Текст книги "Украина. Двойка по истории"

Название «Московия» с подачи поляков вошло в европейский оборот в связи с польскими претензиями на принадлежность Польше всех западнорусских земель и пропагандой концепции, что русины Речи Посполитой и русские в Московском царстве это разные народы и Россия не имеет отношения к культурному наследию Древней Руси, т.е. не имеет права претендовать на объединение русских земель. В 1900 году в Галиции австро-венгерский дипломат и активный участник «украинского движения», затем представитель Украинской Центральной Рады ЗУНР в США, Лонгин Цегельский опубликовал пропагандистскую брошюру «Русь-Украина и Московщина-Россия», в которой обосновывал единоличные права Украины на наследие Киевской Руси. В 1921 году была издана (в 1936 году переиздана) книга украинского эмигранта в Чехословакии Сергея Шелухина о названиях Украины, где он, частично повторяя Духинского, доказывал, что «Московия» всегда так называлась и «украла» своё название «Русь, Россия» у Украины. Подобные же доводы использовал и канадский эмигрант, украинский националист Павел Штепа, в середине ХХ в. издавший книги «Украинец и москвин. Две противоположности» (1959) и «Московство» (1968). [30]

Подмена официального названия «Россия» словом «Московия» изредка применялось западными политиками в ХХ в. Кумир современных украинских националистов Адольф Гитлер (его портреты неизменно присутствуют в факельных шествиях бандеровцев по улицам Киева и других городов, а фашистское приветствие вздёрнутой вверх рукой часто используется членами ОУН) неоднократно говорил о том, что такие слова, как «русское» и «Россия» следует запретить, заменив на «московское» и «Московия», а в планах нацистского руководства было создание Рейхскомиссариата Московия. Не отстают от националистов-писак и гитлеровцев современные американские лизоблюды – невменяемые политики и деятели киевской хунты. В феврале 2016 г. в Верховную Раду был внесён законопроект о том, чтобы на Украине Россию официально называли Московией. Цирк продолжается!

Происхождение названия «Украина», ставшее общепринятым с блудливой руки М. Грушевского, «украинствующие» деятели связывают с упоминанием его древним летописцем в Ипатьевской летописи под 1187 г. Это неверная обывательская поверхностная трактовка людей, да и у Грушевского об этом написано достаточно ясно. Те, кто приводят этот довод, не знают существа вопроса, сами в этом не разбирались, а просто повторяют услышанное где-то. На самом деле профессор истории Наталия Яковенко подтверждает, что в слове «оукрайна» отчетливо видно тождество со словом «окраина». В то же время, рассматривая другие возможные интерпретации этимологии слова от «страна, земля», даже с привлечением аутентичных текстов Евангелия на греческом, латинском, чешском и церковнославянском языках, она приходит к заключению, что этимологически его содержание в официальных политико-географических документах по смыслу совпадает с понятием «окраина». Это и понятно: как с точки зрения русских летописцев, описывавших окраинные территории, так и из польской столицы земля будущей Украины воспринималась именно как окраина, далёкое пограничье с Диким Полем.

С первой половины XIX в. ещё до работ Грушевского начинается широкое использование украинофилами названия Украина в этническом смысле для территории, заселенной русским народом, ещё в массе своей не понимающим, почему городские паны называют их украинцами и заставляют учить язык, которым они разговаривают с рождения, а разные учёные господа пытаются научиться разговаривать так же, как селяне «лаются в шинках», да ещё и записывают их ругань.

Директор Канадского института украинских исследований, современный канадско-украинский историк, вывезенный ребёнком в Германию родителями-бандеровцами, Зенон Когут (род.1944), исследователь истории Гетманщины XVIII в., в своей работе с характерным названием «Создание Украины: Исследования политической культуры, исторического повествования и идентичности (малорусское дворянство в начале XIX в.)», описывая тенденции малороссийского населения, отмечает его по преимуществу ассимиляционные настроения (ориентированные на слияние с русским обществом) и в гораздо меньшей степени традиционалистские настроения (чтобы сохранить унаследованные от Польши привилегии). В XVIII и начале XIX в. малорусское дворянство и духовенство не просто в подавляющем большинстве своём верно служило царям, но и внесло значительный вклад в формирование того, что сегодня известно под именем русской культуры, от которой сейчас как от чумы открещиваются их потомки, предавшие своих предков.

После объединения Великого княжества Литовского с Польским королевством по Люблинской унии 1569 г. и создания Речи Посполитой, часть русских земель была напрямую включена в состав Польши, которая до этого владела землями Галицко-Волынского княжества. В результате Руины и русско-польской войны Левобережная часть Малороссии отошла к Русскому государству. Правобережье Днепра вошло в состав Российской империи после разделов Польши в конце XVI в., а в Галиции и Западной Волыни воцарилась власть Австро-Венгерской империи Габсбургов. По результатам Первой мировой войны Западная Украина вновь оказалась в составе Польши. Таким образом дольше всего под владычеством Польши оставалась Галиция. В начале XIX в. большинство населения Галиции, называвшее себя русинами (синоним «русичи»), было коренным народом, проживавшим на этой территории во времена Киевской и Галицкой Руси, которые считали себя этническими русскими, а свой язык – русским, в результате развития в отрыве от основного массива русского народа вобравшим в свой лексический состав церковнославянские, польские, венгерские, немецкие, румынские и др. элементы. Этот природный естественный язык русинов нарождающиеся «украинцы» стали называть «язычием», а сами стали изобретать новый искусственный «украинский язык», кто во что горазд (кулишовка, драгомановка, желеховка и др.), насыщая его полонизмами для большего отличия от русского. Галицко-русский общественный деятель, историк О. А. Мончаловский (1858—1906) в работе «О названиях „Украина“, „украинский“» приводит высказывание известного польского учёного, профессора Берлинского университета, доктора Александра Брюкнера (Bruckner) в львовской газете «Slowo polskie» в октябре 1902 г.: «Сильнее всего отразилось влияние польского языка на малорусский язык. Я употребил термин „малорусский“, так как это единственный термин исторический, освященный веками и историей, от которого, однако, наши русины (галицкие „украинцы“) совершенно отказались». А добровольный отказ от своего имени – это не кража, как лживо доказывает Е. Наконечный.

В первой половине XIX в. под влиянием идей французской революции и европейского романтизма в российском просвещённом обществе возник интерес к национальной проблематике и к изучению народных истоков культуры, подхваченный любителями этнографии Малороссии и в основном связанный с романтикой украинского казачества. Это движение получило название украинофильства. В среде польской и сильно полонизированной местной шляхты в землях Правобережной Малороссии, вошедших в состав России после разделов Польши, романтизм становится модным течением, а также завладевает умами представителей части либеральной российской интеллигенции.

Большую часть XIX в. русская «украинствующая» интеллигенция представляла собой крохотную часть образованного общества, часто разделённую непримиримыми интеллектуальными спорами, либерально настроенную, оторванную от масс и всецело поглощенную деятельностью, никому, кроме неё самой, не интересной. Большинство украинофилов признавали свои занятия чем-то вроде хобби, безобидным и весьма романтичным, обусловленным местным патриотизмом, ностальгическим пристрастием к неповторимому исчезающему миру. В этой узкой высокообразованной среде весьма немногие проявляли интерес к социальным и политическим аспектам.

Малороссийское самобытное народное искусство, в основном казачество и его фольклор становятся объектом живого интереса и своего рода модой среди поэтов, писателей и этнографов. Многие из них даже не были малороссами по происхождению. Например, первый сборник «Опыт собрания старинных малороссийских песней» издал в 1819 г. в Петербурге грузинский князь Н. А. Цертелев (русифицированное из грузинского Церетели). В России середины XIX в. украинская тематика вызывала интерес и симпатию. Но это была симпатия и заинтересованность по отношению к одной из частей русской земли и русского народа. В истории и характерах Южной Руси искали романтических деталей и красок. Поэтому восторженно были приняты образованными российскими кругами окрашенные малорусскими мотивами «Вечера на хуторе близ Диканьки» (1831—1832) и «Тарас Бульба» (1835—1842) Н. В. Гоголя. Представители украинофильского движения стремились ближе познакомиться с произведениями устного народного творчества овеянного романтикой казачества, узнать жизнь, народный язык и фольклор малороссийского народа, который всё чаще стали называть укрАинским по географическому названию «Украйна» территории бывшей Гетманщины. Но российские украинофилы практически варились в своей интеллигентской среде, а хождение в сельские шинки переодетых в шаровары, вышиванки или кожухи студентов не могло оказать никакого влияния на пробуждение «свидомого самосознания» у малороссийских крестьян, воспринимавших это как забаву городских господ, которых отделяли от народа глубокие социальные различия.

Разнообразные кружки украинофилов со временем стали пытаться создать особый алфавит и грамматические правила для народного малороссийского говора, который являлся южным наречием русского языка с примесью специфических малороссийских слов, зачастую позаимствованных из польского языка за время многовекового польского господства в Юго-Западной Руси. С появлением в среде радикальных украинофилов сепаратистских настроений, для доказательства отдельности и самобытности малороссов и вновь создаваемого украинского языка, его создатели пытались как можно дальше отдалить его от русского литературного языка путём использования местной малороссийской лексики и изобретения новых слов. По принципу – пусть коряво и некрасиво, зато не по-русски.

Наиболее известная группа первых украинофилов-романтиков в 1820—1830-х годах появилась при Харьковском университете. М. Грушевский позже об этих дилетантах-любителях скажет, что «рядом с настоящею великорусскою культурою, к которой серьезно относилось не только правительство, но и местное общество, это украинское течение выглядит мелким провинциализмом, забавою или капризом этнографов и антиквариев». Но в среду студентов и преподавателей университета стали постенно проникать и радикальные настроения, вызванные общим подъёмом революционного и народнического движения в России. Тут делал первые шаги в украинофильском движении Николай Костомаров.

В ноябре 1830 г. тайное общество молодых польских офицеров, вдохновленное национальными революциями, разразившимися во Франции и Бельгии, подняло антиимперское восстание в Варшаве. Однако после первого успеха все силы восставших ушли на внутренние конфликты. Руководители восстания надеялись вдохнуть свежие силы в своё выступление в расчёте на поддержку Правобережного населения, где польское дворянство сохранило с времён присоединения к России своё привилегированное положение помещиков и магнатов, а служилая шляхта занимала большинство должностей в системе просвещения и других государственных учреждениях. В то время в усадьбах польских помещиков и земельных магнатов возник повышенный (в основном показной) интерес к малороссийскому народному творчеству, появилась мода на украинскую, а точнее, казацкую романтику, с ностальгией по «старым добрым» временам владычества Речи Посполитой вместе с идеализацией прошлых польско-русинских отношений. Именно в этой среде стали появляться политические нотки, подхваченные и развитые в польской эмигрантской диаспоре за границей, считавших украинскую тему важной для включения Малороссии в сферу «польского мира» и видевших в ней инструмент для пропаганды своих идей об объединении польских и малороссийских земель в новую «Великую Польшу». И со второй половины ХIХ в. населению Малороссии начинают навязывать название «укрАинцев».

Участвовавший в восстании пятитысячный отряд польских шляхтичей, не получив ожидаемой поддержки у населения, был разгромлен российской армией и отступил в австрийскую Галичину. Тогда и появился знаменитый лозунг, обращённый польскими повстанцами к русскому крестьянству, страдавшему под гнётом самодержавия: «За нашу и вашу свободу!». Планы последующего закабаления малороссов в возрождённой Польше, естественно, от своих «холопов» паны скрывали.

Но малороссийские крестьяне своих польских панов-католиков ненавидели гораздо сильнее, чем православного российского царя. Они иногда и сами своими силами расправлялись с восставшей шляхтой. Даже и в самой Польше многие крестьяне в 1830—1831 гг. отказались поддержать бунтовщиков, тем самым наглядно продемонстрировав, что социальные нужды остаются гораздо ближе и понятнее, чем идеи шляхты о восстановлении польского национального государства.

Участвовавшая в восстании польская шляхта составила в австрийском Львове ядро наиболее радикальных русофобских украинофилов, а некоторые эмигрировали на Запад.

Наиболее радикальные представители польской эмиграции после поражения восстания 1830 г. пытались привлечь украинофилов как своих потенциальных союзников для борьбы против царизма. Идеологи польского украинофильства эмигранты В. Терлецкий, М. Чайковский, Т. Чацкий, Ф. Духинский противопоставляли бывшие малороссийские «Украйны» Речи Посполитой Русскому государству и утверждали, что украинцы это часть польской нации, а «москали» являются не славянами, а «туранцами».

Так в среде польских политэмигрантов, озабоченных поиском способа привлечения в свой лагерь население Малороссии, и родилась «украинская идея». При этом существенное значение имело то, что национальное самосознание щляхты было основано на представлении об исторической мессианской роли Польши, как носителя европейской цивилизации и форпоста Запада, противостоящего «русским варварам» с Востока. Память о прошлом могуществе Речи Посполитой делает поляков беспокойными, черезчур высокомерными, горделивыми и неуживчивыми соседями, непомерные амбиции которых создают проблемы для государств Восточной Европы, а сейчас и для всего Евросоюза. Польские шляхтичи считали себя в расовом отношении и по уровню цивилизованности выше русских, к которым они издавна относились пренебрежительно. Такое положение не изменилось даже после раздела Польши и вхождения её большей части в состав Российской империи, когда эти амбиции и высокомерность поляки сохраняли на фоне их реального бессилия изменить существующие условия.

В первой половине XIX в. после подавленного царским самодержавием восстания 1830—1831 гг. из польской эмигрантской среды стали проникать в Россию идеи о возрождении Польши, в которых идеологами великопольского «ренесанса» развивались концепции о родственном полякам украинском народе, отдельном от русского, которому отводилась роль потенциального союзника в создании Великой Польши «от моря и до моря». Появилось целое направление польской общественно-исторической мысли, вообще отрицавшее славянское происхождение русского народа, якобы имеющего финно-тюркское происхождение. О появлении «украинской идеи» в работе «Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминаниям», опубликованной 1925 г. в Берлине под псевдонимом Андрей Царинный, русский славист, вынужденный в 1919 г. эмигрировать в связи с угрозой ареста большевиками, специалист по истории Малороссии А. В. Стороженко (1857—1926) пишет: «В первой четверти XIX века появилась особая „украинская“ школа польских ученых и поэтов, давшая чрезвычайно талантливых представителей: К. Свидзинский, С. Гощинский, М. Гробовский, Э. Гуликовский, Б. Залесский и мн. другие продолжали развивать начала, заложенные гр. Я. Потоцким и Ф. Чацким, и подготовили тот идейный фундамент, на котором создалось здание современного нам украинства. Всеми своими корнями украинская идеология вросла в польскую почву». [47]

О влиянии идеологов польского украинофильства XIX в. видный канадский деятель украинского национализма И. Лысяк-Рудницкий (1919—1984),), воспитанный в Галиции в националистической семье, бежавшей в 1940 г. в Берлин, об идеологах польского украинофильства XIX в. писал: «Поляки-украинофилы и украинцы польского происхождения внесли существенный вклад в создание новой Украины… Их влияние помогло украинскому возрождению преодолеть уровень аполитичного культурного регионализма и усилило его антироссийскую боевитость». Что эти деятели усилили «антироссийскую боевитость» украинофильства, – это абсолютно точно.

Украинцев как народ выдумал польский этнограф и писатель граф Ян Потоцкий (1761—1815). Именно ему, российскому тайному советнику, близкому к министру иностранных дел Российской империи польскому князю Адаму Чарторыйскому, принадлежит «честь» изобретения термина «укрАинец». В своем сочинении «Историко-географические фрагменты о Скифии, Сарматии и славянах», изданном в Париже на французском языке в 1795 г., Потоцкий сформулировал придуманную им теорию о том, что укрАинцы, населявшие малопольскую Украйну, являются народом, отдельным от русского и имеющим совершенно самостоятельное происхождение, как часть польского народа. Гипотеза Потоцкого базировалась на популярной в то время в Польше сарматской теории происхождения поляков, по которой поляки были прямыми наследниками легендарного племени сарматов, одним из ответвлений которого, по мнению Потоцкого, были украинцы. Что исторически эти идеи не подтверждались фактами и не были результатом научных исследований, Потоцкого беспокоило гораздо меньше, чем оригинальность собственной придумки. Но эти фантазии известного польского писателя легли на благодатную почву радикальной польской интеллигенции, испытывавшей ностальгию по былому польскому величию, и страдавшей от присущего полякам гипертрофированного чувства своего превосходства, известного как польский шляхетский гонор. В этот период создания польских исторических мифов и распространения среди поляков «украинской идеи» появилась значительная плеяда польских общественных деятелей, вообще отрицавших славянское происхождение русского народа, якобы имеющего финно-тюркское происхождение. Они составили целое направление польской общественно-исторической мысли.

Творчески развил околонаучные фантизии Потоцкого другой польский деятель – публицист, историк, библиофил Тадеуш Чацкий (1765—1813). Тадеуш Чацкий был в своё время куратором учебных заведений Киевской, Волынской и Подольской губерний, проводя курс на дальнейшее ополячивание русского населения. В 1801 г. он написал псевдонаучную работу «О названии „Украина“ и зарождении казачества» (польск. «О nazwisku Ukrainy і początki kozaków»), в которой без всяких на то оснований утверждал, что украинский народ вообще не имеет ничего общего со славянством, а его предками были кочевники из выдуманной им орды укров, пришедшей на территорию современной Украины из-за Волги в VII веке. И эта придуманная им, чтобы перещеголять Потоцкого теория, в современной Украине имеет хождение наравне с другими националистическими постулатами, противореча, например, двум другим основным украинским историческим мифам: что украинскому народу 140 тысяч лет и украинцы постоянно проживали в среднем течении Днепра (называя себя почему-то русскими).

Последователи Чацкого выводили от этих мифических укров малороссийское казачество, как зародыш украинского народа, ставя, образно говоря, «телегу впереди лошади» и игнорируя возникновение казаческого сословия из среды малороссийского народа со значительной примесью любителей «вольной жизни» и авантюристов разных национальностей. Этот характер казачества ясно понимал Вольтер (Франсуа́-Мари́ Аруэ́), который в «Истории Карла XII» описал запорожских казаков как «самого странного народа на свете. Это шайка русских, поляков и татар, исповедывающих нечто вроде христианства и занимающихся разбойничеством; они похожи на флибустьеров. Они выбирают себе начальника, часто свергают и даже убивают его… Летом они всегда в походе, а зимой спят в обширных сараях, в которых помещается четыреста-пятьсот человек».

В этом и состоял вовсе не научный, а хорошо продуманный политический характер деятельности этих польских «просветителей», мечтавших вновь завладеть обширным малороссийским краем руками тех же малороссов и озабоченных идеей привлечения их в свой лагерь, о чём откровенно писали многие исследователи этого вопроса.

При русском императорском дворе в то время нашли благоволение царского правительства многие проходимцы из числа поляков. Император Александр Павлович был убеждённым полонофилом, а царский двор и государственные учреждения были заполнены польскими шляхтичами, которые за показным русофильством скрывали стремление при первом же удобном случае предать Россию во имя польской идеи. При Александре I в 1804—1806 гг. министром иностранных дел был откровенный русофоб князь Адам Ежи Чарторыйский (1770—1861), которого польские националисты прочили в короли освободившейся от российской зависимости, возрождённой Польши. И Адам Чарторыйский во время польского восстания 1830—1831 гг. возглавил правительство мятежников, а после его подавления эмигрировал во Францию.

Интерес к Малороссии польских идеологов, особенно из числа эмигрантов, после поражения восстания 1830—1831 гг. прежде всего был связан с продолжением поиска потенциальных союзников для борьбы с Российской империей. Идеализируя прошлые польско-русинские отношения во времена Речи Посполитой, они будущее Руси (имея ввиду Малороссию) видели в восстановлении Речи Посполитой в её прежних границах, исходя из давних польских притязаний на принадлежность Польше всей Малороссии.

Польская шляхта, занимавшая со времён раздела Польши на Правобережье доминирующее положение, не оставляла попыток оторвать от России малорусский народ, посеять зёрна сепаратизма в среде малороссийской интеллигенции. Она распространяла идеи польских политэмигрантов о том, что русины – это народ, родственный полякам и порабощённый русскими. Этому в не малой степени способствовала греко-католическая церковь и перешедшие из православия в униатство русины. Они перестали считать себя русскими и старались выглядеть хоть второго сорта, но поляками.

Генерал Дмитрий Бибиков, назначенный в 1837 г. генерал-губернатором Киевской, Подольской и Волынской губерний, где до этого сохранялись польские порядки (особенно в системе образования), вполне осознавал угрозу, проистекающую от засилья в крае польского дворянства. С целью восстановления русского просвещения и русской народности на ополяченных землях Западной Руси Бибиков закрыл на Правобережье все польские школы, а русский язык стал единственным языком обучения. В это время был закрыт и польский Кременецкий лицей, служивший «кузницей» пропольской интеллигенции в Малороссии. Его профессорско-преподавательский состав был переведен в основанный в 1833 г. Киевский университет Св. Владимира. Около 60 тыс. польских шляхтичей, замешанных в поддержке восставших, были лишены дворянского достоинства, многих выслали в глубь России. Около 3 тыс. имений, конфискованных у поляков, были превращены в военные поселения. На всех постах чиновники-поляки заменялись русскими. В 1843 г. по распоряжению Бибикова была создана Археографическая комиссия, официальная цель которой состояла в том, чтобы, выявив и изучив древние акты, доказать, что Малороссия «с незапамятных времён была истинно русской». В 1847 г. в изданных «Инвентарных правилах» указывались права и обязанности крестьян на «панщине», ограничивалось право помещиков вмешиваться в личную жизнь крестьян и устанавливался размер положенного им земельного надела. Такое отношение к малороссийскому крестьянству также принесло положительный эффект для стабилизации общей обстановки в крае.

После ограничительных указов российского правительства во второй половине XIX в. часть российских радикальных украинофилов, привлечённых поощрительным для них отношением австрийских властей, перебралась во Львов, где они объединились с местными украинофилами. На первом этапе своего развития в Галиции «украинство» было политическим течением под патронажем австро-венгерских властей, использовавших все средства для изменения национального сознания русинов и финансировавших лойяльные Вене украинофильские организации, «украинствующих» деятелей и прессу. В 1892 году в столице австро-венгерской Галиции Львове в газете польской шляхты «Przeglad» было написано: «Если в чувствах малорусского народа существует сильная ненависть к России, то возникает надежда, что в будущем, при дальнейшем развитии этих чувств, будет возможно выиграть против России малорусский козырь… Такой эволюции нам, полякам, нечего бояться, напротив, мы бы допустили ошибки, если бы хотели запереть ей дорогу и добровольно отказаться от союзника в борьбе с Россией».

Появление ограниченной группы украинствующей интеллигенции в Галиции нельзя считать украинским народом, как этнической общностью. Первоначальные «украинцы», которые стали так себя называть, были русскими, поляками или евреями, пытавшимися в понятие «украинец» внести политический смысл, основными мотивами которого были русофобия и противопоставление русским и России, а целью – ослабление России как стратегического противника Австро-Венгрии.

Надо было заразить «украинской идеей» малороссов, без отделения которых от России этот проект не мог бы осуществиться. И эти мечты польской эмиграции нашли благодатную почву в головах украинофилов, в первую очередь в австрийской Галиции, где образовалась группа радикальных представителей «украинствующих» интеллектуалов, которые стали активно распространять идеи сепаратизма в среде малороссийской интеллигенции.

Польские националисты ставили в качестве цели обособление Малой России любым способом, даже если не удасться связать её с Польшей. В этом смысле характерно довольно откровенное подробное высказывание члена польского иезуитского ордена, соратника Адама Чарторыйского, галицкого ксёндза Варфоломея Калинки о плохой перспективе для поляков использовать малороссийский народ в своих целях: «Между Польшей и Россией живет огромный народ, ни польский, ни российский. Польша упустила случай сделать его польским, вследствие слабого действия своей цивилизации. Если поляк во время своего господства и своей силы не успел притянуть русина к себе и переделать его, то тем меньше он может это сделать сегодня, когда он сам слабый; русин же стал сильней, чем прежде. Русин сегодня сильнее вследствие сознания своей национальности, расслабления польского элемента и демократического духа проникающего его. Сельский русский люд не сознает еще своей национальности, но не любит ляха, как своего господина, богатого человека и исповедника иной веры. Просвещенные русины ненавидят ляха еще больше, чем простонародье, и в этом нерасположении поддерживают его. Все русины вместе состоят материально под властью и нравственно под влиянием России, которая говорит подобным же языком и исповедует ту же веру, которая зовется Русью, провозглашает освобождение от ляхов и единение в славянском братстве, и при этом раздает земли и леса ляхов, где может, и обещает их повсюду, где раздать еще не может. Исторический процесс, начавшийся при Казимире, продвинутый вперед Ядвигою, законченный передвижением католичества и западной цивилизации на 200 миль к востоку, проигрывается настоящими поляками на наших глазах. Контрнаступление Востока на Запад, начатое бунтом Хмельницкого, катится все дальше, и отбрасывает нас к средневековой границе Пястов. Окончательный приговор еще не пал, но дело обстоит хуже некуда…» А завершает учёный ксёндз свои рассуждения, что если невозможно ополячить Малороссию, то надо постараться хотя бы отделить её от России: «Если Грыць не может быть моим, то да не будет он ни моим, ни твоим! Вот общий взгляд, исторический и политический, на всю Русь!»

Историк польского происхождения, член-корреспондент Петербургской Академии наук Владимир Антонович (1834—1908), писавший свои исторические труды на русском языке, твёрдо отстаивал мнение, что Польское государство и польская шляхта на протяжении нескольких веков играли в истории малороссийского народа преимущественно негативную роль. В 1860-х годах Владимир Антонович возглавил группу молодых студентов и интеллигентов, выделившихся из польской и полонизированной шляхты, преобладавшей на Правобережье Днепра, которые отмежевались от польских националистов-радикалов накануне польского восстания 1863 г. Их называли хлопоманами за использование малороссийской одежды, речи и обычаев. В ответ на обвинения поляков в предательстве Антонович, ставший убеждённым народником, опубликовал статью «Моя исповедь» (1862), в которой предлагал польской шляхте прекратить подрывную деятельность в Малороссии и заняться своими сугубо национальными проблемами в Польше.

В 1863 г., когда польское восстание достигло кульминации, правительство и даже русская интеллигенция пришли к выводу, что украинское движение потенциально представляет смертельную угрозу для России, а хлопоманы намерены создать независимое украинское государство, что подрывает устои России. Многие русские рассматривали украинское движение как «польскую интригу», имеющую целью оторвать Правобережье Малороссии. С этой целью во второй половине XIX в. широко использовался контрабандный ввоз и распространение русофобских сепаратистких изданий из австро-венгерской Галиции. В них усиленно насаждалась идея об особой украинской нации, отличающейся от русских, подчёркивалось коренное отличие малороссиян от русских и пропагандировалось очернение «москалей».

Для противодействия подрывным действиям галицких радикалов на основе доклада специальной комиссии при участии пророссийски настроенных членов Юго-Западного отделения Российского географического общества (персонально украинофила Михаила Юзефовича) Александр II в 1876 г. подписал Эмский указ, которым предлагалось полностью запретить ввоз из-за границы и издание украинских книг и другие запретительные меры. Эмский указ был направлен лишь на ограничение использования украинского языка в политических целях для пропаганды сепаратизма. До этого в 1863 г. появился известный Валуевский циркуляр, который также запрещал не малорусское наречие, как кричат сейчас националисты, а пропаганду южнорусского сепаратизма.