Текст книги "Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939–1945"

Присоединение к рейху Судет

К походу на Судеты XVI корпус готовил 1-ю бронетанковую дивизию и 13-ю и 12-ю моторизованные пехотные дивизии. Оккупация должна была пройти в три этапа. 3 октября 13-я моторизованная пехотная дивизия под командованием генерала Отто заняла города Эгер (Хеб), Аш и Франценбад; 4 октября 1-я бронетанковая дивизия вошла в Карлсбад (Карловы-Вары), а 5-го все три дивизии подошли к самой демаркационной линии.

Адольф Гитлер провел первые два дня оккупации вместе с моими войсками. 1-я бронетанковая и 13-я моторизованная пехотная дивизия передвигались по ночам – в ночь с тридцатого на первое и с первого на второе; в первую ночь они преодолели расстояние в 270 километров от Хама до Айбенштока – в Саксонии, а во вторую – выступили из Графенвёра, чтобы успеть занять Эгерленд без кровопролития. С точки зрения переброски войск все было выполнено безупречно.

3 октября я встретил Гитлера на границе возле Аша и смог доложить ему об успешном продвижении моих дивизий. Затем я проехал через Аш к полевой кухне перед Эгером, где и поел, так же как и Гитлер. Это была обычная солдатская еда – густая похлебка со свининой. Увидев, что в похлебке есть мясо, Гитлер предпочел удовольствоваться яблоками и велел мне распорядиться, чтобы на следующий день мяса в пище не было. Наш въезд в Эгер был радостным событием. Большая часть местных жителей оделись в эгерские национальные костюмы и приветствовали Гитлера шквалом аплодисментов.

4 октября я увидел Гитлера на полевой кухне 1-й бронетанковой дивизии. Во время обеда я сел напротив него и принял участие в очень дружественной беседе, в которой все присутствующие выражали глубокое удовлетворение по поводу того, что нам удалось избежать войны. Войска стояли вдоль всей дороги, по которой сейчас проезжал Гитлер. Он приветствовал их и был восхищен их видом. Повсюду царила радость. Как и в Австрии в марте, танки были украшены цветами и зелеными ветками. Я отправился в Карлсбад, где перед театром уже ожидал почетный караул, состоящий из солдат трех подразделений – 1-го бронетанкового полка, 1-го стрелкового полка и лейб-штандарта СС. В числе солдат бронетанковой дивизии там стоял мой старший сын, находившийся в тот момент на должности адъютанта в I батальоне 1-го бронетанкового полка.

Перед приездом Гитлера едва успели перекрыть улицы. Он прошел сквозь строй почетного караула ко входу в театр, где его ждал прием местного населения. За стенами театра шел сильный дождь, а внутри царила трогательная атмосфера. Женщины и девушки в национальных костюмах плакали, многие стояли на коленях, отовсюду слышались возгласы радости. Судетские немцы испытали большие лишения, бедность, безработицу и гонения. Многие потеряли всякую надежду. Но сейчас начинался новый день. Мы немедленно принялись за работу, раздавая еду с полевых кухонь, до того момента, пока это не взяли на себя благотворительные организации.

В период с 7 по 10 октября мы занимали и остальные территории, населенные немцами. Я проследовал через Кааден (Кадань) и Заатц (Жатец) в Теплиц-Шёнау (Теплице-Шанов). Наших солдат везде встречали с радостью. На каждом танке, как и на всей остальной моторизованной технике, висели венки из цветов. Огромная толпа молодых людей и девушек на улице иногда даже мешала двигаться нам дальше. Тысячи солдат немецкого происхождения, демобилизованные из чешской армии, возвращались домой пешком, на большинстве из них была еще чешская униформа, а за плечами вещмешки – армия победила без всякого боя. Мы проследовали через первые линии чешских укреплений. Они оказались не столь крепкими, как мы предполагали; но все равно хорошо, что нам не пришлось брать их в кровопролитном бою.

Самой большой радостью для нас был мирный оборот политической ситуации. На эту полоску немецкой земли война могла бы принести особенно много бед, и многие немецкие матери потеряли бы своих сыновей.

В Теплице я остановился на постой в курзале, принадлежавшем князю Клари-Альдрингену. Князь и княгиня встретили нас радушно. Мы познакомились с членами немецко-богемской аристократии и были рады обнаружить, сколь истинными немцами они остались. Я считаю, что лорд Рансимен правильно оценил ситуацию в Чехословакии и что его взгляды в немалой степени поспособствовали сохранению мира в этот раз.

Так или иначе, политическое напряжение несколько ослабло, чему все мы были очень рады. У меня появилась возможность поохотиться на оленя, и за две недели моя коллекция трофеев пополнилась неплохими экземплярами.

1938 год подходил к концу, и солдаты, которые, как и я, не имели ничего общего с политикой, надеялись, что, несмотря на недавний бурный период, теперь настанет мир. Мы считали, что Германии предстоит заняться долгим процессом ассимиляции приобретенных территорий и новых людей; мы верили, что, закрепив свои приобретения, Германия станет таким сильным европейским государством, что сможет мирным путем достигнуть всех своих национальных целей. Я собственными глазами видел и Австрию, и Судеты; несмотря на весь энтузиазм, с которым люди радовались присоединению к рейху, экономическая ситуация на обеих этих территориях была столь плоха, а различия между структурой управления в них и в остальной части рейха были столь велики, что длительный период мира казался мне необходимым для того, чтобы произвести успешное и надежное объединение германских земель. Мюнхенское соглашение, казалось, предоставляло для этого все возможности.

Значительные успехи Гитлера в области внешней политики рассеяли зловещие впечатления о кризисе предыдущего февраля. Даже замена Бека Гальдером на посту главнокомандующего в сентябре потеряла свое значение в свете успеха в Судетах. Генерал Бек ушел со своей должности, потому что не разделял взглядов Гитлера в области внешней политики, считая их опасными. Предложение Бека о том, что всем генералам следует сделать заявление в поддержку мира, Браухич, к сожалению, отверг сразу же, и генералы так никогда и не узнали об этом. Я вернулся из Судет в Берлин в предвкушении продолжительного мирного периода и снова принялся за работу. К несчастью, я ошибался.

Обстановка снова накаляется

Ближе к концу октября по случаю открытия нового крыла гостиницы «Элефант» в Веймаре была устроена местная партийная вечеринка (Gautag). На ней присутствовал Гитлер, и меня тоже пригласили, как командующего XVI корпусом и самого старшего по званию офицера в Веймарском округе. Официальное открытие вечеринки произошло в штадтшлоссе[7]7
  Городской замок (нем.). (Примеч. пер.)


[Закрыть], и кульминацией его стала речь Гитлера, которую он произнес перед собравшимися на открытом воздухе. В своей речи Гитлер резко высказывался против Англии, и особенно резко – о Черчилле и Идене. Предыдущую речь Гитлера в Саарбрюккене я пропустил, поскольку был в тот момент в Судетах, и меня очень удивила эта новая напряженность. После речи Гитлера в «Элефанте» состоялось чаепитие. Гитлер пригласил меня за свой стол, и я смог пообщаться с ним на протяжении двух часов. Я спросил его, откуда такая резкость в высказываниях против Англии. Как оказалось, причиной его отношения стал тот факт, что он счел поведение Чемберлена в Годесберге по отношению к себе неприемлемым и был возмущен преднамеренной грубостью некоторых известных лиц, являвшихся к нему с визитом. Послу Англии Гендерсону Гитлер заявил так: «В следующий раз, если хоть один ваш человек придет ко мне неряшливо одетым, я велю своему послу заявиться к вашему королю в свитере. Так и передайте своему правительству». Мне он долго и с негодованием описывал случаи, воспринятые им как недоброжелательные, и заявил в итоге, что Англия не заинтересована в установлении дружественных отношений с Германией. Гитлер переживал это особенно глубоко еще и потому, что изначально он с большим уважением относился к Англии и лелеял мечту о тесном сотрудничестве между нашими двумя странами.

Несмотря на результаты Мюнхенской конференции, Германия вновь оказалась в очень тяжелом положении. От этого неутешительного факта деться было некуда. Вечером в день партийной вечеринки в Веймарском театре давали «Аиду». Я сидел в ложе фюрера, и затем меня пригласили за его стол на праздничном ужине, которым был ознаменован конец празднования. Разговор шел за ужином общий, говорили об искусстве. Гитлер рассказывал о своей поездке в Италию и о том, как был на «Аиде» в Неаполе. В два часа ночи он пересел за столик к актерам.

Когда я вернулся в Берлин, меня вызвал главнокомандующий сухопутными силами. Он рассказал мне о своем желании учредить должность, в компетенцию которой входили бы одновременно управление кавалерией и моторизованными частями – этими двумя родами войск, которые он объединил для себя термином «мобильные войска». Он собственноручно составил список прав и обязанностей, которые возлагались на человека, назначаемого на эту должность, и дал мне почитать этот черновой набросок. В нем говорилось о праве инспектирования и обязанности составления ежегодных отчетов. Но о праве отдавать приказы, контролировать подготовку, издавать инструкции, решать организационные и кадровые вопросы не было сказано ни слова. Я отказался от этой сомнительной должности.

Спустя несколько дней ко мне явился начальник управления личного состава армии генерал Бодевин Кейтель, младший брат главы ОКВ, и стал настаивать, от имени главнокомандующего вооруженными силами, на том, чтобы я пересмотрел свое решение и принял эту должность. Я снова отклонил его предложение и привел свои аргументы. Тогда Кейтель сообщил мне, что идея учреждения этой новой должности принадлежала не Браухичу, а самому Гитлеру. После такого сообщения я уже не должен был напрямую отказываться. Не скрывая своей досады на то, что главнокомандующий не сообщил мне сразу, кто автор идеи, я все же еще раз отказался принять этот пост и попросил Кейтеля объяснить Гитлеру причину моего отказа и передать, что я готов объяснить все лично.

Спустя несколько дней Гитлер прислал за мной. Он принял меня без посторонних, и у меня появилась возможность высказать свою точку зрения по этому вопросу. Я описал ему организацию Верховного командования сухопутных сил и рассказал, какие функции предполагалось возложить на новую должность по проекту главнокомандующего. Между тем на должности командующего тремя бронетанковыми дивизиями, которую я в тот момент и занимал, у меня было гораздо больше возможностей повлиять на развитие бронетанковых войск. Хорошо зная всех, кто занимал ключевые посты в Верховном командовании, и имея четкое представление о том. какое у них неуверенное отношение к проблемам развития бронетанковых войск как средства крупномасштабных наступательных операций, я вынужден был расценить предполагающееся нововведение как шаг в неправильном направлении. Я объяснил, что в Верховном командовании сухопутных сил принято считать, что танки – это не более чем средство усиления и поддержки пехоты. К тому же, добавил я, опыт прошлых конфликтов на этот счет приводит к мысли о том, что развитию танковых войск могут и воспрепятствовать. Более того, предложение о слиянии бронетанковых сил с кавалерией столкнется с неодобрением представителей более старого рода войск, которые не заинтересованы в появлении соперника и должны отнестись к этому новому распределению обязанностей с недоверием. Модернизация кавалерии необходима, но даже она может встретить сильное сопротивление со стороны высшего командования армии и старших офицеров. Закончил я свой подробный доклад словами: «Той власти, которой я буду наделен на предполагаемой должности, недостаточно, чтобы преодолеть сопротивление, и постоянно будут возникать разногласия и споры. Поэтому я вынужден просить Вас позволить мне остаться на своем месте».

Я говорил больше двадцати минут подряд – Гитлер слушал меня не перебивая, а когда я закончил, сообщил мне, что, по его замыслу, занимающий ту должность, о которой идет речь, должен иметь всю полноту власти, необходимую для осуществления централизованного контроля над всеми моторизованными и кавалерийскими частями. В общем, он отклонил мою просьбу и приказал мне принять это назначение. Закончил он свою речь так: «Если вы почувствуете, что в выполнении своих задач натолкнетесь на сопротивление того рода, о котором сейчас мне говорили, то я прошу вас докладывать об этом напрямую мне лично. Мы будем вместе следить за тем, чтобы осуществлялась вся необходимая модернизация. Я приказываю вам принять эту должность».

Естественно, ни о каких докладах напрямую речи впоследствии не шло, хотя проблемы возникли незамедлительно.

Итак, меня назначили генералом бронетанковых войск и командующим «мобильными войсками», в связи с чем мне был выделен весьма скромный штаб на Бендлерштрассе. В моем распоряжении находились два офицера Генерального штаба – подполковник фон ле Сюир и капитан Рёттигер: моим адъютантом был подполковник Рибель. На каждое подразделение вверенных мне служб я получил по одному служащему. И вот я приступил к работе. Это был труд, достойный Геркулеса. На тот период не существовало никаких учебных пособий для бронетанковых войск. Мы составили их сами и представили наши черновики на одобрение отдела военной подготовки. В этом отделе не было ни одного офицера, специалиста по танкам. Наши учебные планы оценивали не с точки зрения потребностей бронетанковых войск, а руководствуясь совсем иными доводами. Их обычно возвращали назад с указанием, что «материал не отвечает принятым нормативам учебных пособий для пехоты, вследствие чего данный проект является неприемлемым». Получалось, что нашу работу оценивали в основном по формальным критериям. А потребности войск вообще не принимались в расчет.

Я считал необходимым реорганизовать кавалерию в легко управляемые подразделения с современным оружием. Поэтому я предложил новую организацию, которую тут же отклонил начальник управления общего назначения генерал Фромм, поскольку для претворения моего плана в жизнь требовалось приобретение 2000 лошадей, что этот офицер не счел целесообразным. В результате кавалерия так и осталась в прежнем неэффективном состоянии до самого начала войны. Поэтому кавалерию, за исключением единственной бригады, расположившейся в Восточной Пруссии, использовали только для образования смешанных разведывательных батальонов при пехотных дивизиях. Каждый из таких батальонов состоял из одного конного отряда, одного отряда мотоциклистов и одного моторизованного отряда, в которых не было достаточного количества бронемашин, противотанковых орудий и кавалерийского оборудования. Командовать этим пестрым конгломератом было невозможно. Более того, во время мобилизации частей кавалерии хватало только на то, чтобы пополнять подобные разведывательные батальоны в уже существующих дивизиях. Новообразованным же подразделениям оставалось только рассчитывать на мотоциклистов. Срочно требовался совместный новый подход к решению этой проблемы. Кавалерия попала в безнадежное положение, несмотря на глубокую преданность всех ее старших офицеров своему роду войск. Такова была разница между теорией и практикой.

Вот еще один случай из моей практики, из которого становится ясно, в какой ситуации я находился: приказ о моей мобилизации гласил, что в случае общей мобилизации командующий мобильными войсками должен принять командование над резервным пехотным корпусом. И только с большим трудом мне удалось вместо этого получить право командования бронетанковыми войсками.

Глава 4
Начало беды

Все ближе к войне

В марте 1939-го чешские земли вошли в состав рейха в качестве протектората. Это привело к серьезному ухудшению международной обстановки. Ответственность за этот шаг лежит лично на Гитлере. Утром в день оккупации за мной послал главнокомандующий. Он сообщил мне о свершившемся факте и приказал, чтобы я сразу же отправился в Прагу, где мне предстояло собрать данные, касающиеся продвижения наших бронетанковых войск в зимнюю непогоду, и осмотреть материальные ресурсы чешских бронетанковых войск.

В Праге я встретил своего предшественника на посту командующего XVI корпусом, генерала Гёппнера, который поделился со мной своим опытом, полученным на этом марше. Вдобавок к этому я побывал в нескольких подразделениях, чтобы узнать у участников перехода их собственные впечатления. В Брно я осмотрел оснащение чешских бронетанковых подразделений и нашел их в полном порядке. Они впоследствии сослужили нам службу в польской и французской кампаниях. В русской же кампании их полностью заменила более тяжелая немецкая боевая техника.

После Чехословакии к рейху без боя был присоединен Мемель.

20 апреля был организован грандиозный парад в честь пятидесятилетия Гитлера. Вооруженные силы всех цветов, собранные в один батальон, опускали перед ним флаги. Гитлер находился на вершине успеха. Ситуация была взрывоопасной: хватит ли Гитлеру самообладания, чтобы остановиться и основательно закрепить достигнутые свершения, или же он вздумает превзойти самого себя?

28 апреля он аннулировал англо-германское военно-морское соглашение и подписал пакт о ненападении с Польшей.

28 мая в Берлине побывал министр иностранных дел Италии граф Чиано. Министр иностранных дел Германии дал большой прием в его честь. Натянули два огромных шатра, которые заняли почти весь его сад. Но май был холодный, и шатры надо было отапливать, что являлось весьма трудной задачей. Гитлер присутствовал на этом приеме. Для развлечения гостей в одном из шатров была смонтирована сцена и устроено представление с танцами сестер Гёпфнер. Перед началом случилась небольшая заминка, так как Гитлер хотел сидеть рядом с Ольгой Чеховой, а эту леди сначала надо было найти. Гитлер вообще был неравнодушен к артисткам и наслаждался их компанией. Чиано приехал с единственной целью – предостеречь Гитлера от войны. Мне сложно сказать, оказался ли он способен выполнять инструкции Муссолини до конца своего визита.

В июне в Берлин приехал принц-регент Югославии Павел со своей красавицей невестой. Снова состоялся большой парад, главным образом моторизованных войск, в котором приняло участие такое количество подразделений, что это зрелище в итоге больше изнурило, чем впечатлило. Примечательно, что из Берлина принц-регент отправился в Лондон. Насколько я знаю, Гитлер не получил от этого визита желаемых результатов.

Тревожных знаков в политическом смысле было предостаточно. Но Гитлер и его министр иностранных дел Риббентроп убедили себя, что Запад никогда не пойдет на риск войны с Германией и что в Восточной Европе у них имеется полная свобода действий.

Летом 1939 года я был занят подготовкой крупномасштабных маневров моторизованных войск, которые планировались на осень. Они должны были проходить в Рудных Горах и Судетах. Вся проделанная работа оказалась напрасной.

Польская кампания

22 августа 1939 года я получил приказ отправиться в тренировочный лагерь Гросс-Борн и принять командование штабом недавно созданного XIX армейского корпуса, который позже переименовали в «Фортификационный штаб Померания». Этот штаб нес ответственность за создание вдоль германской границы защитной линии укреплений, которые смогли бы успешно противостоять любой вероятной агрессии со стороны Польши. В подчинении XIX армейского корпуса, помимо войск самого корпуса, находились 3-я бронетанковая дивизия и 2-я и 20-я мотопехотные дивизии. 3-я бронетанковая дивизия была усилена учебным бронетанковым батальоном, имевшим в распоряжении самые новые наши танки – «Т-Ш» и «T-IV». Среди частей, входящих в сам корпус, был и учебный разведывательный батальон из Дёбериц-Крампница. Эти демонстрационные подразделения из наших учебных школ были задействованы по моей просьбе, чтобы и они могли поучиться на практике. Это должно было сослужить им хорошую службу позже, по возвращении к своим прежним занятиям.

Лишь после совещания высшего командного состава с участием Гитлера в Оберзальцберге, где я не присутствовал, командующий 4-й армией генерал-полковник фон Клюге рассказал мне, в чем заключается моя задача. Я узнал, что мой XIX корпус является частью 4-й армии. Справа от меня, то есть к югу, размещался II корпус генерала Штрауса, а слева располагались пограничные войска под командованием генерала Каупиша; в случае начала военных действий последние предполагалось усилить 10-й бронетанковой дивизией, которая начиная с марта занимала Прагу и окрестности. За моим корпусом располагался армейский резерв, 23-я пехотная дивизия из Потсдама (см. приложение 2).

Моя задача состояла в том, чтобы форсировать реку Брда на участке, ограниченном справа Семпольно, а слева – Конитцем (Хойнице), и продвигаться как можно быстрее к Висле, чтобы рассечь и разгромить польские войска в так называемом польском коридоре. Корпус генерала Штрауса должен был аналогичным образом продвигаться к Висле справа от меня, а генерал Каупиш, слева от меня, должен был двигаться к Данцигу (Гданьск).

В польские силы в коридоре входило, по нашей оценке, три пехотные дивизии и Поморская кавалерийская бригада. Было у них и некоторое количество танков «Фиат-Ансальдо». Польская сторона границы была хорошо укреплена, работы по ее укреплению происходили у нас на глазах. На реке Брда ожидалась вторая линия защиты.

Наступление должно было произойти рано утром 26 августа.

Заключив секретное соглашение с русскими в течение этих дней, Гитлер получил гарантии безопасности на случай войны. Под влиянием Риббентропа крепли иллюзии по поводу реакции держав Запада – считалось маловероятным, что они объявят войну.

В любом случае теперь, задним числом, я могу уверенно заявлять, что в целом настроение армии было мрачным, и, если бы не договор с русскими, нельзя было бы предугадать, какой окажется реакция армии. Мы шли на войну без радости, и не было ни одного генерала, который не хотел бы мира. Старшие офицеры и много тысяч рядовых прошли через Первую мировую войну. Они знали, во что превратится война, если не ограничится просто кампанией против Польши, а были причины опасаться, что не ограничится, ведь после образования Богемского протектората Британия гарантировала Польше неприкосновенность. Каждый из нас думал о матерях и женах наших солдат и о тяжелых потерях, которые мы понесем, даже если победим в войне. Наши собственные дети тоже были в армии. Мой старший сын Хайнц Гюнтер был полковым адъютантом в 35-м бронетанковом полку, а младший, Курт, служил в звании второго лейтенанта в 3-м бронетанковом разведывательном батальоне 3-й бронетанковой дивизии – то есть в моем корпусе.

Моим последним пунктом пребывания перед войной был Добрин, недалеко от Прейсиш-Фридланда, где нас усердно баловали наши дорогие хозяева, фон Вилкенсы.

В ночь с 25 на 26 августа наступление было отменено в последний момент. Некоторые части уже начали продвигаться, и их пришлось возвращать; в общем, было понятно, что вовсю идут дипломатические маневры. Последний раз вспыхнула искорка надежды, что мир еще можно сохранить. Но никаких добрых вестей войска так и не дождались. 31 августа вновь была объявлена тревога, и на сей раз все оказалось серьезно. Дивизии выдвинулись на передовые позиции, с которых им предстояло следовать через границу. Расположение войск XIX армейского корпуса было таково: на фланге справа двигалась 3-я бронетанковая дивизия под командованием генерала барона Гейра фон Швеппенбурга, путь которой лежал меж двух рек – Семпольно и Каменкой – к Брде, которую следовало форсировать восточнее Пруща в окрестностях Хаммермюле, и далее – к Висле в направлении Шветца (Свеце); в центре – 2-я мотопехотная дивизия под командованием генерала Бадера, располагавшаяся к северу от Каменки между Грюнау и Фирхау; ее задачей было прорвать линию польской пограничной обороны и продвигаться к Тухелю (Тухоль); и на фланге слева размещалась 20-я мотопехотная дивизия под командованием генерала Викторина, располагавшаяся к западу от Конитца и имевшая задачу занять его, а затем продвигаться через Тухельскую пустошь – к Оше (Осе) и Грауденцу (Грудзёндз).

Основной удар планировалось нанести силами 3-й бронетанковой дивизии, которая была усилена войсками корпуса и за которой следовал армейский резерв (23-я пехотная дивизия).

1 сентября в 04.45 весь корпус одновременно пересек границу. В начале операции стоял густой туман, не оставлявший военно-воздушным силам возможности оказывать нам какую-либо поддержку. Я прошел с 3-й бронетанковой бригадой, в первых ее рядах, вплоть до северных окрестностей Цемпельбурга, где начались первые бои. К сожалению, офицеры тяжелой артиллерии 3-й бронетанковой дивизии посчитали, что ситуация требует от них открыть огонь, пусть даже и в туман, хотя и имели приказ не делать этого. Первый залп разорвался в 50 ярдах перед моей машиной, второй – в 50 ярдах позади нее. Я рассчитал, что следующий попадет прямо в мою машину, и отдал приказ своему водителю развернуться и мчаться прочь. Однако от волнения тот на полном ходу въехал прямо в воронку от снаряда. Передняя ось полугусеничной машины погнулась, и рулевое управление вышло из строя. Это означало, что моей поездке конец. Я отправился на командный пункт, добыл себе новое транспортное средство, а заодно высказал пару ласковых не в меру ретивым артиллеристам. Кстати, наверное, я стал первым командующим, сопровождавшим свои танки на поле боя в бронемашине.

В моих машинах имелась радиосвязь, так что я был в состоянии поддерживать постоянный контакт и со штабом своих частей, и с самими дивизиями. Первое серьезное сражение произошло к северу от Цемпельбурга в районе Большой Клони, где внезапно туман рассеялся и передние танки вдруг оказались лицом к лицу с польскими линиями укрепления. Польские противотанковые орудия нанесли много точных ударов. Один офицер, один курсант военного училища и восемь солдат были убиты.

Большая Клоня когда-то принадлежала моему прадеду, барону Хиллеру фон Гертрингену. Здесь же был похоронен и мой дедушка Гудериан, и здесь же родился мой отец. Я впервые увидел поместье, столь любимое когда-то моей семьей.

Успешно заменив машину, я вернулся в 3-ю бронетанковую дивизию, большая часть авангарда которой к тому времени достигла Брды. Основные силы дивизии растянулись между Прущем и Малой Клоней, планировался привал. Командир дивизии отсутствовал вследствие того, что был вызван к командующему группой армий генерал-полковнику фон Боку. Я попросил офицеров 6-го бронетанкового полка рассказать мне о ситуации на Брде, которую они видели собственными глазами. По мнению командира, форсировать реку в тот же день было невозможно, и он рад был исполнять долгожданные приказы относительно отдыха. Приказ по корпусу пересечь Брду в первый же день наступления, похоже, забыли. Я в ярости ушел, раздумывая над тем, какие меры предпринять, чтобы улучшить столь неудачную ситуацию. Ко мне подошел молодой лейтенант Феликс. Он был без мундира, рукава его рубашки были закатаны, а руки – черны от пороха.

– Господин генерал, – обратился ко мне он, – я только что прибыл с Брды. Силы неприятеля на том берегу невелики. Поляки пытались поджечь мост в Хаммермюле, но я помешал им сделать это, открыв огонь из танка. По мосту можно пересечь реку. Наступление остановилось только потому, что некому им руководить. Вам нужно быть там.

Я смотрел на молодого человека в изумлении. Он производил хорошее впечатление, в глазах его сияла уверенность. Не такой ли молодой лейтенант когда-то выдумал приписываемый Колумбу трюк с яйцом? Я последовал его совету и поехал посреди стоявших то тут, то там в беспорядке немецких и польских транспортных средств по узкой песчаной дороге, которая вела через лес к Хаммермюле, куда я прибыл между 16.00 и 17.00. Группа офицеров стояла ярдах в ста от реки, укрывшись за могучим дубом. Увидев меня, они закричали: «Господин генерал, здесь стреляют!» Там действительно стреляли – как орудия танков 6-го бронетанкового полка, так и винтовки солдат 3-го стрелкового. На том берегу неприятельские войска попрятались по траншеям. В первую очередь я прекратил эту дурацкую пальбу, в чем мне очень помог только что прибывший командир 3-й стрелковой бригады полковник Ангерн. Покончив с этим, я приказал добраться до вражеских позиций. Не задействованные доселе бойцы 3-го мотострелкового батальона переправились через реку в резиновых лодках в том месте, где неприятель не обстреливал переправу. Когда они пересекли успешно реку, я отдал приказ танкам переправиться по мосту. Защищавший водный рубеж отряд польских самокатчиков был взят в плен. Обошлось практически без потерь.

Все имеющиеся войска были немедленно брошены на создание предмостных укреплений. 3-му бронетанковому разведывательному батальону было приказано выдвигаться прямо через Тухельскую пустошь до берега Вислы в районе Шветца, с задачей определить местонахождение основных польских сил и резервных войск, если таковые имелись. Приблизительно в 18.00 форсирование Брды было завершено. За ночь 3-я бронетанковая дивизия добралась до своей конечной цели – Свикатова.

В сумерках я вернулся в свой штаб в Цане. Вся долгая дорога была пуста. Не было слышно ни выстрела. Поэтому я был тем более поражен, когда меня остановили в предместьях Цана люди моего собственного полка в стальных касках, занимавшиеся приведением в готовность противотанкового оружия. На мой вопрос, что происходит, мне был дан ответ, что польская конница продвигается к нам и будет здесь в любую минуту. Я успокоил их и занялся штабной работой.

В сообщениях 2-й мотопехотной дивизии утверждалось, что их наступление на польские проволочные заграждения оказалось неудачным. Все три полка пехоты были брошены на прорыв, и дивизия осталась без резервов. Я приказал левофланговому полку оставить свои позиции и переместиться ночью на правый фланг, чтобы на следующий день наступать вслед за 3-й бронетанковой дивизией и по дуге продвигаться в сторону Тухеля.

20-я мотострелковая дивизия с некоторыми затруднениями взяла Конитц, но дальше практически не продвинулась. Было приказано продолжить наступление на следующий день.

В течение ночи волнение первого дня боев не раз дало о себе знать. Вскоре после полуночи поступило сообщение от 2-й мотопехотной дивизии о том, что польская конница вынуждает их отступить. Я онемел на мгновение; когда же вновь обрел дар речи, то спросил командира дивизии, слышал ли он когда-либо, чтобы померанские гренадеры были разбиты вражеской конницей. Он ответил, что нет, и на этот раз заверил меня, что сможет удержать положение. Я отметил для себя, что все равно следует на следующее утро туда наведаться.