Текст книги "Город"

Писатель неожиданно погрустнел, вперил глаза в бумаги, разложенные на своём рабочем месте и спросил:

– Вы беженцев куда… на Чернуху, да?

– Да. И что? – Лицо Капитана скривилось в отвратную мину. – Запишешь в свою НИЗМу? Я запрещаю. И точка.

Фёдор Абросимович поник, потускнел прямо на глазах, словно догорающая свои последние секунды спичка.

Капитан опёрся на его стол руками, некоторое время выжидал. Затем он, не получив ответа, наконец-таки не выдержал и заговорил:

– Ладно тебе, брось, Федька, – рука дружески осела на плече «Федьки». – Пошли лучше в паб.

– Не хочу.

– А я хочу. Пошли. К тому же сегодня там снова будет играть твой любимчик. Павел Скрипач. Это ж ты меня убедил снять его со всех работ и посадить играть. Пошли!

– Ну, разве что только ради него…

Паб пылал изнутри. Каждому здесь нашлось место. И вечно снующему глазами инженеру в очках, и опрокидывающему одну стопку за другой рабочему. И хромому, и убогому. Любому здесь найдётся место, были бы только талоны.

Валюта, любая, давно утратила свою цену, так как перестала поддерживаться государством. Тем государством, которое было раньше.

Теперь есть другое государство, намного меньше, но также обладающее своими территориями, ресурсами и своими законами.

Талон, который создавался исключительно в определённом здании в определённой комнате, под чутким руководством Фёдора Абросимова. На такое место можно было посадить только одного человека, человека не страдающего манией вечно проверять свой карман, человека, которому некого кормить, кроме как себя. Этим человеком стал Фёдор, которого интересовали несколько другие ценности, нежели ценность скомканной испачканной бумажки, обозначающая право на одну чашку Пустышки с опилками в дневное время. А посадил его туда никто иной как сам Капитан, поскольку он был наслышан об увлечениях Абросимова, да и, что уж тут скрывать, лично знаком.

Заполучить талон в бар было настоящим счастьем. Удавалось это немногим и почти всегда через перекупщиков.

Для обычного рабочего попасть внутрь было ну просто невозможно. Проход был доступен чаще всего людям у власти и старшим инженерам. Цена талона, разрешающего войти внутрь, который был одноразовым, могла быть эквивалентна двадцати, а то и тридцати талонам на Пустышку. Сэкономить на еде и шикануть раз в месяц просто не вышло бы. Нужны были иные способы.

Этот мужчина, одетый вразнобровку, со съехавшей набок зеленоватой кепи, с вытаращенным брюхом и беззубым ртом, судя по всему, нашёл способ пробиться кверху.

Таких людей здесь называли зайцем.

И поскольку в самом пабе всё было бесплатно, люди, случайно попавшие сюда, брали всё, что только можно, напивались вусмерть.

Благо их нечастое появление являлось больше исключением из правил, нежели принятой и типичной для всех конъюнктурой.

Этакие редкие колоски пшеницы в поле из гладиолусов.

Капитан с размаху влетел внутрь. Он не пинал дверь, не рычал, не бил себя в грудь, просто его появление всегда было заметно. Всегда.

Десятки ртов зашумели одновременно.

Паб, наполненный красными и разгорячёнными лицами, поприветствовал Капитана громким эхо его же приветствия.

И так же резко как они встретили его, так и вернулись к своим делам.

Фёдор Абросимов, мужчина в зрелом возрасте, которого многие считали мужчиной в возрасте преклонном, вошёл следом. Тихий и непримечательный, словно тень, вечно снующая за Капитаном. Точно маленькая рыбёшка у плавника гиганта-рыбы с огромной пастью.

Они вдвоём врезались в сгусток людей, Капитан пробивался сквозь туши людей словно нож в масло, он прорезал себе путь, расталкивая посетителей, Абросимов держался к нему как можно ближе, и наконец-таки они добрались до своего места.

Своего здесь ничего и ни у кого не было, но люди, знающие, а других тут не было, сами склонили головы и уступили, встали и присоединились к остальным.

Паб, доверху заполненный хохотом, пылающим жаром огня и мяса, был единственным местом в Городе, где не действовали никакие законы экономики. Каждому всегда и всё было бесплатно.

Капитан по хозяйски рухнул на стул. Старик сел напротив него, ссутулившись под грузом обилия шума. Звон так и стоял в ушах.

Не хватало Павла.

– Так, а где твой мальчишка? – Словно прочитав мысли Феди, поразился Капитан.

– Не знаю. Должен быть где-то, – он ссутулился ещё сильнее.

– Где?

– Где-то.

– Где-то это где?

– Где-то тут, я думаю.

– Понятно…

Хозяин паба ловко, с поистине настоящим искусством пробиваться сквозь толпу, пробился сквозь неё и остановился у самого стола.

В его руках была деревянная доска с большим жареным стейком. У всех, кто стоял рядом и бросал на него невольный взгляд, слюни текли как из устья реки. Само мясо испускало широкие томные ленты пара, которые извивались и струились к самому-самому потолку.

– Ваш стейк, Кэп! – Резюмировал Хозяин – человек с пухлыми красными щеками. Хозяином его называли просто потому, что он тут работал и за всё отвечал. Прилипло. Кэпом Капитана называли только его самые близкие подчинённые.

– Молодец, молодец. Далеко пойдёшь! – Хвалил Хозяина Капитан.

Он перехватил поднос, разместил у себя на столе.

В конце зала кто-то окликнул Хозяина, попросил плеснуть ещё бодяги.

Принёсший блюдо удалился.

Они снова остались вдвоём.

– Где он? – Снова спросил Капитан.

– Где-то тут, – ответил старик-писатель.

Глава Города зарядил кулаком по столу так, что поднос вместе с горячим стейком чуть не перевернулись.

– Иди и найди, Федька, не зли меня. Я не выдаю талоны бездельникам.

Фёдор Абросимов хоть и не был против послушать живую музыку, но идти и отвлекать юношу от своих забот не хотел. Нехотя встал, принялся расталкивать толпу.

На его потуги ехидно поглядывал Капитан, который держал обеими руками оторванный кусище мяса, жадно помещаемый в раскрытый рот.

Федя толкался в людскую массу будто нервный неуверенный юноша в лоно подружки, просил дать ему пройти, но ничего не получалось.

Он пыхтел и сопел, напрягался всем телом, и так в течении нескольких минут, по прошествии которых он обернулся и увидел, что не сдвинулся ни на метр. А Капитан по прежнему ехидно поглядывал на него и жевал своё мясо.

Расправившись с первым куском, утолив свой голод, успокоив себя, Капитан рыкнул на впереди стоящих забулдыг.

Те невольно, даже не успев понять смысла брошенных им слов, расступились.

Абросимов нырнул в образовавшуюся прореху, пробился вперёд сразу на несколько метров, – на столько ему хватило толчка, который ему дал Капитан – а после снова увяз, сжимаемый со всех сторон людскими тушами. Он попытался двинуться, сместиться хоть на шаг, но ничего не получалось. Федя попытался вернуться обратно и попросить проводить его, но и это было уже невозможно – ряды людей сомкнулись позади него и закрыли обратную дорогу.

Люди давили на него, сжимали словно стальные тиски.

Старику вдруг резко стало не хватать воздуха, голова начала кружиться, а мышцы отекать.

Он испугался, закрутился волчком, пара людей на мгновение расступилось, Фёдор уловил момент и бросился в открывшийся проход.

Там он, измученный и усталый, был выброшен к столу как рыба на сушу. Ему пришлось повести себя весьма бестактно, как ему казалось, – присесть к человеку, не спросив его разрешения. Из-за этого щеки его налились пурпуром, а по спине пробежала неприятная дрожь. Хотелось поскорее покинуть, скорее всего, уже занятое кем-то место и не тревожить мужчину, сидящего напротив. Но нужно было перевести дух и подумать над тем, как ему пробиваться дальше и как всё-таки отыскать этого мальчишку. Время было ограничено.

Вдруг человек, сидящий напротив, заговорил. Обе его руки лежали на столе, а лицо впивалось в руки, он что-то невнятно бормотал, пускал слюни. Видимо, был мертвецки пьян.

Фёдор, раз уж всё равно волей не волей оказался его собеседником, прильнул к нему и прислушался, но услышал только одно слово, которое тот повторял несколько раз:

«Фамилии, фамилии…» и иногда «Фамилии, скажите ваши фамилии…»

Тень Капитана, мелкая рыбка у плавника рыбы-гиганта услышал знакомый голос, быстро потряс мальчишку за плечо, заставил его подняться.

Тот, содрогнувшись всем телом, отпрянул от него, чуть ли не закричав.

Увидев знакомое лицо, Павел отёр холодный пот со лба, начал приходить в себя.

Федя попытался заговорить с ним, но тот не отвечал.

– Плохой сон… просто плохой сон, – хмурился Паша.

Фёдор Абросимов спросил о том, где его скрипка. Тот не ответил.

Он спросил пил ли парень сегодня.

Тот покачал головой.

Скрипач без скрипки не скрипач, как и любой музыкант без своего инструмента не музыкант, но его длинные и изящные, можно сказать, искусные пальцы, не приспособленные к труду, выдавали в нём творца с головой.

Фёдора можно было описать точно так же:проседь седых волос, редкие чёрные волосы, несколько раз поломанные и несколько раз чиненные, очки на носу и точно такие же как у Павла пальцы.

Феде, как бы ему самому не хотелось, нужно было выполнить приказ Капитана. Он подорвался с места, хватанул мальчишку за плечо. Что-то гулко ударилось о его ногу и также гулко повалилось на пол.

Мужчина заглянул под стол и увидел скрипку.

«Ай, балда…» – Восклицал он в мыслях.

Через некоторое время Фёдор и сонный, ещё не проснувшийся ни в одном глазу, Паша, стояли перед Капитаном.

Тот жестом приказал сесть своему товарищу, а вот мальчишке приказал играть.

Старик покорно скользнул к столу. В ушах шумело.

Павел поднял скрипку к лицу и снял с ремешка на скрипке смычок, начал делать вид, что пристраивается. Пристраивается было не к чему – Паша банально ничего перед собой не видел. Он чувствовал себя рыбой, потому что только у рыбы могут быть такие кисельные мутные глаза, сквозь которые проступали не четкие грани изображения, а лишь неразборчивая рябь.

«Ничего, ничего, главное, никто меня не видит, все заняты своими делами, облажаюсь всего для двоих человек…»

Парочка людей, услышавших приказ Капитана, стоявших совсем рядом, передали весть другим рядом стоящим. Те отнесли весь другим, а те своим знакомым.

Инженеры перестали бурно обсуждать возможность использования механизмов, основанных на технологии паровых ядер, в сельхоз хозяйстве.

Рабочие перестали обсуждать пойло, которое они опрокидывали внутрь стопка за стопкой.

Разбросанные по всему пабу вкрапления людей затихли, замерли в благоговении и ожидании чуда.

Павел оглянулся. В душе он ровно пять раз со всей силы стукнул себя по голове. С виду стоял как вкопанная статуя.

– Ну, что же ты, играй, – нахмурился пуще прежнего Капитан.

– Кхм-кхм, пристраиваюсь, товарищ Капитан, – пролепетал скрипач и ещё сильнее припал к своему инструменту.

В пабе затихло всё:люди старались дышать как можно тише, Хозяин перестал разносить еду и питьё, присел на один из оказавшихся под рукой стульев, Фёдор Абросимов поправил очки и смотрел на Павла, Павел смотрел на Фёдора Абросимова.

– Ты играть будешь или нет?

– Да, да, играю. Щас, щас, – и ещё звонче стал водить смычком.

Кроме этих колких и мелких повизгиваний в тишине можно было различить только разве что редкий кашель.

Паша попытался начать, но к сухому горлу снова подкатило что-то склизкое и неприятное. Инструмент издал какие-то странные звуки умирающей полулошади-получайки и снова стал повизгивать.

Все смотрели.

У Павла пот начал проступать на лбу и на лопатках, вспотели ладони, зачесалось вдруг всё тело.

Выбор был простой:

Либо грубо резануть смычком по скрипке как ножом по шкуре и прикинуться дурачком, мол, сломана эта скрипка ваша.

Либо сыграть отвратительно и вылететь с работы.

Паша не стал думать.

Он чуть пошатнулся, встал, смычок прильнул к инструменту, заскакал по нему как кошка, ненавидящая воду, по лужам.

Ещё вот-вот и паб бы начал закрывать уши руками, но вдруг мужчина, который сидел совсем-совсем рядом, носивший зелёную кепи и имевший вместо рта безгубую беззубую прощелину, накинулся на скрипача и начал вырывать у него инструмент из рук.

– Да что ж ты делаешь, гнильё-ё! Щас сам сыграю, сам сыграю, а ну дай мне, ё-маё!

Павел обомлел, но как понял в чем тут дело, отдал незнакомцу инструмент.

«Хотя почему незнакомцу…?» – Подумал он. – «Я ведь его знаю! Это тот самый мужик, которого избивали у входа в столовую. Я тогда за его жизнь расплатился горой талонов на Пустышки!»

Старик-писатель хотел было помешать сию действу, но Капитан остановил его, взглядом предложил посмотреть.

Мужик схватился за смычок как за орудие убийства двенадцати женщин и пятерых детей, а за скрипку как за половник. Скрестил их в неравном бою, вонзив своё орудие в свой половник.

Люди закрыли уши, оглушённые резким неприятным визгом.

Струна лопнула.

Кто-то заплакал.

Из неоткуда взявшиеся парни-мужики накинулись на него, по дороге даже сбив Павла с ног, скрутили мужика, повалили на пол, заломили ему руки так, что двинь их ещё немного в бок и суставы хрустнут.

Беззубый завопил не своим голосом – один из охранников пнул его стальным носком ботинка промеж ног.

Второй вдарил ногой по уху, в глаз, придавил оскаленный израненный череп к полу.

Капитан улыбался.

– За порчу государственного имущества вы будете сосланы на Чернодобывающую станцию, – огласил приговор один из мужчин в чёрном, видимо, старшего звания. – Дальнейшее разбирательство по вашему делу будет передано в Комитет.

Опьянение мужчины прошло тут же.

Теперь его безгубая расщелина вместо рта искривилась ещё сильнее, совсем уж невообразимым образом. Он заорал так, будто ему ботинком выдавливали глаза, что было не далеко от правды. Задрожал всем телом, кричал и молился не делать этого. Замотал головой и его зеленоватая кепи отлетела к ногам Капитана.

Вот она. Вот его последняя надежда.

Мужик рванулся из чёрных рук так, что в его плече что-то гулко хрустнуло. Он взвыл от боли, упал к ногам самого влиятельного человека в Городе и взмолился на всех языках мира, взмолился так, что его послание понял бы каждый.

Охранники продолжали держать его, но теперь ждали приказа от Капитана.

Тот же продолжал сидеть, никак не реагируя на мужчину, лишь только поглядывал на раны и слёзы на его лице.

Беззубый рот просил, просил пощады, просил не ссылать его на Чернуху, умолял, кричал, просил, снова умолял и снова срывался в крике.

Мужчина, в конец одичав и обезумев, принялся целовать ботинки Капитана, елозить по ним вздувшимися губами, оставлять на грубой чёрной коже следы сотни страстных поцелуев.

Охранники держали, ждали команды.

Капитан молчал.

Мужчина с переломанным плечом и покалеченным лицом кривился, молился, нечленораздельно перечислял всех богов и всё то, что он может и что он обязательно сделает для Города, время от времени прерываясь на жаркие поцелуи то одного, то другого ботинка.

В конце концов, он схватился за его ноги, начал покрывать поцелуями и штаны, а после направился к паху.

Капитан быстрым резким ударом, словно щелчок затвора, врезал правой ногой по его голове.

Тот, отброшенный на пару метров, упал на спину, распластав руки и потеряв сознание.

Охранники молча выволокли его тушу.

* * *

Три чёрные фигуры прорезали поднявшуюся метель. Вихри колючего снега впивались им в лицо и душили, залепляя носы и рты.

– Так где ты его видел? – Завопил Эмиль, не сбавляя темпа и пытаясь перекричать ветер. – Ты можешь точно сказать где ты его видел?

– Нет, но вроде где-то здесь. Я видел как он взбирался на один из холмов, – Рыжий выбросил руку в невольном жесте, обозначающем «где-то тут, а может где-то там».

Они бежали втроём, не пробуя разделяться, так как прекрасно знали к чему может привести данный манёвр в поднимавшуюся метель.

Также они знали, что будет с человеком, который потерялся в пустошах. Правда, если он потерялся – возможно, он просто разведывал территорию для своей группы.

Но если потерялся, то одному ему не выжить.

Но какой группы? Своей или чужой?

Мысли в голове Эмиля были подобны вихрям, которые кружили вокруг них, отплясывали какой-то свой неуловимый танец.

Метель бурей обрушилась на них всего пару минут назад, но так внезапно, что чуть не проломила им головы.

Щека рвался вперёд, обгонял этих двоих и обгонял ветер.

Эмилю не удавалось даже близко набрать такой темп, он отставал.

Рыжий был самым молодым, но рвения у него было поменьше, поэтому его успехи ненамного превышали успехи главы отряда.

Невольно выстроившись в клиновидное построение, они подобно кинжалу прорезали волны снега. Лезвие валилось то на один, то на другой бок, впивалось в мелкие холмы снега, огибало скопления снега побольше, скоблило по нему, будто по черепу пациента.

– Не могу, я больше не могу, – гулко отозвался Рыжий, обрадовав этим известием Эмиля, так как тот остановиться первым точно не мог себе позволить.

Щека обернулся, выждал некоторое время. Он смотрел по сторонам, пытался увидеть хоть что-нибудь. Метель накладывалась множеством воздушных сеток, душила и глаза и лёгкие.

Троица теряла надежду отыскать того, кому могла потребоваться их помощь.

Внезапно громкий, оглушительный треск раздался где-то за левым плечом Щеки. Они обернулись. С таким треском падает огромный шкаф, доверху заполненный книгами.

Эмиль рукой стрельнул в ту сторону, откуда раздался этот звук, отдавая Щеке команду следовать в том направлении.

Прошло пару мгновений и он затерялся в теснине снегов.

Эмиль тут же пожалел о своём решении.

Оказавшись один на один с рыжим, переводя дух, он постарался поподробнее расспросить того о том, что он видел.

– Близко я не подходил, но видел его. Он был как чёрное пятнышко на белом листе. Я видел как он взбирался вверх на один из холмов. Некоторое время я стоял и просто смотрел, а потом побежал к вам, – ветер завывал, а Рыжий пытался вспомнить все детали.

– Стоял и смотрел?

– Ну, знаешь, как только я убедился, что это человек, то я тут же побежал к вам. Тут же. И да, это точно человек. Мне не показалось!

Они молчали некоторое время. Метель бурлила точно кипящая вода, толкала их то в одну, то в другую сторону.

– Эмиель, как думаешь, что это был за звук? Как-будто треск скалы какой-то.

– Лавина сошла, так думаю.

– Серьёзно?

– Думаю, да.

– Тогда зачем мы его ищем? Он уже, вероятно, мёртв.

Эмиль не ответил, ветер как-то странно засасывал в себя все слова, но вот последнее слово «мёртв» не засосал.

– Пора, пошли.

– Но я ещё не успел перевести дух!

– Идём, Рыжий! – Он хватанул его под плечо, потянул вверх. Вдвоём они стали прорываться в том направлении, куда пошёл Щека.

Буря била их по щекам, колола глаза.

Эмиль поражался упорству Щеки:тому, как он смог не сбиться с темпа, как с тяжёлым баулом на плечах преодолел этот участок пути.

Глава группы споткнулся и упал на колени. Рыжий бросился к нему, поднял его на ноги и сам теперь потащил его.

Ветер завывал неистово, падал на их головы, срывал с холмов и гор шапки снега, бил ими по путникам.

Они продолжали идти.

Эмиль, поддерживаемый Рыжим, попытался оглядеться по сторонам.

Видно не было абсолютно ничего. На расстоянии вытянутой руки, казалось, не существует больше мира.

Они шли падая, но поддерживая друг друга то руками, то словами.

Метель запенилась где-то сбоку, завихрилась точно громадная змея, врезалась всей своей силой в них двоих.

Рыжего откинуло на метр и он скрылся в непроглядном вихре.

Эмиль упал на колени, удержался, поднялся из последних сил, побежал к тому месту, куда откинуло Рыжего, но его там нигде не было.

У Эмиля от безысходности на глазах выступили слезы. Он чувствовал, что потерял контроль над ситуацией, чувствовал, что его друзья пали жертвой его же решений.

Может быть, что они оба всего в каких-то паре метрах друг от друга, но сейчас это не имеет никакого смысла. Они могут кричать, звать на помощь, но они не услышат себя даже если будут находиться в паре метрах друг от друга. Угадать точное направление невозможно. Пройдёт метель, сбежит отсюда куда-то обратно в горы, забьётся в свои расщелины, сойдёт с этих мест как вода с берегов, и откроется картина:трое растерзанных холодом исследователей пустоши, тела которых покоются всего в паре метрах друг от друга, тела, так и не нашедшие покоя. Это не выдумка. Он уже видел такое. Это не выдумка. Именно таким образом и приблизительно в этом секторе так сгинула одна из последних групп.

Мысли Эмиля прервала змея, отдохнувшая и готовая для новой атаки. Он даже успел уловить её очертания по воздуху за мгновение до удара.

Ветер волной, точно змеиным хвостом, пихнул его в бок таким ударом, каким ломают рёбра.

Он отлетел в сторону, выставил ногу вперёд, пытаясь найти опору и удержать равновесие, но промахнулся и полетел со склона куда-то вниз.

Такой же треск, который он слышал десять минут назад, раздался прямо под ним, заживо погребая его в снегу.

Эмиль забил руками, затоптал ногами по жидкому снегу, он тонул, но пытался всплыть.

Снег, удушая, тяжёлым грузом наваливался на него сверху.

Воздушная змея бежала по волнам, еле-еле касаясь поверхности, он ухватился за её хвост, его вытолкнуло наружу и понесло куда-то вбок.

Ветер и снег несли его вниз, метель расступалась перед ним, открывала ему всё больше и больше видимости.

Казалось, он вынырнул куда-то в другое измерение, чисто случайно угодив в межпространственную дыру, но только он захотел оглядеться, как его с силой стукнуло обо что-то.

Это был другой слой.

Он наконец-то скатился.

По спине закапала мелкая дробь снежных хлопьев, всё ещё осыпающихся с вершины.

Эмиль отряхнулся, пытался придти в себя.

Его глаза пытались отыскать силуэты Щеки и Рыжего.

Где-то совсем рядом вдруг послышался призыв о помощи.

Ветер изгибал и гнул голос как кузнечный молот раскалённую сталь, а потому сложно было даже определить кому он мог принадлежать.

Эмиль поднялся, споткнулся, через силу пополз на звук.

Просьба о помощи раздалась всего раз, но четко отпечаталась в его памяти. Ему теперь ничего не оставалось как идти на звук. Он растерял всех друзей, теперь уже не было важно кто звал его – свой или чужой.

Ветряные волны окончательно сошли на нет, отошли от берегов, снежная мгла расступилась и вьюга растаяла.

Эм увидел Щеку в метрах пятнадцати от себя, жадно разрывающего белую пушнину на склоне холма, от чего в разные стороны летели ошмётки липкого снега, баул с навесом лежали рядом.

Его товарищ прибыл на место чуть раньше него.

Щека увидел Эмиля, но не стал растрачиваться даже на радость, а просто продолжил рыть.

Слева осколком показался силуэт, Эм повернул голову. Это был Рыжий. Весь перепачканный в снегу, но живой и здоровый.

Глава отряда жестом отдал приказ и они вдвоём ринулись помогать Щеке.

Теперь они втроём расталкивали навалы рыхлого снега, рвались внутрь воздушного кармана, в котором был заперт, возможно, уже мёртвый, человек.

Сначала показалось что-то чёрное – это был обрывок рукава того, кого завалило снегом.

Самый тучный и широкий член отряда – Щека – хватанул его за рукав и потянул на себя.

Потом показался крюк в руке этого человека.

Эмиль с Рыжим схватились там, где могли, потянули, пыхтя, все вместе.

Если Рыжий был перепачкан в снегу, то то, что они вытянули, сложно было даже назвать человеком.

Лишь силуэты, черты, навеивающие образ человека, случайно проступавшие то тут, то там. Снег облеплял его почти полностью.

Щека вдруг схватился за свои руки, съежился, поспешил к своему баулу.

Глава отряда посмотрел на него, тот был без перчаток.

Эм припал к лежачему, начал разгребать его, отколупывать от него куски снега, точно скорлупу.

Из яйца показался птенчик, жутко напоминавший обычного человека средних лет.

Ещё немного и он был полностью освобождён от каких-либо обременений. Но глаз этот мужчина не открывал.

Эмиль хватанул его по лицу ладонью один раз. Потом ещё. И ещё.

Рыжий стукнул по нему носком ботинка.

– Рыжий! – Глава отряда рыкнул таким рыком, после которого должен был последовать бросок подобный хищной кобре. Но, увидев плоды его пинка, Эмиль поутих. Лишь ограничился строгим предупреждающим взглядом.

Эм ещё пару раз шлёпнул мужчину по лицу и тот очнулся. Он мог поклясться, что если бы это был утонувший не в снегу, а, допустим, в воде, то он бы сейчас выплёвывал воду. Но этому оставалось только харкаться снегом.

Его глаза открылись, но смотрели как-то ищуще и безнадёжно.

– Везунчик, – Эмиль протянул ему руку.

* * *

– Везунчик.

– О чём ты?

– Я мог бы казнить этого идиота на пароварке. Сломал единственный источник искусства и почти единственный источник музыки. Мда-а, – протянул Капитан, объевшийся мяса по самую макушку.

– Господи, казнь на пару просто ужасна. Нельзя поступать так с людьми за такие мелкие погрешности.

– Мелкие погрешности? Слушай, вот сидел бы кто другой на твоём месте, он бы уже не сидел. Его бы уже волокли. Только ты можешь делать мне замечания и говорить, что я могу, а что нет. Мда-а. Расскажи-ка парню как это делается. Сдаётся мне, что он не был ни на одной из казней.

Писатель Фёдор Абросимов послушно повернулся к Паше, которого примирительно пригласили к их столу после всего случившегося:

– Казнь на пару происходит подле Генератора, на постаменте. Там снизу под решеткой есть особые мощные клапаны, которые открываются с помощью рычага. Человека насильно пристёгивают над этими клапанами цепями, а затем подают пар. Кожа и мясо человека обвариваются на глазах, зрелище просто ужасное, – по выражению лица старика, которому и, правда, приходилось наблюдать это, можно было сделать вывод, что так оно и есть.

– А зачем же вы смотрели? – Паша задал весьма логичный вопрос. – Если вам так не нравится.

– Ха-ха, я его о том же самом спрашиваю! – Воскликнул, смеясь, Капитан.

– Нет, ну, послушайте, молодой человек, ведь я то смотрел исключительно по воле научного интереса. Не меньше, не больше.

– Научного интереса?

– Он опять про свою НИЗМу.

– Как-как, простите?

– НИЗМ, молодой человек. Новая История Замёрзшего Мира. Знаете, были ведь в старом мире различные историки и писатели. Теперь у нас свой Новый мир. Почему бы нам не фиксировать происходящие в нём события на бумаге? Я считаю, что это даже не вопрос желания, это просто необходимо.

– Интересно. А что вы там фиксируете?

– Ой, ну, много чего, молодой человек. Много. Вот вас, например, зафиксировал. Да-да. Ибо посчитал нужным. И…

– Да Федька то вообще в принципе большой твой фанат. Он просто не рассказывает об этом. Но это ладно. А вот что он там ещё может понаписать, это уж вообще… Отдельный разговор, – Капитан как-то тяжело покосился на старика.

Тот, сдавленный под его взглядом, скомканный как лист бумаги, поёжился и запричитал:

– Нет, ну послушайте же, абсолютно ничего такого. Только чистую, чистейшую правду!

– Правда опасна. Ею подавиться можно! Не стоит вам писать о том, о чем писать не стоит. Не надо пропагандировать свободу и всё прочее. Наши люди не знают, что делать с этой свободой. А я по опыту скажу:если не знаешь, что делать со своей свободой, она тебе не нужна. Оглянитесь. Вот она, свобода, – он торжествующе и победоносно развёл руки. – Человек, который попал сюда, будет нажираться в хлам. Почему? Потому что ему предоставили выбор. Ему сказали, мол, ешь столько, сколько хочешь. А он будет есть не столько, сколько хочет, нет, он будет набивать себя едой через силу. Он уже не хочет, а жрёт, жрёт, жрёт как свинья. Понимаешь, Паш? В этом вся суть. А так они спокохонько работают, едят столько, сколько им дают.

– Эх, вот вы вроде как правы, а вроде как и… – Скривился писатель.

Павел же просто молчал.

– Ну а в чем я не прав, Федь? Не, не, ну если начал, скажи. В чем я не прав?

– Законы в Городе всякие и правила это понятно. А вот что насчёт атаки сектора тринадцать? Точнее, даже не атаки. Я опрашивал ребят, которые были тогда в составе группы Михино. Они мне всё рассказали, Кэп. Был уговор:с наших железо, с них еда. Им нужно было железо для постройки каких-то зданий, мастерских. В итоге наша группа вернулась и с железом, и с едой, а те остались без нужных технологий. Отчего в последствии и загнулись. Что же это? Честно? Разве честно то, что теперь их всех сослали на Чернуху?

– Вот тебе, кстати, лишь бы про Чернуху писать. Как там всё плохо. А вовсе не так уж и плохо, скажу я тебе, Паш.

– Ну как же, не плохо, – взъерепенился Фёдор, который пропустил пару лишних стопок. – Поэтому тот мужик так умолял и просил не отправлять его туда? Угледобывающий комплекс, который кормит углём весь Город. Поставок так много и прибыль такая огромная, что хватает не только на наш Генератор, но и на торговлю с другими секторами. А какие там условия? А сколько там людей? Никто ничего не знает. Вот только, разве что, рабочие. А они откуда могли узнать?

– Вот именно. Откуда? Задай себе этот вопрос, Федь. Уж я то знаю, что если человек верит во что-то искренне – его в этом не переубедить. Вот и ты также. Тебе вот хочется верить во всякие заговоры, ущемления людских жизней, антигуманизм, вот ты и видишь его повсюду. А то, что та афёра с Тринадцатым сектором спасла наш Город? Это для тебя что? Тоже антигуманизм? Убить одного ради того, чтобы спасти тысячу. Либо убить вообще всех. Вот сиди и делай выбор, а потом говори, что Капитан такой сякой плохой и ля-ля-ля. И ничего, что эти люди на Чернухе искупают свою вину. Тот же самый мужик. Тебе его жалко? А вот мне нет. Ты бы видел глаза всех присутствующих. Хах, да они его убить готовы были, как ты не понимаешь. Я его спас! – Его кулак рухнул об стол. – Вот твоя свобода и вот твои права. Пришёл, нажрался, пошёл в тюрьму. Ничего лишнего. Сплошная романтика.

– А что насчёт беженцев из Тринадцатого сектора? Их патрули начали стрелять по нашим, а наши по их патрулям. Ты тогда как глава Города пообещал принять их к себе, если они перестанут атаковать нас. И что в итоге?

– А что в итоге? Я их не принял?

– Принял.

– Ну и всё.

– Но не в Городе же!

– А кто, мать твою, про Город говорил? Я сказал, мол, приму. Я и принял. На Чернухе по крайней мере их кормят и всё прочее. А куда мне их? За стену? Там их зверьё покусает, да и сожрёт. Забыл как окончил прошлый Капитан? Ой, опять ты свою мину корчишь. А я вот лучше тебе расскажу, Паш, – он согнулся в полуобороте к юноше, более изящного пируэта набитый живот сделать ему не позволял. – Капитан, что сидел на этом посту до меня, напускал внутрь Города кучу беженцев. Ну просто всех подряд пускал. Вычитал где-то, что чем больше населения, тем богаче государство. Вот только куда пристроить это самое население и чем его кормить – вот это он почему-то не удосужился вычитать. Как итог, сотни разгневанных лиц. Пошли его свергать. Тогда ещё был основан вот этот вот орден Красноярцев, людей, которые считают, что наши города снова пригодны для жизни и в них можно вернуться, а самым подходящим для этого является какой-то город Красноярск. Ну, дурочки. Так вот. Пришли они все Капитана свергать. И что думаешь произошло? Да ничего, свергли. Чего-чего. Сидит сейчас на Чернухе. А вот посмотри на Федьку то, думаешь, че он морщится? Да потому что ему хочется зверем меня видеть, а я был тем самым единственным, который за Капитана заступился. Заступился и не свершиться самосуду. Хотели казнить его на пару, а Город разрушить, а я не дал. Так-то! – Он стрельнул указательным пальцем в воздух.