Текст книги "Время доверять"

Глава 8. Первое внедрение

В середине декабря пришли морозы, выпал снег. Антон снова завесил половину окна. Алла не появлялась. Он уже начал думать, что больше её не увидит.

Быть может, она всё же решила поехать к матери и там осталась. Всё-таки – родная душа! Приголубит, приласкает. А то, что её муж азербайджанец – так и среди них немало хороших людей. Тем более что они мусульмане – спиртным не злоупотребляют.

Алла появилась через неделю. Вела себя настороженно. Поздоровалась и, ничего не спрашивая, прошла в кабинет. С серьёзным видом села на стул у стены.

– Ты что такая хмурая? – спросил Заботкин. Я тебя давно жду. Уезжала куда?

– Нет, не уезжала, – тихо ответила она, – думала, вы меня к матери отправите. На «барабане» с девчонкой познакомилась – у неё жила.

– На «барабане» – это где? – не понял Антон.

– Метро «Площадь Восстания», там внутри наши собираются. Заведующая интернатом не знает, что у меня мать есть – не видела её, когда мы встречались. Я тогда мать прогнала.

– Ясно, – произнёс Антон, подумал, что девочке не хочется ворошить прошлое, постарался улыбнуться как можно искренней, – А у меня для тебя сюрприз!

Алла взбодрилась, взгляд засветился, но спрашивать не решилась.

Заботкин достал из сейфа конверт с деньгами и положил на стол:

– Это тебе, пододвигайся!

Алла не пошевелилась, но взгляд выдавал еле сдерживаемое любопытство:

– Что это?

– Премия за раскрытое преступление. Помнишь кавказца – наркомана с машиной?

Девушка пересела ближе к столу, взяла конверт в руки, пересчитала деньги.

– Половина стипендии! – восторженно произнесла она. Глаза заблестели. Резко вскочила и, перегнувшись через стол, обняла Заботкина за шею. Поцеловала в щёку. Купюры просыпались. Начала их собирать, смущённо отводя взгляд:

– Я думала, вы тогда пошутили! Я вас так люблю…

– Давай не увиливай, деньги любят отчётность пиши расписку, – деланно строго произнёс Антон.

Протянул девочке ручку с листком и продиктовал содержание. Грусть Аллы ушла, как и не бывало. Она вся светилась, стала перекладывать деньги – засовывать в маленький кошелек. Написав то, что велели, убежала, забыв поблагодарить.

Перед самым Новым годом в отделении милиции повесили портрет сержанта Соколова в траурной рамке, вниз на тумбочку положили цветы. Все сотрудники знали этого молодого доброго парня, готового всегда прийти на помощь. После смены по дороге домой он увидел двух мужиков с баулами. Спросил – что несут? Вместо ответа получил удар ножом в сердце. Защититься нечем было – оружие постоянно разрешали носить только офицерам…

Были похороны, начальство грозилось отомстить…

Тридцать первого декабря продолжалось усиление. Антон едва успел к бою курантов. Мать, жена и сыновья уже сидели за столом. В коридоре стояла маленькая искусственная ёлка, украшенная конфетами и снежинками, вырезанными из обложек старых цветных журналов.

Предприятие, где трудилась Марина, сократили ещё осенью. Но чтобы не прерывать стаж, Антон отнёс её трудовую книжку приятелю, который открыл кооператив. Числилась продавцом, но денег не получала. Можно было заниматься хозяйством, воспитывать детей, стоять в очередях.

На столе традиционно: в чугунной латке картошка с тушенкой, на тарелках – студень и салат «оливье». В большой вазе – гора мандаринов. Открыли шампанское, чуть-чуть досталось сыновьям в награду за выученные новогодние стихи. По маленькому портативному телевизору на кухне шли музыкальные программы. Мать их не любила ушла в свою комнату разгадывать кроссворды.

Антон прибавил громкость. Настроение было хорошее – танцевали прямо у стола, пели вместе с артистами. Случайно толкались, шутили – в тесноте да не в обиде! В подарках – наборы конфет.

В начале второго ночи дети пошли спать. Антон ещё долго сидел с женой за столом. Вспоминали, как до замужества ездили к тестю в Прибалтику, летом на рассвете гуляли по росе. Как шептали друг другу: «люблю».

Неожиданно накатило, Антон вспомнил недавнюю гибель коллеги, обнял Марину:

– Муторно на душе… Ты такая красивая… знаешь, если со мной что-то случится, не надо хранить мне верность. Выходи замуж, расти сыновей. Я не обижусь.

Жена отстранилась, глаза округлились:

– Что? Что случится? Ты уезжаешь?..

– Да нет… – Антон уже пожалел о сказанном– зачем? – Просто вокруг… всё так сложно…

– И даже не думай об этом… – жена поняла, прервала. – Сам будешь воспитывать своих мужиков. Кто ещё, как не ты?

– Ладно… ладно… – Антон примирительно обнял жену. – Это я так, чтобы ты знала…

На следующий день утром Антон снова был на службе. Как обычно, в начале года решил избавиться от ненужных бумаг. Стал опустошать ящики. На глаза снова попалась копия записки, оставленной погибшими подростками: «Радость наша не в том, чтобы подольше жить, а чтобы наследовать Царствие Небесное, следуйте за Христом и получите вечное спасение…».

Зло подумал: «Как пить дать, сектант какой-то соблазнил ребят уйти из жизни! Козёл! Где бы его найти…»

Участковый благополучно вынес по данному материалу постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Начальники подписали, прокуратура утвердила. Но всё-таки кто довел детей до самоубийства – разбираться не стали. Неинтересно – хватало более важной работы. Решили: подростки – личности неустоявшиеся, в голову может взбрести всякое!

Заботкин позвонил начальнику приёмника-распределителя для несовершеннолетних. Разъяснил, что требуется. Тот оказался понятливым:

– Надо – так надо! Только захвати постановление на содержание из прокуратуры, или хотя бы от следователя!

Через день Антон зашторил окно, а на следующее утро Алла была уже в кабинете. Все в той же кожанке. Подумал – надо бы девчонке купить что-то тёплое. Вслух спросил:

– Ты как новогодние каникулы проводишь?

– Не очень, – девочка расположилась на стуле рядом с изъятым магнитофоном, стала крутить ручки, щёлкать переключателями, – многие разъехались по родственникам, кто – к друзьям. В комнатах пусто. Остались только те, кому совсем некуда податься. Из педагогов – одна дежурная воспиталка. И та прибегает только изредка посмотреть, как дела.

– Помнишь, я предлагал тебе помочь нам в работе?

– Конечно. Только у нас теперь воришек не бывает.

– Я тебя устрою, где бывают клиенты посерьёзнее. На несколько дней. Только делай, как я тебе скажу.

Глаза Аллы расширились от удивления и внимания.

– Здесь недалеко есть приёмник-распределитель для несовершеннолетних. Туда попадают беспризорники или те, на кого нет сведений. Кто мог и преступления совершать, о которых неизвестно. В общем, контингент подходящий. Некоторое время назад в нашем районе двое ребят твоего возраста прыгнули с балкона. Насмерть, конечно. Оставили записку с благодарностью какому-то Отцу Лурье…

– Они что, братьями были? – прервала Алла. Папу благодарили? За что?

– Нет. Просто мальчик с девочкой, может влюблённые. А Отец – похоже, какой-то святоша или сектант. Неизвестно.

– А-а…

– И мне кажется, этот случай не единственный. Я тебя оформлю туда как беспризорницу. Узнаешь о тех ребятах побольше. Может, ещё аналогичные случаи были? Где, когда…

Алла недовольно сморщила лицо:

– А может, не беспризорницей? Надоело. Лучше давайте я кого-нибудь убила! Буду там крутой! – Кого же? – не понял Антон.

– Своего отца, который нас бросил…

Антон поморщился:

– Давай не будем усложнять! Убийцы сидят в изоляторе! Слушай внимательно! Просто у тебя нет документов, и ты сотрудникам ничего о себе не рассказываешь. Ну а ребятам можешь фантазировать что хочешь, будто я тебя арестовал. Думаю, на первый раз недели хватит. Оставлю тебе ещё и номер своего домашнего телефона на крайний случай.

О внедрении будет знать только начальник. Так что если что – просись к нему на приём. Но старайся не делиться тем, что узнаешь. Мало ли что. Да, забыл, напиши мне расписку, что добровольно участвуешь в оперативном мероприятии. Закон требует. Не забудь, что ты Ника! Там будешь Никой. Об остальном – молчок! Как неустановленное лицо. Для ребят – тоже Ника! Ну, так как – согласна?

– Конечно!

Антон достал из стола чистый листок и положил перед Аллой. Передал ручку. Стал медленно диктовать, чтобы она успела всё написать. Потом сел за машинку и начал печатать постановление. Закончив, сходил в канцелярию и поставил гербовую печать, созвонился с начальником учреждения, договорился подъехать.

В соседнем кабинете переоделся в свою форму капитана милиции, чтобы у воспитанников приёмника-распределителя не возникло сомнений о конвоировании новой поступившей девочки.

– Ах, Антон Борисович, – всплеснула руками Алла, – вам так идёт! Арестуйте меня немедленно и никуда не отпускайте…

– Арестовывать не буду, а вот шипы твои надо снять. Ни к чему лишнюю информацию о себе выдавать…

…Улица Седова была недалеко от станции метро «Елизаровская». Пока шли дворами, Антон продолжал учить подопечную, как себя вести с несовершеннолетними нарушителями:

– В первую очередь – зайди в туалет. Там на стенах всё написано – кто козёл, кто шестерка, а кто в авторитете. Надо создать впечатление бывалости, будто ты уже не первый раз в таком заведении. Ничему не удивляйся. С «пропиской» осторожнее – будь внимательна…

Попросят расписаться на потолке – попроси лестницу, если сыграть на столе или подоконнике попроси настроить. Заштопать чайник – пусть сначала вывернут его наизнанку…

– Антон Борисович, да не парьтесь вы! Бывала я в таких заведениях. Знаю, как там надо общаться, ха-ха, – усмехалась Алла, – сразу в ухо, и дело в шляпе!

Заботкин возмущался:

– Ты смотри! Уедешь оттуда прямо в КПЗ, а там срок получишь за своё ухо! И уже никто тебе не поможет! В конфликты не вступай! Твое дело информация. И не расспрашивай напрямую. Можешь сказать, что девочку знала – имя её я тебе скажу.

– Да ладно, Антон Борисович, волнуетесь больше, чем я.

– Конечно, волнуюсь! Я же за тебя отвечаю, мало ли что случится – не сносить мне головы.

Начальник приёмника ждал на месте – изучив предъявленные документы, остался доволен. Вызвал свою сотрудницу, приказал девочку определить и поставить на довольствие.

Алла направилась к выходу в сопровождении толстой тётки в форме.

Глядя им вслед, Антон неожиданно почувствовал, как защемило сердце, точно уводят его собственного ребёнка. Когда прошлым летом младший, балуясь вечером, упал с кровати и разбил голову о ручку шкафа. Жена работала во вторую смену. Пришлось самому вызвать «скорую» и везти раненого в больницу.

За большими окнами – темнота. Белый пустой коридор и дежурный доктор, под гулкое эхо собственных шагов уводящий за руку Ильюху. Точно лишал Антона прав на отцовство. Крупная сутулая спина, обтянутая белым больничным халатом, уверенно и неумолимо удалялась, крепкая ладонь тянула за руку сына. Тот был в пижаме на вырост, с залитым кровью воротником. Сутулясь и как-то скособочившись, точно подранок, шаркал о кафель домашними шлёпанцами, путался в широких штанинах. Придерживал бинт на голове, оглядывался. И большие испуганные детские глаза спрашивали: папа, ты ему доверяешь? Доверяешь меня? Ты меня ещё любишь?..

Воспоминания перекинулись к девочке – в памяти возник шепот Аллы:

– Я могу тебя очень ждать, Долго-долго и верно-верно…

В глазах защипало. Антон резко развернулся и пошёл на выход из учреждения.

Глава 9. Возвращение агентессы

Расследование убийства Ольги продолжалось.

После него уже случилась перестрелка в таксопарке на Гранитной улице, несколько убийств на бытовой почве, а потом круглосуточно неделю искали Сакалаускаса. Этот солдат внутренних войск сопровождал в поезде заключённых и расстрелял всех семерых своих сослуживцев. Скрылся, забрав целый арсенал боекомплекта.

Ленинград был оперативно перекрыт. Домой сотрудников милиции не отпускали совсем. Сидели в засадах, патрулировали улицы и вокзалы.

Спали в кабинетах, ожидая тревоги. Вскоре парня задержали в обычном рейсовом автобусе в центре города. Сопротивления не оказал. Признали психически больным. Позже отправили на родину в Литву.

В памяти Антона частенько вспыхивал сюжет, как торопился через двор парка Терешковой, поднимал угол простыни, видел ошейник с шипами, большие голубые глаза Ольги.

Снова снился человек в чёрном плаще, убитые им люди.

Пришли результаты вскрытия. Эксперт обратил внимание на странность нанесённой раны порез шёл изнутри живота.

Начальство решило глухарь повесить на Игнатьева. Он завёл дело, зарегистрировал, и, казалось, больше ничего по нему не делал – писал справки. На вопросы начальства, говорил, что убийца у него уже в кармане, нужно кое-что согласовать.

Такая активность коллеги Заботкину не нравилась, и он решил проявить инициативу – пошёл в отдел кадров Гидрометеорологического института и выписал всех преподавателей с именем Давид. Их оказалось немного. Очень смущал предмет «гидра». В институте изучали несколько похожих и ещё прикладные науки с созвучным началом. Наиболее полное совпадение оказалось одно кафедру гидромеханики возглавлял и на ней же преподавал Фраерман Давид Семёнович, двадцати пяти лет. Сын доктора наук, парторга этого же института.

По окончании вуза Давид почти сразу защитил диссертацию. Принципиальный, уважаемый молодой руководитель, последние два года являлся председателем приёмной комиссии. С фотографии смотрело одутловатое лицо с толстыми губами и выпученными маленьким глазками. На широком приплюснутом носу – очки с большими диоптриями.

Запрос в оперативное управление главка принёс неожиданную информацию. Сообщалось, что Фраерман несколько раз был замешан в скандалах со своими студентками. Проживал один в отдельной квартире на Малоохтинском проспекте.

Оперативная установка по месту жительства добавила в бочку дёгтя.

Все соседи недолюбливали Давида за нелюдимость. Он ни с кем не здоровался. Гости его не посещали. Изредка приводил к себе девушек, тогда в комнатах слышалась музыка и шум. Был случай, когда из его квартиры со скандалом выбежала девица, и Фраерман попытался её преследовать, грозил расправой. Но заметив свидетелей, вернулся домой. Пьяным его никто не видел. Но самое интересное оказалось то, что дом, в котором проживал фигурант, выходил окнами на парк Терешковой, где и случилась расправа.

Заботкин составил справку-меморандум и доложил руководству. Необходимо было принимать меры – проводить комплекс оперативных мероприятий в отношении «декана», так Антон сразу прозвал подозреваемого. Но кто даст разрешение, если все силы брошены на борьбу с бандитизмом?

Неожиданно приехал сотрудник из Большого дома и сообщил, что аналогичных преступлений в городе уже несколько. Среди них есть ещё одна студентка из Гидрометеорологического института, но другого факультета, убита в соседнем районе.

Способ нанесения смертельного ранения одинаков. Явно – работает маньяк. Но дела объединить не дают, дабы не было шума, не узнали журналисты и общественность. Зато есть возможность организовать разработку Давида Семёновича по полной программе. Оформить как сигнал. Если не подтвердится – материалы спишут в оперативное дело.

Через месяц оборудовали кабинет «декана» в институте, поставили на прослушивание домашний и рабочий телефоны. Подключилось оперативно-поисковое управление – фиксировали любое передвижение по городу, связи, контакты.

….Из приёмника-распределителя никаких новостей не поступало. Значит, всё шло по плану.

Но волнение Заботкина не проходило. Как она?

Это же не дома у мамы с папой. Там сложившийся коллектив, и совсем не простой. Есть и судимые подростки, много неуравновешенных. Если не вписаться, можно получить всеобщее презрение.

И не то чтобы добыть какую-либо информацию о безопасности думать.

Через неделю с утра Заботкин никуда не уходил ждал Аллу. Оформлял документы, писал справки в дела. И всё равно встреча случилась внезапно. Собирался попить чаю, как замигала лампочка. Пошёл открывать. Увидев агентессу, не сдержался, забыл о конспирации – распахнул объятия, и она без стеснения кинулась к нему на шею. Куртка была холодная и жёсткая, точно одеревенела, на волосах– снег, но Антон этого не заметил, успел захлопнуть ногой дверь, чтобы не раздражать посетителей, сидевших на приём к другим оперативникам.

Не отпуская, пронёс девушку в кабинет. Помог раздеться. Сели в угол за журнальный столик. Антон снова включил чайник, открыл упаковку с печеньем. Смотрел на Аллу. Та словно посвежела. Лицо чистенькое белое, на щеках румянец. Улыбнулась:

– Антон Борисович, как там мои браслеты, на месте? – сощурилась.

– Хотел поносить, да размерчик не подошёл, усмехнулся он…

Когда успокоились, заговорили о деле.

Алла загрустила:

– Хорошие там ребята, жалко их. Я-то знала, что через неделю выпустят. А другим неизвестно сколько сидеть. Успела даже подружиться с некоторыми девчонками… Года три назад к начальству приходил священник. Назвался Отцом Лурье. Предложил обустроить маленькую комнату под молельню. Чтобы детей к богу приучать. Начальство разрешило. И вроде как ребятам этот поп понравился. Молитвы не заставлял учить, а всё рассказывал умное. Будто Христос был первым самоубийцей – он же не сомневался, что его убьют, когда он признается властям в том, что проповедует.

– Каким властям? – не понял Антон.

– Да я сама не знаю, библии не читала. Ребята говорили, что там так написано. А потом начальство узнало, что он про смерть много рассказывает и про тех, кто собирается себя убить. Ну и выгнали его. А некоторые ребята продолжали с попом контачить. Письма писали и когда выходили, ехали к нему в гости.

– И что? – не вытерпел Антон.

– Ну, вот те двое, что с балкона бросились, очень попа любили. Даже потом жили у него где-то на квартире. И ещё в каком-то районе парень выбросился из окна подъезда, но это тоже не последний случай…

– Что, тоже от любви к попу? А начальство как реагирует?

– Поповскую кладовку закрыли на ключ, точно ничего и не было, а всем запретили о нём вспоминать.

– Да… – Антон задумался: «Радость наша не в том, чтобы подольше жить, а чтобы наследовать Царствие Небесное, следуйте за Христом и получите вечное спасение…» а ведь так и получается если признать Христа первым самоубийцей… Криминальный поп! Где он теперь, интересно? Надо написать запрос церковному начальству – они-то должны своего коллегу знать!

Про чай забыли.

– Да ничего интересного! – Алла нетерпеливо заёрзала на стуле. Приподнялась и достала из брюк свёрнутый листок, передала Заботкину. Вот здесь интереснее, я всё записала, смотрите!

Весь листок был заполнен корявым почерком.

Слева стояла фамилия или кличка, а справа – что совершил, когда и где. Кто летом цепочки срывал с женщин, а зимой – шапки. Кто грабил школьников.

И даже одна девочка участвовала в нападении на ларёк у метро «Ломоносовская» – стояла на стрёме.

– Ну и контингент собрался! – усмехнулся Заботкин. – Молодец! Информацию в районы отошлём – пусть проверяют.

Алла зарделась, села:

– Ну как, можно мне настоящие задания поручать?

– Я и не сомневался, – откровенно признался Заботкин. Только переживал за тебя. Мало ли что случится.

Глаза Аллы заблестели:

– Правда, переживали? Правда? Какой вы хороший. Я всё время буду вам помогать. Буду делать, что скажете! – но неожиданно погрустнела: – А что там с Олей? Ну, в смысле – убийцу не нашли? Так жалко её родителей. Хотела к ним зайти, но как-то боязно.

– Нет, пока не нашли. Но работаем активно. Думаю, поймаем! – и неожиданно услышав о родителях, спросил: – А ты не хочешь съездить к матери? У тебя ведь ещё есть несколько дней каникул. Я тебе денег дам на дорогу!

Алла стала серьёзной:

– Деньги у меня ещё остались. Не хочу! И ухажёра её видеть не хочу. Пусть лучше обо мне забудут навсегда.

– Зря ты так, Алла. Она же мать тебе всё-таки. Любит.

– Если бы любила – не бросила!

– Ну, в жизни разные ситуации случаются, а родные люди всегда должны быть вместе. Кто, как не мать, желает тебе добра? Вот ты представь себе наш земной шар, огромный, окружающий тебя мир с едущими куда-то машинами, паровозами, спешащими людьми, летящими самолётами. И нигде нет живого существа, которое бы думало о тебе. А когда человеку очень плохо или он вообще умирает, лежит без сознания в коме – только мысли и желания любимых могут вернуть его с того света, заставить жить! Ведь это так важно – не быть одной!

Алла почему-то сразу представила убитую в парке Ольгу; разбившихся ребят на асфальте – руки связаны полотенцем; беспризорников, с которыми успела сдружиться. Кто-то думал о них, заботился? Длинный на чердаке задохнулся. Вообразила, как он рвался из поглощающего его пугающего ужаса, но не мог осилить цепкие когти смерти. Вспомнила свою холодную скрипящую металлическую кровать в интернате, бессонные ночи и тени деревьев, в свете уличных фонарей раскачивающиеся маятником на потолке. Жуть!.. Жуть захлестнула её.

Гнетущая щемящая тоска охватила девочку, навалилась со всех сторон, подступила к горлу.

Внезапно соединились все пережитые в интернате обиды, оговоры, унизительный скулёж в подушку.

И снова те далёкие колокола как что-то светлое родное. Алла стала задыхаться от жалости к себе, едва сдерживая рвущиеся изнутри рыдания. Сорвалась и бросилась перед сидящим Заботкиным на колени. Обняла за ноги, в глазах – слёзы:

– А вы, Антон Борисович, желаете мне добра? Думаете обо мне?.. Думаете?.. Думайте, пожалуйста, Антон Борисович, я вас прошу, думайте обо мне. Не отдавайте моей матери, не отдавайте никому. А я буду думать только о вас… о вас.… Понимаете? Я же… я для вас… Я же… люблю вас…

– Конечно, конечно, милая. Я думаю о тебе. Я постоянно думаю о тебе. Хочу, чтобы у тебя было всё хорошо, – Заботкин приподнял девочку за предплечья и усадил рядом с собой, заключил в объятия. Прижал к себе. Достал носовой платок и стал вытирать слёзы, текущие по девичьему личику, – я тоже тебя люблю и никому не отдам. Не волнуйся. Давай пить чай, а то ты затопишь весь мой кабинет…