Текст книги "Время доверять"

Глава 6. Нежданное раскрытие

На следующий день, придя на работу, Антон обнаружил Аллу в коридоре. Сидела, скрючившись, на лавочке, ждала приёма, как и другие страждущие. Но тут же, вскочила, бросилась Заботкину на шею, расплакалась. По-бабьи завыла, запричитала:

– Ммм… Ольга!.. Ммм… это же моя Ольга из института! Про моря мне рассказывала.… Как же она… кто… ммм… сволочи, сволочи…

Цепочки на кожаной куртке дрожали, звенели о молнии.

Заботкин обхватил девочку, постарался быстрее проскочить к себе. Но кодовый замок не поддавался – передалось волнение – пальцы нервно тыкали в кнопки, не попадали. Граждане начали волноваться, перешёптываться. Наконец он проник вместе с Аллой внутрь и захлопнул за собой дверь. Обернувшись, успел увидеть в щель сочувствующие любопытные лица посетителей.

Обнимая, провёл подопечную в кабинет. Усадил на стул у стены, сел рядом. Прижал к себе, успокаивая, не знал, что сказать, только нудил низко утробно, нутром, оглаживая по головке:

– Ну-ну, ну-ну, ну…

Затем встал, посмотрел, сколько воды в чайнике, включил его в розетку. Сходил к начальнику и сказал, что у него посетитель по убийству в парке.

Шеф разрешил на утреннем совещании не присутствовать. Кивнул:

– Потом доложишь!

Когда вернулся, Алла немного успокоилась. Опустила пакетики чая в чашки, деловито разливала кипяток. Периодически, то одной, то другой рукой тёрла глаза.

Антон положил себе сахар и сел на своё место, спокойно произнёс:

– Что… – рассказывай уж.

Алла подняла на него красные глаза. Веки без макияжа – то ли забыла, то ли всё смылось. Пожала плечами. Тихо сказала:

– Никто ничего не знает. Думают, что «любера» из Москвы приехали. Они давно грозились совершить набег.

– Ну а с кем она последнее время встречалась не знаешь?

Задумалась, подняла взгляд к потолку, недоумённо пожала плечами:

– Жаловалась, что какой-то препод достаёт её. Зачёты не принимает по «Гидре». Домогается. Зовут Давидом. Тот сам недавно окончил институт, а уже начальником. Из блатных.

– А каких-либо ссор у неё не было или конфликтов? Как она одна-то осталась в парке ночью? Не лето ведь – холодно!

– Сказали, мужик какой-то подсел, всех вином угощал, шутил.

– А кто его запомнил? Опознать сможет?

– Вряд ли, – Алла махнула рукой, – темно уж было. Только он не наш, – покачала головой, – в серое пальто одет, шарф…

– Это кто тебе рассказал?

– Ребята между собой болтали, а кто из них видел – не знаю.

– А где она жила последнее время – с родителями?

Алла неожиданно вскинулась, вспомнила, глаза засверкали:

– Она же с парнем жила, где – не знаю! С Андреем – десантником. Настоящий бандит! Он ей проходу не давал. В институт провожал и встречал. Чуть задержится где – скандалы устраивал… – А почему десантник? – прервал Антон.

– Говорят, он служил в Афганистане, – почти зашептала, – постоянно с собой нож носит. А кидает как в цирке. В любое дерево попадёт. Я сама видела один раз. Только вы не говорите ему про меня. Он и так меня ненавидит, что я с Ольгой дружу… дружила…

Алла замкнулась, уставилась в пол, окунулась в воспоминания.

Антон понял, что большего он не добьётся. Но и это кое-что. Улыбнулся:

– У меня пирожки с капустой остались с вечера! Хочешь? – взял из шкафа полотенце и протянул ей. – Пойди, руки помой и лицо ополосни, а то оно у тебя зарёванное всё, возвращайся. Знаешь, где умывальник? Мыло там есть. Обратно пойдешь – нажми на кнопочку вызова – я открою.

Алла кивнула и вышла в коридор.

Антон посмотрел ей вслед. Коротенькая куртка приоткрывала полоску футболки, заправленной под ремень брюк. Джинсы обтягивали крепкие ягодицы. Совсем женщина! А в голове… Ох, девчонки, девчонки… Он достал из шкафа угощение, оставленное ночным дежурным.

Так всегда получалось – жена соберёт что-то оперу в ночь перекусить, а тот закрутится как белка в колесе – с одного происшествия на другое, забудет о еде. Оставляет коллегам, пришедшим утром. Не обратно же домой нести – жену расстраивать. Пусть думает, что поел!

Заботкин выложил сдобу на маленький столик. Чай остывал, но Алла не возвращалась. В голову пришла мысль – может, передумала сотрудничать? Тогда бы полотенце вернула! Вышел в коридор посмотреть – не повесила на ручку? Неожиданно столкнулся с напарником. Сергей Рыбкин стоял у дверей туалетной комнаты, бряцая наручниками:

– Это твоя металлистка пошла зарёванная вся в слезах! Колонулась?

Антон понял, о чём подумал приятель. Не стал разубеждать:

– По полной. А ты что звенишь железом?

– У меня там кавказец. Снял у него отпечатки пальцев, отмывается, – и, приблизившись к уху Антона, зашептал: – Домушник. Не знаю, как приземлить сволочь, вещи заныкать успел. А где – неизвестно.

В этот момент дверь открылась и появилась Алла, продолжая на ходу вытирать лицо.

Прошли в кабинет.

– Чёрт какой-то в умывальнике пальцы оттирает, – сказала она безразлично, – хвастался, что у него на стоянке у кинотеатра красная иномарка.

Предлагал покататься, коксу понюхать.

– Это ты удачно руки помыла, – обрадовался Антон, – сейчас приду, кушай пироги.

Он вернулся к Рыбкину и передал ему полученную новость.

Тот обрадовался:

– Если подтвердится – с меня простава!

Через минуту Антон увидел в окно, как Сергей и ещё пара сотрудников вышли из отдела, направляясь к углу здания.

– У тебя на днях день рождения, – решил разрядить обстановку Заботкин, – как собираешься праздновать?

– Получу стипендию, куплю пару фугасов портвейна и разопьем в парке… нет, лучше в общаге, набитым ртом пробубнила Алла.

Антон сморщился:

– Поехала бы с девчонками в ЦПКиО, погуляли, покатались на лодках, аттракционы, – предложил он, – может, ещё работают…

Алла недоверчиво с недоумением посмотрела на Заботкина, прервала взглядом:

– Мы что, дети что ли?

– Пожалуй – нет, – горько усмехнулся Антон, кушай пирожки.

Подумал, что ответы на запросы пришли положительные и можно оформлять Аллу как «доверенное лицо», шнуровать дело. Видел, как она с удовольствием поглощает сдобу – в интернате не баловали.

Стал расспрашивать о тамошней жизни…

В этот момент дверь в кабинет распахнулась, и вошёл радостный Рыбкин:

– Хорошую новость тебе сорока на хвосте принесла, – сообщил он с ухмылкой, – полный багажник барахла, в бардачке – пакет с порошком. Грамм сто будет – не простой казачок. Вызвал следственную группу. Шеф доволен.

Антон посмотрел на Аллу – она ничего не поняла, была увлечена едой. Подумал, что это хорошо. Как только Сергей вышел, пересел к ней и обнял за плечо. Внезапно ощутил уверенность в своих намерениях – она справится! Обязательно справится. Она же умница! Улыбнулся и прижал к себе:

– Поздравляю! Первый положительный опыт оперативной работы! Премию получишь!

– За что? – буркнула та, продолжая жевать.

– Ты когда руки мыла, квартирный вор покататься предлагал, наркотой угостить.

– А… трепло, бабник…

– Не в этом дело… у тебя глаза были красные заплаканные – он тебя как свою принял, подумал, что тоже преступница…

Теперь до Аллы дошло:

– А-а… ну и правильно, что этого чёрта посадят!

– Вижу, у тебя талант, вот после дня рождения начнём работать. Там будет много возможностей!

Есть одна задумка. А если что о подруге ещё узнаешь – скажи!

– Хорошо, – тихо ответила Алла, зрачки резко потускнели, навернулись слёзы.

– Не грусти, что поделаешь, такие времена… Заботкин слегка пожал её плечо, прижимая к себе. Вспомнил слова жены: – Надо помогать друг другу, помогать и главное – доверять! Сейчас время такое – время доверять…

– Я понимаю.… Только… знаете.… Так получилось.… Эту книгу, ну ту, что вы видели, поэта Асадова, я у Ольги взяла без разрешения. Думала, перепишу стихи – верну. Теперь получается – как украла. Что делать?

– Да… Нехорошо… Но делать ничего не надо.

Раз Ольга подружкой твоей была, думаю, книгу бы для тебя не пожалела, а тем более – хорошую.

Оставь себе на память!

Алла кивнула, едва улыбнулась, отлегло…

Глава 7. День рождения

В тот день Заботкину выпало дежурство. Ходил по району пешком.

Падал крупный прилипчивый снег, ветер кидался им в лицо, задувал под воротник плаща крупные хлопья, где те благополучно таяли. Шея была мокрой. Происшествия стояли в очереди. В основном квартирные кражи и мошенничества в магазинах.

Одни преступники в отсутствие хозяев вскрывали двери, похищали всё ценное. Другие предлагали дефицитный товар, а получив деньги, скрывались через чёрный ход или подсобные помещения.

Возиться с теми и другими не хотелось – в первом случае свидетелей и потерпевших не было или они ничего не знали, во втором – сами виноваты! Зачем к спекулянтам обращались? Стояли бы в очереди как все – может, и купили что.

Антон принимал заявления, вызывал криминалистов, выписывал повестки.

Обе машины, имеющиеся в отделении, были задействованы на разгон митинга – возили участковых и постовых. На Заневской площади стояли несколько десятков граждан – просились на выезд из страны, но их не пускали. Что с ними делать никто не знал.

Сотрудники КГБ одетые в штатское, привлекли активистов-комсомольцев, вместе изображали общественность – размахивали руками, возмущались, требовали отправить предателей в тюрьму.

Но, как всегда, не могли придумать, за что. Статей уголовного и административного кодексов не знали и не понимали, поэтому только недовольно ругали постовых, угрожали руководству милиции увольнением и партийными взысканиями за бездействие.

Начальник отдела, дабы показать видимость активной работы, приказал всех митингующих доставлять в отдел и проверять по учётам, снимать отпечатки пальцев, фотографировать, опрашивать. Долго держать не имели права – отпускали. Те, отдохнув и погревшись в милицейских кабинетах, иногда попив чайку, бодренько возвращались на площадь, поднимали припрятанные плакаты.

Заботкин ходил от одного места происшествия к другому. Не торопился. Одевался легко, чтобы не вспотеть. Когда замерзал – заглядывал в кафе или ресторан попроще. Частенько администрация заведения его узнавала, бесплатно поила кофе, с радостью провожала – все же милиционер!

Оформив очередное происшествие, Антон звонил в дежурную часть и вызывал следственную группу из района. Сам шёл дальше. Когда стемнело – машины освободились, но бензин закончился. На двадцать литров, которые выдавали в сутки, много не наездишь – встали на прикол.

В промежутке между ходками Заботкин заглянул в канцелярию и получил очередной ответ на запрос. Читать не стал – оставил на столе. Около девяти вечера, когда коллеги уже разошлись по домам, зашел к себе в кабинет оставить папку с бумагами, чтобы идти домой. Увидел конверт, вспомнил и решил вскрыть.

В сообщении, кроме всего прочего, говорилось, что Мамедова (ранее Никанорова, в девичестве Селюкова) Раиса Петровна проживает в Тверской области, работает в совхозе дояркой. Имеет троих малолетних детей. Муж Мамедов Фарид Назимович – совхозный водитель. Семья считается благополучной – в скандалах не замечена.

Антон недоумевал – странно, каким образом старшая дочка оказалась в интернате Ленинграда? Быть может, Алла не знает, что её мать жива и здорова? Ничего, что отца нет, зато у матери есть семья – можно поехать. Может быть, и та не в курсе – дочку потеряла! Вот встретятся, обнимутся и заживут весело.

Но что-то начало рушиться в голове Антона. А потом подленько засосало под ложечкой – он ощутил, как ломаются проекты и планы, которые он уже наметил, надеялся на осуществление. К чему тогда было готовить дело, посылать запросы, что-то обещать девочке. Почувствовал, будто кто-то собирается его кинуть, обмануть. А точнее – сам себя! Зачем фантазировал, лелеял надежды? А может, не стоит рассказывать Алле о семье? Всего-то утаить информацию, точно и не получал. Пусть девочка спокойно живёт в интернате и не волнуется. Стоит ли перечёркивать то, к чему она уже привыкла? Сорвётся – уедет в деревню и поминай, как звали.

И тут в душу ворвался стыд. Лицо в момент ошпарило, точно кто-то плеснул кипятком. Вспомнились подзатыльники матери, портрет Гагарина, звук хлопающей двери и клятва: я никогда не буду таким.…

Неужели он способен на то, чтобы ради своих производственных интересов лишить ребёнка матери. Пусть даже для героической борьбы за Родину. Скроет правду, угодит начальству, карьера пойдёт в гору! А она? Девочка с маленькой книжкой стихов Асадова будет продолжать расти в одиночестве, читать лирические строки, полные любви, и не иметь возможности почувствовать её в реальности…

В этот момент замигала лампочка над дверью. Подумал – кто-то снова просится на приём. Колебался открывать или нет, сделать вид, что занят или уже ушёл домой. Наконец, решился – мало ли что случилось! Просто так ночью в милицию не бегут.

Стоило отодвинуть щеколду и на него упало девичье тело в мокрой заснеженной куртке. Ну вот только о ней подумал! Тонкие руки лианами обвили шею, в лицо сильно пахнуло перегаром:

– Ск-колько м-можно т-тебя жд-дать? – заплетающимся языком произнесла Алла.

Она была в стельку пьяна. Повисла на Заботкине, ноги подкосились, и, казалось, девочка отключилась, окунувшись в тепло помещения. Антон поднял её на руки и занёс в кабинет, положил на стулья, стоящие вдоль стены.

– Ты с ума сошла! – возмущённо зашептал он, точно кто-то мог его услышать. – Разве можно так напиваться. Ты же совсем ребёнок! Девушка! Как не стыдно…

Алла едва приоткрыла замутнённые глаза, по губам скользнула улыбка.

Антон подложил ей под голову свою зимнюю форменную шапку, укрыл шинелью. Сел у изголовья. Засмотрелся на девичье лицо, ещё совсем юное, с милым румянцем на щеках, неумело подведёнными ресницами, с прилипшими комочками чёрной туши.

Неожиданно дверь в кабинет открылась. На пороге стоял Игнатьев:

– А я думаю – кто здесь ходит в такой поздний час!

Антон растерялся:

– А ты… ты чего не дома?

– Дежурю в ночь по району, – усмехнулся Юрий, – тоска. Сейчас машину пришлют из соседнего отдела – у них перестрелка в ресторане, работы будет до утра. А у тебя вижу – весело!

– Да вот, девчонке плохо, – решил схитрить Заботкин.

Игнатьев ухмыльнулся, толстая физиономия расплылась слюнявой улыбкой:

– Мне кажется, ей хорошо… ну, да ладно, пока… побежал… – прикрыл за собой дверь, но тут же снова её открыл: – Кстати, я нашёл убийцу той шмары в парке Терешковой. Скоро будем задерживать.

Он снова прикрыл дверь, послышались затихающие шаги по коридору.

От неприятного предчувствия у Антона зажгло в груди – нет бы, кто другой заскочил! Именно Игнатьев! Этот припомнит – если что, обязательно заложит, всё переврёт.

На звук громкого разговора Алла очнулась. Приподнялась, встрепенулась:

– Нашли убийцу Ольги?

– Да нет, ещё ничего не ясно, – Антон погладил её по голове, успокаивая, – спи.

Алла снова смежила веки, легла, повернулась на бок. Прижалась к спинкам стульев, положила руку на колени Заботкину – обняла.

«Что же с ней делать? – подумал он. – Не понесёшь же в интернат в таком виде. И здесь не оставишь – вдруг станет плохо, или Игнатьев снова заглянет».

Появилась злость – что мне сидеть с ней здесь до утра?

Но, не видя другого выхода, убрал руку девушки, пересел за свой стол, достал из сейфа оперативные дела и принялся писать справки. Подумал, что надо бы позвонить домой, что не придёт, посмотрев на часы, махнул рукой.

Телефон мать переставила к ним в комнату, чтобы не мешал – ей никто не звонил. А семье рано вставать – пусть поспят.

За время службы у Антона выработалась привычка лишний раз не беспокоить жену. Неоднократно случалось так, что уже на подходе к дому его ожидал служебный уазик и снова возвращал на работу, бывало до утра. Потом приходилось оправдываться. Лучше ничего не обещать заранее.

Он изредка посматривал на свою помощницу. Та мирно посапывала, по-детски двигая во сне губами, причмокивала.

Через пару часов усталость свалила и Антона.

Склонил голову на стол, подставив ладони, крепко уснул.

Под утро почувствовал, что кто-то осторожно трогает его волосы, не касаясь головы, точно укладывает причёску, расправляет завитки. Вспомнилось детство, матушкины слёзы. Когда, излив на сына злость и побои, она садилась рядом, оглаживала. Бормотала путаные едва слышные причитания о горькой доле, неудавшейся судьбине…

Разобрал ласковые различаемые в полудрёме нашёптывания, сопровождающие прикосновения:

– Я могу тебя очень ждать, Долго-долго и верно-верно, И ночами могу не спать Год, и два, и всю жизнь, наверно! Пусть листочки календаря Облетят как листва у сада, Только знать бы, что всё не зря, Что тебе это вправду надо…

Он продолжал слушать этот песенный мотив, боясь пошевелиться, нарушить блаженную дремоту. Слова звучали нараспев с доброй надеждой, и он потянулся к ним, обостряя слух. Но убаюкивающая мелодия рифм внезапно прекратилась, и сознание Антона уже чётко воспринимало звучащие слова:

– Я боюсь потревожить твой сон, но справиться с собой не могу. Руки сами тянутся к волосам, чтобы коснуться. Я вас люблю, Антон Борисович. Люблю с самой первой встречи. Ваше лицо и взгляд. То, как вы садитесь рядом со мной, чтобы обнять. И как пахнет ваш одеколон. Я всегда вспоминаю, как вы сидели за столом, такой строгий, в синей рубашке с голубым галстуком. А верхняя пуговка была расстёгнута. И мне хотелось протянуть руку и… Нет, не так… – Алла недовольно хмыкнула и сделала паузу. Казалось, что она репетирует роль. Слова звучали с придыханием, веяли с губ, возникали из воздуха, складывались нутром, несли откровение. – Я люблю в вас всё. Этот высокий умный лоб, тонкий нос, и губы, такие нежные. Я люблю смотреть на них, когда вы говорите, а ещё – когда улыбаетесь. И я представляю, как они целуют. Касаются моей щеки и шепчут, что я единственная на свете…

Было сладко слушать в полудрёме ласковый девичий голосок. Неожиданно смысл услышанных слов проник в сознание Заботкина, огорошил – это же о нём!

Я боюсь потревожить твой сон.…

В голове появилась ясность. Вспомнил свои недавние мысли о том, что эту девочку он хотел лишить матери, оставить без любви. Сделать из неё механического робота, выполняющего поручения на благо Отчизны, заставить общаться с ворьём и убийцами.

Надо было брать ситуацию под контроль. Он громко шмыгнул носом и закряхтел, ворочаясь. В голове продолжало звучать: «Я боюсь потревожить твой сон… я боюсь потревожить твой сон…» Точно замкнуло. Откуда она взяла эту фразу – из сборника Асадова? Или придумала сама? Было что-то одухотворённое в сочетании этих простых слов.

Алла умолкла, отскочила и села на стул, прикрылась шинелью.

Антон расправил спину и потянулся, открыл глаза, посмотрел на девочку. Стал серьёзным:

– Тебе не стыдно? – произнёс с укоризной.

Увидел, как она мгновенно покраснела, опустила взгляд. Покачал головой: – Напиться в таком возрасте…

Заметил, как Алла вздрогнула, не отрывая взгляд от пола, улыбнулась, – решила, что самое сокровенное Антон Борисович проспал. Откинула шинель:

– Мне вчера было шестнадцать – я теперь совершеннолетняя…

– Ошибаешься! Совершеннолетие наступает в восемнадцать. А сейчас просто паспорт получишь – в него прописку поставят, чтобы знать, где ты живёшь! Мне не хочется читать тебе нотации. Ты же всё понимаешь, давай, чтобы этого больше не было. Хорошо?

– Хорошо, – Алла кивнула, счастливо улыбнулась.

– Помнишь, я в прошлый раз говорил тебе о предстоящей работе? Не передумала?

– Нет.

– А если… – Антон немного помедлил, чувствуя, что не до конца поборол желание подленько умолчать. Сделал над собой усилие: – Если я тебе скажу… что твоя мать жива, замужем и воспитывает троих ребятишек…

– Уже трое? – с надменностью в голосе хмуро прервала Алла, засопела, напыжилась, снова уставилась в пол. Но уже по-другому – словно пытаясь прожечь. Опять стала кутаться в шинель. Поджала ноги, обняла себя. – Когда приезжала, был только один. И этот азер с ней? Ненавижу!

Заботкин растерялся, не узнавал свою подопечную. Такой резкой перемены он не предполагал.

Из-под опущенной головы девочки звучал полный отчаянного презрения незнакомый голос:

– Лучше бы её родительских прав лишили, тогда бы мне хоть комнату дали после интерната!

Антон не знал, как продолжить общение: что спросить, или сказать. Подумал, что лучше перевести разговор на другую тему – успеет позже выяснить причины такого отношения. Неуверенно произнёс:

– После Нового года у тебя будут каникулы?

– Конечно, как у всех – две недели, – хмуро ответила она.

– Может, поработаем? Приходи! А сейчас пока рабочий день не начался – иди домой.

Алла кивнула, и Антон проводил её до двери.