Текст книги "Демократия для белых. Свобода без равенства и братства!"

Для Солона Свобода была неотчуждаемым свойством гражданина. Именно он в годы своего правления ввел запрет на продажу афинян в рабство за долги.

И жители города Паллады со временем научились ее ценить. Если Писистратидов изгоняли с помощью спартанских воинов, то тридцать тиранов, которых уже сами лакедемоняне навязали Афинам после военного разгрома, свергнуты были в полном смысле слова Волей Народа.

Но для того, чтобы быть полноценным гражданином, мало готовности умереть за свои права. Надо еще обладать способностью выбирать воистину лучшее и лучших. Вплоть до Перикла, при котором началась роковая война, лидерами общественного мнения были аристократы. Вне зависимости от того, кто занимал ту или иную административную должность, народное собрание голосовало по большей части за инициативы правильных людей.

Превосходство евпатридов (сыновей благородных отцов) было очевидно для демоса. А они, в свою очередь, как раз и были носителями подлинно республиканского мышления, ибо, осознавая себя равными среди лучших, они никогда не могли примириться с диктатурой, кем бы ни был верховный начальник.

А вот простонародье, которое некогда аплодировало Писистрату, со временем полюбило вожаков другого типа – уже упомянутых демагогов.

Плутарх так описывал одного из них: «Клеон перестал соблюдать всякие приличия на возвышении для ораторов: он был первым, кто, говоря перед народом, стал вопить, скидывать с плеч плащ, бить себя по ляжкам, бегать во время речи». Именно он и ему подобные ратовали за войну до победного конца со Спартой, толкая полис к катастрофе…

История Афин наглядно демонстрирует, что демократия – не только процедура (как утверждают либералы), но и процесс, находящийся в прямой зависимости от состояния, от качества самого демоса. Полноту гражданских прав может обретать то больший, то меньший процент населения. Когда права имеют ровно те, кто их достоин, общественный порядок устойчив. Когда часть достойных лишена некоего набора прав, возникают предпосылки для революции. Когда же права предоставлены всем подряд, без учета реального качества личности, неизбежна деградация.

И правильная процентовка никак не может быть найдена однажды, раз и навсегда. Это изменчивый показатель, зависящий от результатов непрерывной борьбы между теми, кто заявляет о своих правах на права, и теми, кто не хочет ими делиться. Фактически, подлинная демократия – это перманентная революция. Однако она может быть бескровной, если наравне с принципом Свободы священным будет массово признан принцип Неравенства. Только на основе этого двуединства можно создать адекватную процедуру предоставления – лишения прав.

Нищета философии

Проповедники Неравенства

Еще Аристотель утверждал (а он «отец логики» и не может по определению заблуждаться), что апартеид нужен не для обеспечения благосостояния, а для защиты свободы.

Он говорил: «варвар и раб по природе своей понятия тождественные». И логично обосновывал эту «скандальную» мысль: «Так как по своим природным свойствам варвары более склонны к тому, чтобы переносить рабство, нежели эллины, и азиатские варвары превосходят в этом отношении варваров, живущих в Европе, то они и подчиняются деспотической власти, не обнаруживая при этом никаких признаков неудовольствия».

«Итак. Хотя очевидно, что всякое сомнение о свободе и рабстве имеет некоторое основание, тем не менее очевидно также и то, что одни по природе рабы, а другие по природе свободны».

Эта мысль принципиально важна. Для эллинов естественна свобода. Для иных – рабство. Более того, это и есть их свобода. Это их выбор. А навязывать им эллинские форматы – это насилие над их природой, то есть тирания. Принудительная «демократизация» – опасная ересь. И никакого отношения к утверждению свободы эта деятельность не имеет.

Но из соображений Аристотеля можно сделать вывод (и он регулярно со времен Античности делается), что раз, мол, «варвары» – рабы по своей сути, то белые люди призваны быть их господами. Однако общину свободных и «равных» всегда и везде разлагают две взаимосвязанные вещи – использование рабов и стремление к роскоши. То есть терпильство и гламур из века в век подтачивают основу даже самых изначально правильных государств.

Само наличие существ с рабской психологией вызывает к жизни тиранию. Для некоторых весьма соблазнителен отказ от риска, связанного с ответственностью за выбор. И приходит тот, кто задает фронт работ и гарантирует похлебку. Его порождает коллективное бессознательное рабство. Таким образом, кастовая сегрегация – императив для паладинов свободы.

Учитель Аристотеля, Платон, свое идеальное государство видел как пирамиду из трех этажей, каждый из которых живет по своим законам и в соответствии с природой существ, его населяющих. На верхнем – правители-философы. Ниже – воины. На первом – работники. При этом высшие касты в его утопии живут «при коммунизме». У них нет личной собственности. Но они обеспечены всем необходимым (именно необходимым и не более) для жизни.

Труженикам иметь частную собственность, разумеется, не возбраняется, но они никак не участвуют в управлении государством. Явно философа вдохновляла спартанская модель. Только он придал ей стройность и завершенность.

Сегодня мы не замечаем, что тотальный отказ современного мира от кастовой системы обессмысливает и делает нелегитимными самые простые бытовые коллизии. Например, появление радикальных веганов есть бессознательная реакция на то, что, строго говоря, человек потерял право лишать жизни животных.

Дело в том, что кастовая система – это иерархия жертвенности. Низшие, жертвуя чем-либо во имя высших, поднимаются над собой, становятся осмысленными существами. Работяги приносят в жертву свой труд, воины – свою кровь, а брахманы саму свою душу. Христос говорит: «Кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет ее». И сам Господь, принимая эту жертву, приходит в мир и жертвует собой, выводя спираль жертвоприношения в Вечность.

Разумеется, животных при таком раскладе употреблять в пищу вполне уместно. Они жертвуют свою энергию людям, которые посылают ее вверх – трудом, кровью, самой душой своей. Но современный массовый человек ничего никуда не посылает. Он жрет только во имя «себя любимого». И поэтому он, как таковой, тотально нелегитимен.

Аристотель тоже создал свою идеальную систему. Причем не чисто теоретическую, как его учитель, а с прицелом на реальное воплощение. Очень он в этом смысле на своего воспитанника, Александра Македонского, рассчитывал.

Наиболее справедливым государственным устройством философ считал политию. То есть такую демократию, при которой избирательные права распространяются не на всех, а только на истинно достойных.

Так, в число граждан не должны допускаться ремесленники, поденщики, землепашцы и другие лица, добывающие средства к существованию исключительно физическим трудом. А кроме них – незаконнорожденные, а также лица, один из родителей которых не являлся гражданином, а был варваром или рабом.

Полноправными гражданами могут быть лишь тяжеловооруженные воины (гоплиты), лица, занимающие те или иные государственные должности, землевладельцы, жрецы, люди интеллектуальных профессий (например философы). То есть, фактически, речь идет снова о кастовой системе, но более адаптированной к тогдашним реалиям.

Аристотель рассчитывал, что ее удастся воплотить в жизнь в новых полисах, которые будут образованы на завоеванных войском Александра землях. Но грандиозный эксперимент не состоялся.

Как, впрочем, неудачей завершились и попытки Платона наставить на путь истинный тиранов. Сначала Дионисия Старшего, а потом и Младшего…

Сицилийская защита

Советником и у первого, и у второго был некто Дион. Он был богат и знатен, но превыше всего ценил не милость тиранов и сопряженные с нею материальные блага, но философскую Истину. Он был ярым почитателем Платона и свято верил, что тот, если прибудет в Сицилию, сумеет наставить на путь истинный повелителя Сиракуз.

Мыслитель откликнулся на его призыв. Но разговор с Дионисием Старшим сразу не сложился. Вот как описывает его Плутарх:

«В начале беседы речь шла о нравственных качествах вообще и, главным образом, о мужестве, и Платон доказывал, что беднее всех мужеством тираны, а затем обратился к справедливости и высказал мысль, что лишь жизнь справедливых людей счастлива, тогда как несправедливые несчастны. Тиран был недоволен, считая, что слова эти нацелены в него, и гневался на присутствовавших, которые принимали философа с удивительным воодушевлением и были зачарованы его речью. В конце концов, его терпение иссякло, и он резко спросил Платона, чего ради тот явился в Сицилию. «Я ищу совершенного человека», – отвечал философ. «Но клянусь богами, ты его еще не нашел, это совершенно ясно», – язвительно возразил Дионисий».

После этого обмена мнениями Диону пришлось организовать буквально эвакуацию философа с острова, поскольку Дионисий был абсолютно беспредельным персонажем и не постеснялся бы погубить знаменитого на всю Элладу философа. То, насколько этот деспот был злобен и мстителен, иллюстрирует другая история, изложенная опять же Плутархом:

«Дионисий Старший попросил у Аристида в жены одну из дочерей, тот ответил, что охотнее увидит девушку мертвой, нежели замужем за тираном, и тогда Дионисий немного спустя умертвил детей Аристида и, глумясь над отцом, осведомился, все ли еще он придерживается прежнего мнения касательно выдачи замуж своих дочерей».

И, тем не менее, этот изверг сумел умереть своей смертью. Никто не смог разбить «адамантовые цепи», которыми он, по его же выражению, сковал народ. Террор наемников, на мечах которых и держался его трон, не позволял оппозиционерам поднять голову без риска ее немедленно лишиться.

Сын и наследник, одноименный кровавому деспоту, не отличался суровостью нрава. Напротив, он был легкомыслен и разгулен: «Передают, например, что однажды новый тиран пьянствовал девяносто дней подряд, и во все эти дни двор был заперт и неприступен ни для серьезных людей, ни для разумных речей – там царили хмель, смех, песни, пляски и мерзкое шутовство».

Дион снова попытался придать диктатуре «человеческое лицо». И снова в Сиракузы прибыл Платон. С Дионисием Младшим поначалу складывалось все куда более мирно. Он даже начал проникаться высокими материями. И стало казаться, что он может отказаться от режима неограниченной власти. Но это не на шутку испугало его приближенных. Рабы (те, которые по сути рабы) больше всего боятся потерять господина. И они организовали операцию по «сливу» инициатора всего «платонического проекта», Диона.

Тот был отправлен в изгнание. Покинул Сиракузы и Платон, осознавший бесплодность своих философских усилий.

Через годы сицилийцы, измученные самодурством тирана, призвали Диона. И он вернулся во главе вооруженного отряда наемников. Ему даже удалось выбить Дионисия из Сиракуз. Но верховодить в освобожденном городе стали, по афинскому образцу, демагоги. Плутарх сообщает: «Друзья советовали Диону не щадить этих злобных завистников, но выдать Гераклида солдатам и избавить государство от своекорыстных заискиваний перед народом – от этого бешеного недуга, ничуть не менее опасного, нежели тирания!» Но философствующий тираноборец счел крутые меры для себя неприемлемыми и сам пал жертвой заговора.

Подлинным спасителем Сицилии суждено было стать другому герою – Тимолеонту. Весьма характерно, что любой не совсем бестолковый школьник легко вспомнит имена никак не менее чем десятка тиранов – от Калигулы до Сталина, но тех, кто низвергал их троны, в нашем «демократическом» мире мало кто помнит.

А Тимолеонт между тем заслуживает вековечного почитания куда больше, чем тот же Цезарь, к примеру. Судите сами.

Когда не чаявшие обрести освободителя в своем отечестве сиракузяне в поисках такового прибыли в Коринф, там не долго думали, кого им присоветовать. Выбор единогласно пал на Тимолеонта, хотя человек этот к тому времени уже два десятка лет не участвовал в общественной жизни. Для уединения и глубокой печали у него были причины, ведь он участвовал в организации убийства собственного брата.

Причем за несколько лет до этого Тимолеонт прикрыл его собой и спас от неминуемой гибели в одной из битв. Но все изменилось, когда брат стал тираном Коринфа. Попытка призвать его к покаянию оказалась бесплодной, и дело решили кинжалы заговорщиков. Вот такой человек возглавил небольшой экспедиционный корпус, в задачи которого входило не только уничтожение в Сиракузах и других городах Сицилии тиранических режимов, но и отражение агрессии карфагенян.

Характерно, кстати, что и Дион, и Тимолеонт, затевая свои освободительные вторжения, были уже совсем немолоды. Последнему, когда его нога ступила на землю острова, который через века станет колыбелью мафии, было за шестьдесят. И тем не менее он лично принимал участие в сражениях, наравне с закаленными во многих походах наемниками.

И это лишнее свидетельство в пользу того, насколько деградировали с тех пор дети Иафета. Ведь подобные физические кондиции отнюдь не считались тогда чем-то из ряда вон выходящим. В тех же Афинах призваными в действующую армию (а действовала она почти постоянно) могли быть граждане с 18 до 60 лет.

Тимолеонту удалось разгромить вдесятеро превосходившую его отряд армию карфагенян. Застав ее на переправе через реку, он повел в атаку прямо с марша своих гоплитов. Разразившаяся гроза не позволила африканцам прийти на помощь тем, кто уже пересек водную преграду. В итоге элитные части врага были уничтожены.

После этой победы Тимолеонт взялся за тиранов. Все они были последовательно разбиты и казнены. Посчастливилось только Дионисию Младшему. Он сдался, передав в распоряжение противника собственные войска, и был отправлен доживать свой бурный век в Коринф.

Последние его годы весьма поучительны. Вот как рассказывает о них Плутарх: «В ту пору ни природа, ни искусство не являли ничего подобного тому, что сотворила судьба: тот, кто еще недавно был тираном Сицилии, теперь, в Коринфе, бродил на рынке по рыбным рядам, сидел в лавке у торговца благовониями, пил вино, смешанное рукою кабатчика, переругивался у всех на глазах с продажными бабенками, наставлял певиц и до хрипоты спорил с ними о строе театральных песен…

…какой-то чужеземец, грубо подтрунивавший над знакомством Дионисия с философами, которого тот неизменно искал, пока был тираном, спросил наконец, что дала ему мудрость Платона. «Неужели тебе кажется, что я ничего не взял от Платона, если так спокойно переношу превратности судьбы?» – в свою очередь спросил его Дионисий.

А музыканту Аристоксену и еще нескольким людям, осведомлявшимся, что ставил он в упрек Платону и с чего начались эти упреки, Дионисий ответил: «Тирания преисполнена множества зол, но нет среди них большего, нежели то, что ни один из так называемых «друзей» не говорит с тобою откровенно. По их вине я и лишился расположения Платона».

А Тимолеонт, разобравшись с тиранами, стер с лица земли и сиракузскую крепость, стены которой долгие годы служили им надежной защитой от народных выступлений. Немедленно по окончании своей миссии сам освободитель сложил с себя полномочия и стал частным лицом.

Он не вернулся в Коринф и жил до самой смерти в Сиракузах, городе, обязанном ему свободой, пользуясь почти религиозным почитанием со стороны граждан. Когда однажды некий демагог попытался очернить его деяния, народное собрание криками выразило свой протест, но сам Тимолеонт заметил: «Для того я и перенес добровольно столько трудов и опасностей, чтобы каждый сиракузянин мог при желании пользоваться своими законными правами».

Сын Амона

Александр, призванный по замыслу его учителя, Аристотеля, реализовать государственнические проекты философа, на Востоке «заразился» тиранией. Его инфицировали новые подданные, обладавшие рабскими душами. Египетские жрецы провозгласили его сыном Амона, и сам он в это уверовал.

С того момента старые боевые соратники, которые не хотели видеть в нем Царя Царей, а воспринимали просто как первого среди равных, стали врагами. В числе прочего они отказывались (в строгом соответствии с учением Аристотеля) согласиться, что варвары – такие же люди, как и они.

Как раз из-за своей нетолерантности пострадал один из ближайших сподвижников Александра – Клит, по прозвищу Черный. Именно он некогда спас царя в битве при Гранике. Когда над головой великого завоевателя уже был занесен меч персидского военачальника Спифридата, последний был пронзен копьем Клита. Злая ирония судьбы сказалась в том, что спасенный убил спасителя ровно тем же способом…

Во время одного из пиршеств Клит был оскорблен издевательской песенкой некоего Праниха, высмеивавшего македонцев, незадолго перед этим потерпевших поражение от варваров. Воина возмутило, что его соратники, попавшие в беду, высмеиваются в присутствии персов, которых он ровней себе не считал.

Александр возразил, что Клит, должно быть, хочет оправдать самого себя, называя трусость бедою. Дальнейший диалог дошел до нас сквозь века:

«Но эта самая трусость спасла тебя, рожденный богами, когда ты уже подставил свою спину мечу Спифридата! – заявил Клит. – Ведь благодаря крови македонян и этим вот ранам ты столь вознесся, что, отрекшись от Филиппа, называешь себя сыном Аммона!» Александр выкрикнул в ответ: «Долго ли еще, негодяй, думаешь ты радоваться, понося нас при каждом удобном случае и призывая македонян к неповиновению?» – «Да мы и теперь не радуемся, Александр, вкушая такие «сладкие» плоды наших трудов, – возразил Клит. – Мы считаем счастливыми тех, кто умер еще до того, как македонян начали сечь мидийскими розгами, до того, как македоняне оказались в таком положении, что вынуждены обращаться к персам, чтобы получить доступ к царю».

Оба – и Клит, и Александр – были уже изрядно пьяны, поэтому прочим участникам пира перебранку погасить не удалось. И в ответ на очередную гневную реплику Клита царь выхватил копье у одного из телохранителей и, метнув его в обличителя, пронзил того насквозь.

Тут же протрезвев, «сын Амона» попытался зарезаться тем же копьем, но был скручен соратниками и препровожден ими в спальню. Истерика, сопровождавшаяся рыданиями, через некоторое время сменилась у царя глубокой депрессией, из которой никто из соратников не мог его вывести. Помог философ Анаксарх.

Сей высокоумный муж заявил царю: «И это Александр, на которого смотрит теперь весь мир! Вот он лежит, рыдая, словно раб, страшась закона и порицания людей, хотя он сам должен быть для них и законом, и мерою справедливости, если только он победил для того, чтобы править и повелевать, а не для того, чтобы быть прислужником пустой молвы. Разве ты не знаешь, – продолжал он, – что Зевс для того посадил с собой рядом Справедливость и Правосудие, дабы все, что ни совершается повелителем, было правым и справедливым?»

Плутарх замечает: «Такими речами Анаксарх несколько успокоил царя, но зато на будущее время внушил ему еще большую надменность и пренебрежение к законам». Апологеты тирании страшнее тиранов, поскольку, получив высшую санкцию, произвол становится системой.

Этот же мыслитель приложил немало усилий, чтобы избавиться от конкурента – родственника Аристотеля, философа Каллисфена. Внушить царю неприязнь к нему было несложно, ведь Каллисфен не меньше Клита ненавидел тиранию…

Философ доступными ему средствами всячески боролся против обычая падать ниц перед царем, который активно внедрялся при дворе Александра персами и «перековавшимися» эллинами.

Плутарх сообщает: «Харет из Митилены рассказывает, что однажды на пиру Александр, отпив вина, протянул чашу одному из друзей. Тот, приняв чашу, встал перед жертвенником и, выпив вино, сначала пал ниц, потом поцеловал Александра и вернулся на свое место. Так поступили все. Когда очередь дошла до Каллисфена, он взял чашу (царь в это время отвлекся беседой с Гефестионом), выпил вино и подошел к царю для поцелуя. Но тут Деметрий, по прозвищу Фидон, воскликнул: «О царь, не целуй его, он один из всех не пал пред тобою ниц!» Александр уклонился от поцелуя, а Каллисфен сказал громким голосом: «Что ж, одним поцелуем будет у меня меньше».

Этот и ему подобные эпизоды вызывали крайнее раздражение Александра, и он легко поверил доносчикам, уверявшим его, что философ – лидер заговорщиков. В письме к Антипатру Александр писал: «Мальчишек македоняне побили камнями, а софиста я еще накажу, как, впрочем, и тех, кто его прислал и кто радушно принимает в своих городах заговорщиков, посягающих на мою жизнь». Последняя фраза – явный намек на Аристотеля. Каллисфен то ли был повешен, то ли умер в оковах, а вот бывший учитель, похоже, не стал дожидаться, когда неблагодарный, обезумевший ученик доберется до него, и предпринял контрмеры.

Вскоре после внезапной и необъяснимой смерти Александра, постигшей его в 33-летнем возрасте, пошли слухи, что он был отравлен и что яд был послан полководцем Антипатром по совету Аристотеля. Мудрец понял, что бывший ученик явно не собирается строить идеальное государство, основанное на неравенстве и сегрегации, напротив, реализует первый в мире проект смешения народов и рас.

Весьма показательно, что сразу после смерти Царя Царей большинство его полководцев развелись со своими «варварскими» женами, навязанными им незадолго перед этим Александром в рамках стратегии глобализации.