Электронная библиотека » Георгий Скребицкий » » онлайн чтение - страница 2


  • Текст добавлен: 15 января 2024, 08:20


Автор книги: Георгий Скребицкий


Жанр: Детская проза, Детские книги


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Ушан

Охотиться я начал очень рано. Когда мне исполнилось двенадцать лет, папа подарил мне охотничье ружьё и стал брать с собой на охоту.

Вот как-то осенью возвращались мы с охоты. Слез я с тележки и пошёл рядом – ноги размять. А проезжали мы через лес. Вся дорога была завалена жёлтыми листьями: они лежали толстым пушистым слоем, шуршали и рассыпались под ногами, как волны под корабельным носом. Так я и шёл, глядя под ноги и гоня перед собой большую пушистую волну листьев. Вдруг вижу – на дороге меж листьев что-то сереется. Нагнулся, смотрю – зайчонок, да такой маленький! Я так и ахнул: ведь только что здесь тележка проехала, как же она зайчонка не раздавила?

– Ну, – говорю, – видно, такой ты, зайка, счастливый!

Взял я его на руки, а он съёжился на ладони, сидит дрожит, а бежать и не собирается. «Возьму-ка, – думаю, – его к себе домой, может, он у меня и выживет; а то всё равно погибнет, уж очень поздно родился, ведь скоро и зима настанет; замёрзнет, бедняга, или попадёт лисе на завтрак».

Настелил я в охотничью сумку свежих, пушистых листьев, посадил туда зайчонка и привёз домой. Дома мама налила в блюдечко молока и дала зайке. Только он пить не стал: мал ещё, не умеет. Тогда мы взяли пузырёк, вылили туда молоко, надели на пузырёк соску и дали зайчонку. Он понюхал соску, поводил усами. Мама выдавила из соски каплю молока, помазала зайчонку нос. Он облизнулся, приоткрыл рот, а мы ему туда кончик соски и всунули. Зайчонок зачмокал, засосал, да так весь пузырёк и выпил.

Прижился у нас зайка. Прыгает по комнатам и никого не боится. Прошёл месяц, другой, третий. Вырос наш заяц, совсем большой стал. И прозвали мы его Ушан. Жить он устроился под печкой. Как испугается чего-нибудь – прямо туда.

Кроме Ушана, у нас жили старый кот Иваныч и охотничья собака Джек.

Особенно хорошо бывало по вечерам, как затопят печку. Сейчас же все к огоньку – греться. Улягутся близко-близко друг к другу и дремлют. В комнате темно, только красные отблески от печки по стенам бегают, а за ними – чёрные тени, и от этого кажется, что всё в комнате движется: и столы и стулья – будто живые. Дрова в печке горят, горят да вдруг как треснут, и вылетит на пол золотой уголёк. Тут друзья от печки – врассыпную; отскочат и смотрят друг на друга, точно спрашивая: «Что случилось?» А потом понемножку успокоятся – и опять к огоньку.

А то затеют игру. Начиналось это всегда так. Вот лежат они все трое вместе, дремлют. Вдруг Иваныч Ушана легонько лапой – хвать! Раз тронет, другой. Заяц лежит, лежит да вдруг как вскочит – и бежать, а Иваныч за ним, а Джек – за Иванычем, и так друг за дружкой по всем комнатам. Такую беготню подымут, что дым коромыслом. А как зайцу надоест, он марш под печку, и игре конец.

А перед тем как улечься спать, Ушан каждый раз, бывало, следы свои запутывал. На воле заяц всегда так делает: начинает бегать в разные стороны – то направо побежит, то налево, то в сторону. Если на снегу посмотреть заячий след, так и не разберёшь, куда заяц ушёл. Недаром такие следы называются «заячьи петли». Наткнётся охотничья собака на заячьи петли – пока разбирается, ходит по следу туда-сюда, а заяц уже давно услышал её и удрал подобру-поздорову.

Вот наш Ушан каждый день, прежде чем залезть под печку, старался следы свои запутать. Бывало, прыгает взад и вперёд по комнате, выделывает свои заячьи петли, а тут же на ковре дремлет охотничья собака Джек и посматривает на него одним глазом, будто смеётся над глупым зайцем.

Так прожил у нас Ушан всю зиму. Настала весна, да такая дружная, тёплая. Не успели оглянуться, как уже зазеленела трава. Решили мы Ушана в лес, на свободу, выпустить. Посадил я его в корзинку, пошёл в лес и Джека с собой взял – пусть проводит приятеля. Хотел и Иваныча в корзинку посадить, да уж очень тяжело нести; так и оставил дома.

Пришли мы с Ушаном и с Джеком в лес, вынул я Ушана из корзинки и пустил на траву. А он и не знает, что дальше делать, и не бежит, только ушами шевелит. Тут я хлопнул в ладоши. Ушан прыг-прыг! – и легонько поскакал к кустам. Джек увидел – и за ним.

А Ушан всё в лес не бежит, скачет вокруг куста, и Джек за ним так и носится, будто дома.

«Вот, – думаю, – по кустам-то лучше друг за другом гоняться, чем по комнатам».

Я на зайца шапкой замахал, кричу:

– Беги в лес, косой! Чего здесь вертишься?

Ушан испугался и поскакал в лес, а Джек – за ним. Подождал я – Джек не возвращается. Только вдруг слышу в лесу заячий крик, ещё и ещё… Я на крик бросился, добежал, гляжу – а уж Джек держит в зубах Ушана.

Я кричу:

– Брось! Что ты делаешь? Ведь это наш Ушан! – А Джек смотрит на меня и хвостом виляет, будто хочет сказать: «Я же тебе зверя поймал, а ты на меня кричишь».

Видно, не узнал Джек в лесу Ушана и схватил, как обыкновенного дикого зайца.

Отнял я Ушана, посадил на траву, а сам Джека за ошейник держу, не пускаю.

Тут зайка, наверно, смекнул, что в лесу с собакой не поиграешь. Приложил уши – и марш в кусты. Только мы его с Джеком и видели.

Чир Чирыч

Вечером папа принёс из сарая доску, распилил её и сколотил домик. Вместо окон и дверей в одной из стенок выпилил круглую дырочку, а вместо крыльца внизу, у входа, палочку прибил.

– Готово! – сказал папа. – Ну-ка, теперь отгадай загадку: на колу дворец, во дворце певец – кто это?

– Скворец! – закричал я.

– Правильно. Вот мы для него квартиру и смастерили. Завтра утром скворечник в саду пристроим. Добро пожаловать, дорогие гости!

Проснулся я утром – в окно солнце светит, капель с крыши льёт, и воробьи на весь двор расчирикались.

В саду везде ещё был снег. Мы с папой еле пробрались к старой яблоне. Папа прибил скворечник к длинному шесту и прикрутил шест проволокой к стволу яблони. Скворечник получился очень высоко – со всех сторон видно.

Прошло дней пять. В саду зачернели проталины, а кругом них разлились огромные лужи. В лужах, как в зеркале, отражаются небо, облака, а когда выглянет солнце – даже больно глядеть, так вода и сверкает.

Один раз зовёт меня папа в сад: «Погляди, какие гости к нам заявились». Прибежал я, смотрю – на крыше у скворечника сидит скворец и распевает. Потом другой скворец к нему подлетел и прямо в домик юркнул.

Поселились в домике скворцы, только почему-то всё один скворец летает. По вечерам сядет на веточку и поёт, а скворчихи и не видать.

Один раз стояли мы с папой под яблоней. Смотрим, скворец к домику подлетел, в клюве у него что-то белеется – наверное, какая-то большая толстая личинка. Сел он на жёрдочку. Вдруг видим – из домика высовывается головка скворчихи. Открыла она клюв, скворец сунул ей в рот личинку, а сам засвистел, затрещал и опять улетел.

– Видишь, – говорит папа, – как скворец о своей скворчихе заботится, даже кормит её, чтобы она с гнезда не улетала: ведь она теперь яйца насиживает.

Скоро у скворцов вывелись птенцы. Тут уже оба – и отец и мать – начали детям корм носить. Ходят, бывало, по грядкам и высматривают добычу. Заметит скворец гусеницу, схватит её и тащит детям. Так это здорово получалось! Скворчатам еда и нам с папой помощь. За день, бывало, всех гусениц с огорода соберут. Папа глядит да радуется:

– Хорошая у нас капуста будет! Червяк её уже не тронет. Вон наши длинноносые сторожа как на грядках стараются!

Выросли скворчата, начали уж из домика наружу выглядывать. Целый день пищат – есть просят. Родители им только успевают корм приносить. А наступит вечер, усядутся старики на веточку возле домика, сидят и переговариваются, будто дела свои обсуждают.

Вот как-то под вечер сидели скворец со скворчихой на яблоне. Вдруг из-за веток – ястреб. Схватил скворца и потащил.

Мы с папой в саду были. Закричали, вдогонку бросились. Я во весь дух бегу, кричу: «Брось, брось, брось!» Ястреб испугался, бросил добычу и улетел.

Подбежал я: лежит скворушка на земле, клюв открыт, дышит тяжело, наверно, ястреб его здорово помял.

Принёс я его домой, настелил в клетку свежей травы и положил скворца. Наутро он немного оправился – не лежал, а сидел в уголке. Дал я ему гусениц, червей. Одного червяка он клюнул и съел, а больше не стал.

Папа сказал:

– Ничего, поправится. Только уж он теперь в семье не работник: ему самому сил набираться нужно. Придётся тебе помогать скворчихе детей растить. Ей одной такую семью не прокормить.

Взяли мы с папой фанерный ящичек, поставили его в саду на дорожку, недалеко от старой яблони, и каждый день я в него стал разных личинок и гусениц приносить. Скворчиха это живо приметила. Только, бывало, я принесу еду, отойду в сторону, а она уж тут как тут, подлетит, сядет на край ящичка, схватит гусеницу и прямо в скворечник. В один миг всё детям перетаскает.

Скворец мой тоже поправляться начал. Аппетит у него после болезни отличный стал. Совсем я с ног сбился, не успеваю еду носить.

Наконец скворчата подросли и начали из гнезда вылетать, а потом и совсем улетели из сада. Тут уж я посвободнее вздохнул – один у меня только иждивенец остался.

Скворец мой скоро совсем поправился. Стал я его понемногу из клетки выпускать. Летает он, бывало, по комнате, а как проголодается, спешит назад в клетку. Ручной – ничего не боится, на плечо сядет, на голову. Бывало, как только соберёмся обедать, загремят тарелки, скворец прямо на стол летит, крошки со скатерти собирает. Очень любил он мясо. Подадут котлеты – скворец так и норовит со сковородки клюнуть. Мама, бывало, смеётся, гонит его: «Обожжёшься ведь!» А он на маму сердится: что, мол, не даёшь! Пёрышки топорщит, кричит: «Чир-чиррр!» Мы его Чир Чирычем и прозвали.

Накрошат ему котлету на тарелку, остудят и дадут. Он в один миг всё подберёт.

Как-то дали мясца старому коту Иванычу. Только он уселся поесть, вдруг видим, скворец бочком-бочком – и к тарелке.

Мы глядим, что дальше будет. Подбежал скворец, изловчился и прямо из-под носа Иваныча кусочек мяса выхватил. Тут даже добродушный Иваныч возмутился такой дерзостью, замахнулся на обидчика лапой, а скворец не боится – так на него и наскакивает: «Чир-чиррр!» И вдруг тюк Иваныча клювом в нос. Фыркнул тот, затряс головой, а потом повернулся и пошёл прочь от тарелки: стану, мол, я со всякой мелкотой связываться!

С тех пор коту от скворца житья не стало: только разляжется толстый Иваныч на солнышке погреться, скворец уж тут как тут, норовит за хвост или за ухо клювом дёрнуть. Мама его полотенцем прочь гонит:

– Ну что ты к Иванычу пристаёшь?

А скворушка старается маму за полотенце дёрнуть: «Чир-чир-чиррр!» Потом прыг – и на голову маме сядет. Разбойник, да и только!

Зато с Джеком, папиной охотничьей собакой, скворушка очень подружился. Джек овсянку из миски ест, и скворец на краешек сядет, тоже поклёвывает. Уляжется Джек у себя на коврике, скворец ему на спину взлетит, выбирает что-то из шерсти, да так осторожно, никогда больно не сделает. Джек даже глаза зажмурит – видно, приятно ему.

Как-то напились мы чаю. Мама налила в полоскательницу тёплой воды чашки помыть. Только отвернулась, откуда ни возьмись скворец – и прямо в полоскательницу. Как начнёт в ней плескаться, весь стол водой залил.

Мама повернулась:

– Ах ты негодный!

А скворец уж на двери сидит, отряхивается, пёрышки чистит.

До того осмелел – всюду лезет, всё тащит, беда с ним и только! Мама терпела, терпела и не выдержала:

– Заприте, – говорит, – этого разбойника в клетку или выпустите его!

Очень не хотелось мне со скворушкой расставаться, да ничего не поделаешь – не запирать же его, на самом деле, в клетку.

Наутро открыл я окно и снял с него сетку. Скворец мигом из клетки выскочил, слетел на подоконник и не знает, куда же дальше лететь: в комнату или в сад. А тут солнце выглянуло ярко-ярко так. Отряхнулся скворец, расправил крылья и полетел на волю. Уселся в саду на дерево, начал пёрышки чистить, охорашиваться, довольный такой. Весело мне на него смотреть, как он радуется, и грустно немножко – не будет у меня больше ручного скворца.

Посидел он на дереве, потом вспорхнул и полетел куда-то. А я совсем загрустил, прямо потом весь день места себе найти не мог.

Наконец позвали меня обедать. Все сели за стол. Только застучали тарелками, вдруг слышим за окном: «Чир-чиррр!» Летит мой скворец прямо в окно – и на стол. Тут уж и мама не выдержала, говорит:

– Умница ты моя! Назад прилетел, соскучился.

А скворец будто понимает, лезет к ней, прямо из тарелки варёное мясо тащит. Наелся и на шкаф взлетел.

С тех пор стал он жить на полной свободе: хочет – по саду летает, хочет – по комнате; а как вечер настанет, так уж он обязательно к себе в клетку спешит.

Наступила осень, пожелтел сад, в полях убрали хлеб, а на лугах у речки, как огромные зелёные кочки, выросли стога сена. Скворцы собрались в стаи; целыми днями летали по полям и лугам или сидели на стогах. Скворушка мой тоже стал пропадать по целым дням, иногда и ночевать домой не возвращался то ночь, то две, а потом и совсем не вернулся. Может, ястреб его поймал, а может, улетел с другими скворцами в тёплые страны.

Пришла зима. Часто вспоминали мы о скворушке, особенно вечерами, когда топили печку и у огонька собирались все мои приятели: Джек, Иваныч и ручной заяц Ушан. Где-то теперь наш скворушка? Жив ли он?

Наконец и зима кончилась. Опять появились в саду проталины и огромные синие лужи. В полдень солнышко припекало совсем по-летнему, и тогда в столовой даже отворяли окно.

Как-то возился я у себя в комнате со своими удочками. Вдруг слышу за дверью: «Чир-чиррр!» Я даже вздрогнул: «Что такое?» Выскочил в столовую и глазам не верю: сидит на подоконнике мой скворушка, так и заливается, так и поёт.

– Скворушка! Скворушка! Откуда же ты прилетел?

Хотел я к нему подойти, а он – назад в окно и уселся в саду на яблоню. Отвык, значит, за зиму от нас.

Опять поселился мой скворец в своём старом скворечнике. И скворчиха с ним прилетела; уж не знаю только – старая или новая.

Часто бывало, прилетит скворушка к нам на подоконник, сядет и поёт. Я ему тарелку с варёным мясом поставлю, полоскательницу с водой; он всё мясо съест, воды напьётся и выкупается в полоскательнице. А в комнату залетать так и не захотел. Наверное, ему скворчиха не разрешила.

Лесное эхо

Мне было тогда лет пять или шесть. Мы жили в деревне.

Однажды мама пошла в лес за земляникой и взяла меня с собой. Земляники в тот год уродилось очень много. Она росла прямо за деревней, на старой лесной вырубке.

Как сейчас, помню я этот день, хотя с тех пор прошло более пятидесяти лет. День был по-летнему солнечный, жаркий. Но только мы подошли к лесу, вдруг набежала синяя тучка, и из неё посыпался частый крупный дождь. А солнце всё продолжало светить. Дождевые капли падали на землю, тяжело шлёпались о листья. Они повисали на траве, на ветвях кустов и деревьев, и в каждой капле отражалось, играло солнце.

Не успели мы с мамой стать под дерево, как солнечный дождик уже кончился.

– Погляди-ка, Юра, как красиво, – сказала мама, выходя из-под веток.

Я взглянул. Через всё небо разноцветной дугой протянулась радуга. Один её конец упирался в нашу деревню, а другой уходил далеко в заречные луга.

– Ух, здорово! – сказал я. – Прямо как мост. Вот бы по нему пробежаться!

– Ты лучше по земле бегай, – засмеялась мама, и мы пошли в лес собирать землянику.

Мы бродили по полянам возле кочек и пней и всюду находили крупные спелые ягоды.

От нагретой солнцем земли после дождя шёл лёгкий пар. В воздухе пахло цветами, мёдом и земляникой. Потянешь носом этот чудесный запах – будто какой-то душистый, сладкий напиток глотнёшь. А чтобы это ещё больше походило на правду, я срывал землянику и клал её не в корзиночку, а прямо в рот.

Я бегал по кустам, стряхивая с них последние дождевые капли. Мама бродила тут же неподалёку, и поэтому мне было вовсе не страшно заблудиться в лесу.

Большая жёлтая бабочка пролетела над полянкой. Я схватил с головы кепку и помчался за ней. Но бабочка то спускалась к самой траве, то поднималась вверх. Я гонялся, гонялся за ней, да так и не поймал – улетела куда-то в лес.

Совсем запыхавшись, я остановился и огляделся кругом. «А где же мама?» Её нигде не было видно.

– Ау! – закричал я, как, бывало, кричал возле дома, играя в прятки.

И вдруг откуда-то издали, из глубины леса, послышалось ответное: «Ау!»

Я даже вздрогнул. Неужели я так далеко убежал от мамы? Где она? Как же её найти? Весь лес, прежде такой весёлый, теперь показался мне таинственным, страшным.

– Мама!.. Мама!.. – что было сил завопил я, уже готовый расплакаться.

«А-мама-мама-а-а-а!» – будто передразнил меня кто-то вдали. И в ту же секунду из-за соседних кустов выбежала мама.

– Что ты кричишь? Что случилось? – испуганно спросила она.

– Я думал, ты далеко! – сразу успокоившись, ответил я. – Там в лесу кто-то дразнится.

– Кто дразнится? – не поняла мама.

– Не знаю. Я кричу – и он тоже. Вот послушай! – И я опять, но уже храбро крикнул: – Ау! Ау!

«Ау! Ау! Ау!» – отозвалось из лесной дали.

– Да ведь это эхо! – сказала мама.

– Эхо? А что оно там делает?

– Ничего не делает. Твой же голос отдаётся в лесу, а тебе кажется, что кто-то тебе отвечает.

Я недоверчиво слушал маму: «Как же это так? Мой же голос – и мне отвечает, да ещё когда я уже сам молчу!»

Я опять попробовал крикнуть:

– Иди сюда!

«Сюда-а-а-а!» – откликнулось в лесу.

– Мама, а может, там всё-таки кто-нибудь дразнится? – нерешительно спросил я. – Пойдём-ка посмотрим.

– Вот глупый какой! – засмеялась мама. – Ну пойдём, если хочешь, только никого мы с тобой не найдём.

Я взял маму на всякий случай за руку: «Кто его знает, что это за эхо!», и мы пошли по дорожке в глубь леса. Изредка я покрикивал:

– Ты здесь?

«Зде-е-е-сь!» – отвечало впереди.

Мы перебрались через лесной овраг и вышли в светлый берёзовый лесок. Тут было совсем не страшно.

Я отпустил мамину руку и побежал вперёд.

И вдруг я увидел «эхо». Оно сидело на пеньке спиной ко мне. Всё серое, в серой лохматой шапке, как леший с картинки из сказок. Я вскрикнул и бросился назад к маме:

– Мама, мама, вон эхо на пеньке сидит!

– Что ты всё глупости говоришь! – рассердилась мама.

Она взяла меня за руку и храбро пошла вперёд.

– А оно нас не тронет? – спрашивал я.

– Не дури, пожалуйста, – ответила мама.

Мы вышли на полянку.

– Вон, вон! – зашептал я.

– Да это же дедушка Кузьма коров пасёт!

Услышав мамин голос, «эхо» обернулось, и я увидел знакомую белую бороду, усы и брови, тоже белые, как из ваты, будто их нарочно приклеили к загорелому, сморщенному, как печёное яблоко, лицу.

– Дедушка, а я думал, ты – эхо! – закричал я, подбегая к старику.

– Эхо? – удивился тот, опуская деревянную дудочку-жалейку, которую он выстругивал ножом. – Эхо – это, милый, не человек. Это лесной голос.

– Как «лесной голос»? – не понял я.

– А так. Ты крикнешь в лесу, а он тебе и откликнется. Каждое деревце, каждый кустик отзвук даёт. Вот послушай, как мы с ними переговариваемся.

Дед поднял свою дудочку-жалейку – и заиграл нежно, протяжно. Он играл, словно напевал какую-то грустную песенку. А где-то далеко-далеко в лесу ему вторил другой такой же голос.

Подошла мама и села на соседний пенёк. Дедушка кончил играть, и эхо тоже кончило.

– Вот, сынок, слыхал теперь, как я с лесом перекликаюсь? – сказал старик. – Эхо – это самая душа леса. Что птица свистнет, что зверь закричит – всё тебе передаст, ничего не скроет. А ты ходи по лесу да слушай его. Оно тебе всю лесную тайну откроет.

Так я тогда и не понял, что же такое эхо. Но зато на всю жизнь полюбил его, полюбил, как таинственный голос леса, как песню жалейки, как старую детскую сказку.

И теперь, через много-много лет, только услышу эхо в лесу – сразу вспоминается мне: солнечный день, берёзы, полянка и посреди неё на старом пне что-то лохматое, серое. Может, это наш деревенский пастух сидит, а может, и не пастух, а сказочный дедушка-леший. Сидит он на пеньке, строгает кленовую дудочку-жалейку. А потом будет играть на ней в тихий вечерний час, когда засыпают деревья, трава и цветы, и медленно из-за леса выбирается рогатый месяц, и наступает летняя ночь.

Заботливая мамаша

Как-то раз пастухи поймали лисёнка и принесли его нам. Мы посадили зверька в пустой амбар.

Лисёнок был ещё маленький, весь серый, мордочка тёмная, а хвост на конце беленький. Зверёк забился в дальний угол амбара и испуганно озирался по сторонам. От страха он даже не кусался, когда мы его гладили, а только прижимал уши и весь дрожал.

Мама налила ему в мисочку молока и поставила тут же рядом. Но напуганный зверёк молоко пить не стал.

Тогда папа сказал, что лисёнка надо оставить в покое – пусть оглядится, освоится на новом месте.

Мне очень не хотелось уходить, но папа запер дверь, и мы ушли домой. Был уже вечер, скоро все легли спать.

Ночью я проснулся. Слышу, где-то совсем рядом тявкает и скулит щенок. Откуда же, думаю, он взялся? Выглянул в окно. На дворе уже светало. Из окна был виден амбар, где находился лисёнок. Оказывается, это он так по-щенячьи скулил.

Прямо за амбаром начинался лес.

Вдруг я увидел, что из кустов выскочила лисица, остановилась, прислушалась и крадучись подбежала к амбару. Сразу тявканье в нём прекратилось, и вместо него послышался радостный визг.

Я потихоньку разбудил маму и папу, и мы все вместе стали глядеть в окно.

Лисица бегала вокруг амбара, пробовала подрыть землю под ним. Но там был крепкий каменный фундамент, и лиса ничего не могла сделать. Вскоре она убежала в кусты, а лисёнок опять начал громко и жалобно скулить.

Я хотел караулить лисицу всю ночь, но папа сказал, что она больше не придёт, и велел ложиться спать.

Проснулся я поздно и, одевшись, прежде всего поспешил навестить лисёнка. Что такое?.. На пороге возле самой двери лежал мёртвый зайчонок.

Я скорее побежал к папе и привёл его с собой.

– Вот так штука! – сказал папа, увидя зайчонка. – Это, значит, мать-лиса ещё раз приходила к лисёнку и принесла ему еду. Попасть внутрь она не смогла, так и оставила снаружи. Ну и заботливая мамаша!

Весь день я вертелся около амбара, заглядывал в щёлки и два раза ходил с мамой кормить лисёнка. А вечером я никак не мог заснуть, всё вскакивал с постели и смотрел в окно – не пришла ли лисица.

Наконец мама рассердилась и завесила окно тёмной занавеской.

Зато утром я поднялся чуть свет и сразу побежал к амбару. На этот раз на пороге лежал уже не зайчонок, а задушенная соседская курица. Видно, лиса ночью опять приходила проведать лисёнка. Добычу в лесу ей поймать для него не удалось, вот она и залезла к соседям в курятник, задушила курицу и принесла своему детёнышу.

За курицу папе пришлось заплатить, к тому же здорово досталось от соседей.

– Убирайте лисёнка куда хотите, – кричали они, – а то с ним лиса всю птицу у нас переведёт!

Делать было нечего, пришлось папе посадить лисёнка в мешок и отнести назад в лес, к лисьим норам.

С тех пор лиса в деревню больше не приходила.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации