Текст книги "Штамм. Начало"

Затмение

Надвигается тьма

У наблюдателей Земли возбуждение нарастало с того момента, как крохотная щербинка в западной части Солнца – «первый контакт» с Луной – стала набирать темноту, превращаясь в ровный округлый след укуса, словно бы кто-то медленно пожирал послеполуденное светило. Лишь этот черный изъян высоко в небе, оставляющий от обычно круглого, такого надежного Солнца плавно сужающийся серпик, и выделял обыкновенный ясный день из всех прочих.

Термин «солнечное затмение» на самом деле неправильный. «Затмение» происходит, когда один объект заходит в тень – оказывается «за тенью», «за тьмой» – другого объекта. При солнечном затмении Луна не заходит в тень Солнца, наоборот, она проходит между Солнцем и Землей и сама заслоняет Солнце, служа источником тени. Поэтому правильный термин – «покрытие», «покрытие Луной». Луна покрывает Солнце, отбрасывает маленькую тень на поверхность Земли. По сути, это не солнечное затмение, а затмение Земли.

Расстояние от Земли до Солнца примерно в четыреста раз больше расстояния от Земли до Луны, а диаметр Солнца – так уж распорядилась природа, и это поразительное совпадение! – примерно в четыреста раз больше диаметра Луны. Вот почему размеры Луны и фотосферы Солнца – ее яркого диска – кажутся с Земли совершенно одинаковыми.

Полное покрытие Луной Солнца возможно только во время новолуния, при этом Луна должна располагаться вблизи своего перигея, то есть на минимальном расстоянии от Земли. Продолжительность полного покрытия зависит от того, как проходит орбита Луны, но в любом случае полное затмение Солнца никогда не длится больше семи минут сорока секунд. По предварительным расчетам, продолжительность данного затмения должна была составить четыре минуты пятьдесят семь секунд – почти пять минут противоестественной ночи в разгар прекрасного дня ранней осени.

Новая (и потому иначе невидимая) Луна уже наполовину закрыла Солнце, и все еще яркое небо начало понемногу темнеть – как при закате, только без присущих закату теплых оттенков. Солнечный свет казался с земли бледным, словно пропущенным через фильтр, или рассеянным. Тени теряли отчетливость. Мир тускнел, как если бы кто-то поворачивал ручку светорегулятора.

Серп истончался, съедаемый лунным диском; сияние Солнца убывало, но становилось все более ожесточенным, будто светило боролось с паникой. Затмение отчаянно набирало силу и скорость, а земной пейзаж перекрашивался в оттенки серого: солнечный спектр словно истекал кровью, теряя привычные цвета и обретая мертвенную бледность. По мере наползания лунной тени небо на западе темнело быстрее, чем на востоке.

На большей части территории США и Канады затмение было частным, полностью Луна закрывала Солнце лишь в пределах узкой зоны длиной в пятнадцать тысяч и шириной в сто пятьдесят километров. Эту зону, пролегающую в широтном направлении, называют «полосой полного затмения». Начиналась она на Африканском Роге, по дуге пересекала Атлантический океан и заканчивалась к западу от озера Мичиган. Тень Луны движется по ней со скоростью более трех тысяч километров в час.

Серп все истончался, к цвету неба добавился синюшный оттенок. Темень на западе набирала силу, она походила на беззвучный, безветренный грозовой фронт, который расползался по небу, собираясь поглотить ослабевшее Солнце, – так больной организм сдается болезни, давно подтачивавшей его силы.

Наконец от Солнца осталась лишь гибельно узкая полоска – при взгляде сквозь темные очки человеку казалось, что он находится на дне канализационного колодца, а вверху кто-то задвигает крышку люка, вытесняя остатки дневного света. Полоска ярко вспыхнула, полыхнув отполированным серебром.

Странные тени начали блуждать над землей. Это были колебания света, вызванные рефракцией в земной атмосфере, – примерно так же играет свет на дне бассейна в солнечный день, – но тем, кто смотрел в небо, мерещились темные змеи, извивающиеся на периферии зрения. От этой призрачной игры света и теней у всех наблюдателей волосы вставали дыбом.

Конец наступил быстро. Жуткая, мучительная агония света: серп превратился в тонкую кривую линию – словно резаная рана появилась в небе, – а затем рассыпался на ослепительно-белые жемчужинки: каждая из них была лучиком света, просочившимся сквозь глубокие низины лунной поверхности. Эти жемчужинки замигали и быстро погасли одна за другой – истаяли, словно умирающие огоньки свечей, поглощенные их собственным черным воском. В последнее, драгоценное мгновенье ярко блеснула алая полоска – хромосфера, верхняя часть солнечной атмосферы. А затем Солнце исчезло совсем.

Пришла тьма.

Келтон-стрит, Вудсайд, Куинс

Келли Гудвезер не могла поверить своим глазам – так быстро день становился ночью. Как и все соседи по Келтон-стрит, она стояла на тротуаре – на обычно солнечной в этот час стороне улицы – и всматривалась в темнеющее небо сквозь очки в картонной оправе, которые раздавались бесплатно при покупке пары двухлитровых бутылок газировки «Диет затмение». Келли была образованной женщиной. На интеллектуальном уровне она понимала, что происходит, и все равно ощущала головокружительный приступ паники. Ей хотелось куда-то бежать, где-то прятаться. Три небесных тела, выстроившиеся в одну линию; Луна, отбрасывающая на Землю тень, – эти явления странным образом дотянулись до самых глубин ее души. И обнаружили там боящегося темноты зверька, который сидит в каждом человеке.

Соседи явно чувствовали то же самое. В момент полного затмения улица замерла. И еще этот потусторонний мертвенный свет, заливающий все вокруг… И эти тени, которые можно поймать только краем глаза, – тени, извивающиеся на лужайке, словно гигантские черви; тени, пляшущие на стенах домов, будто несомые вихрем бесы. Такое ощущение, будто по улице веет холодный ветер, – только он не ерошит волосы, он лишь холодит нутро.

Когда тебя внезапно охватывает дрожь, люди, заметившие это, говорят: «Кто-то только что прошел по твоей могиле». Вот на что походило это «покрытие Луной»: кто-то шел – или что-то шло – по могилам всех живущих. Мертвая Луна пересекала небо над живой Землей.

И вдруг – все одновременно посмотрели вверх – вспыхнула солнечная корона. Антисолнце, черное и безликое, с пылающими космами легких седых волос, бешено сияло, окаймляя небытие Луны, и сквозь это небытие равнодушно смотрело на Землю. Лик смерти.

Соседи Келли – Бонни и Донна, которые арендовали дом, – стояли рядышком, приобняв друг друга. Руку Бонни засунула в задний карман обвислых джинсов Донны.

– Потрясающе! – крикнула Бонни, улыбаясь через плечо подруги.

Келли не нашлась с ответом. Неужели до них не доходит? Вот для Келли это затмение вовсе не было забавной диковиной. И послеполуденным развлечением тоже не было. Неужели никто не видит, что это предзнаменование? К черту объяснения астрономов и доводы рассудка! Не может такого быть, чтобы это затмение ничего не значило. Ну хорошо, никакой глубинной сути там, скорее всего, нет. Сути как таковой. Простое схождение орбит. Но мыслимо ли, чтобы разумное существо не придало этому событию вообще никакого значения – ни положительного, ни отрицательного, ни религиозного, ни сверхъестественного, ни какого-либо еще? То, что мы понимаем, как что-то работает, еще не означает, что мы понимаем это «что-то»…

Бонни и Донна вновь окликнули Келли, стоявшую перед своим домом в одиночестве, – сказали, что темные очки уже можно снять.

– Такое нельзя пропустить!

Но Келли не собиралась снимать очки, пусть по телевизору и говорили, что во время собственно «затмения» глазам ничего не вредит. По телевизору много чего говорят – например, что она не будет стареть, если накупит себе дорогих кремов и пилюль.

Охи и ахи раздавались по всей улице. Для соседей это был самый настоящий общественный праздник – они наслаждались моментом, радовались уникальности происходящего. Все, кроме Келли.

«Что со мной происходит?» – спросила она себя.

Отчасти причину следовало искать в том, что она увидела Эфа по телевизору. На пресс-конференции Эф был немногословен, но по его глазам и по тому, как он говорил, Келли поняла: дела плохи. Очень плохи. Что-то таилось за механическими заверениями губернатора и мэра, будто ситуация взята под контроль. Что-то стояло за внезапной и необъяснимой смертью двухсот шести пассажиров трансатлантического рейса.

Вирус? Атака террористов? Массовое самоубийство?

А теперь еще и это. Затмение.

Келли страстно захотелось, чтобы Мэтт и Зак оказались дома, рядом с ней. Немедленно, прямо сейчас. И еще ей захотелось, чтобы эта штука – солнечное покрытие, или как его там, – побыстрее закончилась и она, Келли, смогла поверить, что больше никогда в жизни не испытает подобных ощущений.

Келли посмотрела сквозь темные очки на убийственную Луну, мрачно торжествующую в небесах, и в ее душу закрался страх: увидит ли она Солнце хотя бы еще раз?

Бронкс, стадион «Янки»

Зак стоял на сиденье рядом с Мэттом, который взирал на затмение, вытаращив глаза и отвесив челюсть, – словно сидел за рулем и внезапно увидел поток машин, несущихся на него по его же полосе. Пятьдесят с лишним тысяч болельщиков «Янкиз» – на каждом фирменные темные очки в характерную для команды полоску, – задрав голову, смотрели, как Луна омрачает небо в этот идеальный для бейсбольного матча день. Смотрели все, кроме Зака Гудвезера. Затмение – это круто, понятное дело, но теперь, когда он его уже увидел, Зак сосредоточил все внимание на трибуне запасных. Он пытался разглядеть игроков «Янкиз». Джетер[27]27
  Дерек Джетер (р. 1974) – знаменитый игрок «Нью-Йорк янкиз», один из самых высокооплачиваемых американских спортсменов.


[Закрыть], точно в таких же очках, как у Зака, стоял, опершись одним коленом на верхнюю ступеньку трибуны, словно ждал, когда его пригласят отбивать мяч. Все игроки – и подающие, и принимающие – покинули свои площадки и дружески, как ни в чем не бывало, толпились на травке правого поля, во все глаза следя за происходящим.

– Дамы и господа, – объявил по громкой связи диктор Боб Шеппард, – мальчики и девочки, теперь можно снять темные очки.

И все сняли. Все пятьдесят тысяч человек, как один. Раздался общий восхищенный вздох, затем такие же, но редкие хлопки, а потом разразилась бешеная овация, словно болельщики пытались выманить для фирменного салюта излишне скромного, как всегда, Мацуи[28]28
  Хидеки Мацуи (р. 1974) – знаменитый игрок «Нью-Йорк янкиз», также один из самых высокооплачиваемых американских спортсменов.


[Закрыть], после того как он, отбив мяч, запулил его в Монумент-парк[29]29
  Монумент-парк – музей под открытым небом, посвященный прославленным игрокам «Нью-Йорк янкиз», расположен непосредственно на стадионе «Янки» рядом с трибунами.


[Закрыть].

В школе Зак узнал, что Солнце – это термоядерная топка с температурой в шесть тысяч градусов по шкале Кельвина, однако солнечная корона – внешняя оболочка светила, состоящая из перегретого водорода и видимая с Земли только во время полного затмения, – необъяснимо жарче: ее температура может достигать двух миллионов градусов.

Сняв очки, Зак увидел идеальный черный диск с тонким пылающе-алым ободком, окруженный белой дымчатой аурой. Это походило на глаз: Луна – большой черный зрачок, корона – белок глаза, а красные космы, словно стремящиеся оторваться от ободка, – петли перегретого газа, вырывающиеся из недр Солнца, – налитые кровью сосуды. Вроде как глаз зомби.

Клево.

«Зомбическое затмение». Нет, «Зомбическое небо». А еще лучше – «Зомбическая небыль». Или так: «Зомбическая нежить». «Зомбическая нежить с планеты Луна». Постойте, Луна – не планета. «Зомбическая Луна». Вот она, идея фильма, который он и его друзья снимут этой зимой. Лунные лучи во время полного солнечного затмения превращают игроков «Нью-Йорк янкиз» в зомби, выхлебывающих у людей мозги. Да, точно! А его друг Рон выглядит совсем как Хорхе Посада[30]30
  Хорхе Рафаэль Посада Вильета (р. 1971) – легендарный игрок «Нью-Йорк янкиз».


[Закрыть] в юности. «Эй, Хорхе Посада, я могу взять у вас автограф?.. Подождите, что вы дела… Эй, это моя голо… Что это у вас с гла… с глазами?.. Буль… Буль-буль… Нет… НЕ-Е-Е-Т!!!»

Уже играл орган; несколько принявших на грудь зрителей превратились в дирижеров: они размахивали руками и требовали, чтобы вся секция трибун принялась подпевать какой-то слащавой песне «Меня преследует лунная тень». Бейсбольные болельщики никогда не упускают повода пошуметь. Эти люди устроили бы овацию, даже если бы на них летел астероид.

Ух ты! Зак вдруг осознал, что именно эту фразу произнес бы его отец, окажись он сейчас на стадионе.

Мэтт восхищенно вертел в руках дармовые очки.

– Классный сувенир! – Мэтт пихнул Зака локтем. – Готов спорить, завтра к этому времени они станут хитом интернет-продаж.

Вдруг какой-то пьяный парень ткнулся в плечо Мэтта и плеснул пивом на его туфли. Мэтт на мгновение застыл, потом повернулся к Заку и закатил глаза, как бы говоря: «Ну что тут поделаешь?» Однако он ничего не произнес вслух и ничего не сделал. Мэтт даже не повернулся, чтобы посмотреть, кто же его облил. Зак вдруг вспомнил: он никогда не видел, чтобы Мэтт где-нибудь пил пиво, только белое вино, причем исключительно у них дома и с мамой. И Зак догадался, что Мэтт, при всем его интересе к игре, не на шутку боялся сидевших вокруг болельщиков.

Вот теперь Зак действительно захотел, чтобы отец оказался рядом. Он выудил мобильник Мэтта из кармана своих джинсов, чтобы проверить, не пришел ли ответ.

Однако на дисплее высветилось: «Сеть недоступна». Связи по-прежнему не было. Как и предупреждали ранее, солнечные вспышки и радиационные помехи вмешались в работу коммуникационных спутников. Зак убрал мобильник и наклонился над ограждением трибуны, вглядываясь в поле: ему снова захотелось увидеть Джетера.

Международная космическая станция

В трехстах сорока километрах над Землей американский астронавт Талия Чарльз – она была бортинженером восемнадцатой экспедиции, кроме нее, в экипаж входили командир, русский космонавт, и еще один бортинженер из Франции – проплыла в невесомости через гермоадаптер, соединяющий модуль «Юнити» с кормовым люком лабораторного модуля «Дестини». Международная космическая станция, двигаясь со скоростью примерно двадцать восемь тысяч километров в час, ежедневно шестнадцать раз облетала вокруг Земли, то есть совершала оборот каждые полтора часа. Покрытие Солнца на низкой околоземной орбите не считалось чем-то удивительным. Чтобы увидеть роскошную корону, достаточно было подплыть к иллюминатору и заслонить Солнце каким-нибудь круглым предметом. Так что Талию интересовало не выстраивание Солнца, Луны и Земли на одной линии – станция двигалась очень быстро, перспектива все время менялась, поэтому для астронавтов собственно затмения не существовало вовсе, – а скорее результат этого явления: продвижение лунной тени по медленно вращающейся Земле.

«Дестини», самый первый лабораторный модуль МКС, представлял собой цилиндр длиной восемь с половиной метров и диаметром четыре с небольшим. Внутреннее пространство – кстати, не круглого, а квадратного сечения – занимало научное оборудование, прикрепленное к стенам, и поэтому объем его, конечно же, был меньше: примерно пять человеческих ростов в длину и один рост в поперечнике. Все провода, трубы, узлы и соединения находились в пределах досягаемости, то есть на виду, таким образом каждая из четырех стен «Дестини» выглядела как обратная сторона гигантской материнской платы. Порой у Талии возникало ощущение, что она – крохотный микропроцессор, послушно производящий вычисления внутри большого космического компьютера.

Перебирая руками по надиру – «полу» модуля «Дестини» (в космосе нет верха или низа), – Талия подобралась к большому линзообразному диску в оправе, усеянной болтами. Окно во внешний мир было снабжено заслонкой, призванной защитить модуль от микрометеоритов и орбитального мусора. Талия зацепилась ногами – она была без обуви, но в носках – за стенной поручень, чтобы зафиксировать свое положение, после чего вручную открыла заслонку, обнажив большой, шестьдесят сантиметров в диаметре, иллюминатор из оптического стекла.

И увидела бело-голубой шар Земли.

Фотографирование Земли входило в круг обязанностей Талии. Снимки выполнялись укрепленной снаружи камерой «Хассельблад» с помощью пульта дистанционного управления. Но сегодня, впервые за день взглянув на планету, Талия содрогнулась. Большая черная круглая отметина – тень Луны – походила на трупное пятно на теле Земли. Темный, грозный изъян на безупречном в остальном голубом шаре – родном доме. Более всего раздражало то, что в центральной, самой темной части тени ничего не проглядывалось – огромный регион бесследно исчез в черной пустоте. Ощущение было, словно смотришь на спутниковую карту, сделанную после большой катастрофы, на космический снимок, демонстрирующий последствия страшного пожара, поглотившего Нью-Йорк. И пожар этот широкой полосой продвигался дальше по восточному побережью.

Манхэттен

Ньюйоркцы собрались в Центральном парке, заполнив главную лужайку площадью двадцать два гектара, словно предстоял какой-нибудь летний концерт. Те, кто еще с утра разложил одеяла и расставил раскладные стулья, теперь стояли в полный рост, как и все остальные. Дети сидели на плечах отцов. Матери держали младенцев на руках. Над парком серо-лиловой громадой нависал замок Бельведер – мрачная готическая нотка в этой зеленой пасторали, зажатой с востока и запада высотными зданиями.

Гигантская островная метрополия замерла в ожидании, и эту недвижность города ощущали все его жители. Тревожное чувство было как при аварии энергосистемы – мучительное и всеобщее. Затмение словно бы накрыло город со всеми его обитателями колпаком равенства, на пять минут сняв все социальные барьеры. Все стали равны под солнцем, точнее, в отсутствие оного.

Тут и там на лужайке звучали радиоприемники, настроенные на волну «Зед-100»; собравшиеся подпевали Бонни Тайлер, исполнявшей «Полное затмение сердца» – семиминутный хит, известный всем любителям караоке.

На мостах Ист-Сайда, соединяющих Манхэттен с остальным миром, машины не двигались – люди стояли рядом или сидели на капотах. Несколько фотографов, установив на объективы специальные фильтры, делали снимок за снимком.

На крышах гремели коктейльные вечеринки, совсем как в канун Нового года, только веселый новогодний праздник меркнул перед сегодняшним зловещим небесным спектаклем.

Гигантский экран «Панасоник астровижн», установленный на Таймс-сквер, словно внезапно погрузившейся в ночь, показывал затмение в режиме реального времени: призрачная солнечная корона, мерцающая над «Перекрестком мира», воспринималась как грозное предупреждение из дальнего района Галактики. По изображению то и дело шли полосы помех.

На номера 911 и 311 потоком лились звонки, в том числе от женщин на ранних сроках беременности, считавших, что у них начались роды, «спровоцированные затмением». Машины «скорой помощи» исправно выезжали на вызовы, хотя весь остальной транспорт на острове стоял.

В двух психиатрических клиниках на острове Рэндалла, в северной части Ист-Ривер, врачи распорядились запереть буйных пациентов в палатах и опустить все шторы. Небуйных собрали в кафетериях с занавешенными окнами и стали показывать им фильмы – конечно же, разнузданные комедии, – однако в минуты полного затмения многие пациенты в приступе нервозности захотели покинуть помещение, хотя внятно объяснить зачем – не могли. В «Бельвью» психиатрическое отделение испытало пик поступления новых пациентов еще утром, до начала затмения.

Между «Бельвью» и Медицинским центром Нью-Йоркского университета, двумя крупнейшими больницами в мире, стояло, возможно, самое уродливое сооружение на всем Манхэттене. Управление главного судебно-медицинского эксперта располагалось в бесформенном прямоугольном здании тошнотворно-бирюзового цвета. Когда из очередного рефрижератора выгрузили упакованные в мешки трупы и на каталках развезли их по секционным залам и подвальным холодильным камерам, Госсетт Беннетт, один из четырнадцати судмедэкспертов управления, вышел на улицу немного передохнуть. Из маленького парка позади больничных корпусов он не мог наблюдать за игрой Солнца и Луны – мешало здание самого управления, – зато хорошо видел людей, созерцающих затмение. Вдоль всего шоссе Франклина Делано Рузвельта, проходившего мимо парка, меж припаркованных автомобилей стояли зрители – и это на магистрали, где движение не замирало никогда. По ту сторону шоссе текла Ист-Ривер – она казалась потоком угольной смолы, в котором отражалось мертвое небо. На противоположном берегу реки мрак накрыл Куинс. Сияние солнечной короны отражалось только в немногих окнах верхних этажей высоких зданий, смотрящих на запад, – словно это были ослепительно-белые факелы какого-то загадочного химического завода.

«Вот так, пожалуй, начнется конец света», – подумал Беннетт, прежде чем вернуться в здание и продолжить перепись мертвецов.