился пригласить Ульяну на свидание.

Чертыхаясь, она сперва попыталась дозвониться до соседа, а потом, осознав тщетность своих попыток, поднялась наверх, долго звонила и стучала, но никто так и не ответил. Набрав его номер на мобильном, Ульяна услышала внутри квартиры длинные переливы. Соседа где-то носили черти, а в том, что он оставил сотовый дома, не было ничего странного. Такое случалось не в первый раз.

– Не могу я с телефоном бегать, – объяснял Святослав-Ярослав-Ярополк. – Все время теряю. За прошлый месяц потерял три мобилы. К тому же мне постоянно звонят в процессе тренировки, а это отвлекает. Уж лучше без них.

И умильно улыбался при этом. Вспомнив его объяснения, Ульяна вздохнула. Дверцу ему поцарапать что ли?

Можно было вызвать такси, но не хватало еще, чтобы таксист потом разболтал желтой прессе, что возил знаменитую Ульяну Некрасову в клинику пластической хирургии. К тому же пик пробок еще не миновал, а выжидать в чужой машине, пока затор где-то далеко впереди рассосется, было не для ее нервов. Ульяна мстительно пнула соседскую дверь, и вернулась в свою квартиру. Сашка все еще спал, разметавшись в рыхлых объятиях простыней.

– Сань, – ласково сказала она. – Санечка, проснись.

– М-м-м, – промычал он, недовольно дергая ногами. Словно мух отгонял.

– Сань, Попов опять мою машину запер, а мне ехать надо. Я твою возьму?

– М-м-м, – вторично промычал он, что Ульяна предпочла истолковать, как согласие. Сашка завозился в постели, разлеплял глаза, выныривая из сна. Не дожидаясь, пока он окончательно проснется, она бросилась в прихожую, достала из плетеной корзинки ключи от «мерседеса» и торопливо направилась к лифту.

В клинике, ультрамодной, белой, сверкающей стеклом и хромом, все было организовано по высшему классу. Едва Ульяна припарковалась, как около дверцы появился ненавязчивый молодой человек в черном костюме и вежливо сопроводил ее до приемного покоя, не задавая ни одного вопроса. Автографов просить не стал, и вообще упорно делал вид, что видит ее впервые, хотя истинно мужской блудливый взгляд моментально обшарил ее всю. Нацепив на нос громадные очки, Ульяна с независимым видом прошла внутрь.

За стеклянными дверями все было шикарно, и если бы не слабый, едва ощутимый запах хлорки, можно было представить, что находишься внутри пятизвездочного отеля. Гостей – назвать их пациентами язык не поворачивался – встречали прямо у входа. Длинноногая девица с платиновыми волосами и лакированной улыбкой на прекрасном лице, не задав Ульяне ни единого вопроса, попросила следовать за ней, и пошла по коридору, цокая каблучками, поминутно оглядываясь: а ну как гостья свернула не туда?

Походка у ней, кстати, была как у манекенщицы, строчки на чулках ровненькими, и когда она шла, лихо перекрещивая бесконечные ноги, хотелось почему-то дать ей пинка под тощий зад. Наверное, чтобы не выпендривалась. Ульяне, как она ни старалась, вот так дефилировать никогда не выходило: заносило на поворотах, что при такой корме, неудивительно. Вон, Пятков ее и в глаза и за глаза всегда звал толстожопой…

В клинике Ульяна никогда не была, потому никуда сворачивать не собиралась. Если поначалу она пугливо втягивала голову в плечи, поминутно озираясь по сторонам, то спустя какое-то время убедилась: никто не собирается бросаться к ней навстречу с фотоаппаратом наперевес, тыча в зубы микрофоном. Коридоры были пусты, хотя где-то вдалеке слышались приглушенные голоса и тихая классическая музыка, призванная, очевидно, успокаивать пациентов.

Классику Ульяна не любила, никогда не слушала, и даже если по протоколу приходилось бывать на концертах классической музыки, старалась сбежать в антракте, а если не удавалось, доставала телефон, включала какую-нибудь игру или читала в ридере книгу, не обращая внимания на презрительные взгляды престарелых кокоток, явившихся насладиться Шнитке или Моцартом. Кокотки потом благополучно засыпали под своими вуальками, нервно дергаясь, когда литавры исполняли замысловатый дробный пассаж.

Каждый раз, слыша грохот железных тарелок, Ульяна морщилась, сердце внутри екало, а память подсовывала картинки из детства.

Вот она, совсем маленькая, бежит на улицу «послушать концерт». Сколько ей было? Лет пять, не больше. Родители на работе, двери во двор открыты нараспашку, и только старая тюлевая занавеска служит преградой для мух, назойливых, тяжелых, как аэропланы. Если встать посредине и медленно крутиться вокруг своей оси, занавеска пеленала, превращая в мумию.

На частных подворьях «концерты» случались нередко. Забираясь на забор, Ульяна с замиранием сердца смотрела, как оркестр, наряженный в темное, медленно ступает по улице, старательно обходя коровьи лепешки. Пронзительный звук трубы бил в наглухо закрытые окна домов, а оттуда выходили насупленные мрачные люди в черном, вытаскивали гроб, в котором лежал старик с белой бумажкой на лбу, а иногда старуха в платке. Оркестр дул в дудки, бил в барабаны, а жестяные тарелки всегда вступали неожиданно, и от их грохота вороны летели в разные стороны. Люди плакали, бросали на землю еловые ветки, а потом можно было зайти в дом, и если хозяева были добрыми, то давали конфет и блинов. Блины Ульяна любила, и очень долго оркестр с фальшиво исполненной вариацией на похоронный марш Шопена ассоциировался с чем-то приятным. Ей даже казалось, что оркестр сам находит людей, у которых в доме праздник.

Потом оркестр пришел к ним.

Дед болел долго, а в последнее время вообще не вставал с постели, и по ночам все звал в бреду брата. Эти полуночные крики будили разве что мать, и она, сонная, издерганная, шла ставить свекру укол, а утром, невыспавшаяся, уходила на работу, оставляя детей и умирающего старика на свекровь и мужа, часто слишком пьяного, чтобы за кем-то следить.

Дед умер, а Ульяна даже не помнила, когда, и была ли она дома в этот момент. И только когда оркестр с омерзительными звуками ввалился в их двор, а в автобус поволокли оббитый красным гроб, она вдруг осознала, что это не праздник, и ударилась в рев. Родичи, слишком пьяные и страдающие, не обращали на нее внимания, и только разрывавшаяся во все стороны мать нашла время усадить ее в спальне на кровать, поставить прямо на покрывало тарелку с блинами, шлепнула поверх ложку сметаны и, скупо погладив по голове, убежала обслуживать скорбящую родню мужа.

После похорон деда Ульяна возненавидела блины, и больше никогда не выбегала слушать «концерты». Каждый раз, если вдруг процессия сворачивала к их дому, она затыкала уши, а в горле возникал сладкий вязкий ком. По прошествии тридцати лет она частенько вспоминала, как сидела одна в душной спальне, на кровати, заваленной чужой одеждой, и давилась липким тестом. А за дверями, в комнате, старомодно называемой залом (Господи, откуда залы в домах барачного типа?) скорбящие медленно наливались водкой, скандалили, а потом даже запели нудное, тягучее, на несколько голосов:

 
Ах, васильки, васильки,
Сколько вас выросло в поле.
Помню, у самой реки
Их собирали для Оли…
 

Слова этой незамысловатой песенки, что они частенько напевали с сестрицей Танькой, на радость бабушке, зажав в руках скакалки на манер микрофонов, вдруг вспомнились Ульяне, когда идеальная фигура медсестрички-администратора остановилась у дверей.

– Прошу. Ольга Анатольевна вас ожидает.

Шишкина, действительно, ждала, восседая за громадным, совершенно не медицинским, а, скорее, директорским столом, тяжелым, с резными завитушками, который куда больше подошел бы не обычному главврачу, а президенту, главе «Газпрома» или киношному злодею. Рядом со столом находились совершенно обычные офисные стулья, ультрасовременные, легкие, не подходящие к столу по стилю. Впрочем, это, скорее стол был тут из другой оперы. Остальной интерьер был выдержан в строгих воздушных линиях. Но Шишкину этот диссонанс явно не смущал.

– Улечка, дорогая, здравствуй! – вскричала Шишкина и приветственно раскинула объятия и прижала к своей пышной груди. Ульяна пискнула и сдержано улыбнулась, искренне надеясь, что причину появления тут придется объяснять с глазу на глаз, а не в присутствии целлулоидной красотки, все еще торчащей в дверях.

– Здравствуйте, Ольга Анатольевна, – сдавлено поздоровался Ульяна.

Шишкина, наконец, оторвала ее от груди и даже сделала шаг назад, щурясь, словно в прицел.

– Посвежела, загорела. Выглядишь на двадцать лет. Это я тебе как специалист говорю. И загар какой… Ах, ах… Явно не на балкончике сидела.

Ахала она словно Изнуренков из «12 стульев», всегда преувеличено и гротескно, но ей это почему-то невероятно шло, и никогда не было ясно: то ли она действительно восхищается, то ли прикидывается.

– Ольга Анатольевна, чай подать? – вежливо спросила красотка.

– Подай, – царственно согласилась Шишкина. – У нас дивный чай. Привозят из Китая, очень полезен для цвета лица. Эффект поразительный. Или, может, тебе кофе? Кофе у нас тоже отменный, но чай лучше…

– Все равно, – буркнула Ульяна.

– Леночка, тогда чай. И что-нибудь вкусненькое нам, да? Вкусненькое и легонькое, а то с нашими вип-гостями я скоро разжирею, как корова. Не поверишь, но каждый лезет с угощением. Конфетки, тортики, коньячок. Холодильник забит на год вперед. И хоть бы кто-нибудь принес колбаски! Буженинки! Рыбки копченой!

– Я принесу, – пообещала Ульяна. Шишкина махнула пухлой ручкой и захохотала басом.

– Да ладно. Что ты, думаешь, мы тут голодаем? Просто от этих кондитерских изделий и бухла и правда деваться некуда.

Вернувшаяся с подносом Леночка быстро расставила на столе-монстре чашки, блюдца, корзиночки с печеньем и фруктами. В это время Шишкина деликатно расспрашивала, где Ульяна отдыхала. Однако, стоило администратору уйти, как с лица Ольги Анатольевны сошла сладенькая улыбочка.

– Ну, рассказывай, чего там у тебя стряслось? – серьезно спросила она. Ульяна вздохнула и принялась рассказывать. Пока она говорила, описывала симптомы, Шишкина молчала, барабанила пальцами по столу и прихлебывала из чашки.

– Так ты опухоль на курорте обнаружила? – спросила она.

– Да. Правда, еще до отъезда Сашка говорил, что у меня грудь как-то сморщилась, но я не придала значения.

– И с такими симптомами ты продолжала жарится на солнце? – возмутилась Шишкина. – Молодец. Надо было для верности еще в Чернобыль съездить на экскурсию. Чего ж ты бестолковая-то такая?

Ульяна уныло пожала плечами.

– Я думала, если это ерунда, все как-то само пройдет. А если это серьезное, то день-два погоды не сделают.

– День-два, – передразнила Шишкина. – Говоришь, как будто у тебя девять жизней, как у кошки. Ладно, давай, раздевайся, я тебя сейчас осмотрю. Вон в ту дверку проходи.

Оказалось, что в кабинете главврача была еще и смотровая, где все было просто, чисто и серьезно. Ульяна стянула блузку, сняла лифчик и внимательно осмотрела чашечку. На белоснежной материи виднелось бурое пятно, величиной с копеечную монету.

Шишкина появилась через минуту, на ходу надевая белый халат. Натянув перчатки, она повернула голую по пояс Ульяну к яркой лампе и стала сосредоточенно мять ей грудь, давить пальцами в подмышках. Ульяна морщилась и терпела. Нащупав плотное новообразование, Шишкина чуть заметно нахмурилась.

– Это рак, да? – дрожащим голосом спросила Ульяна.

– Да черт его знает, – ответила Ольга Анатольевна, словно забыв, что разговаривает с пациенткой. – Это все что угодно может быть. Мастопатия, например, фабриоденоз или внутрипротоковый папилломотоз. Я же тебе не святой дух пальпированием диагноз поставить. Анализы надо делать. Болит грудь-то? А температура есть? Пойдем-ка, сделаем УЗИ. Ну, а если потребуется, приедешь еще раз.

Увидев перевернутое Ульянино лицо, Шишкина добавила уже мягче.

– Да не волнуйся ты так. Даже если это злокачественное образование, его можно вылечить. Ну, а если киста, так и подавно, вырежем. Даже шрама не останется. Одевайся, и пойдем, сделаем пару анализов. Все хорошо будет, я тебе обещаю…

Ульяна оделась и покорно пошла следом за Шишкиной по гулкому коридору. Классическая музыка все еще играла где-то в недрах этого гигантского здания, а она все крутила в голове блатную песню про несчастную Олю, на похороны которой всем миром собирали васильки. Куплет, а может два, выпали из памяти, и Ульяна никак не смогла вспомнить, за что же милый решил расправиться с возлюбленной. Пока медики делали анализы, она вспоминала, да так и не вспомнила, в чем было дело. И только прилипчивая мелодия все зудела в голове, как муха.

– Молодец, – сказала сопровождавшая на все процедуры Шишкина. – А теперь езжай домой и ни о чем не волнуйся. Как только все будет готово, я позвоню. А, может, у нас в стационаре полежишь?

Ульяна отрицательно покачала головой.

– Ну, как хочешь. И не психуй. Еще ничего не известно.

Она думала, что не психует. И вообще держит ситуацию под контролем, но когда на полдороге домой едва не тюкнула впереди стоящий автобус, поняла, что вот-вот разрыдается. Остановившись в неудобном месте, Ульяна несколько минут сидела в машине, не в силах даже выключить мотор. В животе вдруг заурчало.

Надо поесть. Утром с расстройства она не поела. Половинка тоста не в счет, а потом только в клинике выпила чашку чая со странным травяным вкусом, не прикоснувшись ни к печенью, ни к фруктам. Чашка кофе придаст сил, да и салатик какой не повредит.

Можно подумать, ей что-то может повредить!

Ульяна хмыкнула и покрутила головой, выискивая кафе или ресторанчик, заодно пытаясь определить, куда заехала. Оказалось, она совсем недалеко от дома и по большому счету могла бы потерпеть с полчаса и пообедать в спокойной обстановке. Но дома, кажется, совсем не было ничего съестного, кроме остатков супа. А если Сашка проснулся, то и остатков нет.

Ресторан был рядом, а прямо напротив фитнес-центр, куда Сашка ходил заниматься и даже пытался заставить это делать Ульяну. Но, пробегав пару минут на беговой дорожке, она плюнула и ушла в ресторан, заедать расстройство уткой по-пекински.

Очки, которые она вроде положила в сумку, никак не находились. Ульяна раздраженно копалась в черной дыре кожаного нутра, где пропадало все: мобильный, помада, кошелек, и вот теперь очки. Те все не находились. Раздраженно вытряхнув содержимое на соседнее сидение, Ульяна с недовольством поняла, что очков, любимых, от D&G нет. Наверняка остались в клинике, и где-нибудь на стойке рецепшна их уже примеряет ногастая Леночка, рассказывая про дуру-телезвезду, разбрасывающую направо и налево брэндовые вещи.

– Росомаха, – с сожалением констатировала Ульяна. – Маша-растеряша. Третьи очки за лето. Хоть привязывай…

Она сгребла барахло обратно в сумку, заглушила двигатель, открыла дверь и уже ступила одной ногой на тротуар, когда бросила на себя взгляд в зеркало заднего вида.

Очки, как миленькие, торчали на лбу.

Пару мгновений Ульяна смотрела на себя, а потом нервно рассмеялась. Вот до чего ее довела проклятая опухоль. Себя уже не помнит.

От обнаруженной пропажи настроение сразу улучшилось. Ульяна стала выкарабкиваться из охлажденного кондиционером автомобиля, когда к дверце подлетела девица лет двадцати пяти, яркая пышногрудая блондинка, в коротеньком платьице и высоченных шпильках, от которых ноги казались еще длиннее.

– Сашенька, любимый, – воскликнула блондиночка, раздвигая губы в радостной улыбке.

Солнце слепило, отражаясь от лобового стекла и сверкающей черным лаком дверцы. Немудрено, что вышагивающая на своих ходулях красоточка не увидела сидящего внутри авто.

Ульяна поднялась. С точки зрения роста блондинке она в пупок дышала. Улыбка, сиявшая на лице ногастой красотки, мгновенно полиняла. Она с недоумением перевела взгляд с Ульяны на автомашину, а потом, надув губы, произнесла с холодком:

– Ой, я, наверное, ошиблась.

– Наверное, – мрачно ответила Ульяна и прошла в ресторан, стараясь не оглядываться, хотя очень хотелось. Взгляд блондинки сверлил затылок, отчего хотелось повернуться и рявкнуть что-нибудь в духе: «Пошла на хрен, кобыла!» Ульяна подавила в себе животное желание нахамить и юркнула внутрь, но в зал, куда настойчтво приглашал метрдотель, не пошла, встала у зеркала и, делая вид, что поправляет прическу, покосилась в завешанное прозрачной органзой окно.

Сквозь зашторенные стекла она увидела, как блондинка куда-то звонит, поминутно оглядываясь то на машину, то на ресторан. Вытащив телефон, Ульяна набрала Сашкин номер.

«Ваш звонок находится в режиме ожидания», – проинформировал равнодушный механический оператор. Ульяна криво усмехнулась и прошла в зал. Навязчивая мелодия, вроде отпустившая во время поездки, ударила в висок, словно злобный дятел.

 
…Милый достал вдруг кинжал.
Низко над Олей склонился.
И васильковый венок
Из Олиных рук покатился…
 

Пока готовился ее заказ, она тупо смотрела в окно на ползущий поток машин, придавленный сверху августовским маревом, и шепотом напевала забытую песенку, сочиненную неизвестным автором в кособокой трагичной пародии на Шекспировского «Отелло», народный хит, который так никто и не перепел с большой сцены. Не заслужила, как видно, история кончины Оли всеобщего признания. Официанты, конечно, узнали, сволочи, и косились из-за угла, глядя, как она грызет утку по-пекински, размазывая по лицу слезы разочарования и ярости.

Спустя два дня Ольга Анатольевна перезвонила и мягко попросила приехать. От ее вежливости Ульяну затошнило, поскольку она прекрасно понимала, что происходит. Анализы были плохими, но для полной картины нужно было пройти еще ряд обследований, включая биопсию. Скрипя зубами от страха, Ульяна вытерпела все, и уехала домой в слезах, хотя Шишкина настойчиво предлагала остаться в стационаре, полежать хотя бы пару дней, а когда поняла, что та не останется, вызвала водителя, который отвез Ульяну домой. Результаты биопсии должны были подготовить в кратчайшие сроки, но, ни Ульяна, ни Шишкина уже ни в чем не сомневались. В тоне Ольги Анатольевны чудилась фальшивая бодрость, которую легко было засечь натренированным ухом.

Сашка, практически пойманный с поличным, тем же вечером делал странные намеки и выжидающе смотрел, как нашкодивший пес, ожидая скандала, и, не дождавшись, ночью полез с объятиями и поцелуями. Получив удар локтем в бок, он зашипел от злости и надулся, перестав разговаривать, а потом усиленно делал вид, что в размолвке виновата она, как, впрочем, всегда.

Ульяне было все равно.

Ночью она не спала, вертелась с боку на бок, а потом легла на спину и, уставившись в потолок, сложила на груди руки. Интересно, как это – умирать? Кто это придумал и как вообще это возможно? Живешь себе, живешь и тут – бац, пора. Кто придумал это – пора?

Рано утром, хмурая, невыспавшаяся, она поехала на работу. Телевизионный сезон вот-вот должен был начаться, и в свете грядущей беготни и трясучки, всем необходимо было явиться на традиционную планерку: обсудить проекты, текучку, новых ведущих, что закрываем, что оставляем, кого увольняем. Увольнения и закрытия проектов всегда были самой обсуждаемой темой, хотя зачастую всем было заранее известно, кто пойдет под нож. Приговоренных хлопали по плечу, сочувственно поили чаем или водкой, а потом, когда те покидали стены Останкино, забывали навсегда, если только жертва не возрождалась из пепла на другом канале или другом проекте.

Впервые за долгие годы Ульяне было наплевать и на планы и на текучку, хотя именно в ее роскошную грудь то и дело плакались все увольняемые. Паркуясь у телестудии, она подумала: сегодня придется поговорить с главным, объяснить ситуацию и подумать, как быть.