Текст книги "Филмер"

– Да? – отозвался тот.

– Я хочу… – Филмер облизал пересохшие губы. – Мне нездоровится.

Бэнгхерст стал как вкопанный.

– Что?! – воскликнул он.

– Голова кружится. – Филмер шагнул вперед, но Бэнгхерст не пошевельнулся. – Сам не знаю. Возможно, это сейчас пройдет. Если нет… может быть, Мак-Эндрю…

– Так вам нездоровится?! – повторил Бэнгхерст, уставясь в его побледневшее лицо. – Дорогая! – сказал он, когда миссис Бэнгхерст подошла к ним. – Филмер говорит, что ему нездоровится.

– Голова немного кружится, – объяснил Филмер, избегая взгляда леди Мэри. – Возможно, пройдет…

Наступило молчание.

Филмеру вдруг подумалось, что сейчас он самый одинокий человек на свете.

– Так или иначе полет должен состояться, – сказал наконец Бэнгхерст. – Может быть, вам где-нибудь посидеть минутку, передохнуть…

– Это, наверно, оттого, что столько народу… – произнес Филмер.

И опять молчание. Бэнгхерст испытующе посмотрел на Филмера, потом окинул взглядом публику за оградой.

– Да, неудачно, – сказал сэр Теодор Хикл. – Но все же… я полагаю… ваши помощники… Разумеется, если вы плохо себя чувствуете и не склонны…

– По-моему, мистер Филмер и мысли такой не допускает, – сказала леди Мэри.

– Однако если мистер Филмер утратил уверенность… Ему, пожалуй, опасно даже пытаться… – И Хикл покашлял.

– Именно потому, что опасно. – Леди Мэри не договорила, уверенная, что теперь мнение Филмера и ее собственное всем вполне ясно.

В душе Филмера шла борьба.

– Я знаю, мне надо лететь, – сказал он, уставясь в землю. Потом поднял глаза и встретил взгляд леди Мэри. – Да, я хочу лететь, – прибавил он и слабо улыбнулся ей. И повернулся к Бэнгхерсту. – Если бы мне просто немного посидеть где-нибудь в тени подальше от этой толпы…

Бэнгхерст начал понимать, что происходит.

– Пойдемте в мою комнатку в зеленом павильоне, Там прохладно. – Он взял Филмера под руку.

Филмер еще раз обернулся к леди Мэри Элкингхорн.

– Через пять минут все пройдет. Мне ужасно жаль…

Она улыбнулась ему.

– Я ничего такого не ждал… – сказал он Хиклу и пошел, увлекаемый Бэнгхерстом.

Оставшиеся смотрели им вслед.

– Он такой хрупкий, – промолвила леди Мэри.

– Он, безусловно, человек весьма нервный, – сказал настоятель, чьей слабостью было считать всех на свете, кроме многосемейных служителей церкви, «неврастениками».

– Но, право, – сказал Хикл, – совершенно не обязательно ему самому подниматься в воздух только из-за того, что он изобрел…

– Как же он может не подняться? – спросила леди Мэри с чуть заметной насмешкой.

– Если он теперь заболеет, это будет весьма некстати, – строго сказала миссис Бэнгхерст.

– Не заболеет, – ответила леди Мэри, вспомнив взгляд Филмера.

– Все будет в порядке, – сказал Бэнгхерст Филмеру по дороге к павильону. – Просто вам надо глотнуть коньяку. Понимаете, лететь вы должны сами. Даже обидно было бы… Не можете же вы позволить кому-то другому…

– Да нет, я сам хочу лететь, – сказал Филмер. – Я возьму себя в руки. В сущности, я и сейчас почти готов… нет! Сперва я все-таки глотну коньяку.

Бэнгхерст ввел его в небольшую комнатку, взял пустой графин и вышел за коньяком. Его не было, вероятно, минут пять.

Историю этих пяти минут написать невозможно. Люди на восточной стороне трибун временами видели в окне лицо Филмера, оно прижималось к стеклу, потом отодвигалось и пропадало. Бэнгхерст, что-то крикнув, исчез за главной трибуной, и сейчас же оттуда показался дворецкий с подносом и направился к павильону.

Комнатка в павильоне, где Филмер принял свое последнее решение, была уютная, с очень простой зеленой мебелью и старинной конторкой – Бэнгхерст в личной жизни был неприхотлив. На стенах висели небольшие гравюры с картин Морланда, была там и полка с книгами. А кроме того, Бэнгхерст случайно забыл здесь свое мелкокалиберное ружье, из которого иногда, забавы ради, стрелял грачей; оно лежало на конторке, а на углу каминной полки стояла коробка и в ней несколько патронов. Шагая взад и вперед по комнате и стараясь найти выход из мучительного положения, Филмер подошел сначала к изящному маленькому ружьецу, лежавшему на бюваре, а потом к коробочке с четкой надписью на красной этикетке: «Калибр 22. Дальнобойные».

Должно быть, его сразу осенило.

Как выяснилось, никто не подумал о Филмере, когда раздался выстрел, хотя в маленькой комнатке он должен был прозвучать очень громко, а рядом, за тонкой перегородкой, в бильярдной, находилось несколько человек. Однако дворецкий, по его словам, открыв дверь и почувствовав едкий запах пороха, мигом понял, что произошло. Ибо кто-кто, а прислуга в усадьбе Бэнгхерста уже и раньше догадывалась о том, что творилось на душе у Филмера.

Весь этот тяжелый день Бэнгхерст вел себя, как, по его мнению, подобало человеку, сраженному непоправимым несчастьем, и гости, хоть, право, это было нелегко, старались сделать вид, будто не поняли, как ловко его надул покойный. Публику, рассказал мне Хикс, словно ветром сдуло; и в Поезде на Лондон не было, кажется, пассажира, который не знал бы заранее, что летать человеку никак невозможно. «А все же, – говорили многие, – раз уж дело зашло так далеко, он мог бы и попробовать».

Вечером, когда почти все уже разъехались, Бэнгхерст не выдержал и дал волю своему отчаянию. Мне говорили, что он плакал (должно быть, внушительное зрелище!), и, конечно, он сказал, что Филмер загубил его жизнь, а затем предложил и продал весь аппарат Мак-Эндрю за полкроны. «Я-то думал…» – начал было Мак-Эндрю после завершения сделки и умолк.

Назавтра имя Филмера в «Новой газете» впервые упоминалось реже, чем в любой другой ежедневной газете мира. Прочие организаторы общественного мнения в более или менее сильных выражениях, смотря по их достоинству и степени соперничества с «Новой газетой», объявляли о «безнадежном провале нового летательного аппарата» и о «самоубийстве шарлатана». Но жителей Северного Саррея эти известия не так уж поразили, их в это время занимали необыкновенные явления в небесах.

Накануне вечером Уилкинсон и Мак-Эндрю яростно заспорили об истинных причинах опрометчивого поступка их шефа.

– Бедняга, конечно, был трусоват, но что до познаний, тут уж его шарлатаном не назовешь, – говорил Мак-Эндрю. – И я готов доказать это на деле, мистер Уилкинсон, как только зеваки разъедутся и оставят нас в покое. Не по душе мне рекламная шумиха во время пробных полетов.

И вот, пока весь мир читал в газетах о бесспорном провале нового летательного аппарата, Мак-Эндрю парил в воздухе, скользил вниз, к земле, и опять уверенно взлетал в небо над Эксомом и Уимблдоном; а Бэнгхерст – он вновь обрел надежду и энергию, – вооруженный, помимо всего прочего, кинокамерой (которая, как обнаружилось впоследствии, не работала), не считаясь с правилами общественной безопасности и с местными властями, носился за Мак-Эндрю на автомобиле в одной пижаме (он заметил взлетающий аппарат из окна своей спальни, когда поднимал шторы) и пытался привлечь его внимание.

А в зеленом павильоне на бильярдном столе лежало завернутое в простыню тело Филмера.