Текст книги "Политические сочинения. Том III. История политических институтов"

С необходимостью для каждого индивидуума найти себе защиту связано стремление трибы увеличить свою силу. Практикуемое принятие в свою среду чужеземцев, которое вытекает из этого стремления, создает другой вид интеграции. Там, где, как между трибами североамериканских индейцев, «пленнику предстоит альтернатива между усыновлением его со стороны пленивших или пыткой» (усыновление – удел отличившихся своей храбростью), мы видим на наглядных примерах то стремление, которое присуще каждому обществу, – возрастать на счет других обществ. То желание иметь большое количество действительных детей (actual children), способствующих к усилению семейства, о котором говорят нам еврейские предания, скоро переходит в желание приемных детей (factitious children), входящих в среду семьи то с помощью обряда обмена кровью с названными братьями, то при посредстве обрядов, представляющих подобие рождения. И, как было показано в другом месте[41]41
  «Основания социологии», § 319.


[Закрыть], очень возможно, что обычай принятия в среду семьи, столь распространенный в Риме, возник еще в то раннее время, когда кочующие патриархальные группы образовывали трибы и когда в трибах преобладало стремление увеличить свои силы.

И в самом деле, когда мы припомним, что спустя долгое время после того, как из соединения патриархальных групп образовались обширные общины, продолжалась вражда между вошедшими в их состав семействами и кланами, мы ясно увидим здесь, что в этих семействах и кланах не переставал действовать примитивный мотив, побуждающий семью к увеличению своей силы увеличением числа членов.

Можно прибавить, что однородные причины производили однородные следствия и в среде новых обществ в то время, когда составные их части были так недостаточно сплочены, что удерживался взаимный антагонизм между последними. Так, в средневековой Англии до тех пор, пока местное управление не было подчинено общему управлению, всякий свободный человек должен был присоединяться к какому-либо лорду, приписываться к городу или гильдии, являясь в противном случае «человеком, не имеющим друзей» («a friendless man»), в положении столь опасном, как положение дикого, не принадлежащего к трибе. А также, с другой стороны, и в законе, гласящем, что раб, пробывший год и один день в свободном городе или муниципалитете, не может быть потребован обратно ни одним господином, мы можем видеть следствие желания со стороны промышленных групп увеличить свои силы в ущерб окружающим феодальным группам – следствие, аналогичное с принятием в свою трибу чужого человека со стороны диких или с принятием в среду семейства, практиковавшимся в древнем обществе.

Естественно, что по мере более тесного слияния народа в одно целое эти локальные интеграции ослабевают, а в конце концов и исчезают; хотя следы их остаются надолго: мы замечаем их среди нас самих еще до сих пор в законе о приписке к месту, а также в действовавшем в такое недавнее время, как 1824 год, законе, касающемся свободы перехода ремесленников.

Эти последние наглядные примеры приводят нас к той истине, что вначале наблюдается слабое сцепление и большая подвижность единиц, образующих группу, между тем как возрастание интеграции сопровождается обыкновенно затруднением перехода не только из группы в группу, но также и затруднением передвижения внутри групп из одного места на другое: члены общества становятся менее свободными в движениях внутри общества точно так же, как и менее свободно могут оставить его. В частности, переход от пастушеской ступени к ступени оседлой предполагает это; с оседлостью всякий становится в значительной степени связанным материальными интересами. Рабство также способствует – хотя и другим путем – присоединению индивидуумов к локализованным членам общества, следовательно, и к отдельной части его; и везде, где существует рабство, мы в различных формах видим то же самое. Но в обществах, достигших высокой степени интеграции, привязанными к местности оказываются не одни только рабы, но и другие члены. Цурита говорит о древних мексиканцах: «Индейцы никогда не переменяли своей деревни, ни даже своего квартала. Обычай этот был наблюдаем как закон». В древнем Перу «считалось противозаконным переходить из одной провинции или деревни в другую», и путешествовавший без необходимой причины наказывался как бродяга. В других местах, там где интеграция сопровождалась развитием военного типа, там обыкновенно ставилось другое препятствие передвижениям. В Древнем Египте существовала система регистров, и периодически все граждане должны были являться к местным офицерам. «Всякий японец записан в регистры, и всякий раз, когда он желает переменить свое местопребывание, нануши, начальник храма, дает ему паспорт». И теперь в деспотически управляемых государствах Европы мы встречаем более или менее строгую систему паспортов, препятствующую передвижению граждан с места на место и в известных случаях мешающую их выезду из страны.

Однако и здесь, как и везде, давление, которое социальный агрегат оказывает на составляющие его единицы, уменьшается по мере того, как индустриальный тип начинает в значительной степени смягчать тип военный, отчасти потому что общества, характеризуемые индустриализмом, имеют многочисленное население и излишек в членах для заполнения мест тех, которые оставляют свои общества, а отчасти потому что за отсутствием насилия, сопровождающего военный режим, достаточно тесная связь является результатом денежных интересов, семейных уз и любви к родине.

§ 453. Итак, не касаясь в настоящее время того политического развития, которое проявляется ростом структуры, и ограничиваясь политическим развитием, обнаруживающимся в увеличении массы организма и названным здесь политической интеграцией, мы находим в нем следующие черты. Пока агрегаты малы, то присоединение (инкорпорация) материала для возрастания одного на счет другого слабо подвигается вперед посредством захвата, путем воровства женщин и случайным принятием в свою среду одним агрегатом людей из другого агрегата. С образованием обширных агрегатов процесс инкорпорации получает более широкие размеры: сначала с помощью захвата в рабство отдельных членов завоеванных триб, затем с помощью присоединения к себе этих триб во всем их составе.

И когда сложные агрегаты переходят во вдвойне и втройне сложные, тогда в них возрастает стремление поглотить смежные с ними менее обширные общества и образовать из себя еще более обширные агрегаты.

Разного рода условия могут благоприятствовать или мешать общественному росту и уплотнению (консолидации); обитаемая местность может быть способна или неспособна выдержать многочисленное народонаселение, или оно может, доставляя большие или меньшие удобства к передвижениям на своей площади, облегчать или затруднять кооперацию, или же, смотря по тому, защищена ли она естественными преградами или не защищена ими, она может делать легкой или трудной сплоченность индивидуумов, необходимую для первоначальной их связи.

Физическая, нравственная и умственная природа индивидуумов, происшедших от одного определенного корня, также может в большей или меньшей степени благоприятствовать их действию сообща.

Хотя размеры, которых может достичь в каждом отдельном случае политическая интеграция, зависят отчасти от этих условий, но, с другой стороны, они зависят также и от большей или меньшей степени сходства между слагаемыми частями. Вначале, если природа является малоблагоприятной для связи социальных организмов, агрегация в широкой степени зависит от уз крови, предполагающих большую степень сходства индивидуумов.

Группы, в которых эти связи по крови и проистекающее из нее сходство наиболее ясны, группы, в которых общие семейные предания, общее происхождение от одного предка и общее поклонение этому последнему благоприятствуют сходству идей и чувств, суть те именно группы, в которых возникает теснейшая социальная связь и которые проявляют наибольшую силу кооперации. Эти связи родства и развивающееся из них сходство природы личностей способствовали в продолжение долгого времени политическому единению кланов и триб, происшедших из этих первоначальных патриархальных групп. Только тогда, когда приспособления к социальной жизни делают значительные успехи, является возможность согласной кооперации лиц, не связанных единством рода; но даже и тогда несходства их натуры не должны переходить известной границы. Там, где природное несходство велико, общество, поддерживаемое вместе только силою, с падением этой силы стремится распасться на части.

Итак, сходство единиц, образующих социальную группу, составляет одно условие их интеграции. Дальнейшим условием является их взаимное противодействие внешнему действию; военная кооперация является деятельной причиной социальной интеграции. Временные союзы диких для защиты и для нападения служат вступительным шагом к этому. Когда многие трибы соединяются против общего врага, продолжительность их взаимодействия заставляет их соединяться под одной общей властью. То же самое можно сказать и о последующих более обширных агрегатах.

Прогресс социальной интеграции есть вместе и причина и следствие уменьшения разрозненности между входящими в состав ее единицами. Первоначальные бродячие орды не оказывают давления на составляющих их членов, оставляя им полную свободу покидать одну орду и переходить в другую. Когда трибы достигают большего развития, выход из одной и вступление в другую становятся менее легкими; состав союзов является гораздо менее подвижным. И на той долгой стадии развития, на которой расширение и консолидация обществ совершаются помощью военной жизни, подвижность единиц все более и более затрудняется. И только с замещением насильственной кооперации свободной кооперацией, характеризующей развитие индустриализма, исчезает это затруднение: в этих обществах принудительная связь соответственно заменяется связью самопроизвольной.

Может быть названа постоянной та истина, что политическая интеграция, подвигаясь вперед, стремится сгладить первоначальные деления соединенных частей. Здесь мы замечаем, во-первых, медленное исчезновение тех нетопографических разделений, происходящих от связей родства и дающих в результате отдельные роды и трибы – разделения по родам и трибам, которые остаются долгое время после того, как обширные общества являются сформированными: постепенное смешение уничтожает их. Во-вторых, меньшие общества, соединяясь в большее, теряют в течение долгой кооперации различия своих организаций, вначале удерживаемые ими: общая организация начинает разветвляться между ними, и их индивидуальные различия становятся незаметными. И, в-третьих, за этим непосредственно следует более или менее решительное уничтожение их связей, зависящих от топографических условий, и замена этих последних новыми административными связями общей организации. Отсюда естественным образом следует и обратная истина, что во время распадения социальных организмов сперва разделяются большие группы, а потом уже, если распадение продолжается, и эти последние распадаются на составляющие их меньшие группы. В пример можно привести древние империи, одна за другой образовывавшиеся на Востоке: отдельные государства, входившие в их состав, тотчас возвращались к своей прежней независимости, как только исчезало насилие, связывавшее их вместе. Примером может служить также империя Каролингов, которая, распавшись сначала на свои главные составные части, оказалась с течением времени распавшейся и на подразделения их[42]42
  Примером может служить также империя Каролингов, которая, распавшись сначала на свои главные составные части, оказалась с течением времени распавшейся и на подразделения их – формальный распад империи произошел в 843 г. с подписанием тремя сыновьями императора Людовика I Верденского договора, по которому Лотарь I получил Италию, Прованс, Бургундию, Фризию. Это государство получило название Лотарингия. Людовик II получил Баварию, Швабию, Франконию, Саксонию и Тюрингию. Эти земли стали ядром Германии. Карл II, кроме Аквитании, получил Септиманию, Испанскую марку, часть Бургундии на запад от Соны, Нейстрию, франкские области на севере Галлии, Бретань, т. е. земли будущей Франции.


[Закрыть]. И когда, как в последнем случае, процесс распадения заходит очень далеко, является поворот к чему-то подобному примитивным условиям, при которых маленькие хищнические общества занимаются постоянными войнами с подобными им маленькими обществами, окружающими их.

IV
Политическая дифференциация[43]43
  Разделение на классы и сословия. – Прим. ред.


[Закрыть]

§ 455. Тот общий закон, по которому одинаковые единицы, подверженные действию одинаковых сил, стремятся сплотиться (интегрироваться), был подтвержден в последней главе примерами образования социальных групп. Первую ступень социального развития мы видели там, где группа однородных людей, подвергаясь одинаковым образом враждебным действиям извне, оказывала им одно общее сопротивление. Здесь мы заметим применение к этим группам соответственного общего закона, в силу которого пропорционально тому, как одинаковые составные части или единицы агрегата подвергаются неодинаковым влияниям, они стремятся образовать дифференцированные (различные) части агрегата. Этот закон наблюдается в приложении к таким социальным группам, что составляет вторую ступень социального развития.

Первоначальная политическая дифференциация возникает из первоначальной семейной дифференциации. Мужчины и женщины, подвергаясь вследствие несходства их функций в жизни неодинаковым влияниям, в самом начале становятся в неодинаковое положение в социальной группе, подобно тому, как различно было их положение в группе семейной: очень рано они образовывают нечто, соответствующее двум политическим классам – правителей и управляемых. А до какой степени справедливо то, что возникающее между ними такое различие общественного положения происходит от различия их отношений к окружающим работам, мы увидим из того, что первое является большим или меньшим, сообразно тому, велико или мало второе. Было указано – когда шла речь о положении (Status) женщин, – что между чиппева (Chippewa), а тем более между клатсопами и чинуксами[44]44
  между чиппеваями (Chippewas), а тем более между клатсопами и чинуксами… – племена североамериканских индейцев (современные названия чиппева, клатсопы, чинуки).


[Закрыть], «живущими рыбой и кореньями, добывать которые женщины способны наравне с мужчинами, первые пользуются большим значением и влиянием, что очень редко можно встретить между индейцами». Мы видели также, что на Куэбе (Cueba)[45]45
  …на Куэбе (Cueba) – регион и название индейского племени на востоке Панамы.


[Закрыть], где во время войны женщины присоединяются к мужчинам, «сражаясь бок о бок с ними», их положение оказывается гораздо высшим, чем оно обыкновенно бывает у грубых народов; равным образом в Дагомее, где женщины столь же воинственны, как и мужчины, они пользуются таким уважением, что в политической организации «высшее место принадлежит женщине». Из сопоставления этих исключительных случаев со случаями обыкновенными, когда одни мужчины занимаются войной и охотой и пользуются неограниченным авторитетом, в то время как женщины, занимающиеся собиранием различной ничтожной пищи и переноской тяжестей, являются презренными рабынями, становится очевидным, что различие отношений к окружающим работам дает начало различию социального положения.

Как мы видели ранее, другой иллюстрацией этой истины могут служить те немногие нецивилизованные общества, которые ведут постоянно мирную жизнь, как, например, бодо и дималы в горах Индии или древние пуэблы[46]46
  пуэбло – группа коренных народов на юго-западе США (штаты Аризона, Нью-Мексико).


[Закрыть] Северной Америки: у них занятия не были резко разделены на воинственные и производительные, исполняемые раздельно обоими полами, в силу чего в таких обществах из этой относительно незначительной разницы между деятельностью мужчины и женщины вытекает или вытекало незначительное различие их социального положения (status).

То же мы увидим, переходя от этой большей или меньшей политической дифференциации, сопровождающей различие полов, к дифференциации, не зависящей от полового различия, т. е. к той, которая возникает среди самих мужчин. Там, где жизнь идет неизменно мирно, определенного деления на классы не существует. Примером может служить одно из горных племен Индии, о котором я часто упоминал как об отличающемся честностью, справедливостью и дружелюбием, сопровождающими чисто промысловую жизнь. Ходжсон говорит: все бодо[47]47
  бодо – народность штата Ассам (Индия).


[Закрыть] и все дималы равны, абсолютно равны – и фактически, и по праву; «это изумительно, но это действительно так». Подобное же говорят и о другой мирной и дружелюбной горной трибе: «Лепхасы не имеют кастовых различий». Между различными племенами папуанцев могут быть названы мирные арафуры[48]48
  арафуры (альфуры) – новогвинейское племя.


[Закрыть], обнаруживающие «взаимную братскую любовь друг к другу» и не имеющие никакого деления на классы.

§ 456. И, как первоначальные семейные (домашние) отношения полов переходят в политические отношения, при которых мужчины и женщины в воинственных группах становятся властвующим и подданным классами, так же точно и отношения между господином и рабом – первоначально чисто домашние – переходят в политические, которые устанавливаются тем крепче, чем более вследствие постоянных войн разрастается обращение в рабство. С образованием класса рабов начинается то политическое разделение (дифференциация) между правящими структурами и структурами подвластными, которое продолжает идти сквозь все более высокие формы социального развития.

Кан замечает, что «рабство в своей самой ужасной форме существует среди индейцев на всем побережье от Калифорнии до Берингова пролива: более сильные трибы обращают в рабство всех членов других триб, которых им только удается победить. Во внутренности страны, где случаи войны незначительны, рабство вовсе не существует». И это замечание выражает лишь в ясной форме истину, наблюдаемую всюду. Очевидность убеждает, что обычай обращения в рабство развивается мало-помалу из обычая людоедства (каннибализма). Относительно нуткасов[49]49
  нуткасы (нутка, нутль) – индейское племя тихоокеанского побережья Канады и о-ва Ванкувер.


[Закрыть] мы читаем, что у них «случаются жертвоприношения рабами и угощения ими». И если мы противопоставим этот обычай с обычаем, существующим в других местах, – убивать и пожирать пленников тотчас же, как они захвачены, – мы можем вывести заключением, что захват слишком большого числа пленников, при которых они не могут быть все немедленно съедены, причем их излишек, предназначенный быть съедаемым по мере надобности, в ожидании этого, употреблялся для исполнения различных работ, привел к открытию, что служба пленников может быть ценнее, чем их мясо; отсюда возникал обычай сохранять их в качестве рабов. Очевидно, что рабство женщин, детей и тех из мужчин, которые остаются неумерщвленными, является рабством в полном смысле этого слова. Они абсолютно принадлежат своим поработителям, которые могли убить их и которые удерживают за собой это право убить их во всякое время, когда им захочется. Они становятся собственностью, с которой можно сделать всякое возможное употребление.

Захват рабов, который является вначале результатом войны, становится впоследствии целью войны. О нуткасах мы читаем, что «некоторые из слабейших триб на севере острова обыкновенно считаются за трибы, снабжающие рабами, и периодично выдерживают набеги более сильных триб»; подобное же явление замечается и между чинуками. То же самое было и в древней Вера-Паз, где «совершались периодические набеги в неприятельскую территорию… и захватывалось такое число пленников, в котором была надобность»; то же было и в Гондурасе, где при объявлении войны неприятелю посылается известие о том, что «нуждаются в рабах». То же самое и у различных существующих народов. Сент-Джон говорит, что «большая часть даяков[50]50
  даяки – общее название племен о-ва Борнео.


[Закрыть] имеют большее желание завладеть рабами, нежели головами, и, нападая на деревню, убивают только тех, которые оказывают сопротивление или пытаются убежать». А что и в Африке обыкновенно ведутся войны с целью завладеть рабами – это не нуждается в доказательстве.

Разделение на классы, возникшее таким образом из войны, поддерживается затем и усиливается различными путями. Очень рано замечается здесь обычай купли. У чинуков, кроме рабов, захваченных ими в плен, есть еще рабы, которых они купили детьми у своих соседей. Как мы видели, когда рассматривали домашние отношения, продажа своих детей в рабство не представляет ничего необычного в среде диких. Расширение класса рабов, начавшееся таким образом с купли, идет все далее и далее с помощью и других средств. Такова, например, добровольная отдача себя в рабство с целью отыскать защиту, таково порабощение за преступление.

Оставляя подробности, мы должны лишь установить здесь, что политическая дифференциация, начинающаяся войною, осуществляется не помощью присоединения других обществ в целом их составе и не помощью присоединения целых классов другого общества, а помощью присоединения отдельных членов этих обществ или посредством иных подобных единичных приращений. Класс рабов, составленный из членов, оторванных от их первоначальных социальных отношений, разобщенных между собою и всецело привязанных к своим собственникам, вначале очень неясно выделяется в качестве социального слоя. Выделение его возникает лишь вместе с некоторым ограничением прав собственников. Переставая быть в положении домашнего скота, рабы начинают образовывать отдел политического целого, в котором начинают обнаруживаться их собственные права, ограничивающие права их господ.

§ 457. Обыкновенно полагают, что крепостное состояние происходит из ослабления рабства, но исследование фактов показывает, что оно возникает иным путем. До тех пор, пока первоначальные трибы во взаимной борьбе за существование увеличиваются одна на счет другой посредством присвоения себе отдельных индивидуумов, которых им удается взять в плен, – они образуют у себя класс абсолютных рабов; образование класса крепостных людей, класса значительно высшего и имеющего определенное социальное положение (status), сопровождает те более поздние и более широкие процессы роста, при которых одно общество присоединяет к себе другое в целом его составе. Крепостное состояние возникает вместе с завоеванием и присоединением целых областей.

Между тем как одно обнаруживается тем, что пленники отрываются от их домов, при другом покоренный народ продолжает жить в своих домах. Томсон замечает, что «между новозеландцами трибы становятся номинальными рабами, когда завоеватели оставляют их на их обычном месте пребывания под условием уплаты известной дани съестными припасами и пр.», – положение, в котором можно видеть зарождение подобных учреждений в соединившихся обществах. О правительстве Сандвичевых островов[51]51
  сандвичевы острова – второе название Гавайских островов.


[Закрыть], когда оно впервые было узнано и состояло по описаниям из короля и непокорных вождей – усмиренных им лишь относительно в недавнее время, – Эллис пишет: «Народ вообще рассматривается как прикрепленный в земле и переходящий вместе с нею от одного вождя к другому». Раньше последних перемен на островах Фиджи там существовали порабощенные области, о населении которых мы читаем, что оно обязано было снабжать дома своих господ «ежедневно съестными припасами, строить их и держать в исправности». Хотя степень зависимости населения, порабощенного подобным образом, чрезвычайно различна, – начиная с крайней степени, при которой, как на острове Фиджи, порабощенный может подлежать съедению в случае надобности, и до другой – при которой с него требуется лишь определенное количество произведений или труда, однако во всяком случае везде порабощение этого рода сходно в том отношении, что народ остается на своем первобытном месте пребывания. Есть много причин думать, что и крепостная зависимость в Европе образовалась подобным же путем. В Греции, на острове Крите, после покорения его дорийцами[52]52
  на острове Крите, после покорения его дорийцами… – то есть после Х в. до н. э. Заняв Крит, дорийцы стали господствующим народом и пользовались полными гражданскими правами, а коренные жители острова попали в зависимость.


[Закрыть], образовалось вассальное народонаселение, частью, кажется, из туземцев острова, частью из предшествовавших завоевателей; причем первые стали крепостными, прикрепленными к земле государственной и личной, вторые же сделались платящими дань собственниками земли.

И в Спарте подобные же отношения возникли из подобных же причин; в ней были гелоты, жившие на землях своих господ, спартанцев, и обрабатывающие эти земли, и кроме того, периэки (или лакедемоняне), составлявшие, вероятно, высший класс населения перед вторжением дорийцев. Точно то же было и в греческих колониях, основанных позже, как, например, в Сиракузах[53]53
  греческих колониях, основанных позже, как, например, в Сиракузах… – одна из первых греческих колоний на восточном берегу о-ва Сицилия, основанная около 735 г. до н. э., самый большой и богатый город острова.


[Закрыть], где аборигены страны сделались крепостными. Подобное же было и в более позднее время и в более близких нам местностях. Когда Галлия была наводнена римлянами и потом, когда романизированная Галлия была покорена франками, в ней произошло небольшое перемещение прежних земледельцев, но они только упали в сравнительно низшее положение, именно в низшее политическое положение, а по мнению Гизо, и на более низкую ступень в промышленном отношении. Наша собственная страна представляет также подходящие примеры. «В древней Британии, как пишет Гирсон, вероятно, существовали закрепощенные деревни, населенные родственными, но покоренными племенами, первоначально владевшими землею». К тем же самым выводам приводят нас и наиболее достойные доверия сказания, дошедшие от древних времен Англии и Нормандии. Профессор Стеббс говорит: «Керл (caorl)[54]54
  Keorl, или ceori, – городские жители и свободные землевладельцы. – Прим. ред.


[Закрыть] имел право на общественные земли своего городского округа. Его латинское имя villanus (гражданин) было символом свободы, но его привилегии были связаны с землею; и когда норманский лорд завладевал землей, он овладевал вместе с нею и вилленами. Однако виллен еще удерживал свои древние привилегии, свой дом, свою землю, свои права на лес и на сено; земли лорда нуждались для обработки в его услугах, и лорд из чувства собственного интереса оказывал ему некоторого рода покровительство наравне с тем, которое доставалось на долю лошади или вола». Такое же значение имеют и следующие строки из Иннеса: «Я говорил, что между обитателями Гренджа[55]55
  Грендж, Бенти-Грейндж (Benty Grange) – курган VII в., названный по имени фермы Бенти-Грейндж в Дербишире (Англия), раскопанный в 1848 г. На основе сделанных там археологических находок предполагается, что обитателями Грейнджа могли быть керлы (ceorl) – слой простых свободных земледельцев-крестьян в англосаксонский период истории Британии и социальная основа англосаксонского общества;
  бонды (bond) – свободные незнатные крестьяне-землевладельцы, серфы (serf) – лично зависимые крестьяне, и вилланы (villan) – крестьяне лично свободные, но зависимые от держателя земли.


[Закрыть] на самой низкой ступени стоял керл, бонд, серф, или виллен (ceorl, bond, seft, or villan), переходивший из рук в руки вместе с землей, которую он обрабатывал; в случае если бы ему вздумалось убежать, его можно было изловить и вернуть на прежнее место, так же как заблудившегося вола или овцу. Их законное имя nativus, или neyf, которое, впрочем, я встречал лишь в Британии, указывает, как кажется, на их происхождение от туземной расы первобытных владетелей земли. В регистре Данфермлина[56]56
  Данфермлин – город в Шотландии на берегу залива Ферт-оф-Форт, на северо-западе от Эдинбурга. До 1437 г. был столицей Шотландии.


[Закрыть] находятся многие «генеалогии», или stud books, предназначенные для того, чтобы лорд мог проследить и вывести свой род в восходящей линии от серфов. Достойно замечания, что многие из них носят кельтские имена».

Ясно, что покоренная территория оставлялась в руках ее первобытных возделывателей, потому что без обработки она стала бы ни к чему не годной и потому что не было никакой выгоды замещать этих возделывателей другими, если бы даже и имелось адекватное количество этих других. Таким образом, подобно тому, как в собственном интересе завоевателя было прикрепить к земле ее первобытного культиватора, в его же интересе было оставить за последним и известную сумму дохода, необходимую для того, чтобы поддержать его жизнь и доставить ему возможность производить потомство, а также интерес завоевателя охранял возделывателя его земли от всего, что могло сделать его неспособным к работе.

Для того, чтобы показать, насколько существенно различие между рабством первобытного типа и рабством крепостной зависимости, здесь необходимо прибавить, что, тогда как первое может существовать – и на самом деле существует – среди диких и кочевых триб, второе становится возможным только на земледельческой ступени развития, потому что только на этой ступени можно наблюдать случаи покорения одного общества в целом его составе другим обществом, и только она дает какую-либо возможность прикрепления к земле.

§ 458. Ассоциация людей, живущих охотой, для которых занимаемое ими пространство земли ценно только по водящейся на нем дичи, конечно, не может требовать ничего иного, кроме общего участия в выгодах занимаемой ею площади: право, которое ее члены имеют на землю, должно быть общим правом. Естественно при этом, что вначале все взрослые мужчины, которые суть вместе и охотники, и воины, сообща владеют неразделенной землей и оказывают противодействие захвату ее другими трибами. Хотя на низшей ступени пастушеского образа жизни, особенно в том случае, когда бесплодие почвы заставляет людей далеко расходиться друг от друга, еще и нет определенного пользования на правах собственности местностью кочевья, однако уже и здесь, как мы можем видеть в ссоре за пастбища пастухов Авраамовых с пастухами Лота, начинают возникать некоторые поползновения к исключительному пользованию землей; а на позднейшей полукочевой ступени развития, как то мы видим у древних германцев, кочевье каждого отдельного отряда определяется границами. Я привожу эти факты для того, чтобы показать установленную вначале тождественность класса воинов с классом землевладельцев. Потому что и в тех группах, которые живут охотой, и в тех, которые занимаются скотоводством, рабы одинаково исключены из пользования землей, а свободные люди, которые в то же время и воины, само собою разумеется, становятся владетелями территории. Эта связь, под различными видоизменениями форм, долго существует и на последующих ступенях социального развития – противное вряд ли и возможно: так как на ранней ступени оседлости земля составляет почти исключительный источник благосостояния, то неизбежно случается, что во времена господства принципа «сила есть право» личная сила и владение землей идут рука об руку. Отсюда следует факт, что везде, где вместо того, чтобы принадлежать целой политической общине, земля является разделенной между составными сельскими общинами, или между семействами, или же между отдельными лицами, владение ею обыкновенно соединяется с военными занятиями. В Древнем Египте всякий солдат был землевладельцем и «имел участок земли около шести акров». В Греции вторгнувшиеся эллины, вырывая обладание землей из рук прежних собственников, соединяли военную службу с землевладением. В Риме также «каждый свободный собственник от семнадцатилетнего до шестидесятилетнего возраста был обязан службою… так что даже вольноотпущенник должен был служить, если каким-нибудь исключительным случаем он делался владетелем земельной собственности. Подобное же встречаем мы и в древней тевтонской общине: составленная из воинов по профессии, армия общины включала в себя массу свободных людей, устроившихся семействами и сражавшихся за свои дома и очаги», – эти свободные люди, или стрелки (markmen), владели землею частью сообща, частью на правах личных собственников. Равным образом и древние англичане «селились на занимаемой ими земле родственными группами (cognationes), происшедшими от их расположения на поле битвы, где каждая родственная группа предводительствовалась офицером, выбранным из своего рода по взаимному соглашению; и до такой степени была тесна эта зависимость, что «тан за дурное командование на войне терял свое наследственное право на владение землею».

Из первоначальной связи между воинскими занятиями и владением землей, естественным образом возникающей из общего интереса, который имеют индивидуальные или коллективные владетели земли при защите от нападений, возникает с течением времени дальнейшая связь. Так, с военными успехами прогрессирует и социальное развитие, дающее все большее и большее могущество господствующему правителю; а у этого последнего входит в обычай награждать военных предводителей участками земли. Древние египетские государи награждали отличившихся военными подвигами офицеров «участками коронной земли». Когда варвары вошли в состав римских войск, «им, согласно обычаю, господствовавшему в римской армии, было назначено жалованье землею. Эта земля отдавалась солдату под условием, чтобы сын его также поступал в ряды войска». А то, что родственный с этим обычай идет сквозь весь феодальный период, составляет общепризнанную истину; из него возникло временное феодальное пользование землей, и поводом к исключению женщин из права на наследование земли послужила их неспособность носить оружие. Достаточным примером установленного отношения может служить и тот факт, что «Вильгельм Завоеватель… разделил свое королевство на части приблизительно равного достоинства числом около шестидесяти тысяч и распределил их между солдатами сообразно заслугам каждого» и что одним из своих законов он требовал от всех владельцев земли «клятвы в том, что они признают себя вассалами или ленниками (временными владельцами)» и «будут защищать землю и титул своего государя, точно так же, как и его особу, являясь в военное время вооруженными и на конях».