Текст книги "Любовные похождения Меченосца"

Любовь на линии фронта

Когда Меченосцу исполнилось 18 лет, он вновь пришел к военкому, и тот с превеликим удовольствием отправил его в действующую армию. В это время Меченосец уже знал, что его отец, Филаретов Петр Акимович, пал смертью храбрых где-то под Сталинградом.

По дороге на фронт Меченосец представлял себе, как он будет яростно сражаться с фашистской нечистью. Почему-то фашистская нечисть представлялась ему в образе чертей, с ног до головы обвешанных доспехами и оружием.

В своих видениях Меченосец смело бросался на вражеские укрепления и крушил врага своими крепкими кулачищами. Ох, и досталось же в сновидениях от него фашистам.

Правда, несколько раз фашистская нечисть представилась ему в образе белокурой блондинки, и тогда он, со всей пролетарской ненавистью, обрабатывал белокурую бестию в хвост и в гриву. После такого сражения просыпался Меченосец весь мокрый, то ли от пота, то ли от избытка семени.

Наконец, их эшелон прибыл на Украинский фронт, но бойцы не успели поучаствовать в победоносном освобождении Кривого рога. Три дня тому назад наши доблестные войска отбили у фашистов этот украинский город. Никакая война не смогла остановить весеннего цветения, и разрушенный город утопал в бело—розовом море цветущих яблонь, вишен и абрикосов.

В Кривом роге Меченосец сумел убедиться в том, что украинские дивчины действительно гарны. Правда, они были не только гарны, но и очень разборчивы. И только «Красная Москва» помогала Меченосцу в их успешном обольщении. Но несколько раз пришлось Меченосцу испробовать и силу крепкой девичьей руки. Как ни напяливал он на лоб свою пилотку, она все равно оказывалась в придорожной пыли после увесистых ударов украинских молодок.

Но Меченосец был не из тех, кто при первом сопротивлении отступал с поля любовного противостояния. Его сладкие речи продолжали ласкать слух строптивой дивчины до тех пор, пока она ни отдавалась в шаловливые руки наодеколоненного Меченосца. А уж руками Меченосец творил чудеса. Из его объятий не торопилась вырваться ни одна из попавших в них молодух.

Его эротический массаж доводил до безумия самую твердокожую женщину. От жарких ласк ее кожа размягчалась, груди не сдерживали своих сосков, и они вырывались на свободу, еще больше возбуждая шаловливые ручки Меченосца. Это возбуждение моментально передавалось всему его телу, и тогда он пускал в ход свой шершавый язык – лучший массажер из всех массажеров. С этого момента охи и ахи купающейся в ласках девицы заглушали артиллерийскую канонаду, какой бы сильной она ни была.

Но, на войне, как на войне. Наши войска активно наступали, вытесняя фашистов с родной земли и, наконец, перейдя границу, приступили к освобождению Польши.

Всюду на польской земле наших бравых бойцов встречали цветами и жаркими поцелуями симпатичные польские женщины. Июльский ветерок охотно играл подолами их легких крепдешиновых платьев, словно нарочно дразня пропитанных пылью и гарью советских воинов. И большинству из них хотелось прижаться к молодому девичьему телу и хоть на секунду забыть о том, что где-то грохочут пушки, строчат пулеметы и рвутся бомбы, унося в мир иной не самых плохих представителей человечества. Но не всем суждено было пережить эти секунды. Как всегда, к числу избранных относился и наш Меченосец.

Польские женщины поразили Меченосца, прежде всего, тем, что неуловимым движением руки или брови они могли довести человека до третьей степени возбуждения. Вторая степень возбуждения наваливалась на мужчину в процессе расстегивания полячкой верхней пуговицы облегающей блузки, а первая степень возбуждения с попытками затвердевшего торчка вырваться на волю парализовала бойца, когда полячка наклонялась перед ним, обнажая свою белоснежную грудь. А если полячка садилась перед бойцом и закидывала ногу на ногу, показывая подвязки и шелковые чулки, несчастный немел и порывался забраться на воображаемую стену.

Вот она, поражающая сила женского соблазнения, которой польские женщины владели в совершенстве. И Меченосец с наслаждением подставлял себя под шквал этой всепобеждающей силы. Он вытворял тогда такие чудеса, что женские руки с остервенением скребли его просаленную гимнастерку, а ноги сходились у него за спиной, стараясь удержать его как можно дольше. А когда женские объятья ослабевали, он покрывал тело женщины горячими поцелуями, и ее ноги вновь сходились у него за спиной.

Да, опыт, полученный у Анастасии Гавриловны, очень пригодился восемнадцатилетнему Меченосцу. Она научила его не только способам совокупления, но и умению сдерживать подступающее к выходу семяизвержение.

А после любовной игры прощальный поцелуй без слез и сантиментов, и команда «вперед». Вперед на запад, в логово самого фюрера. До окончательной победы оставалось еще шесть с половиной месяцев, но об этом бойцы только догадывались.

В Германии Меченосец столкнулся как с нескрываемым страхом, который поселился в глазах некоторых немок, так и с менторской холодностью многих из них.

Ему пришлось применить весь арсенал доброжелательных улыбок и вынуть из заначки запас приятного обхождения, чтобы растопить холодные сердца высокомерных и снять пелену страха у испугавшихся.

Первыми поддались на доброжелательные улыбки испугавшиеся. Оставив свою робость за порогом дома, в спальне они окончательно успокаивались и проявляли такой темперамент, что широкие кровати начинали натужно скрипеть в такт ускоряющемуся движению их пухленьких попочек. Каждый оргазм заканчивался обязательным гортанным «гут» и подбадривающим похлопываньем по плечу Меченосца. С этого момента у ранее напуганных загорелись глаза, и они были готовы заниматься сексом с утра до вечера и с вечера до утра.

От зависти менторская холодность у их землячек стала постепенно уменьшаться, а через некоторое время и вовсе исчезла. Оказалось, что за менторской холодностью скрывались профессиональное кокетство и неудержимый темперамент, который нужно было только чуть-чуть пощекотать.

Ох, уж эти фрау, начинающие недотроги и матерые любовницы, сдержанные потаскушки и любвеобильные шаловницы. Сколько вас прошло через полевое ложе Меченосца и не сосчитать. И вряд ли хоть одна из тех, кто попробовал его ласк, осталась неудовлетворенной.

Раненый, но е.., то есть верткий

В мае 1945 года война победоносно завершилась и нетронутые смертью мужички стали возвращаться в родные пенаты. Меченосцу в это время исполнилось только девятнадцать лет, и если бы не ранение в зад, которое он получил незадолго до окончания войны, служить бы ему как медному котелку.

Если вы спросите: «Откуда у нашего Меченосца ранение в зад», то однозначного ответа можете и не получить.

Существует несколько интерпретаций данного ответа.

Одни говорят, что ранение в зад наш доблестный Меченосец получил во время его боевого дежурства, когда, отвернувшись от передовой в сторону голубоглазой медсестры, выставил свою задницу на обозрение противнику, а тот, не выдержав такого хамства, саданул по ней из автомата. Слава богу, что только одна пуля вошла в мягкое место доблестного Меченосца.

Другие дают голову на отсечение за то, что в зад Меченосцу пуля—дура угодила, срикошетив от бронзовой люстры, что висела в покоях одной симпатичной мамзель.

А третьи настаивают на том, что подпортила его задницу неудовлетворенная немецкая фрау, выстрелив в нее из пистолета.

Сам же Меченосец является автором четвертого варианта, который повествует о том, что хитрый враг зашел на позицию его взвода с тыла, и только отличная реакция спасла его от верной гибели. Он успел вовремя подпрыгнуть, и пуля не пробила его благородное сердце. Теряя кровь, он все же сумел обезвредить врага, за что был награжден командованием часами. Правда, часы, которые он показывал, были сняты им с убитого немецкого офицера.

В общем, любой из вариантов приводил к тому, что нашему доблестному Меченосцу тоже досталась отметка, которую беспощадная война сделала на его заднице.

После войны отмеченный Меченосец решил не возвращаться в сибирский городок. Во—первых, потому, что вернувшиеся мужички могли прознать про его детские шалости, а во—вторых, потому, что один из однополчан больно красиво рассказывал ему про Ленинград.

После этих рассказов Меченосец твердо решил поехать на невские берега, чтобы воочию увидеть Зимний дворец и Аврору, Адмиралтейство и Русский музей.

И Ленинград встретил Меченосца цветами, музыкой духовых оркестров и веселыми улыбками горожан. Но Меченосца интересовали только улыбки молоденьких жительниц славного города.

С вокзала Меченосец проследовал на Невский проспект, по которому прогуливались толпы радостных ленинградцев и гостей города.

Приподнятое настроение людей читалось в их оттаявших взглядах, в жестах и даже в одежде, которую ленинградцы вытащили по случаю Победы из своих сундучков.

Небо, еще совсем недавно забитое аэростатами, сияло своей голубизной и не обижалось на праздничные фейерверки, которые то здесь, то там высвечивали его глубины.

Отхлебнув из фляжки солидный глоток спирту, Меченосец скинул с себя остаток робости и стал внимательней присматриваться к молодым ленинградкам. Некоторым девушкам он даже осмелился подмигнуть, а одной из них задал ничему не обязывающий вопрос:

– Не подскажете, как пройти на Невский проспект.

Девушка с удивлением посмотрела на него, потом мило улыбнулась и произнесла:

– Невский перед Вами, молодой человек —, и рассмеявшись, побежала догонять своих подружек.

– Нет, – подумал Меченосец, – с молодыми каши не сваришь, вряд ли у них найдется место для заезжего бойца.

С этого момента Меченосец переключился на женщин повзрослей, и они с удовольствием ловили на себе его молодецкий взгляд.

В один из моментов его взгляд оторвался от женщин и остановился на красочной гастрономической витрине. Постояв возле витрины несколько минут, он вошел в гастроном и, увидев симпатичную продавщицу лет тридцати пяти, подошел к прилавку.

– Скажите, пожалуйста, – начал он, – какую колбаску можно взять на закуску?

– Колбаску, – оживилась женщина, – если для водочки, то докторскую, а для винца, можно и копчененькой.

– А Вы, какую предпочитаете? – спросил Меченосец.

– Я больше люблю копчененькую, – ответила продавщица.

– Тогда двести грамм копченой колбасы и обещание встретиться со мной после работы, – предложил Меченосец.

Продавщица сначала густо покраснела, потом лукаво посмотрела на странного покупателя и произнесла:

– Долго ждать придется, я сегодня до десяти.

– Ничего, – ответил Меченосец, – такую симпатичную женщину можно ждать целую ночь…., то есть, целую вечность.

Откуда что берется. Чувствую, что еще немного и наш Меченосец заговорит стихами.

Какая женщина сможет устоять против таких слов. Наша продавщица тоже расслабилась и игриво сказала:

– А Вы, боец, романтичны. Кстати, зовут меня Таня, то есть, Татьяна.

– Очень приятно, Павел, – представился Меченосец, – фронтовик и гость Вашего прекрасного города.

Глазенки у продавщицы забегали, она поняла, что сегодня ночью ее постель может обогреть симпатичный парень по имени Павел.

– Надо брать мальчика, пока он не передумал, – подумала продавщица.

– Павел, какое прекрасное имя, – заворковала она, – какое благородное имя. Может быть, Вы подождете меня в подсобке?

Меченосец для пущей важности задумался, но все же согласился:

– Ну, как откажешь женщине с таким прекрасным именем.

Татьяна отвела его в подсобку, угостила бутербродами с колбасой, и Меченосец полностью размяк.

В таком размякшем состоянии он пробыл в подсобке около двух часов, пока трудовой день у Татьяны не закончился.

Выйдя с Татьяной в темноту ленинградских улиц, Меченосец немного стушевался, но когда Татьяна взяла его под руку, снова выпятил молодецкую грудь и сдвинул набекрень пилотку: «Смотрите, ленинградцы, какую деваху подцепил я на ваших улицах».

А деваха, действительно, была ладной и хлебосольной.

В этом Меченосец еще раз убедился, переступив порог ее комнаты в коммунальной квартире на Литейном проспекте.

Уютная шестнадцатиметровая комната была со вкусом обставлена. Казалось, что в ней нет ничего лишнего. Кроме большой двуспальной кровати в комнате были комод, трюмо, круглый стол с четырьмя стульями и тумбочка с патефоном и пластинками.

Быстро раздевшись, Татьяна усадила Меченосца на стул и принялась спешно накрывать на стол. На столе появились тарелки с сыром и колбасой, банка трески в масле, хлеб и бутылочка «Столичной».

А что еще нужно для любовной увертюры.

Малопьющая Татьяна по такому случаю выпила первую стопку до дна. Да и как не выпить, если молодой красавчик поднимает бокал …, пусть не бокал, а только стопку, но поднимает за нее, за ее красоту, ее голубые глаза. Вот понесло бойца.

А после третьей стопки Татьяна поцелуем прикрыла сладкие уста Меченосца, и четвертый тост так и остался не высказанным. Да и черт с ним, с четвертым тостом.

Меченосец обхватил податливую Татьяну своими лапищами и, крепко прижав к себе, стал покрывать ее лицо жаркими поцелуями. За поцелуями Татьяна и не заметила, как ее кофточка и лифчик оказались на полу. А потом ……

Двуспальная кровать уже давно не испытывала такого напора двух истосковавшихся по любви тел. Она жалобно поскрипывала, стараясь попасть в такт молодым, и робко возмущалась, когда их активные действия вынуждали ее стукаться о стену. И только под утро кровать последний раз скрипнула и на несколько часов затихла.

Первой проснулась Татьяна. Протерев глаза, она встала, аккуратно сложила на стул валявшуюся одежду, потом убрала со стола и прошла на кухню, чтобы приготовить завтрак. А там ее уже поджидали любопытные соседки: старенькая пенсионерка Ангелина Ивановна и молоденькая учительница Светочка. Кроме них в коммунальной квартире жил еще старичок, Кирилл Емельянович, которого соседи запросто называли Емельянычем, но его в столь ранний час на кухне не ожидалось.

– Доброе утро, милочка, – хитро взглянув на Татьяну, поздоровалась Ангелина Ивановна.

– Доброе утро, – сдержанно ответила Татьяна. Тон, с которым поздоровалась Ангелина Ивановна, ничего хорошего не предвещал. Татьяна знала, что после такого приветствия начнется серия ехидных вопросов.

Так оно и случилось.

– А что это ты, милочка, так плохо выглядишь, или спала плохо, – задала первый вопрос Ангелина Ивановна.

– Да вроде хорошо, Ангелина Ивановна, – ответила Татьяна.

– Вот то-то и оно, что вроде, – произнесла Ангелина Ивановна, – вроде, вроде дяди Володи – подначила она.

– Ну, зачем же так, Ангелина Ивановна, – вступила в разговор Светочка, – причем здесь какой-то дядя Володя?

– Если бы какой-то, – ехидно произнесла Ангелина Ивановна, – а то самый настоящий. Может быть, его не Володей зовут? – с иронией спросила у Татьяны Ангелина Ивановна.

– Не Володей, – ответила Татьяна, – может быть, ко мне родственник приехал…, дальний.

– Дальний или ближний, один черт, – перекрестившись, отпарировала Ангелина Ивановна, – вот только кровать под родственничками не так скрипит.

– Ангелина Ивановна, о чем это Вы? – смутившись, воскликнула Светочка.

– А все о том же, милочка моя, – ответила Ангелина Ивановна, – я сегодня всю ночь не спала из-за этих «ахов», да «охов». Весь дом переполошили своими стонами.

Татьяна густо покраснела, но потом собралась и произнесла:

– Ангелина Ивановна, мне что, век в старых девах ходить?

– Не в этом дело, – сердито сказала Ангелина Ивановна, – никто не заставляет тебя ходить в старых девах, но совесть то тоже надо иметь. Ахай себе, сколько хочешь, но другим-то не мешай.

– Хорошо, Ангелина Ивановна, больше не буду, – пообещала Татьяна и поспешила покинуть кухню.

А на кухне продолжилось оживленное осуждение недостойного Татьяниного поведения.

Причем, Светочка только подобострастно поддакивала, и чем подобострастней она поддакивала, тем все больше распалялась Ангелина Ивановна.

А Татьяна, войдя в комнату, посмотрела на спящего Меченосца и, приблизившись к кровати, нежно поцеловала его.

Меченосец медленно открыл красноватые глаза, вспомнил все прелести сегодняшней ночи и, обняв Татьяну, завалил ее на кровать.

Проходившая в свою комнату Ангелина Ивановна вновь услышала «охи» и «ахи» своей соседки Татьяны и незнакомого ей не Володи.

– Вот черти, – подумала она, – за ночь не наохались.

После утренних эротических процедур они совместили завтрак с обедом, и Меченосец проводил Татьяну до уже знакомого ему гастронома.

Расставаясь, Татьяна посоветовала ему прогуляться по Ленинграду, а Меченосец, в свою очередь, обещал ей прибыть в гастроном к десяти часам вечера. Он так и сказал:

– Не сомневайся, Таня, в десять буду, как штык.

Он опять вышел на Невский и, увидев впереди Адмиралтейский шпиль, вихляющей походкой пошел в его сторону.

Казалось, что сегодняшней ночью он уже заморил своего темпераментного червячка, но его глаза продолжали блуждать по ножкам, попкам и другим женским выпуклостям.

Вот такой он, наш Меченосец, а, впрочем, женщины были сами виноваты в том, что слишком избаловали его в юности.

Весь вечер он провел на набережной Невы, где наблюдалось наибольшее оживление. Он даже не стал переходить на Васильевский остров, где возвышались Ростральные колонны, на которых в честь Победы были зажжены факелы.

В Зимний дворец он без Татьяны пойти не решился, наметив его посещение в выходной день, а вот в Летнем саду с удовольствием побродил и даже выпил кружечку пива в летнем кафе.

Вот там-то к его столику и подошла чрезмерно напомаженная женщина лет тридцати. Яркое шелковое платье плотно обтягивало ее внушительный бюст и широкой юбкой разбегалось от талии.

– Красавец, – с ударением на последний слог обратилась она, – ты не будешь против, если я составлю тебе компанию?

Меченосец на всякий случай посмотрел по сторонам, а потом вежливо согласился.

Женщина присела за столик, обдав Меченосца волной неплохих духов, и заворковала:

– И где же воевал наш доблестный воин?

– Где я только не был, – собравшись с мыслями, начал повествование Меченосец, – почитай, всю Европу прошел.

– Всю Европу прошел, а по культурному разговаривать не научился, – засмеялась женщина, – почитай, ну и словечко. Из какого такого сундука ты его вытащил?

– Не из какого сундука я его не вытаскивал, – начал оправдываться Меченосец, – у нас в Сибири, почитай, все так говорят.

– Так ты еще и сибиряк, – переспросила женщина, – по тебе видно, что ты не из городских плюгавеньких. А как же зовут-то тебя?

– Меня, Павлом, а тебя как? – спросил он женщину.

– А меня Викой, – ответила та и лукаво улыбнулась.

– Очень приятно, – пробубнил Меченосец и затих.

– А что это ты замолчал, сибиряк. Если тебе приятно, так хоть пивом угости, – предложила Вика.

Меченосец купил еще одну кружку пива и поставил ее перед Викой. Та взяла кружку обеими руками и, запрокинув голову, отпила из нее большую половину.

– Хорошо, – переведя дух, воскликнула Вика, – остановиться-то у тебя есть где? – спросила она.

Меченосцу очень хотелось сказать, что «нет», но, вспомнив Татьяну, он ответил по—военному четко:

– Пока я нахожусь в распоряжении военного коменданта города Ленинграда, поэтому каждый вечер должен возвращаться в часть. Думаю, что через недельку документы о моем увольнении придут, и я буду свободен, как птица.

– А что это тебя так рано увольняют? – спросила она, но потом добавила, – а, впрочем, не мое это дело. Увольняют, так увольняют. Значит, сегодня ты не сможешь меня проводить?

– Почему же, проводить я смогу, но только до девяти часов, а то к десяти мне нужно быть в части, – ответил Меченосец.

– Ну, до девяти неинтересно, – посмотрев на часы, произнесла Вика, – иди в свою часть, может быть, в следующий раз и пообнимаемся.

Сказав это, она допила пиво и, поцеловав Меченосца в щечку, пошла на поиски новой жертвы.

Около десяти вечера наш штык Меченосец, как и обещал, появился возле гастронома.

Татьяна не заставила себя долго ждать. Выйдя из гастронома, она поспешила к Меченосцу и, обняв его, прижалась к его богатырской груди.

Меченосец несколько секунд постоял в нерешительности, потом повернул к себе ее лицо и, поймав губами ее полуоткрытый рот, крепко поцеловал.

После долгого поцелуя она передала Меченосцу наполненную продуктами сумку и они, оживленно переговариваясь, пошли в сторону дома.

Войдя в квартиру, они на цыпочках проследовали в свою комнату.

Любопытная Ангелина Ивановна, выглянув в коридор, проводила их недоброжелательным взглядом.

– Ну, сегодня опять начнут скрипеть, – раздраженно подумала она.

Но сегодня, чтобы не скрипеть, наши любвеобильные занялись любовью прямо на полу.

А на полу до скрипа дело не дошло, но «охи» и «ахи» опять возбудили их пожилую соседку.

Утром, поймав Татьяну на кухне, Ангелина Ивановна не преминула высказаться:

– Милочка, вы мне опять не дали выспаться. И потом, он же значительно моложе тебя.

– Ангелина Ивановна, я, в конце концов, имею право приглашать гостей или нет? – не повышая тона, но довольно-таки резко спросила Татьяна.

– Конечно, имеешь, – ответила Ангелина Ивановна, – но заниматься с ними черт знает чем, непозволительно.

Еле сдерживая себя, Татьяна произнесла:

– Ну, почему же черт знает чем, мы занимаемся любовью, а запрета на такие занятия в природе не существует.

– Милочка, да ты совсем обнаглела, – взвилась Ангелина Ивановна, – она, видите ли, любовью занимается.

В это время на кухню вышел заспанный Емельяныч:

– Что за крик, а драки нету. О чем это вы тут балакаете?

– Доброе утро, Емельяныч, – радостно приветствовала его Татьяна, – Ангелина Ивановна, как всегда, жизни меня учит.

– Ивановна, опять за свое, – забрюзжал Емельяныч, – надо тебе мужичка найти, что ли.

Ангелина Ивановна вспылила еще больше:

– Вечно ты, старый, со своими дурацкими советами. Это у тебя одни бабы на уме.

– У меня бабы, – хихикнул Емельяныч, – а у тебя мужички, да секса.

Очень понравилось нашему Емельянычу заморское слово «секс», которое привезли с собой фронтовики, и теперь он периодически вставлял его в канву разговора.

– Ах, ты старый развратник, – воскликнула Ангелина Ивановна, – откуда тебе знать, что у меня на уме?

– А оттуда и знать, что у всех у вас одна секса на уме, – без всяких сомнений заявил Емельяныч.

Услышав утверждение Емельяныча, Татьяна весело рассмеялась, А Ангелина Ивановна еще больше нахмурилась:

– Неисправимый ты человек, Емельяныч, дури у тебя в голове больше разума.

– Для кого и разум дурен, а для кого и дурь разумна, – парировал Емельяныч, – вот ты, Ивановна, слишком умом своим гордишься, а одного не можешь понять, что молодым без сексы никак не прожить. Правильно я говорю? – обратился он к Татьяне.

– Конечно, правильно, Емельяныч, – согласилась с ним Татьяна, – разве без секса дети бывают.

– Вот-вот, слушай Ивановна разумные речи. Смогла бы ты без сексы своих сынов воспроизвести? – спросил Емельяныч.

– Секс, слово-то какое противное, – скривилась Ангелина Ивановна, – когда я детей своих задумывала, у нас и в мыслях этого секса не было.

– Не было сексы, так траханье было, – хихикнув, сказал Емельяныч.

– Я тебе сейчас такое траханье устрою, что ты у меня своих не узнаешь, – схватив со стола сковородку, замахнулась Ангелина Ивановна.

Емельяныч поспешил в туалет и уже оттуда прокричал:

– Значит, трахалась, раз так взбеленилась.

– А ты, что, в штаны от страху наложил, похабник? – взревела Ангелина Ивановна.

– Не в штаны наложил, а так на тебя возбудился, что просто невтерпеж, – ответил Емельяныч.

Не дожидаясь окончания перепалки, Татьяна прошла к себе в комнату и затворила за собой дверь.

С Меченосцем обитатели коммунальной квартиры познакомились по—разному.

С Ангелиной Ивановной он столкнулся в коридоре, когда торопился пройти в туалет.

Увидев соседку, он по—дружески произнес:

– Здравствуйте, Ангелина Ивановна.

На что услышал недовольное:

– Уже знать представила.

Потом, по всей видимости, Ангелина Ивановна одумалась и пробурчала:

– Здравствуй, коли, не шутишь, не знаю, как звать – величать.

– Меня Павлом кличут, – представился Меченосец.

– Ну, Павлом, так Павлом, – пробурчала Ангелина Ивановна и проследовала в кухню.

– Вредная старушенция, – подумал Меченосец и забрался в туалет.

Первый раз со Светочкой Меченосец пересекся на кухне, когда вечером ставил на керогаз закопченный чайник.

– Здравствуйте, – поздоровался он и, упреждая вопрос об имени, представился, – родители меня Павлом нарекли.

– Очень приятно, – покраснев, произнесла Светочка, – а меня зовут Светлана.

– А по батюшке как? – спросил Меченосец.

– Можно просто Светлана, – разрешила Светочка.

Пока разогревался чайник, они перекинулись еще несколькими, ничего не значащими фразами и разошлись по своим комнатам.

Встреча с Емельянычем оказалась очень задушевной и продолжительной.

Татьяна не пришла еще с дневной смены, а Меченосец валялся на кровати и слушал пластинки.

Клавдия Шульженко напевала с пластинки о синеньком скромном платочке, когда в дверь тихонько постучали, и в комнату просунулось небритое лицо Емельяныча.

– Не помещаю? – спросил он и, получив разрешающий ответ, втиснулся в комнату.

Меченосец встал с постели и, придвинув стул, предложил Емельянычу сесть.

Емельяныч любезно согласился и, сев на стул, представился:

– Кирилл Емельяныч, а попросту Емельяныч.

– Павел, хоть попросту, хоть как, – представился Меченосец.

– Ну, молодец, – с восхищением осмотрел Меченосца Емельяныч, – никак из Сибири? – спросил он.

– Из Сибири, – подтвердил Павел и засуетился возле стола.

На столе появились бутылка столичной, хлеб, соленые огурчики и баночка консервов.

– У нас в Сибири за знакомство принято чебулдыкнуть, – сказал Меченосец, наполняя стопки».

– Как ты сказал? – переспросил Емельяныч.

– Чебулдыкнуть, значит выпить, – повторил Меченосец.

– Чудно, – покачал головой Емельяныч, но стопку со стола прихватил.

Они чокнулись за знакомство и, пропустив содержимое вовнутрь, захрумкали солеными огурчиками.

– А ты, значится, с фронта прибыл? – спросил Емельяныч.

– С Первого Украинского, – подтвердил Меченосец, – до самого Берлина дошел.

– Молодец, – еще раз похвалил Емельяныч, – поди, страшно на передовой-то было.

– По—всякому, бывало сердце в пятки так и шарахалось, – ответил Меченосец, – а глотнешь из фляги глоток или два, и оно обратно возвращается.

– Значит, с ентим делом, – показал Емельяныч на бутылку, – и на фронте половчей.

– А то, как же, – тоном бывалого солдата заявил Меченосец, – без спирта на фронте ни ногой. Как в атаку, так сто грамм, ну, а если, например, в окружении, так все двести.

– Неужь двести? – неподдельно удивился Емельяныч. – Двести, а иногда и поболе, – подтвердил Меченосец. – Ну, что ж, – перехватил инициативу Емельяныч, – тогда за вас, за фронтовиков.

Они выпили по второй, и Емельяныч попросил поставить пластинку с Лидией Руслановой.

Меченосец поставил пластинку, и в комнате раздался звонкий голос певицы:

Живёт моя красотка

В высоком терему,

А в тот высокий терем

Нет входа никому.

И тут Емельяныч расправил плечи и подхватил:

Я знаю, у красотки

Есть сторож у крыльца,

Но он не загородит

Дороги молодца.

И вот нежданным гостем

Войду я в терем к ней.

Была бы только ночка

Сегодня потемней.

Здорова будь, красотка,

Сбежим, моя краса,

Из терема на волю

В дремучие леса.

Пойдём там пир горою

В большом густом лесу,

И атаман женою

Возьмёт себе красу.

Давно готова тройка

Лихих, серых коней.

Была бы только ночка

Сегодня потемней.

Пока Емельяныч пел, Меченосец налил в стопки по третьей, и по окончании песни предложил выпить за Лидию Русланову, которая своими песнями была с ними на передовой.

Емельяныч с удовольствием выпил за любимую певицу и даже немножко прослезился.

Пришедшая с работы Татьяна застала в комнате умилительную сцену. Маленький, тщедушный Емельяныч смотрел снизу вверх на могучего Меченосца и непрерывно повторял:

– Пашка, как я тебя уважаю. Ты настоящий мужик, Пашка.

Увидев Татьяну, Емельяныч засобирался на выход, но она остановила старика и предложила выпить за его здоровье.

На этом поллитровая бутылка закончилась, а открывать вторую было не с руки.

После обеда Татьяна повела Меченосца в Зимний дворец. От его великолепия челюсть у Меченосца отвисла и он, как контуженый, только частично разбирал Татьянины слова.

До закрытия они смогли посмотреть только одну пятую часть этого уникального музея.

А завтра предполагался выходной, который они хотели полностью посветить Зимнему.

Но завтрашнее посещение Зимнего оказалось под угрозой.

В этот вечер Меченосец сделал большую глупость, пригласив Татьяну в Летний сад.

Там его громко окликнула напомаженная Вика:

– Павлуша, – обратилась она к нему, – значит, ты уже уволился из доблестной армии?

Меченосец сделал вид, что совсем не знает обратившуюся к нему женщину, но Вика подошла к нему вплотную и проворковала:

– Павлуша, не хорошо забывать про свои обещания. Или тебе их напомнить?

Татьяна вырвала свою руку из руки Меченосца и пошла, не оглядываясь, к выходу.

Меченосец собрался последовать за ней, но Вика вцепилась в рукав Меченосца и жалобно пропищала:

– Павлуша, не оставляй меня. Я так ждала этой встречи.

Меченосец попытался вырваться из цепких Викиных рук, но та еще крепче вцепилась в лацкан пиджака.

– Хорошо, – пообещал Меченосец, – послезавтра я жду тебя здесь же в половине восьмого.

– А не обманешь? – с надеждой посмотрела на него Вика.

– Если сказал, значит приду, – еще раз пообещал Меченосец.

– Ну, что ж, тогда до послезавтра, – сказала Вика и выпустила лацкан его пиджака.

Меченосец стрелой бросился из Летнего сада и только на углу Белинского и Литейного догнал Татьяну.

– А ты, парень не промах, – сказала Татьяна, когда Меченосец попытался взять ее под ручку, – не успел, как следует Ленинград посмотреть, а уже нарасхват.

– Таня, это какое-то недоразумение, – стал оправдываться Меченосец.

– Ничего себе недоразумение с полной запазухой титек, – возмутилась Татьяна и, передразнивая Вику, – Павлуша, ты же мне обещал.

– Да ничего я ей не обещал, – взорвался Меченосец, – подсела ко мне как-то раз, выклянчила кружку пива, так теперь уже обещал.

Уж лучше бы он этого не говорил.

– Так ты еще и пиво с ней пил, – по—новой завелась Татьяна.

– Не пил, а только угостил, – уточнил Меченосец.

– Ах, он только угостил, – опять возмутилась Татьяна, – он любезно угостил шлюху, которую знает пол Ленинграда.

– Откуда я знал, что она шлюха, – продолжал оправдываться Меченосец.

– Верю, что ты не знал, что она шлюха, – уже мягче произнесла Татьяна, – но обещать даже не шлюхе негоже, если встречаешься с другой женщиной.

– Танюша, да я ей, честное слово, ничего не обещал, – заглянув Татьяне в глаза, проникновенно заявил Меченосец.