Текст книги "От Вознесенского проспекта до реки Пряжи. Краеведческие расследования по петербургским адресам"

В августе 1831 года молодой сочинитель Н. В. Гоголь поселился на Офицерской улице в доме Брунста (дом не сохранился). 21 августа 1831 года он писал А. С. Пушкину, приглашая к себе в гости: «…Я живу на третьем этаже… квартира моя во второй Адмиралтейской части, в Офицерской улице, выход на Вознесенский проспект, в доме Брунста…». В тот период Николай Васильевич завершал работу над второй частью «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В том же письме к поэту Гоголь поведал о своем впечатлении от посещения типографии Министерства народного просвещения, где уже печаталась первая часть этой книги: «…Любопытнее всего было мое свидание с типографией. Только что я просунулся в двери, наборщики, завидя меня, давай каждый фыркать и прыскать себе в руку, отвернувшись к стенке…». Этот одобрительный отзыв первых читателей «Вечеров…» – типографских наборщиков убедил Николая Васильевича, что он действительно писатель «совершенно во вкусе простого народа». Пушкин навестил сочинителя в его квартире на Офицерской улице. Обрадованный визитом поэта, Гоголь восторженно сообщал об этом великом событии В. А. Жуковскому: «…Пушкин, как ангел святой, не побоялся рогатого чиновника, как дух пронесся его мимо и во мгновение ока очутился в Петербурге, на Вознесенском проспекте и воззвал голосом трубным ко мне…». Чтобы расшифровать это загадочное письмо, следует вспомнить, что в столице Российской империи в то время объявили строгий карантин по случаю эпидемии холеры и на всех заставах («рогатках») выставили бдительные посты в лице чиновных людей («рогатый чин»), имеющих предписание не пропускать никого в город.

На Офицерской улице, в доме Брунста, Гоголь прожил до лета 1832 года. Отсюда он уехал в свою родную Васильевку.

Во время Отечественной войны 1812 года Александр Сергеевич Грибоедов служил в гусарах, но непосредственного участия в сражениях ему принять не довелось. В конце 1814 года получил отпуск и приехал в Петербург. Во время войны, в Брест-Литовске, Грибоедов познакомился со служившим в ополчении князем Александром Александровичем Шаховским – драматургом, поэтом, известным режиссером и заведующим репертуарной частью в дирекции Императорских театров – фактическим главой столичной сцены. В Петербурге будущий автор «Горя от ума» поселился на Офицерской улице (дом Лефебра), у своего дяди.

Сохранилось свидетельство о том, что какое-то время А. С. Грибоедов проживал «на одной лестнице» с Шаховским. Если это верно, то, действительно, одним из ранних петербургских адресов писателя, согласно свидетельству историка русского театра, был следующий: «В Офицерской улице, ведущей к Большому театру, в деревянном небольшом доме Лефебра, против дома Голлидея, где имели помещение многие служащие при дирекции и артисты». В этом доме Грибоедов жил до конца 1816 года.

В квартире Шаховского каждый вечер собирались друзья и знакомые князя – сочинители, актеры и просто любители театра и сценического искусства. Вечера у Шаховского затягивались порой до трех часов ночи. Авторы читали здесь свои произведения, а актеры разыгрывали сценки из них, разгорались бурные споры, в которых самое активное участие принимал хозяин квартиры. Бурная жизнь столицы захватила Грибоедова. Он подал в отставку и решил посвятить себя театру.

Еще в Польше, в Брест-Литовске, Шаховской посоветовал Грибоедову перевести пьесу французского поэта Крезе де Лессера «Семейная тайна», обещая содействие в постановке ее на сцене. Пьеса была переведена, названа автором «Молодые супруги» и прочитана в Петербурге в салоне Шаховского на Офицерской улице. Молодой писатель страстно ждал премьеры своей первой комедии. Князь сдержал обещание – комедию включили в бенефисный спектакль Нимфодоры Семеновой, которая пользовалась успехом у зрителей и этим самым обеспечивала премьере пьесы мало кому известного автора аншлаг. Кроме того, в бенефисном спектакле Нимфодоры (Семеновой-младшей) обязательно должна будет принять участие ее сестра – блистательная русская актриса Екатерина Семенова (Семенова-старшая), которая могла в то время обеспечить успех любой пьесе. Ее красота ослепляла, ее монологи вызывали слезы восторга, а игра на сцене поражала и очаровывала. Екатерина Семенова согласилась сыграть в «Молодых супругах» роль Эльмиры. 18 ноября 1815 года было получено цензурное разрешение на постановку комедии в одном действии, в стихах и с пением, сочинения А. С. Грибоедова.

Комедию «Молодые супруги», поставленную на сцене Малого театра, зрители приняли благосклонно, и она имела успех.

Недалеко от Театральной площади и Офицерской улицы, перпендикулярно Крюкову каналу, начинается Торговая улица, названная так из-за соседства с находящимся на Офицерской улице Литовским рынком. В нижнем этаже дома № 5 по Торговой улице в 1824 году занимал квартиру конногвардейский офицер Александр Одоевский. Талантливый двадцатидвухлетний поэт, будущий декабрист, сблизился с Грибоедовым, который ему приходился родственником. Приехав вновь в Петербург в сентябре 1824 года, автор «Горя от ума» поселился в Коломне, в квартире Александра Одоевского. Здесь ему вновь предстояла встреча с Офицерской улицей во время одного из самых крупнейших в истории Петербурга наводнений. Коломна часто страдала от этих бедствий. Ее улицы и площади нередко превращались в бурные реки и «моря разливанные». Но такого нашествия невских вод, как это случилось в ноябре 1824 года, улицы старой Коломны еще не видели. Утром 7 ноября набатно гудели колокола коломенских церквей, палили пушки Петропавловской крепости, извещая жителей о наводнении. Вода начала стремительно прибывать с 9 часов, а спустя два часа вся Коломна была затоплена. Грибоедов был вынужден перебраться на второй этаж дома, так как пол первого этажа был полностью затоплен водой. «В окна вид ужасный, – впоследствии вспоминал писатель, – где за час пролегала оживленная, проезжая улица, катились ярые волны, с ревом и пеною, вихри не умолкали… С правой стороны… поперечный рукав на место улицы между Офицерской и Торговой; дале часть площади в виде широкого залива, прямо и слева Офицерская и Английский проспект, где водоворот сносил громады мостовых развалин…»

Вода не только полностью затопила Коломну и Офицерскую улицу, но повалила решетки, передвинула мосты и оставила посреди улиц большие речные пароходы и баржи.

В 1860-х годах в идейном книжном деле Петербурга был широко известен Евгений Петрович Печаткин, доставлявший огромное беспокойство Третьему отделению. «Потомственный почетный гражданин», выходец из замечательного купеческого рода, с XVIII века владевшего Красносельской писчебумажной фабрикой. Окончив в 1858 году коммерческое училище, он продолжил учебу на юридическом факультете Петербургского университета. Активный участник университетских волнений 1861 года, он два месяца провел в каземате Петропавловской крепости. Член петербургского отделения «Земли и воли» Печаткин был взят на заметку Третьим отделением за связь и «предосудительные отношения» с Чернышевским. Действительно, находясь в тесной дружбе с русским писателем, революционером-демократом, он занимался пропагандистской работой в воскресных школах среди рабочих и крестьян. В своем доме на Офицерской улице, приобретенном на имя жены, В. И. Глушановской, он открыл женскую переплетную мастерскую. Она во многом напоминала швейную мастерскую Веры Павловны – героини романа Н. Г. Чернышевского «Что делать?». Организованная на артельных началах, она объединяла для работы интеллигентных, революционно настроенных девушек. Женская переплетная Печаткина вскоре выросла и приобрела широкую известность среди передовой молодежи столицы. Агентура Третьего отделения с беспокойством доносила: «К ней примыкают все больше членов из партии передовых молодых людей, как мужчин, так и женщин, которые распространяют учение Чернышевского по плану Герцена. В запретных книгах у них нет недостатка…».

В мастерской действительно проводились регулярные читки запрещенной литературы, в частности докладов и рефератов о женском труде в духе идей революционера-демократа Чернышевского. Запрещенные книги доставляли из собственного магазина Е. П. Печаткина. Власти искали повода, чтобы запретить книжную торговлю Печаткина и прекратить деятельность крамольной переплетной мастерской на Офицерской улице.

Петербургский издатель Е. П. Печаткин

30 апреля 1866 года в квартире Печаткина, в его магазине и мастерской был произведен обыск, а через две недели его арестовали по подозрению в причастности к делу Каракозова. Его типографию закрыли, а деятельность переплетной мастерской под бдительным оком охранного отделения постепенно зачахла. В конце 1869 – начале 1870 годов Печаткин передал свою переплетную мастерскую на Офицерской улице В. А. Иностранцевой, сестре известного русского ученого-геолога А. А. Иностранцева.

На Офицерской улице квартировали не только известные музыканты и актеры «Мариинки» и Консерватории, но и обслуживающий персонал театров – бутафоры, плотники, кассиры, осветители, гримеры, костюмеры, портнихи и капельдинеры. Среди последних как раз на этой улице, в подвале одного из домов, снимал скромное жилье и капельдинер Большого театра Яков Тимофеевич Ваганов, определенный в эту должность из отставных унтер-офицеров. Армейское прошлое этой категории служащих театра казалось администрации не лишним, так как давало возможность капельдинеру с надлежащей выправкой и бравым видом встретить сановного зрителя и указать ему кресло в партере или ложе. Яков Тимофеевич был отцом трех дочерей, и усердная служба в театре давала ему ряд преимуществ, в том числе право зачисления своих дочерей в балетную школу, естественно, при наличии у них должных способностей к овладению искусством танца. В балетную школу ему удалось устроить только младшую из дочерей, родившуюся на Офицерской улице 27 июня 1879 года и нареченную при крещении Агриппиной. Через несколько лет весь мир с восторгом рукоплескал мастерству знаменитой балерины Агриппины Яковлевны Вагановой, будущему известному педагогу, профессору-балетмейстеру, признанной всем миром главе русской национальной балетной школы, педагогическая система которой «Основы классического танца» популярна до сих пор не только в хореографических училищах нашей страны, но и за рубежом.

А. Я. Ваганова при поступлении в столичную балетную школу

В 1869 году в небольшой квартирке дома на Офицерской улице, неподалеку от Аларчина моста, родилась Надежда Константиновна Крупская – жена, друг и соратник В. И. Ленина. Номер дома, к сожалению, установить не удалось. По случаю рождения ребенка в старинной метрической книге Вознесенской церкви, что была расположена при Адмиралтейской части, на 72-й странице сделали следующую запись: «У состоящего в военно-юридической академии капитана Константина Игнатьевича Крупского и законной его жены Елизаветы Васильевны… от первого их брака дочь Надежда родилась четырнадцатого февраля тысяча восемьсот шестьдесят девятого года…».

Н. К. Крупская

В маленькой, бедно обставленной гостиной квартиры старого дома на Офицерской улице собрались близкие родственники и друзья счастливой четы Крупских, чтобы в тот солнечный морозный зимний день разделить радость молодых родителей.

Знаменитый портрет Модеста Петровича Мусоргского был написан Репиным в последние дни жизни композитора.

С поразительной точностью передал художник внутреннее психологическое состояние одного из величайших музыкантов прошлого столетия. Сколько тоски и страдания застыло в потухших, помутневших от хронической болезни глазах этого гениального человека в старом халате с чужого плеча, с нечесаными встрепанными волосами и одутловатым измученным лицом. Ему было отпущено все – талант, огромный успех, слава и страшный период падения и нищеты в конце жизни.

Начиная с 1878 года в Мусоргском произошел какой-то внутренний надлом. Слишком поздно и неумело пытались бывшие друзья и соратники по «Могучей кучке» помочь и спасти его. Одиночество и нужда делали свое дело. Композитор был растерян и не мог уже, как раньше, противостоять жизненным невзгодам, тяжелым грузом придавившим его. Подорвав свой организм алкоголем, Модест Петрович часто и тяжело болел. Выпивки участились и перешли в многодневные запои. В 1880 году он потерял последнюю работу, лишившись средств к существованию. Попытки друзей и знакомых устроить его на какое-либо место оказались безрезультатными. Модест Петрович сильно опустился, стал неряшлив, от былой гвардейской выправки и элегантности и следа не осталось. Кое-как перебивался случайными заработками, аккомпанируя на курсах пения Дарьи Михайловны Леоновой. Последние дни своей жизни он провел в дешевых меблированных комнатах на Офицерской улице. К сожалению, номер дома, в котором Мусоргский снимал убогую коморку, установить не удалось. В 1880 году официально зарегистрированные меблированные комнаты на Офицерской улице помещались в домах № 7, 8, 11, 17, 19 и 20. В одном из них и квартировал великий русский композитор.

М. П. Мусоргский

Поэт А. Н. Майков вспоминал, что он был крайне шокирован, навестив однажды Модеста Петровича на Офицерской улице. Его поразили нищета и убожество комнаты, в которой, кроме стола и кресла, ничего не имелось. Было всего два часа дня, но Мусоргский спал в большом обветшалом кресле. Он уже не мог работать и даже не пытался что-либо сочинить.

В феврале 1881 года его выставили из квартиры за неуплату. 11 февраля он пришел к Леоновой в крайней растерянности и сильном возбуждении, умолял Дарью Михайловну разрешить ему переночевать в ее доме потому, что ему «некуда деться, остается идти на улицу, что у него нет никаких ресурсов, нет никакого выхода из этого положения». Он упал и потерял сознание. Приехавшие друзья композитора – Стасов, Бородин, Римский-Корсаков – застали его почти без сознания, в бреду. Необходимо было решать вопрос о помещении Модеста Петровича в больницу. Однако это оказалось делом непростым. Обещал содействие Бородин, друживший с С. П. Боткиным. Но пока Александр Порфирьевич вел со знаменитым петербургским врачом переговоры, дело решила жена композитора Кюи, Мальвина Рафаиловна, принявшая к сердцу беду великого музыканта. Через свою приятельницу, певицу О. А. Скальковскую, жену врача Николаевского госпиталя Л. Б. Бертенсона, она определила Мусоргского в больницу. Правда, пришлось пойти на обман: госпиталь предназначался для солдат и офицеров, и в военную клинику композитора поместили под видом вольнонаемного денщика Бертенсона, для которого выделили отдельную солнечную палату.

К концу февраля Модесту Петровичу стало лучше, ему даже разрешили вставать с постели и сидеть в кресле. Мальвина Рафаиловна Кюи прислала ему вышитую рубашку и малиновый халат мужа. Именно в это время И. Е. Репин по просьбе В. В. Стасова и написал знаменитый портрет Мусоргского. Он потрясает своим глубоким психологическим сходством, запечатленной усталостью прожитых лет и следами тяжелой болезни великого композитора России.

Модесту Петровичу стало настолько лучше, что он уже собирался выписываться из госпиталя, но в начале марта из деревни приехал Филарет Петрович и привез брату деньги. Вечером Модест Петрович дал госпитальному сторожу 25 рублей, попросив купить ему вина. Сразу же наступило резкое ухудшение. Врач признал его положение безнадежным. 16 марта 1881 года великого композитора не стало. Ему было всего 42 года.

1906 год на исходе. Снегопады добавили работы петербургским дворникам. Декабрьские вьюги заносили сугробами подъезды домов старой Коломны. Афиши, расклеенные по городу, извещали, что 30 декабря 1906 года в Театре В. Ф. Комиссаржевской на Офицерской ул., 39, состоится премьера первой лирической драмы господина А. А. Блока «Балаганчик». Поэт решил дебютировать в роли драматурга. Впервые он соприкоснулся с внутренней жизнью театра, бывал на репетициях спектакля, перезнакомился со всеми его актерами и молодым режиссером Всеволодом Мейерхольдом, который вложил в спектакль огромное количество новаций и выдумки, усилив гротескные ситуации пьесы. Среди новых лиц, с которыми познакомился поэт в театре, была молодая актриса труппы – Наталья Николаевна Волохова, в которую Блок безоглядно и безрассудно влюбился. Она жила тут же, на Офицерской улице. «Чарующий голос, прекрасный русский говор, интересный ум» – так скажет о ней актриса Валентина Веригина. «Раскольничья богородица», – охарактеризует актрису М. А. Бекетова, тетка поэта. Наталья Николаевна, по мнению Марии Андреевны, «была дивно обаятельна. Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы и глаза, именно „крылатые“ черные, широко открытые „маки злых очей“. И еще поразительна была улыбка, сверкавшая белизной зубов, какая-то торжествующая, победоносная улыбка. Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму. Но странно: все это сияние длилось до тех пор, пока продолжалось увлечение поэта. Он отошел, и она сразу потухла. Таинственный блеск угас – осталась только хорошенькая брюнетка. Тогда уж нельзя было сказать про нее: „Вот явилась, заслонила всех нарядных, всех подруг“».

Поэт А. А. Блок

Давно известно, что в поэзии Блока последовательно сменялись женские образы. Каждый из них по-своему высок, притягателен и недостижим. За «Прекрасной дамой» возникает «Незнакомка» – проявляется новое лицо, которое вдруг привиделось поэту:

 
Там, в ночной завывающей стуже,
В поле звезд отыскал я кольцо.
Вот лицо возникает из кружев,
Возникает из кружев лицо.
 

Эти стихи написаны за пять месяцев до знакомства с Волоховой. Встреча как бы была уже предначертана. И вот она состоялась – с ней, женщиной, приобщившей Блока к «темной и страшной стихии – стихии любви».

 
Вот явилась. Заслонила
Всех нарядных, всех подруг,
И душа моя вступила
В предназначенный ей круг.
 
 
И под знойным снежным стоном
Расцвели черты твои,
Только тройка мчит со звоном
В снежно-белом забытьи.
 
 
Ты взмахнула бубенцами,
Увлекла меня в поля…
Душишь черными шелками,
Распахнула соболя.
 

Вихрь реальной и в тоже время призрачной любви, вихрь суровых петербургских метелей закружил влюбленных. Пришедшую любовь Блок сравнивал с вьюгой, с суровой зимней петербургской стихией, с вьюжной пляской и ослепительным сиянием снега морозной ночи.

Актриса Н. Н. Волохова

Отсюда, с Офицерской улицы, поэт уводил Наталью Николаевну в места, связанные с его «Незнакомкой». Волохова невольно подчинялась волшебству придуманного поэтом мира, мира, в котором она была предсказана. Впоследствии Наталья Николаевна признавалась: «Действительно, я невольно теряла грань реального и трепетно с восхищением входила в неведомый мне мир поэзии. У меня было такое чувство, точно я получаю в дар из рук поэта этот необыкновенный сказочный, из тончайших голубых и ярких золотых звезд город».

 
Она пришла из дикой дали —
Ночная дочь иных времен.
Ее родные не встречали,
Не просиял ей небосклон.
 
 
Но сфинкса с выщербленным ликом
Над исполинскою Невой
Она встречала легким вскриком
Под бурей ночи снеговой.
 
 
Бывало, вьюга ей осыпет
Звездами плечи, грудь и стан, —
Все снится ей родной Египет
Сквозь тусклый северный туман.
 
 
И город мой железно-серый,
Где ветер, дождь, и зыбь, и мгла,
С какой-то непонятной верой
Она, как царство, приняла.
 

Цикл стихов «Снежная маска» написан за две недели новогодних и рождественских праздников в январе 1907 года. Книга начиналась словами, обращенными к Волоховой: «Посвящаю эти стихи Тебе, высокая женщина в черном, с глазами крылатыми и влюбленными в огни и мглу снежного города».

Блок впервые соединил описание зимнего холода с любовью к женщине. В «Снежной маске» любовь и холодная, ледяная стихия неразделимы. В актрисе Волоховой, в ее судьбе поэт видел мятежную бурю и олицетворение независимой российской стихии.

С Коломной и Офицерской улицей связаны детские годы еще одного нашего замечательного земляка, человека, которого все называли «совестливым». В трудные минуты жизни люди всегда обращаются к Совести, к тем, кто обладает ею в полной мере. Само время востребовало академика Дмитрия Сергеевича Лихачева, гражданина России, «Почетного гражданина» нашего многострадального города, человека, имевшего моральное право быть нашей Совестью, выстрадавшего это право, выступавшего с беспредельной смелостью, убежденностью и искренностью в защиту людей. Академик Лихачев призывал грядущие поколения петербуржцев не повторять тяжелых ошибок прошлого, приведших к стольким бедам и страданиям.

Академик Д. С. Лихачев

Мне довелось познакомиться с академиком в Пушкинском Доме, беседовать с ним и в качестве нештатного корреспондента межрегионального морского информационно-исторического вестника «Андреевский флаг» взять у него интервью. В конце нашего разговора Дмитрий Сергеевич любезно написал несколько строк для газеты о своем отношении к «Андреевскому флагу» и Российскому флоту. Оказалось, что детские годы академика Лихачева прошли в Коломне, на участке Офицерской улицы.

В своих воспоминаниях, опубликованных в печати, Дмитрий Сергеевич писал: «Мои первые детские воспоминания восходят ко времени, когда я только учился говорить. Помню, как в кабинете отца на Офицерской сел на подоконник голубь. Я побежал сообщить об этом огромном событии родителям и никак не мог объяснить им – зачем я их зову в кабинет…

…Жили мы так. Ежегодно осенью мы снимали квартиру где-нибудь около Мариинского театра. Там родители всегда имели два балетных абонемента. Достать абонемент было трудно, но нам помогали наши друзья – Гуляевы. Глава семьи Гуляевых играл на контрабасе в оркестре театра и поэтому мог доставать ложи на оба балетных абонемента…

…Первые кинематографы. Совсем забыли, что на узкой Офицерской против нашего дома, был кинематограф "Мираж". Он был сделан из нескольких магазинов, соединенных вместе…

Кроме основной картины (помню «Сто дней Наполеона», «Гибель "Титаника"» – это документальный фильм, оператор снимал всю пароходную жизнь и продолжал снимать кораблекрушение до того момента, когда погас свет, а потом снимал даже в спасательной лодке) обязательно давалась комическая (с участием Макса Линдера, Мациста и др.) и "видовая". Последняя раскрашивалась часто от руки – каждый кадр, и непременно в яркие цвета: красный, зеленый – для зелени, синий – для неба».