Текст книги "Стоять до последнего"

Григорий Кульга стоял в тени под навесом и оглядывал заводской двор, обнесенный высоким красным кирпичным забором, поверх которого в четыре ряда протянута колючая проволока. Только что прошел короткий дождь, все вокруг светилось в лучах солнца, выглянувшего из-за тучки. Было тепло, пахло железом, водой, дымом, камнем и горьковатым запахом солярки. Справа, из распахнутых огромных дверей цеха, похожих на ворота, медленно выползали новенькие танки Т-34.

Рядом с Григорием, спрятавшись от дождя под навес, находились механики-водители, приехавшие принимать танки. Они, как и старшина, с восхищением смотрели на новые боевые машины.

– Красавцы! – ласково повторял Тимофеев, и его обветренное круглое лицо, на котором темнели слегка раскосые глаза, светились радостью. – Красавцы!

Ефрейтор Клим Тимофеев, как и большинство механиков – водителей, прибывших вместе с Кульгой на завод, был из числа запасников, призванных по мобилизации в первый же день войны. Танк Т-34 он видел лишь издалека, но уже был наслышан о боевых качествах новой машины.

– Поболе нам бы таких! – любуясь танком, басил Клим. – Хо-о-роша машина! Хороша!

Григорий Кульга тоже радовался. Наконец-то судьба и ему улыбнулась! Неделю назад, когда он утром двадцать четвертого июня прибыл в свой полк, сердце его сжалось от обиды: в военном городке Кульгу встретила необычная пустота. Неужели опоздал? Григорий кинулся в свою казарму. Она была закрыта на замок. Заглянул в окно и поразился непривычной обстановке: незаправленные койки, взбитые подушки, скомканные одеяла, кое-где валялись на полу книги, портянки… По всему видно, что танкисты были подняты по тревоге. Григорий стоял ошеломленный. Не хотелось верить, что опоздал. В соседней казарме двое красноармейцев убирали просторное помещение, заправляли койки свежим постельным бельем.

– Эй, друг! – позвал Кульга ближайшего худощавого бойца, складывавшего в большой мешок снятые с коек простыни.

– Чего тебе? – лениво отозвался тот и, повернувшись, увидел перед собой Кульгу, стрельнул глазами по треугольникам на петлицах, сразу изменился, вытянулся в струнку и бодро отчеканил: – Слушаю, товарищ старшина!

– Где наши?

– А какие ваши, товарищ старшина? – в свою очередь спросил худощавый, рассматривая незнакомого рослого старшину.

Подошел второй красноармеец, высокий, конопатый, он издали узнал Кульгу и дружески улыбался:

– Привет чемпиону! С возвращением в родной гарнизон, товарищ старшина!

– Опоздал я, – вздохнул Кульга. – Спешил, спешил и вот на тебе, к шапочному разбору поспел.

– Сегодня утречком на рассвете, в пятом часу подняли, – сочувственно пояснил худощавый. – Погрузили технику на платформы и тронулись. Счастливчики, они, наверное, завтра-послезавтра в боевые действия вступят, а мы загораем тут.

– Я в штаб, – сказал Кульга и направился к выходу.

У него моментально созрел план: отметить командировочные документы – и на вокзал, догонять эшелон, догонять свою роту. За несколько часов они далеко не могли уехать!

Но в штабе рассудили по-иному. Его встретил старший лейтенант Черкасов. Высокий, быстрый в движениях, волевой капитан волейбольной команды танкистов, с вечной улыбкой на больших выпуклых губах. От прежней веселости не осталось и следа. Старший лейтенант с красными от усталости глазами принял от Кульги документы и запер их в ящик стола, сказал раздраженно:

– И здесь работы по горло, старшина. Даже если бы и вовремя успел, все равно остаться пришлось бы, потому что твоя машина уже за другими закреплена.

По всему было видно, что старший лейтенант также переживал печальный факт своей биографии, ибо оставаться в тылу, когда товарищи едут на фронт, не очень-то приятно. По красным глазам и раздраженному тону Кульга догадался, что старшой имел неприятный разговор с начальством, которое, по-видимому, и остудило пылкий напор молодого командира. Теперь же Черкасов пытается урезонить старшину.

– Не ты один в таком положении оказался, понимаешь? Машин на всех не хватает. Ясно?

В словах старшего лейтенанта звучала горькая правда. Григорий хмурил брови. Действительно, что бы он делал, если бы ему разрешили догнать эшелон? Свое место в боевой машине Кульге, конечно же, никто бы не уступил. Как он об этом раньше не подумал! Григорий стиснул в руках ручку своего чемодана, словно она была виновата в его незавидном положении.

– Что же мне теперь делать? – спросил Кульга, растерянный и подавленный.

– Работы по горло, старшина, – повторил Черкасов, – только успевай поворачиваться. В третьей казарме меняют постельное белье два красноармейца, бери их в свое подчинение. И еще троих первогодков пришлю. Надо быстро привести в порядок жилые помещения батальона. Навести чистоту, сменить простыни и наволочки. Понятна задача?

– Так точно, товарищ старший лейтенант, – без особого энтузиазма, но громко и четко ответил Кульга. – Разрешите идти?

– Идите.

Так началась жизнь в тылу, в опустевшем городке под Стругами Красными. Григорий Кульга не находил себе места. Подчиненные ему бойцы-танкисты тоже переживали не меньше. Их всех преследовал один и тот же навязчивый вопрос, ответить на который никто не мог: сколько же времени их будут держать здесь? Пошлют ли их когда-нибудь на фронт?

Но опасения эти, к счастью, оказались напрасными, они скоро развеялись. В конце недели прибыла первая группа танкистов из запаса, призванных по мобилизации, за ними последовали другие. Начали формироваться взводы, роты. Выявляли специалистов – механиков-водителей, радистов, башенных стрелков… Пошли напряженные часы учебы в классах и на полигоне, ибо многие давно служили в армии и, откровенно говоря, с новыми машинами обращаться как следует не умели. Дни были загружены от зари до зари, но люди, казалось, не чувствовали усталости, жадно учились, схватывая все на лету. Потом последовал приказ – собираться в дорогу.

В вагоне поняли, что едут не на запад, там где фронт, а в обратную сторону. Поезд вез в Ленинград, в тыл. Кульга, а вместе с ним и другие танкисты его роты знали, что едут на завод получать новые боевые машины.

«Тридцатьчетверки» стояли в ряд, как на параде. Новенькие, грозные, пахнущие сталью, оружейным маслом, краской, соляркой. Правда, их было мало. Очень мало. Капли дождя застыли на темной броне, и солнце отражалось в них, как в маленьких зеркальцах. Танкисты с любовью смотрели на боевые машины и терпеливо дожидались той счастливой минуты, когда старший лейтенант Черкасов окончит все формальности по приему, подпишет документы и наконец определит каждому механику-водителю его танк.

Двое молодых рабочих топтались у дверей цеха и, вытирая промасленные ладони ветошью, наблюдали за танкистами. Выбрав удобный момент, они подошли к Черкасову.

– Старшой, возьми нас! Мы и за механика-водителя можем, и за башенного стрелка, а в случае чего и отремонтировать сумеем.

Старший лейтенант протянул им открытый портсигар.

– Закуривай, ребята! Такие молодцы нам в батальоне пригодились бы наверняка. Только вот загвоздка маленькая, как вас приписать к машинам?

Но тут вмешался в разговор пожилой мастер, который передавал танки Черкасову. Он сердито сверкнул глазами из-под очков на парней и сердито произнес:

– Опять пристаете, черти окаянные! – и добавил приказным тоном: – Если еще раз тут вас повстречаю, пеняйте на себя. Доложу куда следует.

Парни, переглянувшись, молча двинулись в цех. Они, видимо, хорошо знали крутой нрав старого мастера.

Кульге досталась «тридцатьчетверка» под номером 813. Цифры были выведены белой краской на башне. Григорий похлопал широкой ладонью по лобовой броне, как бы определяя ее прочность, обошел танк кругом.

– Хороша? – спросил Черкасов.

– Что надо! Разрешите опробовать?

– Действуй.

Григорий поднял люк, влез на свое место, уселся на тугое кожаное сиденье, по-хозяйски огляделся. В этот момент, кажется, в целом свете никого не было счастливее старшины. Наконец-то кончились его душевные муки! Григорий запустил двигатель. Мотор заработал ровно и уверенно, и в его приглушенном баске старшине слышались сила и выносливость железного скакуна. Танк стал живым, он чуть заметно дрожал в такт оборотам мотора, готовый сорваться с места. Григорий осторожно включил скорость. Машина двинулась вперед по брусчатке заводского двора, потом рванулась к забору, словно сорвавшийся с привязи молодой жеребец, но у самой кирпичной стены круто развернулась и легко покатилась к воротам.

Остановив машину, Кульга выключил мотор и нехотя выбрался из танка.

– Ну как? – спросил его Черкасов.

– Порядок! – Григорий поднял большой палец вверх. – На такой машине можно с фрицами потягаться!

Черкасов хорошо знал Григория, который слыл в полку великолепным механиком-водителем и был к тому же еще чемпионом военного округа по боксу в тяжелом весе. Старший лейтенант добился, чтобы Кульгу включили в его танковую роту. И вот сейчас на маленьком пятачке внутреннего заводского двора Григорий наглядно показал свое мастерство классного водителя. Но обстановка требовала, чтобы командир был строгим и требовательным, и он властно распорядился:

– Ваша первая боевая задача, товарищ старшина, возглавить колонну и привести аккуратненько все танки к месту погрузки.

Пожилой мастер, не очень одобрительно встретивший лихость старшины, поддержал Черкасова.

– Правильный разговор. Такие машины беречь надо!

Под вечер эшелон двинулся в сторону фронта, к месту формирования танковой бригады.

Глава пятая

Поправив на голове пилотку, Игорь Миклашевский поднялся на крыльцо и вошел в штаб части. В длинном коридоре тускло светили две лампочки. После солнечного дня здесь было полутемно, прохладно и сыро. В глубине коридора у зачехленного знамени стоял часовой. Увидев Миклашевского, он чуть заметно улыбнулся. Игоря знали все в подразделении.

– Батя у себя? – тихо спросил Миклашевский, хорошо зная, что с постовым разговаривать нельзя. Тот утвердительно кивнул.

– У него кто-то есть?

Часовой снова кивнул.

– Подождем, – решил Миклашевский, останавливаясь перед дверью с табличкой: «Подполковник В.И. Чухнов».

Игорь, конечно, знал, почему его вызвал Чухнов. Предстоит довольно нудный и неприятный разговор. Два дня назад боксер подал на имя командира третий рапорт с просьбой направить его в школу разведчиков. В двух предыдущих рапортах лейтенант просто просился на передовую и, конечно, получал отказ, да еще и выслушивал нотацию. Тогда Игорь, поразмыслив, написал длинную объяснительную, доказывая свое право стать разведчиком: спортсмен, свободно владеет немецким языком (тут Миклашевский немного преувеличил, ибо знал язык весьма посредственно, хотя выговор у него, как утверждала учительница, «чисто прусский», умел работать со словарем, читать и переводить), хорошо знает личное оружие, стреляет метко, два раза прыгал с парашютной вышки, может вести огонь из зенитного пулемета, знает материальную часть, умеет ездить на велосипеде, мотоцикле, и имеет права шофера-любителя, а кроме того, овладел знаниями наводчика, то есть первого номера зенитной пушки. Он только не написал о своей основной военной специальности прожекториста, считая, что командир знает, кем служит лейтенант Миклашевский.

Игорю казалось, что такая объяснительная должна убедить подполковника Чухнова. Но сегодня после обеда лейтенант Харченко придержал Миклашевского возле столовой, отвел в сторону и сообщил, что имел неприятный разговор с Батей.

– Все из-за твоего дурацкого рапорта, – лицо лейтенанта стало сухим и неприятным. – Теперь приглашает на беседу тебя. Если влепит два наряда вне очереди, считай, отделался легким испугом. Батя зол как черт!..

– Из-за меня?..

– Ты один что ли! У него на столе гора таких бумажек.

Дверь кабинета открылась, и из нее быстро вышел младший сержант, который служил на соседней прожекторной точке. Он был красный и потный, словно выскочил из парной. Миклашевский сочувственно спросил:

– Ну что?

– Три наряда!..

Игорь немного помедлил, потом одернул гимнастерку и шагнул в кабинет:

– Лейтенант Миклашевский прибыл по вашему приказанию!

Чухнов, не поднимая головы, кивнул на приветствие и рукой указал на стул, стоявший рядом с письменным столом:

– Садись, герой.

Игорь присел на краешек стула, положив кулаки на колени. Чухнов продолжал писать. Миклашевский несколько минут молча наблюдал за командиром. За последние дни Игорь впервые так близко находился возле Чухнова. Коротко острижены темные волосы, большие залысины обнажали выпуклый лоб. Загорелое, обветренное скуластое лицо осунулось, под глазами темные круги – следы бессонных ночей, резкие морщины пролегли на лбу. «Нелегко ему, что и говорить, – с сочувствием подумал Миклашевский. – Запарка сплошная». Игорь окинул взглядом стол, стал рассматривать плотные папки, которые лежали на дальнем конце стола. Две были синие, а одна красная. И каждая наполнена бумагами. «Которая же с рапортами? – задал он сам себе вопрос и тут же решил: – Наверное, вон та, красная. Она пухлее других, и бумаги в ней разные».

– Ну как, поостыл? – спросил дружеским тоном Чухнов, продолжая писать.

– Что… товарищ командир? – переспросил Миклашевский.

– Поостыл, спрашиваю?

– А я и не был распаленным, – ответил Миклашевский, не соображая сразу, куда клонит начальник.

– Тем лучше. Ступай, Миклашевский, мне некогда с тобой антимонии разводить, да и ты сам дисциплинированный и сознательный боец. Все, что ты тут изложил, – Чухнов раскрыл именно красную папку, – давно известно нашим кадровикам. В личном деле записи соответствующие имеются. Ясно? А насчет школы разведчиков пока сплошной туман. Это не кружок самодеятельности. Будет прояснение, тебе сообщат. Понятно?

– Понятно, товарищ командир!

– Вопросы имеются?

– Никак нет! Разрешите идти?

– Идите.

Выйдя из штаба, Миклашевский пошел на прожекторную точку через лес. Ему хотелось побыть одному, осмыслить каждое слово командира. Он чувствовал себя студентом-первокурсником, сдавшим трудный экзамен. Еще бы не радоваться! Шел получать нагоняй и слушать нотацию, а вышло совсем по-другому…

Тропинка вывела на опушку и запетляла в кустах черемухи, орешника, среди молодых елей, берез, густых осинок и разлапистых сосенок. Высокая некошеная трава пестрела цветами. На аэродроме, ближе к лесу, стояли истребители, замаскированные сосновыми и еловыми ветками. Вдали, за взлетной полосой, среди молодых деревцев Миклашевский заметил стволы трех зенитных пушек, нацеленных в небо. Он миновал густой орешник и вдруг у колючей проволоки увидел трех милиционеров. Одетые по всей форме, с оружием. Милиционеры как милиционеры. Игорь может быть и не обратил бы на них никакого внимания, прошел бы мимо, но уж больно пристально они разглядывали аэродром. Так ведут себя лишь люди, впервые попавшие в запретный район.

Милиционеры, увлеченные наблюдением, не заметили Миклашевского. Игорю бросилось в глаза, что у старшего по званию – он был большеголовый, чернявый, со следами оспы на круглом лице – в руках небольшой фотоаппарат. В желтом кожаном чехле. Такой же аппарат Игорь видел у Всеволода Александровича, своего дальнего родственника, знаменитого московского артиста. Эта заграничная штучка стоит немалых денег, и Миклашевский невольно проникся уважением к блюстителям порядка. Вот только занимаются они фотографией в неположенном месте.

– Эй, товарищ, – окликнул Игорь дружески. – Тут снимать нельзя, сам понимаешь, военный объект.

Милиционеры повернулись, удивленные внезапным появлением лейтенанта.

– Прости, друг, не удержался! – извинился черноголовый. – Красивые очень места! Один момент, товарищ. Один момент! Я вас снимаю.

– Пожалуйста. – Игорь пожал плечами, чуть заметно выпячивая грудь.

Вдруг сбоку по траве мелькнула тень. Миклашевский слегка качнулся в сторону, как обычно делал на ринге уклоны от броска соперника. Отработанный годами тренировок прием. Это его и спасло. В следующее мгновение лейтенант получил скользящий тяжелый удар по затылку. В глазах мелькнули разноцветные искры, а в ушах так загудело, словно в голове разорвалась граната. Падая, Игорь ощутил чьи-то цепкие пальцы на своей шее. Нужно было сопротивляться, но он не мог. Руки кто-то грубо закрутил назад, а тело стало вялым и непослушным. Все происходило как в тумане. Странно и непонятно. Он хотел было закричать, чтобы позвать на помощь, но едва успел открыть рот, как туда втолкнули его же пилотку. И Миклашевский услышал немецкую речь:

– Что с ним делать?

– В лес.

– Прикончить можно и здесь.

– Сначала допросим. Несите. Скорее!

Миклашевского стиснули, словно железными клещами, подняли и понесли… Вот наклонившаяся сосенка с порезами на коре. Две березки растут почти вплотную одна к другой, перепутались ветками, а рядом ершистые кусты орешника. Игорь узнавал места, машинально запоминал тропинку, хотя понимал, что это уже ему никогда больше не пригодится. И ему стало страшно. Впервые в жизни так страшно.

– Тяжелый большевик, – пробурчал немец, шедший впереди.

– Верно, Ганс, – согласился второй. – Как мешок с песком.

Миклашевский про себя отметил, что одного зовут Гансом. Немного погодя Ганс предложил:

– Отдохнуть надо, Фриц, у меня руки затекли.

Теперь Миклашевский знал, что второго, который держал за ноги, зовут Фрицем. «На кой черт мне их имена!» – горько думал лейтенант. Челюсти его свело, скрученная туго пилотка торчала во рту тяжелым кляпом, и дышать через нос становилось все труднее.

Когда вошли в густой ельник, чернявый приказал:

– Опустить на землю.

Ганс и Фриц тут же исполнили приказ, бросив Миклашевского под разлапистую ель. Игорь больно ударился боком о корявый корень, который толстой змеей стлался по земле.

Лежа неудобно на боку, лейтенант рассматривал немцев. Фриц был немного выше своего командира, широк в плечах. Круглолицый, мордастый, с пухлыми пунцовыми губами и белесыми, слегка навыкате колючими глазами. У Ганса лицо сплюснутое, крупный нос и добрые голубые глаза под светлыми бровями; он узкоплечий, какой-то плоский, короткорукий. Даже не верилось, что это он так ловко ударил Миклашевского по голове и лихо закрутил руки за спину.

Они разговорились между собой, не подозревая, что пленный понимает их речь.

– Зря только время тратим, – сказал Фриц, закуривая сигарету. – Надо скорей освободиться от такой ноши.

– Мы сами больше бы увидали, чем узнаем от него, – гундосил Ганс, открывая фляжку. – Кто хочет прополоскать горло?

Миклашевскому было до чертиков обидно, что фашисты ни во что не ставили его. Немцам, он понял, необходим «язык». Причем осведомленный. Они охотились за крупным командиром, а попался лейтенант.

– Он артиллерист, неужели не видите? – сказал черноголовый. – Он знает систему обороны аэродрома. Голову свернуть всегда успеем.

– Не очень приятно тащить мешок с песком, – загундосил Ганс, завинчивая фляжку. – У меня есть предложение, герр обер-лейтенант.

– Говори.

– Заставьте красную свинью топать своими ножками.

– Хорошо, согласен.

– Ложись! – вдруг сиплым шепотом выдохнул Фриц и, выхватив пистолет, плюхнулся на траву.

Следом за ним залегли остальные. Притаились. Чуть в стороне шла группа красноармейцев. «Свои!» – у Игоря радостно запрыгало сердце. Но судьба, казалось, смеялась над Миклашевским. Он напряг все силы, пытаясь освободить руки, но веревка лишь сильнее врезалась в тело. Он попытался вытолкнуть изо рта кляп, но из этого тоже ничего не вышло.

Игорь заметался, извиваясь в траве. Потом перевернулся и попытался зацепить кляпом за корень елки, чтобы выбить проклятую пилотку. Но тут получил крепкий подзатыльник, от которого снова в глазах запрыгали разноцветные звезды.

– Не дергайся!

А красноармейцы проходили почти рядом за кустами, в десяти шагах от немцев, от связанного Миклашевского. Они шли беспечно по лесу, видимо, возвращались в подразделение из города, выбирая ближнюю дорогу. Шуршала трава, похрустывали сухие ветки. Один из них весело насвистывал песенку «У самовара я и моя Маша».

Шаги постепенно затихали…

Немцы выждали, пока бойцы удалятся на значительное расстояние. Потом вскочили на ноги.

– А здесь, оказывается, оживленная лесная тропа, – сказал Ганс, ухмыляясь.

– Здесь и следовало бы нам искать добычу, герр обер-лейтенант, – Фриц сунул пистолет в кобуру.

– Мы еще сюда придем на охоту, – сказал чернявый. – А сейчас в чащу подальше. Поднимите пленного.

Фриц и Ганс бесцеремонно схватили Игоря за связанные руки и рывком подняли. У Миклашевского мелькнула мысль: «Бежать!», но он тут же отбросил ее. Далеко ли убежишь со связанными руками, да еще с кляпом во рту?.. Догонят через несколько шагов – и прикончат. Он стоял на тропе и тупо смотрел на немцев.

– Ты, надеюсь, уже понял, кто мы? – высокомерно произнес черноголовый по-русски. – Все это хороший камуфляж, – он показал небрежно пальцем на милицейскую форму. – Мы не «вшивые немцы», как говорите вы, лопоухие русские, а представители великой и непобедимой германской нации. Понял?

Миклашевскому ничего другого не оставалось делать, как кивнуть.

– Запомни: при первой же попытке к бегству…

Игорь опять кивнул.

– А теперь марш вперед.

Первым шагал мягкой походкой плосколицый Ганс. Следом за ним двигался обер-лейтенант, потом угрюмо плелся Миклашевский, которого подталкивал в спину Фриц.

– Шнель! Шнель! Быстро!

Игорь передвигал ноги и смотрел на родной лес с ненавистью. Чем глубже заходил в чащу, тем меньше оставалось шансов на спасение. Нужно что-то предпринимать. Немедленно, или будет поздно. Но что?.. Руки связаны, во рту кляп. И тут Игоря вдруг осенила мысль: ноги!.. Ногами не только бегают. Они могут стать и оружием! Он чуть замедлил шаги.

– Шнель! Шнель! – Фриц кулаком поддал в спину.

Лейтенант искоса посмотрел на немца, прикидывая расстояние. Попытка не пытка. Но тут вдруг идущий впереди немец предостерегающе поднял руку, что-то его насторожило. Все остановились. Несколько минут прислушивались. А у Миклашевского в голове созревал план действий. Терять-то ему уже нечего…

– Ко мне, – приказал по-немецки черноголовый.

Фриц толкнул в спину Миклашевского, потом сам вышел вперед и зашагал рядом, вслушиваясь и всматриваясь. На Миклашевского почти никто не обращал внимания. Приблизились почти вплотную к обер-лейтенанту. Тот жестом руки потребовал тишины и спокойствия. Фриц схватил Игоря за руки и рывком дал понять, чтобы застыл на месте.

«Эх, была не была!» – мелькнуло в голове. Миклашевский, сделав упор на левую ногу, развернулся вполуоборот к гитлеровцу. Тот хмуро глянул на боксера и цепче сжал пальцами руку, как бы говоря, чтобы не двигался. Обер-лейтенант стоял в двух шагах впереди спиной к ним. А рядом, подавшись вперед, что-то высматривал из-за куста Ганс. Там, неподалеку, по лесу кто-то шел.

– Женщина, – по-немецки прошептал фриц. – Две женщины…

Игорь поборол свое волнение. «Только спокойнее! Только спокойнее! – приказывал он себе. – Ни одного лишнего движения… Бить наверняка!» Дальнейшие события произошли молниеносно.

Миклашевский правым носком сапога с отчаянной силой ударил беспечно стоявшего рядом Фрица по ногам и толкнул его плечом. Немец глухо охнул и свалился как подкошенный. Падая, он со всего маху стукнулся затылком о ствол сосны.

Игорь шагнул и очутился возле черноголового. Тот едва успел повернуться. Лицо обер-лейтенанта выражало недовольство произведенным шумом. Он, возможно, предполагал, что Фриц просто перестарался и не вовремя саданул пленного. Но, увидев перед собой русского, гитлеровец удивленно вытаращил глаза. Он даже и в мыслях не предполагал, что связанный по рукам человек отважится нападать на вооруженного. И эти мгновения решили исход схватки. Игорь, резко шагнув в сторону, нанес другой ногой удар фашисту ниже живота.

– А-а-а! – вырвалось из глотки обер-лейтенанта.

Схватившись обеими руками за живот, гитлеровец с перекошенным от злости и боли лицом согнулся пополам.

Миклашевский двумя прыжками рванулся вперед и вырос перед Гансом. Ганс понял все. С поворота, не теряя времени, он, как хорошо тренированный боксер, провел прямой справа, целясь в подбородок пленного.

– Красная собака, получай!

Игорь чуть спружинил ноги, сделал привычный нырок под руку противника. Кулак немца пролетел над самой макушкой, задевая волосы. Ганс на какой-то миг потерял равновесие. Миклашевский резко выпрямился. Ноги, словно стальные пружины, придали телу скорость, и лейтенант со всей силы нанес удар головой…

Нелепо взмахнув руками, Ганс плюхнулся на колючий куст.

Резко повернувшись, Игорь бросился к Фрицу, который пытался встать, держа в руке нож. Игорь снова ударил Фрица носком сапога и, не оглядываясь, пустился бежать.

Он выскочил на полянку. Две молодые женщины, увидев связанного бойца, отпрянули от него в страхе. Побросав лукошки с грибами, они с криком бросились в разные стороны. Их звонкие голоса, полные отчаяния и страха, казалось, всполошили весь лес.

Миклашевский надеялся на них. Хотя бы пилотку изо рта вытянули! Но женщины улепетывали со всех ног. И остановить, позвать их Игорь не мог.

Не теряя времени, Миклашевский побежал сам. Петлял между деревьями, хотя и предполагал, что гитлеровцы не отважатся стрелять, ибо выстрелы сразу же привлекут внимание. Игорь бежал, не оглядываясь. «Только бы не упасть! Только бы не споткнуться, – думал он. – Тогда они нагонят, и конец!»

Выбежал на тропу… Тропа хорошо знакома. Вот она сделала поворот и повела в низину, где кучно росли кусты орешника и черемухи. Миклашевский сбежал по крутому косогору вниз, с завистью глянул в сторону серого валуна, покрытого с боков зеленым мхом, туда, где начинал свою жизнь маленький ручей, где весело выбивался из-под земли родник, образуя маленькое живое блюдце. Пить хотелось так, что, казалось, все внутренности высохли, как у вяленой рыбы. В горле противно першило. Не останавливаясь, Миклашевский пробежал мимо родника и стал вскарабкиваться вверх.