Текст книги "Образование будущего. Университетский миф и структура мнений об образовании XXI века"

Развитие европейской цивилизации в Новое время определялось борьбой двух проектов организации человеческого общества: немецким и английским. Немецкий проект состоял в том, что культурная жизнь находилась под контролем и управлением политической власти. Доминирование власти над культурой сначала было бережно опекающим, незначительно контролирующим, а затем становилось всё более навязчивым и насильственным. Власть, сделав культуру полностью подконтрольной, привела этот цивилизационный проект построения общества Нового времени к краху.

Английский проект состоял в подчинении культурной жизни экономике. Этот проект сейчас является победителем. В этом проекте культура, как уже сейчас очевидно, очень сильно ограничивается в своем развитии экономическими импульсами. По-видимому, в дальнейшем будут испробованы разные способы контроля экономики над культурной жизнью, однако все они, скорее всего, будут неудачными – разумеется, не с любой точки зрения, а с позиции той свободы, которая должна приносить культура человеческому духу и с точки зрения здорового устройства человеческого общества.

Можно подумать о других возможных проектах решения противоречий современного общества. Попытки подчинить культуру импульсам власти и экономики оказываются неудачными. Может быть, имело бы смысл испытать проект равносильных общественных сфер – когда политическая и правовая власть, экономика и культура находятся в равном положении. Каждая сторона общественной жизни сохраняет свойственные ей особенности и не искажает своими влияниями деятельность других сфер.

Очень многие теоретические конструкты об устройстве общества сводятся к власти – какая группа у власти, какими средствами она властвует и т. п. Другая большая группа теорий говорит об экономике – иерархии богатства, отношении с производственными силами, способах производства и распределения и многом другом. Можно отыскать и теории, относящиеся к теократии, о важности следования заветам той или иной религии, о том, как построить общество, целиком устроенное по заветам той или иной священной книги.

Чего не отыскать – это развития идей о том, как правильно должны соединяться сферы власти, экономики и культуры в едином обществе, чтобы это общество было устроено не слишком противоречивым и пригодным для нормальной человеческой жизни образом. Каждый социальный институт сплетён из трёх аспектов – экономики, культуры и права. Но при этом принципы функционирования каждой из таких пронизывающих всё общество систем разные – власть действует одним способом и добивается одного типа целей, экономика другими приемлемыми для неё способами добивается иных целей, и наконец культура тоже действует не так, как другие сферы и с другими целями. Соединение разных типов социальных взаимодействий в общую жизнеспособную конструкцию – трудная задача, о решении которой пока мало что известно.

Это в самом деле крупный проект общественного устройства, такое ещё не было реализовано, не было обществ с таким устройством социальных институтов. Это неиспытанная возможность. Как следует мыслить такое общество, как определить границы общественных сфер, как их разграничить, как следует изменить наличные социальные институты, чтобы они взаимодействовали более правильным образом, какие новые институты следует создать – это всё вопросы очень большого масштаба. И именно поэтому они крайне интересны. Нерешённые эти вопросы уже стоили, по самому скромному счёту, двух мировых войн.

Самые разные принципиальные непонимания сопровождают такую теоретическую систему с самого начала. Например, власть привычно мыслится как власть над территорией, власть над всем, что расположено на этой территории, и отсюда выводится доминирование властного принципа над всеми прочими – на этой территории. Поставлю религию, какую хочу и установлю экономику, какую хочу, потому что я – власть. Так что для развития указанной теории о трёх разных общественных сферах требуется понять, что власть не включает территорию, власть относится только к обществу, это система права. Право регулирует некоторую группу общественных отношений, а другие типы отношений к праву не относятся. На одной и той же территории могут существовать разные власти, люди, относящиеся к разным властям, могут жить рядом – власть начинается не от земли, а от людей.

Это совсем иной образ власти и властных отношений. Власть ничуть не более абсолютна и безусловна, чем экономика или культура. Надо представить несовпадение границ «власти» (допустим: границ государства) и прочих границ, относящихся к разным функциональным системам. В буквальном смысле исчезает единая страна с единственным правительством – просто нет такой реалии. Управление строится в разных сферах жизни независимо. Люди подчиняются неким экономическим договорённостям, принимают на себя те или иные правовые обязательства и ведут образ жизни, свойственный той или иной культуре. В каждой из этих сфер действуют свои закономерности и управляющие воздействия.

Как представление о власти с точки зрения этой концепции сильнейшим образом изменяется, власть более не мыслится как власть над территорией, землей, так радикально изменяется и концепция экономики – по отношению к тому, что мыслят об экономике сейчас. В правильно устроенной экономике не идёт речь о продаже труда человека, потому что человек не продаётся, рабство недопустимо. Отсюда – совершенно иные механизмы образования цен и представления о способах дохода. Исходный пункт для решения вопроса о формировании дохода – потребности человека. За равный труд люди получают разный доход – например, потому что один имеет троих иждивенцев, а другой – нет, или потому, что один из них болен. Экономическая жизнь пронизана не конкуренцией индивидов и фирм, а ассоциациями потребителей и производителей. Те, кому нечто нужно, объединены с теми, кто это производит, и они договариваются, каким образом они могут обеспечить свои нужды. В современных условиях экономика подчинена государству, это должно измениться, хозяйственная деятельность не должна подчиняться государственным и политическим импульсам.

Такая же «логика различий» действует и в других ситуациях. Почему здравоохранение относится к сфере культуры, а не государства или экономики? Потому что в этих сферах общества может быть осуществлен лишь такой подход, который делает здравоохранение бесчеловечным. Когда операции по охране здоровья переходят в руки государства, они применяются ко всем гражданам (или категории граждан) и они всегда оказываются одинаковыми для всех охваченных граждан – это в природе государственно-правовой сферы. А люди разные, и когда к ним применяются одинаковые средства, они реагируют различно – кто-то получает значительный ущерб, а кто-то умирает – в результате проведения операции здравоохранения, которой распоряжается государство.

Можно вспомнить ситуации, когда государство традиционно берёт на себя функции здравоохранения в большем объёме, чем это привычно: обеспечение карантина. Это чрезвычайно жёсткая мера, от карантина страдают многие здоровые люди, это, по сути, убийство многих невиновных ни в чем граждан силами самого общества. Именно так работает государство, и в сколько-нибудь претендующей на нормальность ситуации допускать государство к управлению здравоохранением нельзя. А сейчас во всём мире происходит именно государственное, бюрократическое, юридизированное управление здравоохранением.

Нельзя лечить всех с неким симптомом или комплексом симптомов болезни одинаковым образом – потому что здоровье у людей разное. Поэтому установление регламента, согласно которому при каком-то комплексе симптомов врач «обязан» применять данное средство, данное лекарство – установление такого порядка направлено против здоровья. Эта обычная ситуация, связанная с защитой медицины от юридической активности недовольных больных, является общественной болезнью и её появление связано с неправильным соотношением в обществе медицины и права. Лечение «по справочнику», с помощью компьютерной программы, лечение, которое из совокупности анализов однозначно выводит применяемое лекарство, – не имеет отношения к медицине. Применение лекарственного средства по совокупности данных анализов – это не медицинская, а правовая процедура, в нормальной медицине такая штамповка немыслима. Тем самым дело именно в размещении неких социальных институтов в отношении сфер права и культуры, а не собственно в одном из учреждений правовой сферы – именно в государстве. В обществе глобальная ошибка – размещение социальных институтов из сферы культуры – всех учреждений здравоохранения – таким образом, что они подчинены сфере права.

Точно та же логика в случае суда. Это законы (сфера права) должны быть одинаковыми для всех, а вовсе не суд. Закон осуждает преступление, и потому может быть сформулирован в абстрактной форме, равноприменимой для любого гражданина. Суд же судит людей, а не преступления. И то, что по каким-то признакам кажется одинаковым, для разных людей означает разное. Различие людей, их жизненных ситуаций требует разной реакции общества, и нормальный суд должен, руководствуясь одинаковыми для всех законами, принимать разные решения для разных людей, попавших в общую для них ячейку «абстрактного закона». Суд, который подводит совокупность признаков поступка под готовые статьи закона, суд, который может быть заменён компьютерной программой – не является судом, это болеющее социальное учреждение, приносящее в общество несправедливость. Разное решение для разных людей за одно преступление. Как одинаково лечить всех людей с неким симптомом – это не лечение, а пытка, так и равное наказание для всех за похожий поступок – не правосудие, а мучительство. И здравоохранение, и суд не могут находиться в распоряжении государства, потому что они имеют дело с неравным, с людьми, а государственно-правовая система не способна действовать иначе, кроме как унифицирующе, равным для всех образом.

По этой же причине цифровизация – переход на программное управление, количественная оценка происходящего – губительна для институтов культуры, которые оказываются благодаря таким управляющим программам под воздействиям импульсов правовой сферы (унифицирующим). Это происходит во всех областях, где недопустимо при одинаковых симптомах (признаках) использовать одинаковые управляющие воздействия (медицина, суд, наука).

Поскольку образ современного государства, сидящего на земле и жёстко контролирующего территорию, сильно гипнотизирует, трёхчленное общество могут помыслить лишь в виде небольшой общины. Это понимание соответствует тому, как мыслят понятие «самоуправление». Ему отводят место где-то внизу общества, оно относится к чему-то маленькому – хотя смысл этого понятия совсем не предполагает такого малого размера. Небольшая группа лично знакомых и по соседству живущих людей может быть «такой» (самоуправляемой), но большие общества такого типа кажутся немыслимыми. Хотя бы потому, что современные государства не позволят внутри себя всяких самодеятельных экспериментов с законами, экономикой и т. п. И тут можно вспомнить про местные власти и про локальные деньги, с которыми проводятся многочисленные эксперименты. Тут важно понимать, что это вопросы о способе перехода – одно дело мыслить, как устроено трёхсферное общество, и другое дело – продумывать способы его образования из конкретного устройства общества в неком «сейчас».

Как только речь заходит о таком радикальном переустройстве общества, сразу говорят «невозможно». Это ведь не передача власти от одной группы к другой, не передача собственности (такой, как есть) от одного общественного слоя к другому. Это изменение понятий о власти, собственности и культуре, соответствующие им реалии должны функционировать иначе, – разве такое возможно? Да как за такое взяться? Как вообще можно сделать новый социальный институт? Большинство людей уверены, что вообще эти институты появляются как органы живых существ, в «эволюции», они как-то так от веку даны человечеству, а в истории происходят лишь мелкие вариации – и эти мелкие вариации и являются причинами огромных социальных сдвигов. Как же можно помыслить радикальное изменение социальных институтов, разве такое делается усилиями людей, сознательными усилиями?

Функционирование социального института

Представление о функционировании социального института затруднено многими обстоятельствами. Мешает ориентация на значение слова в языке и словарные статьи – когда наивно полагается, что социальный институт «образование» – это примерно то же, что и значение слова «образование». То есть люди расшифровывают значение слова (что-то вроде «процесс и результат воспитания и обучения в интересах человека, общества, государства») и полагают, что в реальной школе всё устроено для этой цели – и сюда не вписываются зарплаты учителей, подчинение надзорным органам, поборы с родителей и подавляющая бюрократическая отчётность. Мешает также ориентация на документы, когда считается, что нечто работает так, как об этом говорится в законе или каком-то постановлении. Реальный социальный институт лишь в некоторой степени описывается теми нормативными документами, которые призваны кодифицировать его деятельность. Затрудняет дело, конечно, и многосвязность любого института. Он не просто сплетён из нитей трёх цветов (включает правовые, экономические и культурные аспекты), но и участвует в работе других социальных институтов.

Помимо того, социальные машины выстраиваются во многом бессознательно. Это машины имеют отчётливую функциональность, они построены из социальных ролей, то есть как бы людьми, но при этом участвующим в их работе людям не известно устройство машины и её функциональность. Свойства социоматов не даны, их приходится специально изучать. Легенды о «простых» функциях социоматов разрушаются при малейшем критическом внимании. Например, наивная точка зрения, что учреждения высшего образования служат для обучения, рушится сразу, как только понято, что для многих юношей это способ избавиться от армии. Или сделать шаг в карьерном росте. Или завести правильные знакомства. Или отыскать правильного супруга. Таких функций много, одни учебные заведения лучше в одном отношении, другие в другом, иногда их функции сильно изменяются, чтобы совместить прежние образовательные и новые, дополнительные. В общем, относительно любого социомата необходимо исследовать, как он работает, каковы его функции, как они совмещены.

С образованием сплетаются многие другие социальные институты; каждый социальный институт не в пустоте работает, а многими связями вовлечён в работу окружающих институтов, с одними он связан более существенно, с другими – менее. Образование связано с несколькими институтами производства элит, главным образом через установление системы знакомств и брачных связей, которые развиваются у элитариев по мере прохождения образовательных институтов. Образование связано с экономикой, поскольку возможность оплачивать то или иное образование имеется у групп определённого достатка, благодаря чему учащиеся учебного заведения относятся к близким социальным слоям. Эти связи по экономической близости и через образованные сети знакомств поддерживают понимание, вырастающее из обладания общими привычками и общим культурным багажом. Отсюда – облегчённая коммуникация и увеличенная связность людей, имеющих общее образование.

В смысле «нужных знакомств» и «введения в правильный круг людей» вообще не важно, какое образование предоставляется в содержательном смысле. Не важно, чему учатся, не важно, у кого – важно, с кем. Определённое образование в «правильном» месте могут позволить себе только богатые или статусные люди. В активный период жизни, в молодости дети этих богатых людей контактируют с детьми других таких же семей, так что дружеские и семейные связи заводятся среди одного и того же круга «хороших» семей. В результате элита обосабливается от нижестоящих групп общества без всяких насильственных действий. Очень многое в социуме случается, потому что одни люди знакомы с другими, и не случается, потому что у кого-то нет правильных знакомств. Образуется социальный барьер, и важно, что – хотя он формально не обозначен и никаких внешних препятствий нет, – попасть в группу «хороших» людей за барьером не получится. Можно быть талантливым. Можно заслужить те же достижения, что и самые элитные из этой группы, – всё равно на общих основаниях в круг элиты не войти, потому что там важны семейные связи и чувство общей культуры, а внешние достижения лишь дополнительно маркируют элиту, но не являются достаточным поводом для проникновения в неё. Такой образ получается, если представить себе школу или университет без образования; в такой школе как раз то, что преподаётся, не важно и может быть вообще исключено. Эти связи, знакомства и общие воспоминания молодости – это культурный капитал, который крайне трудно и даже невозможно приобрести человеку со стороны, а без такого капитала даже значительное богатство и значительные достижения перекрывают путь в элиту. Таким способом может быть образовано настоящее сословное общество даже без внешнего правового оформления.

В результате для того, чтобы иметь дело с образованием, решать, что в образовании хорошо и что плохо, требуется начинать не с программ, а с социологического анализа устройства социального института образования в данной стране и данном городе – чтобы понять, вот здесь именно вот этот образовательный институт, эта школа или этот университет – он какие функции выполняет? Не в идеале, не «должен выполнять», а – как он работает? После выяснения можно решать, устраивает ли такая работа, такая функциональность, или надо перестраивать, или надо увеличивать эффективность, потому что функция нужная, но в работе данного института она выступает как дополнительная и оттого мало эффективна.

Очень важной функцией образовательных институтов в современном обществе является то, что они создают культурное равенство. Равенство перед законом – совсем другое дело, а образовательные институты создают равенство, легче всего осознаваемое по поводу различения грамотных и неграмотных. Общая культура, создаваемая ступенью образования, создаёт возможность общения людей и определяет, в конечном счёте, границы социального слоя. Каждая ступень образования создаёт такую площадку равенства – равенство в среднем образовании, в массовом высшем, в «настоящем» высшем. По мере того, как образование становится платным или сопровождается ещё какими-либо условиями (места, происхождения и т. п.), неравенство образования становится наследственным. Пока эта сторона образовательных институтов крайне слабо осознаётся, но уже действует. Действительное равенство в общественных отношениях создаётся всеми тремя сферами общества, и вклад культурного равенства весьма велик.

Равенство в обществе создаётся различными механизмами. Например, в сословном обществе право обозначает границы групп равных: в общем смысле можно сказать, что внутри сословия все равны, неравенство заключается между сословиями. К этому тезису напрашивается множество поправок, были миллионеры-крепостные, были бедные князья, которым приходилось землепаше-ствовать. Это – крайние случаи, но в целом можно сказать, что с точностью до выделения больших народных масс в качестве сословий внутри сословий осуществляется примерное равенство. Оно подкреплено правом, закреплено общей культурой.

С уничтожением сословного общества сложились «демократические» общества, в которых по закону равны все. Однако неравенство сохраняется. С одной стороны, это всем понятное экономическое неравенство, и современная социологическая теория делит людей по доходу, выделяя группы с большим, средним и низким уровнем дохода. Но это лишь одна сторона дела. В современном обществе, которое перестало быть индустриальным и массовым, возникает иное деление на равных между собой. Это – равенство, создаваемое образованием. Люди, имеющие сопоставимое образование – как прежде говорили «десять классов школы» – равны. Равны люди с высшим образованием. Это равенство проявляется в определённом сходстве возможностей, социальных траекториях, карьерных движениях. И оно закрепляется общей культурой.

Это различие людей маскируется демократизацией образования, тем, что называется массовым высшим образованием. Попытка увеличить тенденции равенства, включённые в образование, ведут к дальнейшей демократизации. Один из способов уравнивания – ориентация на среднего ученика. В школе по-разному, но устойчиво караются как отстающие, так и обгоняющие, как менее способные, так и более способные. Современная школа так устроена, чтобы массовый слой был успешен, следует подкреплять именно усилия средних, что автоматически приводит к трудностям для обгоняющих, более способных. Посредственность становится условием успешности образования.

Зачем это надо? Чтобы могли учиться все, чтобы не было отбора, чтобы не оказалось, что дети многих не способны успевать за программой. Это в свою очередь. С другой стороны, такое положение дел является следствием универсализации и обязательности самой программы – она же утверждается принудительной волей государства, а не из личных и частных соображений. Программу должны освоить все – значит, она должна быть такой, чтобы её могли освоить многие, большинство, поэтому она на них ориентирована, а следствие – кары для отстающих и обгоняющих.

Чтобы в образование был встроен отбор лучших, придётся отказаться от всеобщности образования, обязательности. И тогда значительное число учеников окажется не способным к такому образованию. Для них нужно предусмотреть иные пути и типы образования. Чтобы всего этого не происходило, чтобы сохранить всеобщий, демократический тип образования, гарантирующий равенство, приходится жертвовать небольшой частью «более способных». Для их выявления служит институт «спецшкол», он работает вовсе не по всем направлениям способностей, но сам тип задуман для тех самых неуспевающих по причине чрезмерной одарённости. Такова система демократического школьного образования, сейчас привычная и кажущаяся естественной.

Нечто подобное происходит и с высшим образованием, которое становится массовым, демократизируется – и теряет в качестве. Формально говоря, процесс «массового высшего» образования приводит опять ко «всеобщему» равенству, но, разумеется, лишь формально. Наделе выделяется «настоящее» высшее образование – и массовое высшее, для всех. И тогда вся пирамида просто получает надстроенную верхнюю ступень, так что прежнее «обычное высшее» становится как бы средним образованием, общим для многих, для большинства, и внизу – ступенька для тех, у кого всё ещё просто одна школа за плечами. Чтобы образование было демократическим и всеобщим, приходится снижать уровень образования. Если желательно поднять уровень образования, приходится отказываться от всеобщей доступности.

Это не проблемы завтрашнего дня – это уже сбывшаяся реальность. Можно встретить такое описание сегодняшнего школьного образования в России: школа уже распалась натри сегмента: 1. Школы, где пытаются воспитывать этакую элиту. 2. Школы для производства рабочей силы. 3. Школы, задача которых удерживать часть молодежи от окончательной криминализации и маргинализации. То есть элитные школы, школы воспроизводства трудящихся и школы для передержки молодняка. Это уже есть, это уже сделано современным институтом равенства – школой.

Так выглядит современное общество, которое существенным образом делится на страты, определяемые совокупностью уровня дохода и уровня культурных привычек и образа жизни, определяемого образованием.

Равенство граждан – чрезвычайно важный показатель устройства общества. Каким образом равны граждане, насколько равны, сколько существует ступеней неравенства, как они обеспечены и как проявляются, – всё это имеет очень большое значение. И, разумеется, очень важны социальные институты, которые производят наличное равенство (а тем самым – и неравенство). Создавая равенство некоторых, всегда создают определенное неравенство с теми, кто не входит в эту ступень равенства. Эти неровные ступеньки общества могут быть незаметны, но в некоторых обстоятельствах проявляются. Например, даже всеобщее равенство всех граждан страны есть неравенство: граждан и мигрантов, которые ведь тоже обретаются на этой же территории. Так что любой институт равенства – одновременно средство создания неравенства. И вот в современном обществе равенство создаётся преимущественно институтами образования. Так что вместе с правилами наследования институты образования являются, по сути, формирующими институтами всего общества.

Чтобы вглядеться в то, как устроено равенство, можно обратить внимание на отношение к такому качеству, как талант. Вообще-то талант – это фактор неравенства, это разрушение справедливости. Независимо от усилий, затраченного труда, – одному нечто удаётся, а другому нет. Так мыслится талант большинством людей – и важно именно это сложившееся общее мнение, а не исследования по психологии таланта. Важны мнения, а не какое-то иное «на самом деле», потому что именно мнения позволяют заглянуть в психологию равенства и неравенства.

Возможны общества, где таланту не придаётся большого значения – мол, всё достигается трудом и прилежанием. Возможны иные общества, где, напротив, талант крайне ценится и важно демонстрировать чрезвычайную лёгкость в выполнении заданий. В России в XXI в. – возможно, в связи с общим падением ценности интеллектуальных умений и культурных навыков – сложилось мнение, что талант не является чем-то определяющим и таким уж важным. Очень многие люди считают себя или своих детей одарёнными, талантливыми. Но при этом они убеждены, что для успеха в жизни, для успешной карьеры наличие таланта не важно. Гораздо важнее сила, внешние данные, лидерские качества и умение рисковать. Разумеется, это не совершенно всеобщее убеждение, но так думает значительное большинство людей.

Оказывается, представление о таланте сильно связано с тем, о каком социальном слое будет идти речь. Это не нечто «случайно» падающее на того или иного ребенка, не дар судьбы, выделяющий кого-то среди прочих равных – талант мыслится иначе. Мыслится примерно так, что степень одарённости детей напрямую зависит от того, какой доступ его семья имеет к определённым ресурсам. Проводились исследования представлений о таланте, и оказалось, что чем выше статус, образованность и доход семьи, тем амбициознее и увереннее в себе растущие в ней дети. Чем больше «дано» данной семье различных ресурсов, чем больше получают дети в этой семье – тем, как считается, талантливее будут дети, талант добавляется в придачу к благосостоянию и высокой ресурс-ности.

И совершенно иное отношение к таланту, если речь идёт о бедной среде, о тех, у кого ресурсов нет – и о них так думают, и они сами так думают о себе. Они думают: талант совершенно не важен, талант – это не про нас, не про таких, как мы. Само понятие талантливости, одарённости оказывается за рамками того, как следует говорить о бедных, о людях с малым количеством ресурсов. Нет представления, что талант – это счастливый билет, с помощью которого удастся сделать быструю карьеру, подняться по социальной лестнице. Напротив – «талант не для нас», на него нельзя надеяться и опираться, это только мешает. Встречаются разные позиции – и та, что хоть чего-то добиться можно лишь упорным трудом, и та, что талант мешает, отвлекает и создаёт добавочные трудности, и та, что важен не талант, а, скажем, пробивная сила и волевые качества.

Из такого отношения к таланту (шире – к множеству интеллектуальных способностей) вытекает и отношение к образованию. В более высоких слоях образование – путь наверх, это добавление к имеющимся ресурсам, то, что по статусу положено, что во многом само собой разумеется «для таких, как мы». А для людей из низких слоев это нечто лишнее, ненужная нагрузка, добавочный труд. Люди из низкоресурсных социальных страт не ориентированы на образование и – часто – даже на профессиональный рост. Они не собираются получать образование, если его принудительно не навязывают, а навязываемое считают несправедливой нагрузкой, бесплатным трудом для чужих целей.

Соответственно, когда создаются частные учебные заведения, которые принимают «особенно талантливых» детей – это всегда социальный акт, идущий вслед за устройством мнений в данном обществе. Неверно мыслить так, будто среди равных детей отыскивают объективно талантливых и дают им возможности развития. В конкретных социальных условиях действие «принять в колледж талантливых» выглядит иначе. Детально описывать функционирование такого института нет надобности, можно лишь кратко указать некоторые очевидные черты. Например, свою талантливость будут проявлять и показывать дети из относительно ресурсных семей, прочие будут талант скрывать или он будет неразличим по тестовым заданиям в силу предшествующего поведения ученика. В такие колледжи будут поступать достаточно «ресурсные» дети, потому что то, что там называется «бесплатным» образованием, оплачиваемым спонсорами – по реальным деньгам, которые всё же надо заплатить, в несколько раз дороже месячного дохода действительно низкоресурсной семьи. Условия в детском коллективе, поддерживаемые коллективом педагогов, будут ориентированы на поведение, характерное для высокоресурсных групп и т. п.

Можно считать такое положение дел нормальным, можно пытаться его изменить – но следует хотя бы понимать, как устроены социальные институты, имеющие дело с «равенством», «талантом» и пр. Когда заходит речь о том, что следует создавать интеллектуальную элиту страны, или заходит речь о «спасении культуры», – во всех таких случаях рассуждения добираются до создания специальных образовательных учреждений. Обычно при этом основное внимание уделяется вопросам финансирования, а ещё – педагогическому корпусу («мы наберём лучших учителей»). Однако оба эти фактора вместе – даже не половина дела. Чтобы построить элитную школу, надо хорошо представлять цель («хорошее образование» – это не цель) и устройство образовательной машины, которая должна приводить к достижению именно этой цели. А также – понимать, как устроены представления об образовании и сопутствующих качествах (таланте) в данной стране и данной культуре – от этого зависит решение множества вопросов (способ отбора в данную школу, структура испытаний, устройство обучения, система мотиваций и пр.).