Текст книги "Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939–1945"

Когда я прибыл на место, дивизия только что дошла до Шалона. Авангард наших разведчиков захватил нетронутым мост через Марну, но, ко сожалению, они не проверили мост на предмет мин, хотя и имели на этот счет строгие предписания. В результате мост взорвался под нашими войсками, и мы понесли потери, которых могло бы и не быть.

Обсуждая планы дальнейшего наступления с генералом Фейелем, я получил вызов обратно в штаб, где ждали прибытия главнокомандующего группой армий генерал-полковника фон Рундштедта.

К вечеру 1-я бронетанковая достигла Бюсси-ле-Шато. Солдаты получили приказ наступать на Этрепи, на канале Рейн – Марна.

В этот день корпус Рейнхардта вел оборонительные бои с врагом, нанесшим удар с запада, с Аргонн. Во второй половине дня я побывал в дивизиях этого корпуса, в окрестностях Машо, и смог таким образом лично одобрить принятые меры. Мы захватили Суэн, Таюр и Манр. По дороге обратно в штаб танковой группы я снова стал свидетелем того, как продвижению наших наступающих войск мешает рвущаяся вперед пехота. И вновь мои попытки решить эти проблемы через командование 12-й армии оказались тщетными.

Теперь танковая группа стала ежедневно получать приказы, которые противоречили один другому. То нам предписывалось свернуть на восток, то – продолжать движение на юг… Сначала мы должны были внезапным штурмом взять Верден, затем – продолжать наступление в южном направлении, потом – свернуть на восток к Сен-Миелю и опять вернуться к наступлению на юг. Больше всего от этих колебаний страдал корпус Рейнхардта. Курс, которым следовал корпус Шмидта, я оставлял неизменно южным, чтобы хоть часть войск моей танковой группы могла быть приверженной единой цели.

13 июня я впервые побывал в корпусе Рейнхардта, в его 6-й и 8-й бронетанковых дивизиях, которые все еще сражались с вражескими частями, подошедшими из Вердена и Аргонн. К вечеру я отправился на поиски штаба 1-й бронетанковой дивизии, которая добралась до канала Рейн – Марна возле Этрепи. Командование XXXIX армейского корпуса приказало дивизии не пересекать канала. Я об этом приказе не знал; а если бы знал, то не одобрил бы его. Под Этрепи я встретил Балка, неутомимого командира авангарда 1-й бронетанковой, и спросил его, навел ли он мост через канал. Он ответил, что да, навел. Тогда я спросил, установил ли он на том берегу предмостные укрепления, и он, с некоторой заминкой, ответил, что да, установил. Его сдержанность меня удивила, и я спросил, можно ли проехать к этим укреплениям на машине. Глядя на меня с недоверием, он очень осторожно ответил: да, можно. И мы отправились туда. Среди укреплений я встретил офицера инженерных войск лейтенанта Вебера, который, рискуя жизнью, пытался предотвратить подрыв моста, и командира стрелкового батальона, установившего укрепления, капитана Экингера. Я имел честь вручить этим храбрым офицерам по Железному кресту. Потом я спросил Балка, отчего остановилось продвижение вперед, и только теперь узнал о приказе по корпусу. Вот почему Балк выглядел так настороженно – он проник дальше, чем полагалось, и боялся наказания с моей стороны.

И вновь, как и в Бувельмоне, наш прорыв был почти завершен. И снова времени для колебаний не оставалось. Балк высказал мне свою оценку неприятеля – в его секторе канал защищали чернокожие солдаты, практически лишенные артиллерии. Я отдал приказ наступать на Сен-Дизье и пообещал лично известить о своем приказе командиров дивизии и корпуса. И Балк пошел в атаку. Я же вернулся в штаб дивизии и приказал немедленно бросить всю дивизию вперед, после чего известил о своих приказах 1-й бронетанковой генерала Шмидта.

Вечером, проехав по территории, занимаемой 29-й мотопехотной, которая достигла канала под Брюссоном, я встретил V разведывательный батальон 2-й бронетанковой дивизии в районе чуть севернее Витри-ле-Франсуа, выяснил ситуацию в секторе и узнал, насколько далеко удалось продвинуться дивизии.

14 июня в 9.00 немецкие войска вошли в Париж.

Моя 1-я бронетанковая ночью достигла Сен-Дизье. При этом было взято немало военнопленных из рядов 3-й бронетанковой дивизии, 3-й Североафриканской дивизии и 6-й Колониальной пехотной дивизии. Все они выглядели полностью измотанными. Еще дальше к западу канал пересекли и остальные части XXXIX армейского корпуса. К востоку от Этрепи корпус Рейнхардта достиг канала Рейн – Марна под Ревиньи.

К полудню, пообщавшись с командиром 1-й бронетанковой, я прибыл в Сен-Дизье. Первым, кого я увидел, был мой друг Балк – он сидел на стуле на рыночной площади. После всего напряжения недавних дней и ночей ему требовалось несколько часов отдыха. Мне пришлось разочаровать его. Чем быстрее мы продолжим наступление, тем грандиозней будет наша победа. Поэтому я приказал Балку немедленно выступать на Лангр. За ним последовали и остальные части 1-й бронетанковой. Наступление продолжалось всю ночь, и к утру старая крепость пала. Мы взяли три тысячи пленных.

29-я мотопехотная дивизия была выслана на Жузенанкур через Васси, 2-я бронетанковая – на Бар-на-Обе через Монтьеранде-Сулан. Корпус Рейнхардта получил приказ двигаться на юг.

Планы Верховного командования сухопутных сил по повороту частей нашей танковой группы к Нанси через Жуанвиль – Нёфшато уже были воплощены в приказы, но мои альтернативные приказы должны были успеть дойти до солдат.

Рано утром 15 июня я отправился в Лангр, куда прибыл примерно к полудню. 1-й бронетанковой я велел направляться на Гре-на-Соне и Безансон, 29-й мотопехотной – на реку Сона юго-западнее Гре, а 2-й танковой – на Тиль-Шатель. XLI армейский корпус должен был держать курс наступления на юг, восточнее Марны. Справа от нас на Дижон двигался XVI армейский корпус группы Клейста. 1-я бронетанковая дивизия выступила в 13.00. Я сидел со своими штабными офицерами во французской офицерской столовой, из сада которой открывался чудесный вид на восток, и волновался за свой левый фланг, который сильно растянулся и был открыт для удара французов, которые, по поступившим донесениям, подходили с востока. В тот день 20-я мотопехотная дивизия генерала Викторина подошла к Лангру и тут же выступила дальше, к Весулю, прикрывая таким образом наш фланг. 29-я мотопехотная продолжала наступление западнее Лангра. Ситуация менялась от часа к часу. К вечеру в наших руках оказались Бар-на-Обе, Гре-на-Соне и Бар-ле-Дюк.

Французский комендант города Гре погиб при его обороне.

Штаб танковой группы к вечеру перебазировался в Лангр. Новых приказов относительно направления нашего наступления из Верховного командования не поступало, и я отослал их офицера связи, прикрепленного к моему штабу, на самолете, передав через него предложение продолжать наступление в направлении швейцарской границы.

Мы разместились в домах дружественно настроенных местных жителей из среднего класса. После напряжения последних дней мы наслаждались покоем и отдыхом. 29-я мотопехотная дивизия добралась до Понтелье-на-Соне: 16 июня она должна была выступить к Понтарлье, а 2-я бронетанковая – на Оксон-Доле. XLI армейский корпус должен был продолжать наступление: впереди 20-я мотопехотная дивизия, за ней – две танковые.

16 июня 1-й бронетанковой удалось захватить невредимым мост через Сону, к северу от Гре, в Киттёр. Мост, который строился в Гре, наша же авиация бомбила в течение нескольких часов, из-за чего мы сильно задержались. Это явно были самолеты армейской группы Лееба, но связаться с ними и разъяснить им их ошибку мы не могли. К счастью, обошлось без людских потерь.

За день XXXIX корпус достиг Безансона и Аванна, XLI. с авангардом в лице 20-й мотопехотной дивизии, прошел через Πορ-на-Соне, Весуль и Бурбон. Были взяты тысячи пленных, среди которых в первый раз оказались поляки. В Безансоне были захвачены тридцать танков.

17 июня мой талантливейший начальник штаба, полковник Неринг, собрал весь штаб на маленькой терраске между домами, где мы расквартировались, и стеной старой крепости, чтобы поздравить меня с днем рождения. В качестве подарка он вручил мне донесение, в котором говорилось, что 29-я мотопехотная дивизия достигла швейцарской границы. Все мы порадовались такому достижению, и я тут же отправился лично поздравить храбрецов с успехом. Около 12.00, проехав вдоль длинной колонны, которой двигалась дивизия, я встретил ее командира генерала барона фон Лангерманна в Понтарлье. Солдаты были бодры и радостно махали мне руками. Мы отправили в Верховное командование сообщение о том, что достигли швейцарской границы в Понтарлье, на что Гитлер ответил: «У вас ошибка в рапорте. Вы имеете в виду Понтелье-на-Соне». Мой ответ: «Никакой ошибки нет. Я лично нахожусь в Понтарлье на швейцарской границе» – удовлетворил в конце концов недоверчивое Верховное командование.

Я нанес короткий визит к границе и пообщался с командованием разведывательного батальона. Именно благодаря их неустанным усилиям у нас всегда были превосходные знания о неприятеле. Одним из лучших офицеров батальона был лейтенант фон Бюнау, который позже погибнет, сражаясь за Германию.

Из Понтарлье я послал радиограмму в XXXIX корпус с приказом немедленно изменить направление наступления и двигаться на северо-восток. 29-я мотопехотная должна была теперь двигаться вдоль границы, пока не достигнет изгиба границы под Прунтрутом, где следовало очистить Юрские горы от неорганизованных остатков неприятельских частей. 1-я бронетанковая должна была наступать из Безансона через Монбельяр на Бельфор; 2-я бронетанковая – направляться, пересекая линию движения двух предыдущих дивизий, на Ремиремон, что в верховьях Мозели. XLI же корпус должен был одновременно с этим повернуть налево, к Эпинали и Шарму.

Разграничительной чертой между территорией XXXIX и XLI армейских корпусов стала линия: дорожная развилка к юго-западу от линии Лангр – Шаландре – Пьеркур – Мембре – Мэле – Вельфо – Люр – Планше (находившейся в ведении XLI корпуса).

Этот маневр был затеян с целью выйти на соединение с 7-й армией генерала Дольмана, наступавшей с севера Эльзаса, и отрезать от Франции французские части, находившиеся в Эльзас-Лотарингии. Поворот движения на 90 градусов, этот сложный маневр, был выполнен моими частями с той же точностью, что и все приказы до этого. Даже пересечение линий движения дивизий не вызвало проблем. Вечером в штабе я, к своему удовлетворению, получил от группы армий Лееба извещение о том, что теперь моя танковая группа переходит в подчинение его группы армий и получает приказ наступать в направлении Бельфор – Эпиналь. Я ответил, что эти приказы уже выполняются.

Шесть лет спустя я сидел с фельдмаршалом фон Леебом в одной нюрнбергской камере. В этой малоприятной обстановке мы вновь возвращались к событиям 1940 года. Фельдмаршал признался, что так никогда и не мог понять, как же мне так быстро удалось выполнить его приказ относительно наступления на Бельфор – Эпиналь. Я предоставил ему несколько запоздалое объяснение. Глядя на вещи с оперативной точки зрения, моя танковая группа увидела ситуацию так же, как и группа армий, поэтому наши решения совпали.

Мы расквартировались в Аване, в красивом месте, откуда открывался замечательный вид на реку Дуб, недалеко от Безансона. За обедом я имел удовольствие повидаться со своим сыном Куртом. Его только что перевели из III бронетанкового разведывательного батальона в охрану Гитлера – батальон сопровождения фюрера, и он воспользовался данным ему курьерским поручением, чтобы заехать ко мне поздравить с днем рождения.

Ближе к полуночи офицер оперативной службы 1-й бронетанковой дивизии, майор Венк, известил нас о том, что его дивизия достигла Монбельяра, который являлся конечной целью, поставленной перед XXXIX армейским корпусом. Горючего же между тем оставалось еще достаточно, и причин останавливаться не было. Он не мог связаться с командованием корпуса и поэтому просил меня лично дать добро на продолжение наступления. За ночь они могли дойти до Бельфора. Естественно, я дал добро, тем более что я и не думал, что дивизия должна останавливаться в Монбельяре. Просто командование XXXIX корпуса, считая, что за один марш-бросок, как то приказал я, до Бельфора дойти невозможно, задало ему промежуточную цель в виде Монбельяра. В критический момент штаб корпуса находился в движении и, соответственно, оказался недоступен для командования дивизии. Танкам всегда надо давать зеленый свет до самого конца направления! Враг был застигнут врасплох.

После недолгого отдыха рано утром 18 июня я поехал в Бельфор, куда прибыл около 8.00. От Монбельяра до Бельфора вдоль дорог стояли длинные колонны техники французов, в том числе немало тяжелых орудий. Они уже сдались. Перед входом в старую крепость расположился лагерь для военнопленных, которых были тысячи. Но знамен Германии на башнях не было видно, и в городе еще слышалась перестрелка. На открытом пространстве перед Лион-де-Бельфор я остановил ехавшего на мотоцикле курьера из 1-й бронетанковой и спросил его, где штаб дивизии. Проворный юноша проводил меня в Отель-де-Пари, к своему генералу. Я встретился с Венком, который был весьма удивлен, увидев меня в столь ранний час, а на вопрос, где командир дивизии, ответил, что тот принимает ванну. Хорошо понимая, как офицерам штаба дивизии хочется хорошенько вымыться после безумной ночной гонки, я решил не спеша подождать Кирхнера и воспользоваться неожиданной заминкой для того, чтобы попробовать завтрак, приготовленный французскими поварами для французских офицеров. После этого я справился об обстановке и узнал, что дивизия контролирует на настоящий момент лишь часть города и форты находятся все еще в руках французов. Сдались только части, расквартированные в казармах, гарнизоны фортов отказались капитулировать без боя – их приходилось штурмовать.

В дивизии были организованы штурмовые группы для взятия фортов и цитадели. Штурм начался около полудня. Первым капитулировал форт Басс-Перш, за ним – От-Перш, рядом с которым я находился, и сама цитадель. Применяемая нами тактика была крайне проста: сначала велся недолгий обстрел артиллерией 1-й бронетанковой; затем в форт въезжал стрелковый батальон Экингера в бронированных машинах пехоты, а вместе с ним – 8 8-миллиметровая зенитка, которая занимала позицию прямо перед входом в бастион. Таким образом, пехотинцы без потерь добирались до бруствера, перелезали через траншеи и забирались на стену; зенитка же в это время в упор всаживала снаряд за снарядом во вход. В этот момент противнику делалось предложение капитулировать, от которого никто не отказывался. В знак завершения штурма над фортом поднимался наш флаг, и штурмовая группа переходила к следующей задаче. Потери наши при этом были незначительны.

Другие подразделения 1-й бронетанковой под командованием полковника Неринга достигли в тот день Жиромани, к северу от Бельфора. Они захватили 10 000 пленных, 40 мортир, 7 самолетов и массу прочей техники.

Штаб танковой группы переместился в Монбельяр.

Правительство Франции тем временем ушло в отставку, и был сформирован новый кабинет во главе с ветераном войны маршалом Петеном, который начал 16 июня просить мира.

Нашей основной задачей стало выйти на соединение с генералом Дольманом и завершить окружение неприятельских сил в Эльзас-Лотарингии.

29-я мотопехотная дивизия пробивалась сквозь Юрские горы к Ломону и горе Прунтруте, 2-я танковая вышла у Рюпта и Ремиремона к верховьям Мозеля, а 6-я танковая, под командованием генерала Кемпфа, взяла Эпиналь практически так же, как 1-я бронетанковая – Бельфор. В каждой из обеих крепостей мы взяли по 40 000 пленных.

Авангард 7-й армии достиг Нидер-Асбаха, что южнее Зеннхайма в Верхнем Эльзасе.

19 июня наступление было возобновлено, и мы вышли на соединение с 7-й армией в Ла-Шапели, что северо-восточнее Бельфора. У нас были некоторые проблемы с фортами на востоке Бельфора, но в конце концов и они сдались. 1-я бронетанковая взяла штурмом высоты Бельшан и Балон-де-Серванс и около полуночи овладела Ле-Тило. 2-я танковая взяла форт Рапт на Мозеле. Наступление через Вогезы пошло широким фронтом. Пехотным дивизиям I армейского корпуса, наступавшим через Эпиналь с севера, пришлось приостановить продвижение, потому что дороги и так были переполнены танками, а появление пехотных соединений вообще парализовало бы все движение.

Пехотные офицеры активно жаловались в штаб группы армий на то, что с ними несправедливо обращаются – они тоже хотели добраться до врага. Я послал своего оперативного офицера, майора Байерлейна, на самолете к генерал-полковнику фон Леебу, чтобы изложить командующему группой армий причины, по которым я приостановил продвижение пехоты. Байерлейн появился как раз вовремя, чтобы предотвратить неприятности.

Штаб танковой группы переместился в курортное местечко Пломбьер – этот водный курорт был известен еще древним римлянам. Там мы вполне сносно провели время.

Французы были полностью сломлены. 20 июня пал Корнимон, 21-го – Бюссан в Вогезах. 2-я бронетанковая дошла до Сен-Аме и Толи, 29-я мотопехотная – до Дель и Бельфора. Мы взяли 150 000 пленных. Между генералами группы армий «С» начались споры о том, где чьи пленные. Генерал-полковнику фон Леебу приходилось вершить Соломонов суд. Мне он приписал цифру 150 000, добавив при этом, что если бы в результате броска моей танковой группы через Бельфор и Эпиналь не произошло окружения врага, то число солдат, плененных всей немецкой армией в целом, было бы значительно меньше этой цифры.

С момента форсирования Эны танковая группа захватила всего около 250 000 пленных, не считая бесчисленного количества техники.

22 июня французское правительство подписало мирный договор. Условия его нам сообщили не сразу. 23-го я проехал через Вогезы, через Шлухт и Кайзерсберг, в штаб генерала Дольмана, расположенный в Кольмаре. Я снова увидел тот город, где провел свое счастливое детство.

Мой штаб переехал в Безансон, где мы сперва жили в гостинице, а затем перебрались в здание, занимаемое до того французским командованием. Теперь, когда боевые действия были закончены, я имел возможность поблагодарить моих генералов и штабных офицеров за великолепную службу. Нашу совместную работу ни разу не омрачило ни одно недоразумение. Доблестные солдаты самоотверженно исполнили свой тяжкий долг. Они могли гордиться своими успехами.

30 июня я попрощался с ними посредством следующего приказа:

«Группе Гудериана

Безансон, 30.6.40

Сейчас, когда группа Гудериана будет расформирована, я хочу пожелать всего самого наилучшего всем частям и подразделениям, которые покидают нас и отправляются на выполнение новых задач.

Победоносное продвижение от реки Эны до швейцарской границы и Вогезских гор войдет в историю как героический пример прорыва, осуществленного мобильными войсками.

Спасибо за все, что вы сделали. Это было достойное завершение той борьбы и тех усилий, которым я посвящал себя последние десять лет.

Вперед, к новым подвигам! Сражайтесь так же победоносно вплоть до окончательной победы Великой Германии!

Хайль фюрер!

Гудериан».

Заключение мира

Я помню двоих из тех, кто побывал у меня в Безансоне. Вечером 27-го пришел генерал фон Эпп, знаменитый полковник из 19-го пехотного полка, – он проезжал через Безансон в поисках своего полка. Я знавал его по прежним временам, когда мы вместе ездили на охоту в Шпессарте. Мы долго беседовали с ним, подробно обсуждая условия мира с Францией и дальнейшее ведение войны против Англии. Мне эта беседа доставила тем больше удовольствия, что из-за своей занятости и оторванности от людей мне не с кем было обменяться мнениями по этим вопросам.

Вторым, с кем я говорил на эти темы 5 июля, был министр военной промышленности доктор Тодт. Он прибыл сюда, чтобы из первых рук услышать мнения солдат и, возможно, внести на их основе изменения в планы развития производства танков.

Немецкий народ ликовал, и Гитлеру условия заключенного мира вполне нравились. Мне же – гораздо меньше. После блестящей победы перед нами открылось столько возможностей! Мы могли настоять на полном разоружении Франции, на полной оккупации всей страны, на передаче нам французского флота и французских колоний. Или можно было пойти по другому пути – предложить Франции целостность самой страны и колоний в обмен на помощь в быстром заключении мира с Англией. Между этими крайними решениями лежала масса промежуточных вариантов. В любом случае следовало воспользоваться победой для создания таких условий, которые благоприятствовали бы скорейшему завершению войны в целом, в том числе войны с Англией. В первую очередь для этого требовалось установление с англичанами дипломатических отношений. В речи же, произнесенной Гитлером с трибуны рейхстага, говорилось совсем о другом. Сейчас я понимаю, что Великобритания вряд ли согласилась бы в тот момент на переговоры с Гитлером. Но в любом случае следовало попытаться, хотя бы для того, чтобы снять с себя в будущем обвинения в отказе от попыток мирного решения всех вопросов. И только после провала дипломатических усилий – нанести военный удар, немедленно и со всей возможной силой. Конечно же Гитлер и его штаб планировали дальнейшие военные действия против Великобритании; подтверждением тому служит хорошо известный план вторжения на острова, известный как операция «Морской лев». Но с учетом того, что ресурсы нашей авиации и флота были явно недостаточными для осуществления успешного вторжения, следовало найти другие способы нанести противнику такой урон, чтобы он принял предлагаемый дипломатами мир.

Мне в тот момент казалось, что мира можно добиться в самом ближайшем будущем, и для этого надо, во-первых, немедленно выдвинуть войска к устью Роны, затем – заняв совместно с итальянцами французские базы на Средиземном море, высадиться в Африке и захватить Мальту силами воздушного десанта. Если французы выразили бы желание поучаствовать в этих операциях – тем лучше. Если они отказались бы – значит, мы продолжили бы войну сами и с помощью итальянцев, но делать это следовало как можно скорее. Мы знали о том, как слабы позиции Британии в Египте. У итальянцев оставалось много войск в Абиссинии. Мальта была плохо защищена от воздушного вторжения. Мне казалось, что все обстоятельства благоволят проведению операций в этом направлении, никаких препятствий я не видел. Наличие в Северной Африке четырех – шести танковых дивизий обеспечило бы нам подавляющее превосходство, англичане не успели бы перебросить достаточно сил. Германо-итальянский десант в Северной Африке, появись он там в 1940-м, добился бы гораздо большего, чем в 1941-м, когда это произошло в действительности, уже после изначального поражения итальянцев.

Возможно, от переноса военных действий в Африку Гитлера удержало именно недоверие к итальянцам. Но скорее всего, он просто мыслил в узкоконтинентальных рамках и не мог осознать важности для Британии Средиземного моря.

Так или иначе, больше я о своих предложениях ничего не слышал. Лишь в 1950 году я узнал, что генерал фон Эпп нашел возможность донести их до Гитлера, но тот не проявил заинтересованности к тому, чтобы воспользоваться открывшимися возможностями.

Пребывание в Безансоне позволило мне познакомиться с Юрскими горами. 1 июля я видел знаменитое Женевское озеро с вершины Мон-Ронд. Побывал я и в Лионе, в гостях у своего старшего сына, который во время западной кампании был вторично ранен. За проявленную доблесть он получил продвижение по службе.

Наши отношения и с префектом, и с мэром Безансона были корректными. Оба они вели себя вежливо и предупредительно.

В начале июля моя танковая группа была расформирована, одни дивизии вернулись в Германию, другие переместились в окрестности Парижа. Планировалось проведение грандиозного парада с присутствием фюрера; к счастью, этого так и не произошло.

В Париже я побывал в Версале и Фонтенбло – прекрасном древнем замке, полном памятников истории и искусства. Особенно меня заинтересовал музей Наполеона в Мальмезоне. Старичок директор с достоинством вызвался лично быть моим экскурсоводом, и у нас состоялся в высшей степени полезный и интересный разговор с этим ученым о судьбе великого корсиканца. Не стоит и говорить о том, что я побывал во всех примечательных местах Парижа, насколько позволяли военные условия. Сперва я остановился в отеле «Ланкастер», впоследствии мне было предоставлено комфортабельное жилье в частном доме в Буа-де-Булонь.

Мое пребывание в Париже было прервано заседанием рейхстага 19 июля, на котором мне было приказано присутствовать, как и большому числу других офицеров высшего звена. Там лично от Гитлера я получил звание генерал-полковника.

Когда стало ясно, что парада не будет, причин оставаться в Париже у штаба танковой группы больше не осталось.

Поэтому в начале августа нас перевели в Берлин, где мы какое-то время наслаждались отдыхом.

Между тем оставшиеся во Франции части занимались подготовкой к операции «Морской лев». С самого начала предстоящую операцию никто не воспринимал всерьез. На мой взгляд, слабость наших военно-воздушных и военно-морских сил – не говоря уж о факте эвакуации британских экспедиционных сил из Дюнкерка – делала все предприятие абсолютно безнадежным. Слабость авиации и флота служила, на мой взгляд, лучшим подтверждением того, что Германия не собиралась воевать со странами Запада и не готовилась к подобной войне. Когда в сентябре начались осенние шторма, мертворожденный проект «Морской лев» был похоронен окончательно.

Единственным последствием «Морского льва» для танковых войск было создание танков-амфибий на основе «Т-Ш» и «T-IV». К 10 августа эти амфибии были доведены до ума на танковом полигоне под Путлосом, в Голштинии. Они нашли свое применение в России, при форсировании Буга в 1941-м.

Руководствуясь опытом западной кампании, Гитлер приказал производить танки в количестве от 800 до 1000 единиц в месяц. Однако, по расчетам управления артиллерийско-технического снабжения, воплощение такой программы стоило бы около двух миллиардов марок и потребовало бы участия 100 000 рабочих и специалистов. Перед лицом столь больших расходов Гитлер с неохотой отказался от своего плана.

Также по приказу Гитлера 37-миллиметровые орудия на танках «Т-Ш» следовало заменить на 50-миллиметровые орудия L60. Почему-то на практике это вылилось в замену орудия на 50-миллиметровые L42, ствол которых был значительно короче. Гитлер явно был не в курсе изменений, внесенных в его указания сотрудниками управления по делам вооружений армии: узнав лишь в феврале 1941-го о том, что его указания были выполнены не в точности, он впал в ярость и так никогда и не простил этого офицерам управления. Позже он не раз припоминал им этот факт.

Гитлер приказал также по результатам кампании увеличить количество бронетанковых и моторизованных дивизий. Вскоре танковых дивизий стало в два раза больше – соответственно, количество танков в каждой из них стало в два раза меньше. Номинально бронетанковая мощь Германии увеличилась вдвое, но количество танков на самом деле осталось тем же. Одновременное с этим удвоение числа мотопехотных дивизий столь тяжелым грузом легло на плечи машиностроительной промышленности, что для выполнения приказа Гитлера потребовалось использование всех доступных средств, в том числе и материалов, захваченных в Восточной Европе. Эта трофейная техника значительно уступала немецкой в качестве и абсолютно не годилась для грядущего использования в Азии или Африке.

Я был назначен ответственным за организацию и обучение нескольких танковых и мотопехотных дивизий. Дел мне хватало по горло. В редкие часы отдыха я размышлял о ходе будущей войны, которая должна же будет когда-то закончиться. И мысли мои все больше устремлялись на юг. Как показали мои безансонские беседы, главным и единственно важным делом я считал завершение войны с Велико британией.

Контактов с Верховным командованием или с Генеральным штабом у меня не было. Моего мнения ни по вопросам реорганизации бронетанковых войск, ни по вопросам ведения будущей войны никто не спрашивал.

На последнюю проблему свет пролился только в ходе визита в Берлин В. Молотова 14 ноября 1940 года. И все стало до страшного ясно.