Текст книги "Досуг: телесериалы, теленовости, кино, видеоигры в борьбе за умы"

Именно такими руководители хотят видеть свой народ. Население меняется стремительно, начальство тоже, но методы управления и достижения народного счастья остаются практически неизменными.

Работают над удержанием приемлемого уровня счастья, которое не должно вести к протестам, те, которых Д. Дондурей обозначил как смысловики. Их работа «и почетна, и трудна». Вот еще один штрих в описании этой работы: «Еще одно тоже не рефлексируемое подспорье деятельности смысловиков состоит в том, что ни технологии, ни эффективность, ни ошибки и даже неудачи их работы практически не исследуются. Либеральная интеллигенция никогда не признается в том, что ее отказ учитывать культурные основы российского быта есть надежный способ его самосохранения. Следует признать, что это самая влиятельная секретная служба. Аналитический опыт здесь не копится. При этом каждый человек прекрасно осведомлен, как следует вести себя „по понятиям”, как пользоваться неформальными практиками или гигантскими ресурсами двоемыслия» [11].

Это чем-то напоминает и «благородную» работу КГБ в ленинградском рок-клубе. Вот что вспоминает президент рок-клуба Н. Михайлов: «Я был вынужден регулярно с ними общаться. Был прикрепленный куратор. Двух таких кураторов я четко помню, они менялись. Но их роль была положительной, потому что они предоставляли достаточно объективную информацию о нас в обком партии. Туда же предоставляли информацию, соответственно, комсомольцы и МВД о том, что вытворяют в этом рок-клубе эти сумасшедшие”. В обкоме делали какие-то выводы… Мне кажется, что к мнению кагэбэшников они больше прислушивались и что это мнение было наиболее объективным. Они говорили, что все это бессмысленно задавливать, каким-то образом регулировать, а „надо им помочь, чтобы они встали на ноги и двигались вперед, – ну, может, да, с какими-то ограничениями”» [12].

Все это варианты от мягкого до жесткого контроля виртуального пространства, которое по своей сути креативного порядка уходит всеми силами от этого контроля. И песни, и стихи, и романы не пишут хором, это индивидуальное творчество, а не завод, где все выполняют одну операцию. И борьба с этим феноменом начинает напоминать борьбу с правдой.

Вот воспоминание о Галиче, где есть неожиданное сопоставление его с… Оруэллом: «Галич страдал из-за невысказанности, все, что он пел, он пел в маленьких аудиториях, на кухнях. И вот когда он к нам приехал и пришел к Герману Безносову, то кто-то там сказал: почему Визбор не приехал? Потому что он не хочет петь на десерт академиков (на десяток академиков). И тут Галич положил гитару, он держал ее в руках и пел, и сказал в тишине: „Это пижонство. Дали бы петь где угодно, даже под забором, только бы дали”. Это было выстрадано сердцем, потому что он хотел это донести до людей, а ему затыкали рот. И, слава Богу, что тогда в студийном зале, на студийной аппаратуре были записаны все эти песни, они просто миллионными тиражами разошлись по всей стране и дали нам возможность его узнать по-настоящему. Вообще я хочу сказать, что мне иногда приходит в голову аналогия Галича и Оруэлла. Оруэлл дал такую фантасмагорическую картину коммунистического общества, а из песен Галича складывается настоящая картина. Что чувствовали люди, жившие в ту пору? Как они это все воспринимали? Ненавязчиво он дал просто правдивую картину, и она была ужасна. Галич не информировал нас, мы были достаточно просвещенные, уже был Солженицын и так далее, а он обращался к сердцу, даже правильнее сказать, к душе» [5]. В Ленинграде такие же клубы были созданы и для художников, и для литераторов [13]

И действительно, роман Оруэлла был запрещен, поскольку был текстом, а в вербально-ориентированной советской цивилизации текст был на вершине. Зато песня, тем более бардовская, могла прорываться к слушателям, хотя, как видим, она оказывала такое же влияние.

Несвобода всегда будет хуже свободы. Ю. Шрейдер подчеркнул это по поводу сталинских «шарашек». Но сегодня точно так говорят по поводу экономики, иллюстрируя это, например, разницей уровня развития протестантских и католических стран. Кстати, этот список замыкают православные страны. А по поводу «шараг» наблюдение таково: «Лучшие авиационные и ракетные конструкторы – Туполев, Петляков, Королев, Глушко и другие – работали в шарагах (тюремных конструкторских бюро) и там создавали великолепные проекты самолетов. Они могли творить за счет накопленного ресурса свободы, который в тюрьме отнюдь не пополнялся, но позволял отстаивать правильные технические решения и искать новые подходы в своем деле. Человек, заранее воспитанный в страхе перед начальством, боящийся не угодить власть имущим, к научно-техническому и любому другому творчеству не способен. Кстати, название „шарага” после войны стало применяться к любым закрытым научным конструкторским институтам. Это слово выражало царивший в так называемых почтовых ящиках дух несвободы. Страна была еще достаточно богата учеными-исполнителями высокой квалификации, способными успешно работать в традиционных направлениях. А вот принципиально новые направления возникали почти исключительно на Западе… Это тоже результат несвободы, порождаемый не только внешним давлением, но и обязательством участвовать в укреплении лагерной системы» [14].

Несвободу можно увидеть не только в современности, но и в форматировании истории прошлого. Чем меньше живых воспоминаний, чем дальше события, тем легче из истории делать «современность». И. Прохорова отмечает: «Эта проблема возникла с распадом Советского Союза. Даже люди, которые терпеть его не могли, все равно жили в системе советских координат. Антисталинская идея шла под флагом „возвращения к ленинским нормам законности”, хотя, как мы понимаем, никаких ленинских норм законности не было. Ленин со своими товарищами заложил беззаконие под названием „Советский Союз”, и там была своя мифология, утопическая вера советских людей в то, что социализм – вещь прекрасная, просто она подверглась искажениям. Шли разговоры о справедливости, о законности, о свободе слова, но реалии другой жизни никто себе не представлял. Наше с вами поколение, увы, оказалось неспособно принять вызовы времени. То, что мы сейчас видим, – инстинктивная попытка людей у власти, зачастую даже и не старых, вернуться к привычной форме управления. […] Те, кто попадает в структуру власти, сразу попадают, видимо, в ее странную систему координат. Если они не могут чем-то управлять, значит, это надо упростить. Вот, скажем, слишком много театров, давайте поменьше сделаем, надо ведь за ними всеми следить, чтобы они какую-нибудь крамолу не поставили. Сама идея управления за счет жесткой идеологии и пропаганды возникает не потому, что у власти находятся злоумышленники, а потому, что нет других рычагов воздействия на общество. ЦК у нас нет, на Маркса и Энгельса не обопрешься – ладно, будем опираться на церковь. То, что сейчас происходит, – это попытка опять превратить сложное в простое. Если утрировать, у нас должен быть один Большой театр, один балет, два издательства, которые можно контролировать, и так далее. Как работать со сложным обществом, давая ему дышать, власть не знает. И это проблема. Но ряды этой власти пополняют не люди с Марса, а мы с вами. Когда человек туда попадает, у него искажается сознание. Он начинает говорить красивые речи про государственную целесообразность, но из этого дискурса выпадает один момент – сам человек» [15].

Усложнение жизни пока не привело к новым методам управления. Люди со смартфонами пытаются управлять с паровоза или еще хуже с телеги. Таким образом будущее не построишь, так можно только выстроить еще одно прошлое, что часто и происходит.

Мир ускользает от нас вперед, в то время как мы все еще решаем задачи где-то позади. Билеты в будущее не продаются, туда надо двигаться самим. Без собственного движения туда не попадешь. Чужой поезд не берет пассажиров-«зайцев», он возьмет только обслугу, а ее нужно не так много.

Литература

1. The Tale of Genji: The world’s first novel? // www.bbc.com/culture/story/20190814-the-tale-of-genji-the-worlds-first-novel

2. Арбитман Р. Взлет и падение молодогвардейской фантастики // gorky.media/context/vzlet-i-padenie-molodogvardejskoj-fantastiki/

3. Шевцова Л. Как КГБ боролся с бардами в комсомоле // www.mk.ru/politics/interview/2013/10/25/936623-kak-kgb-borolsya-s-bardami-v-komsomole.html

4. Смирнов С.Н. Политические аспекты бардовской песни в современной России // cyberleninka.ru/article/v/politicheskie-aspekty-bardovskoy-pesni-v-sovremennoy-rossii

5. Толстой И. Запрещенные песни // www.sibreal.org/a/29095066.html

6. Песни, унесенные ветром https://www.fontanka.ru/longreads/bard/

7. Прохорова И. Как работать со сложным обществом, давая ему дышать, власть не знает. Интервью // www.eedialog.org/ru/2018/12/18/kak-rabotat-so-slozhnym-obshhestvom-davaya-emu-dyshat-vlast-ne-znaet/

8. Федоров А. и др. От «Простых истин» до «Школы» Гай-Германики: российские драмы о школе и вузе (1992–2019) // zen.yandex.ru/media/id/5ce43762b9535c00b0b09768/ot-prostyh-istin-do-shkoly-gaigermaniki-rossiiskie-dramy-o-shkole-i-vuze-19922019-5d46aabe7cccba00ad56f061

9. Федоров А.В. и др. Школа и вуз в зеркале советского и российского кинематографа. – М., 2018 // kinopressa.ru/wp-content/uploads/library/fedorov-2017-kino-rnf.pdf

10. Остаповец Г. Директор «Левада-Центр» Лев Гудков: россияне не хотят продолжать платить за войну на Донбассе // www.dsnews.ua/politics/lev-gudkov-v-rossii-zakonchilsya-period-patrioticheskoy-15082019220000

11. Дондурей Д. Смысловики могущественнее политиков // www.vedomosti.ru/opinion/articles/2016/06/08/644510-smisloviki-moguschestvennee-politikov

12. Резунков В. Рок, КГБ, комсомол // www.svoboda.org/a/27675500.html

13. Ленинградский рок-клуб и КГБ // vikent.ru/enc/6141/

14. Труд несвободных людей в сталинских шаражках по Ю. А. Шрейдеру // vikent.ru/enc/2498/

15. Прохорова И. Как работать со сложным обществом, давая ему дышать, власть не знает. Интервью // www.eedialog.org/ru/2018/12/18/kak-rabotat-so-slozhnym-obshhestvom-davaya-emu-dyshat-vlast-ne-znaet/

Глава вторая
Досуг побеждает реальность

2.1. Из мира досуга приходят ментальные трансформации нашего сознания

Мир, который строится в наших головах с помощью досуга, имеет не только развлекательные механизмы, но и трансформационные. К примеру, многие, кто посмотрел сериал «Мир дикого Запада», меняют свое отношение к роботам, поскольку те оказываются лучше людей. Одновременно роботы являются важной проблемой для военных, так как будущую войну они рассматривают как такую, где роботы будут автономны… но как быть в этом случае с убийством людей.

Виртуальная реальность несет серьезную развлекательную нагрузку, поскольку зрителя нужно удерживать у экрана. В этом плане нельзя свысока относиться к массовому искусству, способному выполнять такие функции. Песенник Дунаевский, условно говоря, был слышен из репродукторов на каждом углу, в то же время композитор Шостакович нравился только избранным, приходящим в консерваторию. Именно этим можно объяснить злую запись в дневнике Шостаковича: «Пошлость бывает очень красивой. Пример – Дунаевский» [1].

Досуг в виде телесериалов дает возможность конструировать ту или иную политическую реальность, выходя сразу на массовую аудиторию, которая не сопротивляется такому воздействию, поскольку погружена в развлекательность. Это эмоциональное пространство, поэтому рациональность и критичность в этот момент у человека отключены.

Российские власти прохладно, если не сказать негативно, отнеслись к сериалу «Чернобыль», увидев в нем скрытую и открытую критику советского времени. С. Алексиевич в одном из своих интервью упоминала, что японцы говорили ей, что только в Советском Союзе могла быть авария на атомной станции. Но потом была Фукусима…

Телесериалы могут легко корректировать историческую реальность. С ними особо не поспоришь, так как их смотрят миллионы, то ответ можно дать тоже только телесериалом, поскольку книга историка тиражом в 1000 экземпляров не способна на это. Массовая культура вытаскивает на вершины Сталина, точно так на Западе проходит реактивация образа Гитлера. А сериалы типа «Жуков», «Фурцева» или «Троцкий» активируют ту или иную версию, нужную в определенный момент.

В России стали употреблять термин «моральные войны». Что это – пока неизвестно. Но председатель комиссии Совета Федерации России А. Климов видит эту ситуацию следующим образом: «Внешне это иногда выглядит как события, которые происходят на чужих землях: в Украине, в греческом Афоне или в Грузии, но это звенья одной цепи. Это не неожиданность, это тщательно спланированные провокации, корни которых уходят далеко за океан. Мы сегодня говорили о том, что, возможно, эту провокацию готовили почти год, чтобы в данном конкретном случае разжигать очаг напряженности, причем не только у границ России, но и с помощью грузинской диаспоры перенести это на нашу землю. Те, кто это делают, хотят внести хаос. Мы отдельно обсудим тему так называемых моральных войн. Это новый для нас термин, но начались эти войны не вчера, и даже не тогда, когда вспыхнул киевский Майдан» ([2], см. также [3]).

Возможно, это репутационная война, в любом случае речь идет о применении мягкой силы для негативизации образа России. При этом особое внимание уделяется некоммерческим организациям, поскольку они остаются самыми неуправляемыми источниками информирования населения [4].

Возможно, возникновение нового термина упреждающе связано и с тем, о чем рассказало агентство РИА-Новости, то есть выпустило информацию-упреждение о нехороших действиях Запада. Причем все говорится со слов анонимного собеседника: «„Предпринимаются весьма агрессивные действия в информационном пространстве. В рамках уже нескрываемых провокационных действий специалисты американских и британских спецслужб фабрикуют фейковую информацию о российском руководстве”, – сказал собеседник агентства» [5].

Статья заканчивается так: «Как и в случае с „Панамским досье”, несмотря на нелепость выдвинутых обвинений, Белым домом эти информационные поводы прогнозируемо используются для обоснования новых санкционных мер. Такие действия являются прямым вмешательством во внутренние дела Российской Федерации с целью дестабилизировать обстановку в стране, ослабить экономический потенциал России и сформировать рычаги политического воздействия на ее руководство”, – заключил собеседник агентства».

Тем самым информационным кукловодам кажется, что, опровергая еще не высказанное, они уничтожают его достоверность. Однако, вероятно, тем самым они лишь подогревают интерес к будущему событию. Тем более что российская аудитория, получив многократную дозу пропаганды, устала от нее. Пропаганда, оправдывающая мирные действия, не может быть такой же интенсивной, как пропаганда военных действий. А этим занимаются в России те же люди и те же ток-шоу. Но громкие крики из телевизора начинают конкурировать с картинкой из холодильника, и не все теперь можно заглушать Украиной.

К. Мартынов констатирует этот процесс усталости от пропаганды такими словами: «В течение пяти лет российские власти занимались тщательной селекцией мутантов. Задача этих искусственных существ заключалась в том, чтобы врать, отвлекать людей от собственных проблем и разжигать ненависть. В отличие от пропагандистов предыдущих десятилетий у новой пропаганды не было пауз, сомнений или интеллектуальных амбиций. Соловьев, Киселев, Шейнин и Норкин ежедневно учили миллионы своих зрителей наслаждаться превосходством над другими людьми и дисциплинированно колебались по темникам. В какой-то момент начало казаться, что они преуспели и что россияне готовы бесконечно потреблять истории про смешных и жалких жителей Украины или маргиналов внутри страны» [6].

Еще более важен его следующий вывод: «В России наступает время внутренних проблем. Сериал под названием „Чем мы лучше Украины” не получается продлить на шестой сезон. Мутанты при этом остались на своих местах, все еще имеют доступ к аудитории и потеряли любые навыки, кроме тех, которые требовались от них в новейшую эпоху ненависти. Сейчас через YouTube можно посмотреть, как они тасуют на своих шоу одни и те же лица и сюжеты и пытаются продлить свое существование. Но старые ходы не работают, истории о том, как наши ракетонесущие крейсеры спасают мир, волнуют людей куда меньше, чем бедность и неравенство, падение доходов и коррупция или просто мусорные свалки. Говорить о таких реальных вещах российское телевидение разучилось».

Пропагандистская журналистика, если ее еще можно продолжать называть журналистикой, работает с виртуальными объектами, ничем не отличаясь в этом отношении от телесериалов. Эти объекты должны казаться правдивыми, привлекать внимание аудитории и в случае телесериала, и в случае пропагандистской журналистики. То есть подчеркнем еще раз – она является пропагандистской журналистикой только потому, что использует журналистские средства доставки сообщений. На самом деле это пропаганда, мимикрирующая под журналистику.

Единственным отличием пропагандистской журналистики и телесериалов как двух виртуальных механизмов является то, что сериал прячет свой основной посыл, а пропагандистская журналистика, наоборот, максимально выпячивает его. А еще одной существенной общей чертой является эксплуатация образа врага и опасности, что в наибольшей степени привлекает внимание как зрителей, так и граждан. Причем это вполне старая модель, достигшая своих высот в период холодной войны. В довоенное время существенным идеологическим компонентом был не только внешний, но и внутренний враг. Видимо, потребность в обличении внутренних врагов, мешающих строить счастливое будущее, есть и сегодня.

Один из представителей такой «нехорошей» структуры «Левада-центра» Л. Гудков так высказывается о страхе: «Идет систематическая работа по поддержанию планки страха. А граница нормы плавающая: при росте протестной активности давление со стороны силовиков будет только сильнее, будет усиливаться демагогия и пропаганда, а взамен недопущение активности нужно компенсировать реляциями о величии державы, о культе Победы, о подвиге и особой миссии русского народа и так далее» [7].

Управление с помощью страха и врага было обычным приемом советской власти. И оно оказалось задействованным и сегодня. Причем современные медиатехнологии дают для этого гораздо больше возможностей. Кстати, большая часть телесериалов строятся именно в этой парадигме, что говорит о значимости страха не только для прошлого, но и для современного человека.

Прошедшие пять лет продемонстрировали мощь и нищету пропаганды. Мощь по той причине, что массовое сознание склонно ей подчиняться, не обращая внимания на достоверность, а нищету – что время работает против пропаганды. Вероятно, еще и потому, что трудно удерживать население в постоянной мобилизационной готовности топтать врага ногами.

Не прошел незамеченным и юбилей фейка «распятого мальчика». Это было вершиной виртуальной пропаганды того периода. Это также стало точкой отсчета, что говорить можно все, что угодно. Одной из причин этого было то, что ложь привлекает больше – подобного вида сообщения конструируются так, чтобы усилить воздействие, не обращая внимания на правду.

Картина мира, по сути, выполняет интерпретационные функции. Она строится так, чтобы не так информировать, как интерпретировать. В результате новые ситуации становятся понятными, когда они попадают в формы, заданные пропагандой. И все чувствительное располагается в одном пространстве – от друга до врага, а зритель должен легко найти место в этом пространстве для нового персонажа. Поэтому новые события в Украине интерпретировались с помощью старых форм (нацисты, неонацисты, каратели).

Четкое разграничение правда/ложь важны в кабине самолета, но виртуальная реальность, где не принимают решения, влияющие на подлинную реальность, может легко манипулировать этими понятиями.

А. Рубцов, например, говорит о феномене, когда правда и ложь перестают быть определяющими: «Большинство таких сюжетов объединяет не просто редкая изобретательность, но именно полное безразличие в том, что касается хотя бы имитации достоверности. Этот эффект уже описан и отчасти объяснен. Когда правду сказать нельзя, а неправда легко опровержима, можно снять в массовом сознании саму оппозицию правды – неправды, истины – лжи. Достоверной информации на свете нет, но нет ее и выше. Мы на войне, в том числе информационной, а на la guerre все средства хороши. Врут все, но чем ярче это делают наши, тем лучше для победы. Читатель и зритель так включается в информационные сражения, что уже и сам не в силах отличить правду от неправды, пораженье от победы» [8].

Разные виды виртуальности более легко перекодируются друг в друга, чем отражение реальности. Это положение мы можем продемонстрировать на сопоставлении изображения любви в сталинской комедии и патриотизма в современной патриотической журналистике.

Фрагмент первый: «Любовь воспринимается как нечто положительное, но при этом ее проявления обычно скрываются. Возможно, именно с этим нормативным вытеснением любви в кино связана ее сублимация в работу. Именно так хочется прочитать знаменитые сцены с работой героини Любови Орловой на ста пятидесяти станках в фильме „Светлый путь” и с опытом над энергией Солнца, который проводит другая ее героиня – известный ученый в фильме „Весна”» [9].

Патриотическая журналистика в лице ведущих ток-шоу проявляет себя сублимацией в физическую агрессию: путем изгнания неугодных экспертов, непредоставления им слова, рукоприкладством на ток-шоу.

Фрагмент второй: «В силу этого практически единственным любовным сюжетом становится ухаживание, которое выглядит как прогулки под музыку, сидение рядом на лавочках и – иногда – стыдливые поцелуи. Интересно, что разговоры, которые ведут герои в эти самые интимные моменты, – не лепет влюбленных, а обсуждение проблем на производстве, взаимоотношений в коллективе, политической ситуации в стране».

Патриотическая журналистика любит президента и депутатов, слова которых должны быть неизменны, поскольку президент выполняет функцию бога, а депутаты – ангелов. Спорить можно только с противниками.

Фрагмент третий – как показывать, не показывая: «В этой непростой ситуации сложился целый арсенал приемов, дающих возможность обозначить эротическое состояние. Чаще всего эротическое замещалось неким действием или явлением природы: сценой весеннего таяния снегов („Свинарка и пастух”), водоворота, водопада, ледохода („Сказание о земле Сибирской”), лесосплава („Три товарища”), ритмично колышущейся пшеницы („Кубанские казаки”)»

Патриотическая журналистика реализует эту форму демонстрацией перерезания ленточек перед детскими садиками и школами, восхищением всеми видами президента и его мудрыми словами.

За «аномальность» надо платить. Если не удалось сделать фильмы интересными и развлекательными, то за патриотизм доплачивает государство. В результате в российском прокате только 19 фильмов с финансовой поддержкой государства оказались прибыльными, а 141 – убыточными [10].

Мир досуга интересен потому, что человек сам тянется к нему, более того, готов платить за это деньги. Но при этом развлекательность и идеология, например, для мира кино, не должны противоречить друг другу. В таких фильмах идеологические телодвижения так сильны, что зритель их отвергает. Его нельзя «втянуть» в подобную виртуальность.

Это некое «умничанье» вместо эмоционального привлечения зрителя. О. Цодоков говорит подобные вещи об опере: «В опере властвуют антиинтеллектуализм и непосредственный чувственный гедонизм, а не умозрительные литературно-исторические идеологемы или психологические схемы, требующие ученых комментариев, или философствующего морализаторства. Вольтер утверждал, что в опере „глаза и уши находят больше удовольствия, чем рассудок”. Иными словами, ее призвание – выключать мозг и останавливать внутренний монолог у слушателя, генерируя чувства, только чувства обобщенные и опосредованные музыкальными художественными образами, а не словесными. Это следовало бы помнить авторам толстых оперных буклетов. Ну, и самое главное – оперное действо не терпит стороннего наблюдателя, его нельзя воспринимать извне как зрелище – в нем пребывают. Именно поэтому в эпоху своего наивысшего расцвета в романтическом 19-м веке опера воистину стала стилем жизни определенных классов и сословий» [11].

Моральные войны придуманы в российском Совете Федерации. У военных нет такого термина, хотя роль морали в военных действиях анализируется. Реально они говорят о моральных сложностях принятия решений, когда размываются разграничения войны и мира, разных пространств конфликта и между кинетическим и некинетическим эффектом [12]. С приходом новых технологий моральный аспект будет оставаться важным как на индивидуальном, так и на коллективном уровнях.

Еще один важный в нашем обсуждении фактор состоит в явно наблюдаемых по всему миру изменениях в способах подачи новостей. Если взять два полюса информирования – журналистики и пропаганды, то проявляется смещение в сторону пропаганды. Исследование РЭНД, например, говорит о большей субъективности в подаче новостей сегодня с желанием убедить, в то время как раньше, как мы помним, превалировало желание информировать [13].

Дж. Кавано говорит о результатах этого исследования: «В целом мы увидели сдвиг от традиционных „кто, что, когда, где и почему” к чему-то более субъективному. Это еще зависит от того, о какой платформе мы говорим, но в целом больше аргументации, больше личностной перспективы, больше пропаганды, больше разговоров. Это та же самая базовая информация, просто представленная совершенно другим способом» [14].

Моральные войны можно увидеть в цензурировании зарубежных фильмов, когда на уровне перевода исчезают раздражающие элементы: «С недавних времен все спорные элементы убираются из голливудских фильмов уже на стадии дубляжа: так шуточно упомянутый в „Хеллбое” Сталин оказался изменен на Гитлера. Сталин – не единственная священная корова. Белорусский диктатор из боевика „Телохранитель киллера” в отечественном прокате превратился в президента Боснии, а дистрибьютор блокбастера „Лига справедливости” превратил убогую и нищую российскую глубинку, куда заносит персонажей, в Польшу. Особенно же достается любым заигрываниям Голливуда с темой гомосексуальности: так свидание эпизодического героя „Мстителей” с мужчиной в локализации стало невинным ужином. О совсем недавнем казусе самоцензуры, постигшем лишившегося нескольких минут хронометража (включая сцену гомосексуальной любви) байопика Элтона Джона „Рокетмен”, напоминать, наверное, тоже не нужно – в отличие от того факта, что, очевидно, возрастных ограничений в тех же прокатных удостоверениях больше не достаточно (то есть одну из своих первоначальных функций документ выполнять по факту перестал)» [15].

Направленность моральных войн увидели в попытках дискредитации Русской православной церкви [16]. В ответ предложено создавать на канонической территории РПЦ «некоммерческие организации», которые будут работать за пределами России [17].

К моральной войне отнесем и скандал с крупнейшей грузинской телекомпанией Рустави-2, где ведущий Г. Габуния начал воскресный выпуск своей программы нецензурной бранью в адрес В. Путина [18]. Эта моральная война тут же превращается в торговую и туристическую, поскольку обсуждается отказ от грузинского вина, а самолеты уже перестали летать. Глава телекомпании ответил на это: «Плевать я хотел и на „Боржоми”, и на вино. Что, значит, мы должны говорить, что Путин хороший, для того, чтобы кто-то мог ввозить в Россию „Боржоми”, вино и „Набеглави”? Ссать я хотел на все три, плевать мне. Очень извиняюсь, но мы страна или торговый объект?» [19].

А спикер В. Матвиенко включила в обсуждение антиамериканский элемент, заявив: «Мы абсолютно уверены в том, что нагнетание антироссийской истерии в грузинском обществе на руку деструктивным и в этом смысле – глубоко антигрузинским – элементам, а также разного рода и третьим силам, цель которых, и не только на Кавказе, разделять и властвовать» [20]. В. Матвиенко привела слова бывшего заместителя министра обороны США Майкла Карпентера, который побывал в Грузии и сказал, что власти Грузии не вполне понимают последствия политики открытых дверей с Россией. То есть конфликт «уложили» в привычный антиамериканский формат.

Как видим, гибридная война может принимать самые разнообразные формы. И это уже не идеологический конфликт, как это было во времена холодной войны. Это определенный уровень агрессивности, который может отталкиваться от любого раздражающего элемента. Но эта реакция может реализоваться и в мягких формах. Например, Иран выпустил телесериал, оправдывающий арест и закрытый суд журналиста Washington Post, который в результате отсидел 544 дня иранской тюрьме [21]. Это акцент для внутренней и внешней политики, выпячивающий США как скрытого врага, что было в российском сериале «Спящие» [22–23]. Кто не видел, то сюжет в том, как из студентов МГИМО куют агентов ЦРУ, которые затем мешают заключению важного договора России с Китаем. Но в отличие от Ирана в России поднялась волна критики, заставившая режиссера отказаться от второго сезона, что было сделано уже другим режиссером [24–25].

Как видим, сериалы хорошо укладываются в роль если не информационных, то ментальных снарядов, которыми стреляют по виртуальным врагам, поскольку все это производство направлено на внутреннюю аудиторию. Кстати, один из откликов включил в свое название слова «экранизация страхов и иллюзий Кремля». Это был правильный сериал для правильных зрителей, но оказалось, что неправильных зрителей тоже очень много.

Сегодня постправда сильна как никогда. Она получила мощный новый инструментарий в виде соцсетей и телесериалов, и оказалось, что население особенно и не стремится к правде, когда есть удовлетворяющая его постправда. Постправда – гламурна, правда – болезненна, поэтому такой выбор массового сознания вполне понятен.

Литература

1. Крымов Д. «Ветер свободы – колючий, но это мощное чувство». Интервью // www.kommersant.ru/doc/4018116

2. Старикова М. Россия готовит ответ на «моральные войны» // www.kommersant.ru/doc/4027364?from=four_strana

3. Бронштейн Б. На нас опять напали, и вовремя. «Моральная война» все спишет // www.novayagazeta.ru/articles/2019/07/13/81225-na-nas-opyat-napali-i-vovremya