Текст книги "Исчезновение принца. Комната № 13"

Бездонный колодец

Посреди рыжих и желтых песчаных морей, растянувшихся от Европы в ту сторону, где восходит солнце, в зеленом оазисе существует удивительный, не похожий ни на что вокруг островок, который тем не менее типичен для такого места, поскольку международные соглашения сделали его аванпостом британской оккупации. Место это знаменито среди археологов, но не старинными памятниками, а чем-то, что больше всего напоминает простую дыру в земле. Однако на самом деле это круглая шахта, наподобие колодца, которая когда-то в незапамятные и еще не установленные точно времена, должно быть, служила частью большой оросительной системы и, вероятно, древнее всего, что можно сыскать в этих старинных землях. Черный провал колодца окружен зеленым поясом пальм и опунций, но из каменных надстроек не сохранилось ничего, кроме двух массивных, изъеденных временем глыб, стоящих, как пилоны у врат в пустоту. Некоторые из археологов, наделенные более богатым воображением, поддавшись определенному настроению на восходе луны или на закате солнца, бывает, усматривают в них едва различимые черты фигур или ликов, чудовищностью превосходящих вавилонские, тогда как археологи, мыслящие более прозаически, и в более прозаические дневные часы видят в них лишь два бесформенных камня. Впрочем, необходимо заметить, что не все англичане – поклонники археологии. Многие из тех, кто оказывается в местах, подобных этому, в политических или военных целях, имеют другие увлечения. Как это ни печально, но факт остается фактом: англичане, пребывающие в этом восточном изгнании, умудрились превратить зеленую поросль оазиса и песок в небольшое поле для гольфа, с уютным зданием, в котором размещается клуб с одного края, и этим древним памятником старины с другого. Нет, они не превратили этот стародавний колодец в лунку, поскольку, если верить легенде, он вообще не имел дна, да и с практической точки зрения это было неразумно, так как любой спортивный снаряд, угодивший в эту черную бездну, можно было считать пропавшим в буквальном смысле слова. Но они часто в перерывах прохаживались вокруг него, беседуя и куря сигареты, и сейчас один из них как раз вышел из клуба и увидел другого, который с несколько мрачным видом смотрел в колодец.

Оба англичанина были в светлых костюмах и белых тропических шлемах, повязанных сверху тюрбанами, но этим их сходство в основном и ограничивалась. Почти одновременно они произнесли одно и то же слово, вот только интонации были совершенно разными.

– Вы уже слышали? – спросил человек, вышедший из клуба. – Изумительно!

– Изумительно, – ответил человек у колодца. Но первый мужчина произнес это слово так, как юноша может произносить его в адрес девушки, а второй – так, как старик может отзываться о погоде – искренне, но без всякой страсти.

И интонации эти были для обоих мужчин в достаточной степени характерны. Первый, некто капитан Бойл, выглядел молодцевато и молодо, имел темные волосы и огненный взгляд, только взгляд этот был огненным не по-восточному – в нем читались пылкость и честолюбие запада. Второй мужчина, гражданский чиновник Хорн Фишер, был старше и явно прожил здесь дольше. Глядя на его полуопущенные веки и вислые желтые усы, нельзя было не подумать о том, до чего странно, даже парадоксально видеть англичанина на востоке. Кровь у него была слишком горяча, чтобы он мог позволить себе утратить хладнокровие.

Никто из них не посчитал необходимым уточнить, что именно было изумительным, ибо то поистине были бы слова, пущенные на ветер. Весть о блестящей победе английских отрядов под верховенством ветерана столь многих блестящих побед лорда Гастингса над грозным объединенным войском турок и арабов газеты уже успели разнести по всей империи, включая и этот ее маленький аванпост, расположенный так близко к полю боя.

– Ни одна другая нация в мире не способна на такое! – горячо воскликнул капитан Бойл.

Хорн Фишер по-прежнему глядел в колодец, но почти сразу откликнулся:

– Да, мы действительно наделены искусством не совершать ошибок. Это то, что так и не удалось понять несчастным пруссакам. Сами они только то и умеют, что совершать ошибки, а потом жить с ними. Чтобы не совершать ошибок, действительно нужно иметь определенный талант.

– О чем это вы? – спросил Бойл. – Какие ошибки?

– Ни для кого ведь не секрет, что он чуть не обломал там зубы, – ответил Хорн Фишер. Мистер Фишер имел привычку утверждать, что ни для кого не являются секретом вещи, знать о которых было позволено лишь одному человеку из двух миллионов. – К тому же нам чертовски повезло, что Траверс подоспел так вовремя. Просто удивительно, до чего часто нас спасает заместитель главнокомандующего, даже когда главнокомандующий – великий полководец. Вспомните хотя бы Колборна при Ватерлоо.

– Теперь империи может отойти целая провинция, – заметил второй мужчина.

– Я думаю, Циммерны будут настаивать на границе по линии канала, – задумчиво промолвил Фишер. – Хотя ни для кого не секрет, что сейчас расширение границ не всегда так уж выгодно.

Капитан Бойл нахмурился с несколько озадаченным видом. Он смутно догадывался, что ни о каких Циммернах в жизни не слыхивал, поэтому ему оставалось одно – невозмутимо заметить:

– Мыслить нужно в масштабах империй.

Хорн Фишер улыбнулся, и надо отметить, что улыбка у него была очень приятной.

– Здесь все мы – всего лишь маленькие англичане, – сказал он. – Будь его воля, он бы и носа не высунул с Британских островов.

– Простите, но я вас не понимаю, – подозрительным тоном произнес молодой человек. – У меня такое впечатление, будто вы не в восторге от Гастингса и… и… вообще от всего.

– Я восхищаюсь им бесконечно, – ответил Фишер. – Он как никто подходит для этого поста. Гастингс понимает мусульман и может делать с ними все, что захочет. Именно поэтому я против того, чтобы натравливать на него Траверса, хотя бы из-за этой последней заварухи.

– Я, право, не понимаю, к чему вы клоните, – откровенно признался второй мужчина.

– Ну и правильно делаете, – пренебрежительно заметил Фишер. – Но к чему все эти разговоры о политике? Вы слышали арабскую легенду об этом месте?

– Боюсь, что арабские легенды меня мало интересуют, – сухо отозвался Бойл.

– Это большая ошибка, – ответил Фишер. – Тем более с вашей стороны. Лорд Гастингс сам превратился в арабскую легенду, и это, возможно, величайшее из его достижений. Если его репутация пошатнется, это ослабит наши позиции по всей Азии и Африке. Ну так вот, эта легенда о колодце, который уходит в глубь земли, никто не знает как глубоко, всегда приводила меня в трепет. Сейчас она имеет магометанскую форму, но я не удивлюсь, если на самом деле предание это появилось задолго до рождения самого Магомета. Вся эта история связана с человеком, которого они называют султаном Аладдином. Нет, это, конечно же, не тот Аладдин, которого мы знаем по сказке про лампу, похож он на него только тем, что имел дело с джиннами или гигантами, или чем-то наподобие. Говорят, он повелевал гигантами, строившими для него нечто наподобие пагоды, которая вздымалась все выше и выше, выше всех звезд. «Наивысшее для величайшего», – как говорили люди, когда строили Вавилонскую башню. Только строители Вавилонской башни были обычными, скромными людьми, мышами по сравнению с Аладдином. Они хотели всего лишь достичь небес – сущая безделица. А ему была нужна башня, которая достигла бы небес и ушла еще выше, и более того, он хотел, чтобы она продолжала расти бесконечно. Но Аллах сбросил его на землю, поразив молнией, которая пронзила землю, оставив дыру, и стала погружаться все ниже и ниже, пока не образовался колодец, не имевший дна так же, как его башня должна была не иметь вершины. Вот по этой перевернутой башне тьмы душа султана и падает вниз, и падению этому не будет конца.

– Ну и странный вы человек, – сказал Бойл. – Вы говорите так, будто верите в эти сказки.

– Может быть, и верю, но не в сказки, а в заложенную в них мораль, – ответил Фишер. – Но вот идет леди Гастингс. Вы, кажется, знакомы.

Клуб у поля для гольфа, разумеется, посещали не только любители гольфа, служил он и для множества других целей. Это был единственный культурный центр гарнизона, помимо военного штаба (в котором царили сугубо военные порядки), где могли собираться люди из общества. Здесь были бильярдная, бар и даже превосходная справочная библиотека для тех безрассудных офицеров, которые относились к своей работе серьезно. К ним относился и сам великий генерал, его серебряно-седая голова с бронзовым лицом, точно голова отлитого из бронзы орла, часто склонялась там над библиотечными картами и книгами. Великий лорд Гастингс верил в силу науки и учебы, как и в некоторые другие суровые жизненные идеалы, и бывало по-отцовски напутствовал юного Бойла, наведывавшегося в этот храм просвещения гораздо реже. Вот и сейчас молодой человек вышел на площадку для гольфа через застекленные двери клуба после одного из таких коротких уроков. Впрочем, прежде всего клуб служил местом, где протекала светская жизнь дам (по крайней мере здесь их бывало не меньше, чем мужчин), и в подобном обществе леди Гастингс чувствовала себя королевой почти так же, как в бальном зале собственного дома. Она была в высшей степени предсказуемой особой и, как кто-то подметил, испытывала безграничное желание таковой казаться. Леди Гастингс была намного младше своего супруга, и бесспорная красота ее порой таила в себе неведомую опасность. Когда она выпорхнула из клуба и увела с собой молодого солдата, мистер Хорн Фишер с несколько насмешливой улыбкой проводил ее глазами, после чего его сделавшийся печальным взгляд обратился к зеленым колючим зарослям вокруг колодца, состоящим большей частью из тех кактусов, в которых толстые, мясистые листья растут без ножек или веток прямо из других листьев. В его живом воображении тут же появилось зловещее ощущение диких зарослей, бессмысленных и бесформенных. На западе растение тянется вверх, чтобы увенчаться цветком, который и является его смыслом и сутью, здесь же беспорядочное нагромождение отростков напоминало ночной кошмар, в котором из рук вырастают руки, а из ног ноги.

– А провинции к империи все прибавляются, – с улыбкой произнес он и, погрустнев, добавил: – Пожалуй, я все же был не прав.

Размышления его прервал сильный, но приветливый голос. Фишер поднял глаза и улыбнулся, увидев лицо старинного друга. Нужно заметить, что голос его был намного более приветливым, чем лицо, которое с первого взгляда можно было бы назвать и мрачным. Квадратная челюсть, тяжелые насупленные брови – типичное лицо блюстителя закона – принадлежало человеку самому что ни на есть порядочному, хоть сейчас он и был прикомандирован на полувоенных началах к полиции этого дикого края. Кутберт Грейн в большей степени был криминологом, нежели юристом или полицейским, хотя в этом более варварском окружении с успехом сочетал в себе все три ипостаси. Он раскрыл не одно загадочное восточное преступление. Однако, поскольку мало кто был знаком или испытывал тягу к подобному увлечению или, вернее сказать, области знаний, его интеллектуальная жизнь проходила в одиночестве. Хорн Фишер был одним из немногих исключений, ибо имел удивительный талант разговаривать почти с кем угодно практически на любую тему.

– Ботаникой занимаетесь? Или археологией? – поинтересовался Грейн. – По-моему, круг ваших интересов, Фишер, поистине безграничен. Я бы даже сказал: если вы чего-то не знаете, то об этом и знать не стоит.

– Ошибаетесь, – довольно резко, даже с горечью в голосе (что было для него очень необычно), возразил Фишер. – Я знаю как раз то, чего лучше б и не знать вовсе: темная изнанка вещей, вся эта закулисная возня, грязные интриги, подкуп и шантаж, которые зовутся политикой. Разве стоит гордиться тем, что ты побывал во всех этих сточных канавах? Нет, я стану этим хвастать перед мальчишками на улице.

– Что вы имеете в виду? Что это с вами? – удивился его друг. – Никогда вас раньше таким не видел.

– Мне стыдно перед собой, – ответил Фишер. – Я только что вылил ушат холодной воды на воодушевление одного мальчика.

– М-да, такое объяснение исчерпывающим никак не назовешь, – заметил знаток криминалистики.

– Причиной его воодушевления была, разумеется, эта чертова газетная белиберда, – продолжил Фишер, – но мне-то стоило знать, что в таком возрасте идеалами могут стать даже иллюзии. Иллюзии ведь лучше реальности. Вот только, лишая молодую душу даже самых отвратительных идеалов, ты берешь на себя очень неприятную ответственность.

– Что же это за ответственность? – поинтересовался его друг.

– Когда такое происходит, слишком велика вероятность того, что он направит свою энергию на что-то еще худшее, – ответил Фишер. – И путь его может оказаться бесконечной дорогой… Бездонной ямой, глубокой, как этот бездонный колодец.

В следующий раз Фишер увидел своего друга только две недели спустя, когда забрел в сад во дворе клуба, с противоположной от спортивной площадки стороны. Озаренный ярким солнцем пустыни, сад этот был насыщен сочными цветами и сладкими запахами субтропических растений. Грейн был не один. Рядом с ним были еще двое мужчин, один из них – теперь уже знаменитый заместитель главнокомандующего, известный всем как Том Трейверс – худощавый, темноволосый, выглядевший старше своих лет мужчина, лоб которого прорезала глубокая морщина, а в форме черных усов чувствовалась какая-то мрачность. Им только что подал черный кофе араб, который сейчас временно выполнял обязанности слуги при клубе, хотя был всем известен (если не сказать, сделался знаменит) как старый слуга генерала. Звали его Саид, и от остальных семитов отличался он тем, что необычайно вытянутое желтое лицо его и высокий узкий лоб непонятно чем производили довольно-таки зловещее впечатление, даже когда он приятно улыбался.

– У меня этот парень никогда не вызывал полного доверия, – признался Грейн, когда араб удалился. – Хотя это так несправедливо по отношению к нему, ведь, насколько я знаю, он абсолютно предан Гастингсу и даже, говорят, спас ему жизнь. Но арабы часто бывают такими – преданными лишь одному человеку. Знаете, гляжу на него и невольно думаю, что перерезать горло любому другому ему ничего не стоит, и он может сделать это тихо, предательски.

– Как вам сказать, – с кислой улыбкой отозвался Трейверс, – пока он не трогает Гастингса, общество готово мириться с его присутствием.

Воцарилось неловкое молчание, полное воспоминаний о недавнем великом сражении, а потом Хорн Фишер сдержанно произнес:

– Газеты – это еще не все общество, Том. На их счет можете не беспокоиться. В вашем обществе правда всем прекрасно известна.

– Думаю, нам лучше сейчас не обсуждать генерала, – заметил Грейн, – он только что вышел из клуба.

– Он не сюда идет, – сказал Фишер. – Просто жену до машины провожает.

И действительно, генерал, появившийся вслед за супругой, обогнал ее, чтобы открыть садовую калитку. Как только он отошел, леди Гастингс повернулась и что-то сказала мужчине, сидевшему на плетеном кресле в тени двери, единственному, кто остался в опустевшем клубе, кроме троих, задержавшихся в саду. Фишер присмотрелся к тени и увидел, что это был капитан Бойл. В следующий миг, к их удивлению, рядом с клубом вновь возник генерал, он взбежал по ступенькам и тоже бросил пару слов Бойлу. После этого он подал знак Саиду, тот подбежал к ним с двумя чашками кофе, и оба мужчины с чашками в руках вернулись в клуб. Тут же в сгущающихся сумерках разлилось белое свечение, указывающее на то, что в библиотеке, расположенной с другой стороны здания, зажглись электрические лампочки.

– Кофе и ученые книги, – угрюмо произнес Трейверс. – Что еще нужно для учебы и или теоретических исследований? Ну что ж, мне пора. Тоже нужно поработать.

Он неторопливо встал и, попрощавшись с собеседниками, скрылся во мгле заката.

– Надеюсь, Бойл будет заниматься наукой, – сказал Хорн Фишер. – Меня и самого он немного беспокоит. Но давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Разговор о чем-то другом затянулся, возможно, дольше, чем они предполагали, и наступила тропическая ночь. Изумительная луна выкрасила все вокруг серебром, но, прежде чем она сделалась достаточно яркой, Фишер успел заметить, что свет в библиотеке резко погас. Он стал ждать, пока мужчины выйдут из клуба, но никто так и не показался.

– Наверное, они решили пройтись по полю для гольфа.

– Да, вероятно, – кивнул Грейн. – Вечер-то какой чудесный.

Прошло секунды две-три, и они услышали обращенный к ним крик, доносившийся откуда-то из тени клуба, и с изумлением увидели Трейверса, который чуть ли не бежал к ним, выкрикивая на ходу:

– Скорее! Пойдемте со мной. С той стороны, на площадке, кажется, произошло что-то очень нехорошее.

Они бросились в здание и, миновав курительную, в полнейшей темноте как в прямом, так и в переносном смысле, ворвались в библиотеку. Надо сказать, что Хорн Фишер, хоть и держался все время с безразличным видом, был наделен необычным, почти сверхъестественным чутьем, и он мгновенно почувствовал, что случилось что-то действительно серьезное. В библиотеке он налетел на какой-то предмет мебели и, чуть не вскрикнув от ужаса, отскочил назад, потому что предмет этот повел себя так, как не должна себя вести никакая мебель. Он зашевелился, как живое существо! Сначала подался назад, а потом ударил в ответ. Хорошо, что Грейн сразу включил свет – он увидел, что всего лишь врезался в одну из вращающихся книжных стоек, которая и толкнула его, повернувшись вокруг оси; однако его невольный прыжок вырвал из его подсознания ощущение чего-то таинственного и жуткого. В библиотеке было несколько таких стоек. На одной из них стояли две кофейные чашки, на другой лежала большая раскрытая книга. Это было исследование египетских иероглифов Баджа с вклеенными цветными иллюстрациями, на которых изображались странные птицы и боги. Пробегая мимо, Фишер бросил на фолиант беглый взгляд и на секунду задумался о том, насколько странно, что именно в этом месте, именно в это время оказался раскрытым не какой-нибудь трактат по военной науке, а такая книга. Он даже краем глаза заметил пустое место на книжной полке, откуда этот фолиант был снят, и пустота эта показалась ему отвратительной, как черная дыра в ряду зубов на каком-нибудь зловещем лице.

Еще пара минут, и вот они уже на другом конце поля, перед бездонным колодцем. В нескольких ярдах от него, в лунном свете, почти таком же ясном, как солнечный, они увидели то, ради чего явились сюда.

Великий лорд Гастингс лежал на земле ничком, застыв в неестественной позе, его согнутая в локте рука упиралась в землю большим костистым кулаком, пальцы впились в пышную, густую траву. В нескольких футах от него на четвереньках стоял Бойл, почти такой же неподвижный, и неотрывно смотрел на тело. Возможно, виной тому было испытанное им потрясение и случай, но в звериной позе и перекошенном лице его было что-то жутко нескладное, неестественное. Он производил такое впечатление, будто разум покинул его. За ними не было ничего, кроме чистой синевы южного неба и края пустыни, да еще два огромных камня возвышались у колодца. Именно при таком свете и в такой обстановке люди чаще всего и усматривали в их неровностях черты огромных злых ликов, глядящих вниз, в колодец.

Хорн Фишер наклонился и прикоснулся к сильной руке, которая все еще цеплялась за траву, – она была холодна, как камень. Тогда он опустился рядом с телом на колени, еще что-то проверил, послушал, пощупал, после чего встал и с уверенным отчаянием в голосе изрек:

– Лорд Гастингс умер.

Наступила гробовая тишина, а потом Трейверс довольно грубо заметил:

– Это по вашей части, Грейн, так что вы и допрашивайте капитана Бойла. Я не понимаю, что он там бормочет.

Бойл уже совладал с собой и поднялся на ноги, но физиономия его все еще была до того перекошена, что казалось, будто ему нацепили маску или приделали лицо другого человека.

– Я смотрел на колодец, – произнес он, – и, когда повернулся, он упал.

На лицо Грейна наползла хмурая туча.

– Как вы говорите, это дело по моей части, – сказал он. – Так что, во-первых, попрошу вас помочь мне перенести его в библиотеку, чтобы я мог все осмотреть более внимательно.

Когда тело отнесли в библиотеку, Грейн повернулся к Фишеру и голосом, к которому уже вернулись уверенность и сила, сказал:

– Сначала я хочу закрыться там и внимательно все осмотреть. Вас же попрошу оставаться с остальными и провести предварительный допрос Бойла. Я поговорю с ним позже. Да, и позвоните в штаб, пусть пришлют полицейского. Когда явится, пусть будет рядом, пока я не позову.

Не сказав больше ни слова, великий криминалист удалился в освещенную библиотеку, закрыв за собой дверь. Фишер, не успевший ничего ответить, повернулся и спокойным негромким голосом заговорил с Трейверсом.

– Странно, – сказал он, – что это случилось именно здесь, прямо перед этим местом.

– Было бы еще более странно, – ответил Трейверс, – если бы выяснилось, что это место сыграло какую-то роль в том, что произошло.

– Мне кажется, та роль, которую оно не сыграло, еще важнее, – отозвался Фишер.

С этими очевидно бессмысленными словами он повернулся к потрясенному Бойлу, взял его под руку, и в лунном свете они стали прохаживаться по полю, о чем-то тихо разговаривая.

Уже начал пробиваться первыми лучами рассвет, когда Кутберт Грейн погасил свет в библиотеке и вышел из клуба. Фишер со своим обычным отстраненным видом слонялся по полю, но вызванный им полицейский стоял чуть поодаль навытяжку, терпеливо дожидаясь, когда его позовут.

– Бойла я отослал с Трейверсом, – небрежно обронил Фишер. – Трейверс присмотрит за ним, да и выспаться ему надо.

– Удалось из него что-нибудь вытянуть? – спросил Грейн. – Он рассказал, чем они с Гастингсом занимались?

– Да, – ответил Фишер. – В конце концов он мне все очень подробно описал. Он рассказал, что после, того как леди Гастингс уехала на машине, генерал предложил ему выпить кофе в библиотеке и заодно поговорить о местных древностях. Он стал искать книгу Баджа на одной из вращающихся стоек, но тут генерал сам нашел ее на книжной полке на стене. Просмотрев несколько иллюстраций, они вышли из клуба (судя по всему, что-то подтолкнуло их к этому) и направились к старому колодцу. Когда Бойл заглянул в него, он услышал у себя за спиной какое-то жужжание, повернулся и увидел, что генерал лежит на земле в том положении, в котором мы его нашли. Он опустился на колени, чтобы осмотреть тело, но тут страх парализовал его и он не смог ни приблизиться, ни прикоснуться к телу. Да только, по-моему, совершенно не важно, почему он оказался на четвереньках. Люди, переживающие настоящее потрясение или сильнейшее удивление, иногда принимают самые необычные позы.

Грейн с мрачной усмешкой выслушал его и, немного помолчав, сказал:

– Что ж, почти все, что он рассказал вам, – сущая правда. Это действительно очень четкое и последовательное изложение того, что произошло. Вот только обо всем, что на самом деле важно, он умолчал.

– Вы там что-то выяснили? – спросил Фишер.

– Я выяснил все, – ответил Грейн.

И когда Грейн спокойным уверенным тоном стал рассказывать, Фишер слушал его, храня угрюмое молчание.

– Вы были совершенно правы, Фишер, когда говорили, что парень мог сбиться с пути и встать на темную дорожку, ведущую к яме. Уж не знаю, имеет ли какое-то отношение к этому (как вы считаете) ваше влияние, но с генералом он последнее время не очень ладил. Это скверная история, и я не хочу много об этом говорить, но ни для кого не секрет, что и супруга его тоже не жаловала. Не знаю, как далеко это зашло, по крайней мере достаточно далеко, чтобы они стали скрывать это. Помните, леди Гастингс заговорила с Бойлом? Она тогда сказала ему, что спрятала записку в библиотеке в книге Баджа. Генерал это услышал или узнал каким-то другим образом, поэтому первым делом взял эту книгу с полки и нашел записку. После этого он потребовал от Бойла объяснений, что, разумеется, вылилось в сцену. Однако для Бойла это вылилось и еще кое во что. Это вылилось в то, что перед ним встал ужасный выбор, в котором жизнь одного старика означала для него полный крах, а его смерть – успех и даже счастье.

– Ну, хорошо, – осторожно произнес Фишер, – допустим, я понимаю, почему он не рассказал вам о роли женщины в этой истории. Но как вы узнали про записку?

– Я нашел ее у генерала, когда осматривал тело – пояснил Грейн. – Но я обнаружил вещи и похуже. Его тело застыло в такой позе, которая характерна при отравлении определенными азиатскими ядами. Я изучил кофейные чашки, и в одной из них, в гуще, обнаружил яд – моих познаний в химии на это хватило. Дело было так: генерал, оставив свою чашку на книжной стойке, направляется к книжному шкафу. Бойл тем временем, делая вид, что осматривает стойку, подсыпает в его чашку яд. Воздействие яда начинается через десять минут, и за десять минут они успевают пересечь поле и дойти до бездонного колодца.

– Понятно, – произнес Фишер. – А как же бездонный колодец?

– А что? – не понял его друг. – Какое отношение к этому имеет бездонный колодец?

– Никакого, – кивнув, ответил Фишер. – Именно это и смущает меня больше всего.

– Но с какой стати какой-то дыре в земле иметь отношение ко всей этой истории?

– В нашем случае это не просто дыра в земле, – заметил Фишер. – Впрочем, я пока что не стану на этом настаивать. Кстати, я должен вам еще кое-что сказать. Я говорил, что отослал Бойла с Трейверсом и что Трейверс присмотрит за ним, но на самом деле я это сделал и для того, чтобы Бойл присмотрел за Трейверсом.

– Как? Неужели вы подозреваете Тома Трейверса?! – воскликнул его друг.

– Он недолюбливал генерала намного больше, чем Бойл, – заметил Хорн Фишер с равнодушным видом.

– Старина, вы, по-моему, что-то путаете, – усомнился Грейн. – Говорю же вам, в одной из чашек я нашел яд.

– Конечно же, без Саида тут не обошлось, – добавил Фишер. – Вопрос только, что им двигало, ненависть или деньги. Мы ведь знаем, что этот человек способен на все.

– И мы знаем, что он не стал бы вредить хозяину, – возразил Грейн.

Фишер пожал плечами.

– Как знать. Надеюсь, вы правы. И все же я хотел бы осмотреть библиотеку и взглянуть на кофейные чашки.

Он пошел в дом, а Грейн тем временем обратился к ожидающему полицейскому и передал ему какую-то записку с указанием телеграфировать ее из штаба. Полицейский козырнул и поспешил выполнять поручение, а Грейн направился следом за другом в библиотеку и застал его там у книжной стойки, на которой стояли две пустые чашки.

– Здесь, как вы говорите, Бойл искал книгу Баджа или делал вид, что искал, – сказал Фишер.

Говоря это, он присел, чтобы посмотреть на корешки томов на вращающейся полке, так как вся она была не выше обычного стола, но в следующую секунду отскочил, как ужаленный.

– О Боже! – крикнул он.

Мало найдется людей (если таковые вообще сыщутся), которые видели бы, чтобы мистер Хорн Фишер когда-нибудь вел себя так, как в тот миг. Он метнул взгляд на дверь, увидел, что открытое окно ближе, сорвавшись с места, выпрыгнул в него, как бегуны перепрыгивают через препятствие, и без оглядки помчался через поле вслед за удаляющимся полицейским. Грейн, который, разинув рот, провожал взглядом стремительно удаляющегося друга, вскоре увидел, как высокая нескладная фигура направилась в обратную сторону. К Фишеру полностью вернулись его обычная расслабленность и безучастный вид. Он шел, обмахивая себя листком бумаги – телеграммой, которую успел перехватить.

– Хорошо, что я успел его догнать, – прокомментировал он. – Нельзя допустить, чтобы о том, что произошло, узнал кто-нибудь. Гастингс должен умереть от удара или сердечного приступа.

– Да что, черт возьми, случилось?! – не выдержав, вскричал криминалист.

– Беда в том, – сказал Фишер, – что через несколько дней нас ожидает приятный выбор: либо повесить невинного человека, либо развалить к чертовой матери Британскую империю.

– Вы что же, – спросил Грейн, – хотите сказать, что это дьявольское преступление останется без наказания?

Фишер, внимательно посмотрев на него, ответил:

– Наказание уже свершилось. – А потом, задумавшись на миг, продолжил: – То, как вы восстановили события, заслуживает восхищения, друг мой, и почти все, что вы рассказали, соответствует действительности. Двое мужчин с чашками в руках действительно вошли в библиотеку. Они действительно поставили чашки на книжную стойку и вместе пошли к колодцу. Один из них действительно замыслил убийство, ради чего и подсыпал яд в чашку другого. Но сделано это было не в ту минуту, когда Бойл смотрел на вращающуюся книжную полку. Он действительно оглядел ее в поисках книги Баджа с запиской внутри, только я думаю, что к тому времени Гастингс уже переставил ее в книжный шкаф у стены, и это было частью его гнусного плана. Как человек просматривает невысокую вращающуюся книжную полку? Обычно он не прыгает вокруг нее на четвереньках, как лягушка. Он просто вращает ее прикосновением руки.

Фишер говорил, глядя в пол, брови его были нахмурены, а в глазах под тяжелыми веками горел свет, который не часто можно было там увидеть. Мистицизм, обычно подавляемый его выработанным с годами скептицизмом, пробудился от спячки, голос то и дело менял интонацию и неожиданно начинал звучать по-другому, словно разом разговаривали два человека.

– Именно так и поступил Бойл. Он просто прикоснулся к этой штуке, и она начала вращаться, легко и плавно, как вращается наш мир. Да-да, именно, как вращается наш мир, ибо рука, которая повернула ее, принадлежала не ему. Верховный Творец, который вращает колесо звезд, прикоснулся в тот миг к этой стойке и заставил ее описать круг, чтобы свершить свой праведный суд.

– Кажется, – медленно заговорил Грейн, – я начинаю смутно догадываться, какая страшная идея появилась у вас в голове.

– Все очень просто, – сказал Фишер. – Когда Бойл выпрямился, случилось нечто такое, чего не заметил ни он сам, ни его враг, чего никто не заметил. Кофейные чашки поменялись местами.

При этом ошеломительном известии на суровом, будто высеченном из камня лице Грейна не дрогнула ни одна черточка, но голос его, когда он заговорил, зазвучал на удивление слабо.

– Я понял, – произнес он. – И вы правы, чем меньше будет об этом разговоров, тем лучше. Это не любовник пытался избавиться от мужа, а… наоборот. Если что-либо подобное станет известно о таком человеке, нам всем тут конец. Вы с самого начала догадывались об этом?

– Меня с самого начала, как я и говорил, поставил в тупик бездонный колодец, – совершенно спокойным голосом ответил Фишер. – Не потому, что он имел какое-то отношение к этому делу, а наоборот, потому что никак не был с ним связан.