Текст книги "Воспоминания немецкого генерала. Танковые войска Германии во Второй мировой войне. 1939–1945"

Оборонительные секторы вдоль Соммы были следующие: 2-я бронетанковая (исключительно) – от устья Соммы до Фликскура;

1-я бронетанковая – от Фликcкура до слияния Авра и Соммы (к востоку от Амьена);

10-я бронетанковая – от слияния Авра и Соммы до Перонна.

По моим расчетам, 1-я бронетанковая дивизия должна была занять позиции для наступления на Амьен к 9.00. Я хотел лично принять участие в этом историческом событии и приказал, чтобы мне подготовили машину к 5.00. Офицеры уверяли меня, что это слишком рано и что надо бы попозже, но я настоял на своем и оказался прав (см. приложения 13 и 14).

Добравшись 20 мая в 8.45 до северных окраин Амьена, 1-я бронетанковая начала наступление. По пути туда я заехал в Перонн, чтобы убедиться, что 10-я бронетанковая заняла позиции, и там мне, не стесняясь в выражениях, рассказали о том, как происходила смена дивизий. Оказывается, части 1-й бронетанковой, охранявшие предмостные укрепления, не дождались подхода смены, потому что командующий, подполковник Балк, боялся опоздать к штурму Амьена, каковой считал гораздо более важным делом, чем охрану укреплений. Преемник Балка полковник Ландграф был разъярен ответом торопливого подполковника на высказанное ему возмущение: «Ну потеряем мы эти укрепления, ну возьмете их по новой. Я же их один раз смог взять, верно?» К счастью, противник предоставил Ландграфу достаточно времени, чтобы тот успел застать укрепления пустующими, а не захваченными противником. Я объехал Альбер, который все еще находился в руках неприятеля, и ехал в Амьен вдоль бесконечных колонн беженцев.

Наступление 1-й бронетанковой продвигалось успешно, и к полудню мы заняли город и установили плацдарм глубиной мили в четыре. Наскоро осмотрев занятую нами территорию и город, с его прекрасной церковью, я поспешил обратно в Альбер, где ожидал встретить 2-ю бронетанковую дивизию. По дороге я вновь ехал мимо колонн наших наступающих войск и толп беженцев. Попадались мне по дороге и вражеские машины – густо вымазанные грязью, они пристраивались к немецким колоннам в надежде добраться таким образом до самого Парижа и не попасть в плен. Поймал я таким образом человек пятнадцать англичан (см. приложение 15).

В Альбере я обнаружил генерала Фейеля. 2-я бронетанковая захватила артиллерийскую батарею англичан, застав ее выстроенной на плацу и укомплектованной учебными снарядами – они никак не ожидали нашего прибытия. Рыночная площадь и прилегающие улицы были забиты пленными всех национальностей. У 2-й бронетанковой практически закончилось топливо, и среди офицеров начались разговоры о том, что можно бы и остановиться, но это я пресек на корню[11]11
  Мнение командира дивизии о том, что горючее закончилось, было ошибочным. После перераспределения топлива внутри самой дивизии оказалось, что вполне можно наступать и дальше. Когда командир заявляет «У нас кончилось горючее» – этому никогда не стоит сразу верить. Обычно его на этот момент бывает еще достаточно. Как только солдаты устают, у них сразу «топливо кончается». Так всегда бывает в наступлениях. Во французскую кампанию реальной нехватки горючего не было ни разу, благодаря хорошей работе штаба. Позже – да, мы сталкивались с проблемой нехватки топлива не раз, по мере разрушения нашей промышленности в целом. Но в 1940 году могли случаться только временные легкоразрешимые перебои с доставкой.


[Закрыть]. Им было приказано немедленно продолжать наступление в направлении Абвиля, и к 19.00 они достигли этой цели, пройдя через Дульен – Бернавиль – Боме – Сен-Рике. Там им немало досадил налет нескольких неприятельских бомбардировщиков. Зайдя к шустрому командиру 2-й бронетанковой бригады, полковнику фон Приттвицу, и убедившись, что он все понял насчет наступления на Абвиль, я направился на северо-восток от Амьена, в Керьо, где теперь находился штаб моего корпуса. Там мы подверглись налету нашей же собственной авиации. Это, наверное, было нехорошо с нашей стороны, но наша зенитка открыла огонь и один из самолетов сбила. Оба члена экипажа катапультировались на парашютах и были неприятно удивлены, встретившись внизу со мной. По окончании малоприятной части нашей беседы я угостил молодых людей шампанским. Подбитый самолет, к сожалению, оказался новейшим разведывательным аэропланом.

Батальон Шпитты[12]12
  Шпитта – фамилия командира батальона.


[Закрыть] из 2-й бронетанковой дивизии прошел в ту ночь через Нуаель и, таким образом, стал первым немецким подразделением, ступившим на берег Атлантического океана.

К вечеру мы уже не знали, куда нам наступать дальше. Фон Клейст и командование танковой группы тоже не имели инструкций насчет дальнейшего ведения операции. Поэтому весь день 21 мая прошел в бесполезном ожидании приказов. Я потратил этот день на поездку в Абвиль и инспектирование переправ и предмостных укреплений на Сомме. По дороге я расспрашивал солдат, выясняя их мнение об идущей кампании.

– Неплохо пошли, – ответил один австрияк из 2-й бронетанковой, – но целых два дня зря потеряли.

Увы, он был совершенно прав.

Захват портов Ла-Манша

21 мая я получил приказ продолжать наступление на север с целью овладеть портами на Ла-Манше. Я хотел, чтобы 10-я бронетанковая наступала на Дюнкерк через Эсдан и Сен-Омер, 1-я бронетанковая – на Кале, а 2-я – на Булонь. Но от этого плана мне пришлось, увы, отказаться, поскольку приказом командования танковой группы, изданным 22 мая в 6.00, 10-я бронетанковая была переведена из-под моего командования в резерв танковой группы. Поэтому, когда в тот же день мы двинулись в наступление, у меня под началом оставались только 1-я и 2-я дивизии. На просьбу оставить мне все три дивизии, чтобы быстрее выполнить задачу по захвату портов, я получил отказ. Получалось, что бросок 10-й бронетанковой на Дюнкерк отменяется. Скрепя сердце мне пришлось изменить планы. Теперь 1-й бронетанковой, совместно с прибывшим тем временем из Седана пехотным полком «Великая Германия», предстояло двигаться по линии Саме – Девр – Кале, а 2-й бронетанковой – в Булонь вдоль побережья.

21 мая к северу от нас произошло знаковое событие: в направлении Парижа попытались прорваться английские танки. Под Аррасом они наткнулись на дивизию СС «Мертвая голова», которая, не имея до того опыта боевых действий, в некоторой степени подверглась панике. Прорваться англичанам не удалось, но зато они произвели определенное беспокойство в штабе танковой группы генерала фон Клейста. Однако на нижестоящие уровни командования эта нервозность не распространилась: 21 мая 8-я бронетанковая дивизия XLI армейского корпуса дошла до Эсдана, а 6-я бронетанковая дивизия того же корпуса взяла Буаль.

Итак, наше наступление продолжилось 22 мая. В 8.00 мы переправились через Оти в северном направлении. Ни 1-я, ни 2-я бронетанковые дивизии не могли задействовать в наступлении все свои силы; часть войск (больше всего из 2-й бронетанковой) должна была оставаться в тылу, охраняя предмостные укрепления на Сомме, в ожидании, пока на смену явятся подразделения XIV армейского корпуса генерала фон Витерсгейма, следовавшие за нами, как это было под Седаном (см. приложения 16, 17).

Днем 22 мая разгорелись жестокие бои под Девром, Саме и южнее Булони. Нам противостояли в основном французы, но встречались и англичане с бельгийцами, а в одном месте – даже голландцы. Их сопротивление было сломлено. Но вот авиация противника вела себя очень деятельно, нас и бомбили, и обстреливали сверху, а самолетов люфтваффе что-то не было видно. Мы уже очень далеко оторвались от наших военно-воздушных баз, которым явно не удавалось перебазироваться в необходимом темпе. Но мы все равно пробивались к Булони.

Штаб корпуса переехал в Рек.

Десятую бронетанковую вернули под мое командование. Я немедленно принял решение переметнуть 1-ю бронетанковую, которая уже подошла к Кале, на Дюнкерк, а к Кале вместо нее подошла бы 10-я, двигавшаяся из Дульена через Саме. Особой срочности вопрос захвата этого порта не представлял. В полночь я отправил радиограмму в 1-ю бронетанковую со следующим приказом: «К 7.00 23 мая развернуться боевым порядком к северу от реки Канш, поскольку 2-я бронетанковая дивизия пробилась в Булонь, а во второй эшелон за вами вышла 10-я бронетанковая. 1-й бронетанковой двигаться по линии Одрюик – Ардр – Кале, а затем – свернуть на восток и наступать через Бурбужвиль – Гравлин на Берг и Дюнкерк. 10-я бронетанковая будет следовать южнее вас. Выполнять распоряжения по получении условной фразы «Наступать на восток». Начать движение в 10.00».

Рано утром 23 мая я передал по радио: «Наступать на восток, 10.00. Двигаться к югу от Кале на Сен-Пьер-Брук и Гравлин».

23 мая 1 – я бронетанковая двинулась на Гравлин, встречая на своем пути ожесточенное сопротивление противника, а 2-я бронетанковая увязла в тяжелых боях в Булони и окрестностях. Штурм самого города принял причудливую форму, потому что какое-то время ни танковые, ни артиллерийские орудия не могли пробить древние крепостные стены. Наконец нам удалось проделать брешь в стене, возле церкви, и с помощью найденной в одном из домов приставной лестницы и 88-миллиметрового зенитного орудия ворваться в старый город. В порту кипело сражение, в ходе которого один из наших танков сумел потопить британский торпедный катер и еще нескольким нанес те или иные повреждения.

24 мая 1-я бронетанковая дошла до канала Аа между Ольком и побережьем и возвела предмостные укрепления на канале в Ольке, Сен-Пьер-Бруке, Сен-Николя и Бурбужвиле. 2-я бронетанковая очистила от неприятеля Булонь, а основные силы 10-й бронетанковой дошли до линии Девр – Саме.

Под командование моего корпуса была переведена дивизия лейб-штандарт СС «Адольф Гитлер». Я отдал этой дивизии приказ наступать на Ваттан, усиливая таким образом бросок 1-й бронетанковой на Дюнкерк. 2-я бронетанковая тоже получила приказ оттянуть из Булони как можно больше войск для броска на Ваттан. 10-я бронетанковая окружила Кале и готовилась к штурму древней крепости на море. Днем я заехал в расположение дивизии и велел им вести штурм осторожно, по возможности избегая потерь. К 25 мая под Кале должна была прибыть тяжелая артиллерия, работа которой в Булони была завершена.

XLI армейский корпус Рейнхардта между тем установил предмостные укрепления на Аа в Сен-Оме.

Роковой приказ Гитлера – прекратить наступление!

В тот день, 24 мая, в идущую полным ходом операцию вмешалось Верховное командование, что имело фатальные последствия для всего будущего хода войны. Гитлер приказал нашему левому флангу остановиться на Аа. Переправляться на ту сторону было запрещено. Причины такого решения оставались для нас загадкой. В приказе было сказано (цитирую по памяти): «Дюнкерк предоставить люфтваффе. Если захват Кале окажется тяжелой задачей, этот порт тоже предоставить люфтваффе». Мы просто онемели. Но поскольку нам не сообщили, на каком основании был принят этот приказ, то и спорить с ним было затруднительно. Поэтому пришлось отдать следующий приказ по танковым частям: «Обороняйте линию канала. Используйте выдавшееся время для отдыха и восстановления».[13]13
  Ср. «In Wermarchtsführungstab» фон Лоссберга. С. 81 (H.H.Nolke-Verlag, Гамбург).


[Закрыть]

Ожесточенные налеты авиации противника практически не встречали сопротивления со стороны наших военно-воздушных сил.

Рано утром 25 мая я отправился на прибрежную полосу посмотреть, выполняет ли дивизия «Адольф Гитлер» приказ о прекращении наступления. Прибыв на Аа, я застал эсэсовцев в момент переправы. На том берегу находилась высота Монваттан. Она возвышалась всего на 235 метров, но на равнине, на которой мы находились, этого было достаточно, чтобы господствовать над всеми окрестностями. На вершине, среди развалин старинного замка, я и встретил командира дивизии, Зеппа Дитриха. На вопрос о причинах неповиновения приказам он ответил, что, находясь на высоте Монваттан, противник держал бы за горло все части, расположенные на нашем берегу канала, и поэтому Зепп Дитрих принял решение 24 мая овладеть высотой по собственной инициативе. Его дивизия, вместе с двигавшимся слева от нее пехотным полком «Великая Германия», продолжали наступление в направлении Ворму и Берга. В свете успешного продвижения дивизии я одобрил решение Дитриха и подумал, что надо выдвинуть ему в помощь и 2-ю бронетанковую.

В тот день мы завершили захват Булони. 10-я бронетанковая сражалась уже вокруг крепости Кале. Ответ коменданта крепости, англичанина бригадира Николсона на предложение сдаться был лаконичен: «The answer is no, as it is the British Army's duty to fight as well as it is the German's»[14]14
  «Наш ответ – нет, ибо долг британской армии, так же как и немецкой, – сражаться» (англ.).


[Закрыть]. Поэтому брать крепость пришлось штурмом (см. приложение 18).

26 мая 10-я бронетанковая захватила Кале. В полдень я приехал в штаб дивизии и, в соответствии с полученным приказом, спросил Шааля, нет ли у него желания предоставить Кале действию самолетов люфтваффе. Он ответил, что такого желания у него нет, потому что он сомневается в том, что бомбардировки будут эффективны против толстых стен и подземных укреплений. Более того, чтобы авиация могла начать налеты, пришлось бы отозвать войска с подступов к крепости, а потом штурмовать эти подступы заново. Мне пришлось с ним согласиться. В 16.45 англичане сдались. Мы взяли 20 000 пленных, из них 3000—4000 были англичанами, а остальные – французами, бельгийцами и голландцами; по большей части они отказались воевать, вследствие чего англичане заперли их в подвалах.

В Кале я впервые после 17 мая встретил генерала фон Клейста и выслушал от него на этот раз похвалу успехам моих солдат.

В тот же день мы двинулись к Дюнкерку в попытке замкнуть кольцо вокруг этой приморской крепости. И тут пришел новый приказ. Нам было велено остановиться, когда Дюнкерк был уже в пределах видимости! Мы видели, как на крепость налетела наша авиация и как британцы эвакуируют свои войска на кораблях, больших и маленьких.

Генерал фон Витерсгейм появился днем в моем штабе для обсуждения вопросов смены частей моего XIX корпуса частями его XIV. 20-я мотопехотная дивизия, представлявшая собой авангард его корпуса, перешла под мое командование. Я расположил ее справа от дивизии «Адольф Гитлер». Не успели наши переговоры завершиться, как произошло одно небольшое событие. Командир дивизии «Адольф Гитлер» Зепп Дитрих по дороге обратно с линии фронта попал под пулеметный обстрел англичан, засевших в одиноком доме, который теперь уже оказался в нашем тылу. Его автомобиль загорелся, и ему с товарищами пришлось прятаться в придорожной канаве. Дитрих с адъютантом заползли в дренажную трубу, проходящую под перекрестком, а для того, чтобы спастись от растекшегося из машины горящего бензина, он вымазал руки и лицо густым слоем грязи. Радист из штабного грузовика, следовавшего за автомобилем Дитриха, передал сигнал бедствия, и мы послали на выручку часть 3-го бронетанкового полка 2-й бронетанковой дивизии, в секторе которой все и происходило. Вскоре Зепп Дитрих появился в моем штабе – его вид, в грязи с ног до головы, вызвал у нас немало насмешек (см. приложение 19).

Только днем 26 мая Гитлер разрешил возобновить наступление на Дюнкерк. Время было уже упущено, и полная победа стала недосягаемой (см. приложение 20).

Корпус был брошен в наступление в ночь с 26 на 27 мая. 20-я мотопехотная дивизия, усиленная дивизией «Адольф Гитлер» и полком «Великая Германия», при поддержке тяжелой артиллерии была брошена на Ворму. Слева от нее продвигалась 1 – я бронетанковая, получившая указание большую часть сил сосредоточить на своем правом фланге, в соответствии с общим ходом наступления.

Пехотный полк «Великая Германия» получил своевременную поддержку со стороны 4-й бронетанковой бригады 10-й бронетанковой дивизии и закрепился на цели своего броска – на высоте Крошт-Питгам. Разведывательный танковый батальон 1-й бронетанковой захватил Брукерк.

Наблюдалось интенсивное движение морских транспортов из Дюнкерка.

28 мая мы дошли до Ворму и Бурбужвиля. 29-го 1-я бронетанковая взяла Гравлин. Но вот Дюнкерк в результате был взят без нашего участия. 29 мая части XIV корпуса пришли на смену нашим частям XIX (см. приложение 21).

Операция завершилась бы гораздо быстрее, если бы Верховное командование не останавливало постоянно XIX корпус своими приказами. Теперь уже невозможно сказать, каким был бы ход войны, если бы мы захватили в плен британские экспедиционные войска в Дюнкерке, но в любом случае военная победа такого масштаба дала бы хорошим дипломатам огромные козыри. К сожалению, из-за нервозности Гитлера такая возможность была утеряна. Свои тормозящие наше продвижение приказы он обосновывал все время одной и той же малоубедительной причиной: мол, местность во Фландрии не годится для танков, слишком много каналов и траншей.

29 мая я с нетерпением ждал возможности выразить моим храбрым солдатам свою признательность. Слова благодарности вылились у меня в следующий приказ:

«Солдаты XIX корпуса!

Семнадцать дней мы сражались в Бельгии и Франции. Шестьсот километров прошли мы после пересечения границы Германии и добрались до Ла-Манша и Атлантики. На этом пути вы сокрушили бельгийские укрепления, прорвались за Мёз, сломили продолжение линии Мажино в незабываемой битве за Седан, захватили господствующие высоты на Стонне, и, не останавливаясь, пробились через Сен-Кантен и Перонн в низовья Соммы, Амьен и Абвиль. Вы увенчали свои успехи захватом побережья Ла-Манша и морских крепостей в Булони и Кале.

Я просил вас сражаться без сна 48 часов – вы делали это 17 дней. Я приказывал вам сражаться, не страшась угроз с флангов и тыла, – вы ни разу не дрогнули.

Вы самоотверженно выполняли все приказы, с непревзойденным самообладанием и верой в свое предназначение.

Германия гордится своими танкистами, и я счастлив командовать вами.

Мы не забудем наших павших товарищей, честь им и слава! Их жертва не была напрасной.

Вооружимся же теперь для новых славных деяний!

Слава Германии, слава нашему вождю – Адольфу Гитлеру!

Подпись: Гудериан».

В своих воспоминаниях о Второй мировой войне Уинстон Черчилль утверждает, что якобы Гитлер, по предположениям некоторых немецких генералов, сдерживал свои танки под Дюнкерком в надежде, что англичане вот-вот запросят мира. Ни во время самих событий, ни позже я никогда не слышал ни о чем подобном. Предположение Черчилля о том, что Рундштедт сам мог решиться на остановку танковых частей, тоже несостоятельно. Более того, как непосредственный участник происходившего, я могу твердо заявить, что героическая оборона Кале, безусловно достойная всяких похвал, все же не могла оказать никакого влияния на развитие событий под Дюнкерком. Черчилль совершенно справедливо утверждает, что Гитлер, а в особенности – Геринг верили, что превосходство Германии в воздухе окажется достаточным, чтобы предотвратить эвакуацию британских войск по морю. Это было ошибкой, имевшей самые плачевные последствия, – ведь только захват всех британских экспедиционных войск в плен мог бы вынудить Англию к замирению с Гитлером или создать благоприятные условия для успешного вторжения на Британские острова.

Во Фландрии я узнал о том, что мой старший сын ранен, к счастью не смертельно. Второй мой сын получил во Франции Железный крест, как первой, так и второй степени. Он остался невредим, несмотря на то что всю кампанию провоевал в составе разведывательного танкового батальона.

Прорыв к швейцарской границе

28 мая Гитлер приказал учредить под моим командованием танковую группу. Штаб моего корпуса переместился в Синьи-ле-Пти, к юго-западу от Шарлевиля, чтобы готовиться там к следующему этапу кампании. Штаб прибыл на место 1 июня.

Образование «танковой группы Гудериана» произошло в первые дни июня юго-восточнее Шарлевиля. Штаб ее был сформирован из офицеров моего бывшего штаба XIX корпуса. Верный полковник Неринг остался начальником штаба, оперативным офицером (/ а) стал майор Байерлейн, а адъютантом – подполковник Рибель. В танковую группу вошли:

XXXIX армейский корпус (генерал Шмидт), с 1-й и 2-й бронетанковыми дивизиями и 29-й мотопехотной дивизией:

XLI армейский корпус (генерал Рейнхардт), с 6-й и 8-й бронетанковыми дивизиями и 20-й мотопехотной:

ряд подразделений, непосредственно подчиненных танковой группе.

Сама танковая группа входила в состав 12-й армии генерал-полковника Листа.

Марш на наше новое место сосредоточения представлял собой внушительное зрелище, особенно процесс перехода 1-й и 2-й бронетанковых дивизий с берегов Ла-Манша. Расстояние составляло примерно 240 километров, но из-за взорванных мостов некоторым подразделениям приходилось делать крюк, иногда километров по девяносто. Очевидными становились признаки усталости солдат и износа техники. К счастью, у нас было несколько дней на отдых, поэтому перед тем, как приступить к выполнению новых задач, в какой-то степени удалось восстановиться.

Успешное завершение первого этапа западной кампании привело к устранению войск противника из Голландии, Бельгии и Северной Франции. Мы обезопасили свой тыл для проведения операций в южном направлении. Основные силы бронетанковой и моторизованной техники неприятеля были уже уничтожены, поэтому на втором этапе кампании оставалось только разбить остатки французской армии – около 70 дивизий, считая две британские, – и заключить выгодный для Германии мир. По крайней мере, нам тогда казалось именно так.

Наши войска быстрее развернулись боевым порядком на нашем правом фланге, вдоль Соммы, чем в центре – на Сер и Эне. Поэтому армейская группа фон Бока могла начать наступление уже 5 июня, а армейская группа фон Рундштедта – не раньше 9-го.

В секторе армейской группы фон Рундштедта перед 12-й армией стояла задача пересечь реку Эну и канал Эна между Шато-Порсьен и Аттиньи, после чего – продвигаться в южном направлении. Пехотный корпус должен был форсировать реку и канал в восьми местах. После установки предмостных укреплений и наведения мостов танковые дивизии моей группы должны были идти в атаку вместе с пехотой, прорваться на открытое пространство, а затем наступать, в зависимости от ситуации, либо на Париж, либо на Лангр, либо на Верден. Первой нашей целью должно было стать плато Де-Лангр; прибыв туда, мы должны были получить дальнейшие приказы.

Я попросил командующего 12-й армией утвердить моей дивизии конкретные места для форсирования реки и дать нам возможность переправиться через реку самостоятельно. Идея о совместном наступлении с пехотой мне не нравилась – огромные и многочисленные транспортные колонны пехотных подразделений, как правило, наглухо забивали дороги, и я боялся, что это приведет к затруднению командования. Однако командир армии хотел приберечь танковые дивизии для решительного прорыва и поэтому отклонил мою просьбу. Итак, танковая группа сосредоточилась позади пехотного корпуса, и все четыре танковые дивизии готовы были наступать по восьми различным мостам, как только те будут наведены. Обе мотопехотные дивизии должны были следовать за танковыми дивизиями соответствующих корпусов. Для успешного выполнения плана пехоте необходимо было форсировать реку и захватить предмостные укрепления.

Разграничительная линия между XXXIX и XLI армейскими корпусами пролегала по линии Васиньи – Ретель – Жюнивиль – Овине – Оберив – Сюйп – Сен-Реми – Тиллой (зона ответственности XXXIX) – Вано – Соньи – Парньи (зона ответственности XLI).

8 июня штаб танковой группы переехал в Беньи.

9 июня, в день начала наступления 12-й армии, я выехал на наблюдательный пункт, расположенный к северо-востоку от Ретеля, чтобы лично наблюдать за продвижением пехоты и не пропустить момента, когда нужно будет выдвигать войска. С 5.00 до 10.00 не было видно ничего. Тогда я послал своих офицеров на соседние места, где тоже были намечены наступательные удары, чтобы выяснить, вышла ли пехота к Эне там. С обеих точек прорыва вокруг Ретеля я получил донесения, что наступление было отбито и что пехота сумела установить предмостные укрепления только в одном месте, углубившись на полтора-два километра – в окрестностях Шато-Порсьен. Я связался с начальником штаба 12-й армии, моим другом генералом фон Макензеном, и предложил ему ночью перебросить танки на другой берег в этом единственном месте, чтобы на следующее утро они были готовы к броску. Затем я отправился в Шато-Порсьен, заехав по пути в штаб III армейского корпуса генерала Гаазе, где получил краткий обзор ситуации. На месте, осмотрев предмостные укрепления, я направился к командиру моего XXXIX корпуса генералу Шмидту, который находился, вместе с генералом Кирхнером, чуть севернее самого городка. Мы обсудили вопросы продвижения 1-й бронетанковой и ее размещения внутри предмостных укреплений Шато-Порсьен. Было решено начать переброску с наступлением сумерек.

Вскоре после этого я встретил командира армии генерал-полковника Листа. По дороге ему попадались части 1-й бронетанковой дивизии, и он недовольно заметил мне, что многие танкисты сняли кители, а некоторые даже позволили себе купаться в реке. Далее генерал-полковник сердито вопрошал меня, почему мы до сих пор не пошли в атаку через предмостные укрепления. На основе только что полученных мной лично данных я ответил, что невозможно наступать через предмостные укрепления, которые до сих пор не захвачены или не расширены до нужных размеров. Далее я указал на то, что захват предмостных укреплений не входил в задачу моих танковых подразделений. Верный своей рыцарской природе, Лист тотчас же протянул мне руку в знак примирения и спокойно перешел к обсуждению текущих вопросов.

В штабе своей группы я пробыл недолго и вернулся к предмостным укреплениям в Шато-Порсьен, чтобы лично проконтролировать размещение моих танков и пообщаться с командиром действовавшей там пехотной дивизии. Генерала Лоха из 17-й пехотной дивизии я встретил на дальнем берегу, и мы согласовали с ним свои действия. На передовой я оставался до часу ночи, а затем навестил раненых бойцов из моих танковых и разведывательных подразделений, ожидавших отправки обратно через предмостные укрепления, и поехал обратно в свой штаб в Беньи, чтобы отдать распоряжения.

За день было возведено два небольших предмостных укрепления к западу и востоку от Шато-Порсьен. По ним можно было перебросить за реку 2-ю бронетанковую дивизию вместе с частями 1-й.

Наступление моих танков должно было начаться 10 июня в 6.30. Я находился к тому времени на передовой, подгоняя 1-ю стрелковую бригаду, которая отстала от наступающих войск. К моему удивлению, пехотинцы на передовой узнавали меня, и, когда я спросил откуда, выяснилось, что и офицеры и рядовые помнили меня еще с тех пор, когда я командовал 2-й бронетанковой дивизией, находясь в Вюрцбурге, этом некогда прекрасном, а ныне полностью разрушенном городе. Мы были очень рады увидеться вновь. Танки и пехота пошли в атаку одновременно, и все могли полностью полагаться друг на друга. Мы быстро продвинулись через Авансон и Таньон до Нёфлиза, что на реке Ретурн. На открытой местности танки практически не встречали сопротивления, поскольку, согласно своей новой тактике, французы сконцентрировали оборону в лесах и деревнях, а с открытой местности войска убрали вообще, пасуя перед нашими танками. Поэтому нашей пехоте приходилось ожесточенно сражаться на забаррикадированных улицах и среди деревенских домов, а танки, которым лишь доставлял небольшое неудобство эпизодический обстрел французской артиллерии с позиций, все еще удерживаемых французами на Ретельском фронте – в нашем тылу, – прошли до Ретурн и под Нёфлизом форсировали эту заболоченную реку, перегороженную дамбой. 1-я бронетанковая уверенно наступала теперь по обоим берегам Ретурн; южнее реки двигалась 1-я бронетанковая бригада, а севернее – стрелки Балка. Днем мы достигли Жюнивиля, где противник встретил нас контратакой силами крупного танкового соединения. Южнее Жюнивиля завязалось сражение, закончившееся часа через два в нашу пользу. Ближе к вечеру был взят и сам Жюнивиль, причем Балк лично захватил знамя французского полка. Неприятель был отброшен до Ла-Нёвиль. В ходе танкового сражения я лично пытался подбить французский танк модели «В» из трофейного 47-миллиметрового противотанкового орудия, но тщетно; все снаряды просто отскакивали от его толстой брони. Наши 37– и 20-миллиметровые орудия были против этого противника тем более беспомощны. В результате мы завершили этот бой с тяжелыми потерями.

Вечером произошла еще одна жестокая битва с вражескими танками, на этот раз – севернее Жюнивиля. Французы двигались со стороны Аннель на Перт с твердым намерением начать контрнаступление, но нам удалось разбить их.

2-я бронетанковая между тем пересекла Эну к западу от Шато-Порсьен и наступала в южном направлении. К вечеру ее подразделения дошли до линии Удилькур – Сент-Этьен. Подразделения корпуса Рейнхардта, которым удалось переправиться еще не во всех намеченных точках, двигались вслед за частями 1-й бронетанковой. Данные разведки позволяли предположить, что взятие Жюнивиля в скором времени положит конец сопротивлению противника в Ретеле, и тогда корпус Рейнхардта вновь обретет свободу действий.

Теперь штаб танковой группы расположился в лесу Буа-де-Севиньи, на Эне, к юго-востоку от Шато-Порсьен. Там я и заночевал. Я был полностью вымотан, рухнул на сноп соломы и уснул, не сняв даже фуражки. Заботливый, как всегда, Рибель поставил надо мной тент и выставил часовых, чтобы мне дали спокойно поспать хотя бы часа три.

Рано утром 11 июня я был в Ла-Нёвиль, командуя наступлением 1-й бронетанковой дивизии. Атака продвигалась как на учениях: артиллерийская подготовка, наступление танков и пехоты, окружение деревни и прорыв через Бетенвиль, – я хорошо помнил эту деревню по Первой мировой войне. Сопротивление неприятеля было наиболее стойким вдоль реки Сюипп. Противник предпринимал тщетные попытки контратаки, используя для этого около 50 танков, скорее всего, из 7-й легкой дивизии французов. Мы захватили деревни Норуа, Бен и Сен-Илер-ле-Пти.

Вторая бронетанковая дошла до Эпуа, 29-я мотопехотная углубилась в леса юго-западнее этой деревни. XLI армейский корпус Рейнхардта, продвигавшийся восточнее XXXIX, отразил нападение французов с фланга, совершенное силами 3-й механизированной и 3-й бронетанковой дивизий, переброшенных с Аргонн. Расправившись с врагом, корпус продолжил движение на юг.

Днем я получил сообщение, что главнокомандующий армией собирается посетить нашу танковую группу, и поспешил обратно. Когда я прибыл в штаб, генерал-полковник фон Браухич был уже там. Я рассказал ему о ситуации на фронте и о наших планах. Никаких новых указаний я не получил. Вечером штаб переместился в Жюнивиль.

12 июня мы продолжили наступление. XXXIX армейский корпус получил приказ продвигаться на Шалон-на-Марне силами 2-й бронетанковой дивизии и на Витри-ле-Франсуа силами 1-й бронетанковой и 29-й мотопехотной. XLI армейский корпус должен был на своем правом фланге пробиваться через Сомму – Пи на Сюипп.

Наше продвижение затруднялось стремительным движением следовавшей за нами пехоты. Пехотные подразделения добрались уже до Эны и местами упирались прямо в танковые части. Разграничительные линии между дивизиями не были достаточно ясно определены, из-за чего возникали недоразумения. Мы посылали в штаб армии просьбы разобраться с этой ситуацией – ответа не было. На всех точках переправы через Сюипп наблюдались оживленные сцены. Все хотели идти первыми – и танкисты и пехота. Храбрые пехотинцы шли маршем день и ночь – так им хотелось добраться до врага. Утром мы прошли столь памятные мне по осени 1917 года Шампанские горы. Я побывал в 29-й мотопехотной, которая только что появилась на фронте. Командовал ею генерал барон фон Лангерман; я застал его на северном краю лагеря Мурмелон-ле-Гран за отдачей разведывательному батальону приказов о наступлении на лагерь. Присутствовали все командиры подразделений, и приказы были четкими и ясными. Впечатление на меня это произвело очень хорошее. Со спокойной душой я поехал во 2-ю бронетанковую в Шалон-на-Марне.