Текст книги "Оттенки гиперреализма"

Действие третье
Белая Мельница

Сцена девятая
Цыганские юбки

Сцена закрыта «фабричным» занавесом.

Авансцена. Танцовщицы и партийки пляшут цыганочку с выходом. Тулуз в алой рубахе, шароварах и сапогах бодро семенит на полусогнутых и яростно хлопает себя по туловищу.

Затемнение.

Занавес поднимается.

Гримерка танцовщиц.

Мельница с надписью «MOULIN ROUGE» разгромлена, лопасти покорежены – идет реставрация.

По гримерке бродят Роза, Жанна, Нонна и Даша в цыганских юбках. Они что-то вымеряют, а данные записывают в какие-то бумаги.

В гримерку входят Инесса, Магда, Виола и Любочка, одетые так же, как и партийки. Те быстро прячут бумаги в складках одежды.

Позже появляется Тулуз.

Виола. О! А мы вас по всей фабрике ищем.

Роза. Мы переодеться зашли.

Виола. А нас что не предупредили?

Затяжное молчание.

Инесса. Что это вы воды в рот набрали?

Молчание.

Любочка (садится у трюмо). Девчонки, вы какие-то странные, мы уже которую неделю репетируем, а вы будто бы не с нами танцуете. Что вы закрытые такие? Давайте же поговорим.

Роза. О чем?

Любочка. Ну, о жизни. Чем занимаетесь? Где живете? Мы же о вас ничего не знаем. Честно говоря, так очень тяжело работать.

Жанна (прикуривает сигарету). Но ведь работаем. И ничего.

Любочка. Я не об этом. Понимаете, танец – это душа. А танец в коллективе – одна душа на всех.

Нонна. Ты вступила в партию, чё те от нас еще надо? Там знаешь сколько душ.

Любочка. Ну партия, это да… Это конечно… Но ведь партия – не танец. Понимаете меня?

Даша (басом). Не понимаем. Нормально работаем. Плечами трясем. Дело свое знаем. И чем тебе вообще партия – не танец?

Любочка. Ну это строй скорее.

Роза. Строй – это на зоне. А партия – песнь песней!

Инесса (подозрительно). Давно откинулась, певичка?

Роза (резко). Не твое дело!

Инесса. А ты чего это хамишь, партийка? Любочка – девочка хорошая, нормальный вопрос вам, бабы, задала, а вы тут в каких-то шпионов играете. Перешептываетесь только.

Жанна (выдувает дым). Кто это перешептывается?

Инесса. Кто? Да вы! Я сама видела, как вы у кабинета Элки на днях терлись. И не кури здесь.

Нонна. И чё? (Подтягивает чулок.) Блин, всё в затяжках из-за этой фабрики.

Инесса. Ничё.

Нонна. Ну и всё!

Инесса. Что – всё?! Вы откуда взялись вообще?

Жанна (продолжает курить). Нас вообще-то Альфред Германович привел.

Магда. Вот именно что Альфред Германович. Слов-то он пока своих не сдержал. Краевед ваш.

Инесса. Кстати, да. Где наши денежки? Мельницу разворотил только, а зарплаты как не было, так и нет. Вам-то, небось, платит. А?

Молчание.

Инесса. Эй. Что молчите? Отвечайте.

Роза. Мы не на допросе. Ясно?

Инесса (взрываясь). Нет! Не ясно. Пришел какой-то хрен знает кто, привел непонятно кого, разворотил клуб. Наобещал с три короба. А в итоге ни двора, ни кола. Куда казахи делись? Вчера еще что-то тут клепали, где они сейчас?

Жанна (с наслаждением затягивается). Это не казахи, это – таджики.

Инесса. Какая разница! Весь клуб переворотили с ног на голову. Куда они делись?

Нонна. У них праздник.

Магда. Какой еще праздник?

Даша (басом). Курбан-байрам.

Виола. Это еще что такое?

Любочка. Это вроде нашего Нового года.

Магда. Тоже на месяц?

Даша (басит). Как придется.

Инесса. Салют наций! А православнутых партийцев ваш краевед не мог привлечь?

Роза. Думай, что говоришь. Чтоб партиец вашу крышу латал – этого не будет.

Инесса. Вообще-то это не наша крыша, а по заверениям Альфреда вашего Германовича – культурное достояние страны. Достоятельность, так сказать. Откуда он это вообще выкопал – ума не приложу.

Роза. Откуда надо, оттуда и выкопал. Не вашего ума дела.

Инесса. Что ты тут рот разеваешь! Нам повесили на уши какую-то хрень, а мы ее радостно заглотили. Ушами.

Роза. Еще не то заглотишь, если надо будет.

Магда. Девчонки, я что-то не пойму. Бабы на скандал нарываются?

Даша (руки в боки). А ты попробуй.

Любочка. Девочки, не ссорьтесь, пожалуйста.

Роза (Даше). Потом всё.

Инесса. Что – потом? Партия народ накормит?! Так мы это от вашего краеведа уже слышали. А мои глаза не врут, между прочим. Мельница несколько недель как разгромленная стоит. Денег нам не платят. Заработать тоже не можем, всё только репетициями заканчивается. Альфред пропал. У этих – байрам. И только четыре странных молчащих тётки по помещению шарятся и всё время что-то выискивают.

Нонна (подтягивает чулок). Кто это выискивает? Дурацкие колготки какие…

Виола. Это чулки.

Нонна. Всё равно дурацкие.

Инесса. Да вот хоть ты выискиваешь! Что я, не вижу, как ты к трубам присматриваешься и штукатурку ногтем колупаешь? А ты? (Обращается к Жанне.) Дались тебе эти розетки и огнетушители. Кончай тут курить, наконец! Мы в гримерной никогда не курим. Ты зачем вчера огнетушитель брала?

Жанна (докурив сигарету). Когда? Не помню.

Инесса. Что ты из меня дуру делаешь? Вчера, вечером! После «Березки».

Жанна (достает новую сигарету, ухмыляется). Не. Не помню.

Инесса. Хватит из меня идиотку делать! Эта вообще (показывает на Дашу) всё время башкой вертит да шагами что-то вымеряет. Может, вы больные, а?

Роза. Хорошо, ну а я что не так делаю?

Инесса. У тебя губы постоянно шевелятся, и ты пальцы загибаешь. Явно считаешь что-то.

Роза. Тебе в психушку пора. В стационар. Надолго.

Инесса. Это вам в психушку пора, с вашим краеведом. Вы же танцевать ни фига не умеете. Вам до «Мулен Руж», как мне до Большого театра. Кто вы вообще такие? Что вы нам тут устроили?

Роза. Что надо, то и устроили. Узнаешь. Со временем.

Инесса. Что я узнаю?! Что?!

Даша (хрипло). Что надо.

Любочка. Девочки, ну, пожалуйста, ну сколько можно.

В этот момент в гримерку врывается Тулуз. Он в алой цыганской рубахе. Глаза его безумны.

Тулуз. Всё! С меня хватит!

Магда. Что случилось, Тим?

Тулуз. Всё! Всё! Всё!

Роза. Э, болезный, успокойся!

Тулуз. Всё! Не могу больше! Я – художник!

Виола. Кто спорит-то?

Тулуз. Я – псевдореалист!

Любочка. Конечно, Тулузик! Да что произошло, в конце концов?

Тулуз (рвет на себе рубаху, крест на его шее беспомощно болтается из стороны в сторону). Не барон! Не цыган! Не танцор!

Нонна. А кто сказал, что ты барон?

Тулуз. Кто?!! А, это вы – партийцы?! Развели тут цыганщину! Где бабло?! Я два дня не жрал! Где краски?! Где значки?! Где майки с пакетами?!

Жанна (курит). Ты чего разорался, будут тебе пакеты.

Тулуз. Когда?!! Когда мне пакет в этой стране на голову наденут?! Когда из меня альбом для значков склепают?! Где мое удостоверение?! Где льготы?! Где обещанная близость, наконец?!

Роза. Ах, да. Удостоверения. Забыла совсем. (Лезет в сумочку, стоящую у трюмо.) Уже несколько дней, как ношу. Дарья, принеси остальное.

Даша медленно покидает гримерку. Все смотрят ей вслед. Тулуз затихает.

Роза. Вот. Нате. Пожалуйста. (Раздает всем удостоверения.) Теперь вы партийцы. Близкие.

Виола. Интересная книжечка. Красная, с флажком трехцветным.

Инесса (раскрывает удостоверение). Что-то я тут сама на себя не похожа.

Любочка. А мне нравится. Партийный билет. «Близость». И два сердца. Как на день влюбленных. Правда? А почему они пронзены какой-то бякой?

Жанна. Какой бякой? Покажи. А нет, это царапина просто. А сама эмблема символ – двух сердец – партии и партийца.

Любочка. Это где маленькое в большое входит?

Нонна. А чё, не нравится? Это ты в партии.

Магда (к Розе, Жанне и Нонне). Э, бабы, а почему у меня дата рождения другая?

Инесса. Ты там старше или моложе?

Магда. Судя по всему, еще не родилась.

Тулуз (наблюдая за происходящим). Вот! Не родились мы еще, а нас уже похоронили. Сплелись сердца сиамцев! Теперь одно пульсирует за счет другого. И не разнять их уже!.. Где реставрация мельницы? Где мука денежная?!

Возвращается Даша, в руках у нее пакеты.

Нонна. А вот и подарочки. И чё?

Тулуз. Вот чё!

Подбегает к Даше, вырывает пакеты, вытряхивает содержимое на пол и кричит: «Народ и партия – едины! Я хочу дышать воздухом партии! Питаться ее значками! Носить майки с нашивками!» Бегает, надсадно орет «Мою цыганскую» Высоцкого.

Магда и Виола (вместе). Что ты-ы-ы де-е-ела-а-а-ешь?

Тулуз. Эх, раз! Да еще раз! Да еще много, много, много, много, много раз!.. В кабаках – зеленый штоф, белые салфетки, – рай для нищих и шутов, мне ж – как птице в клетке… А в конце дороги той – плаха с топорами… И ни церковь, ни кабак – ничего не свято! Нет, ребята, всё не так! Всё не так, как надо!.. (Резко натягивает один пакет себе на голову.)

Танцовщицы и партийки пытаются сорвать с него пакет, из-под которого раздается сдавленное: «Оставьте меня! Я устал!»

Любочка. Боже, вызовите кто-нибудь врача!

Инесса. Тихо все! (Рвет на Тулузе пакет; к Магде.) Он сколько не пил?

Магда. Дня три. Денег же нет.

Инесса. У него белочка.

Нонна. Где?

Инесса. Горячка у него! Белая.

Виола. Так он же трезвый.

Инесса. Мне лучше знать. Я таких уже навиделась. Белочка в основном трезвых алкоголиков посещает, когда им через силу завязывать приходится. Кто-нибудь, принесите выпивку.

Жанна (берет свою сумочку, вытаскивает из нее фляжку). На…

Инесса (вставляет Тулузу фляжку в руку). Пей. (Тот жадно пьет, выглатывает всё без остатка.) Отпустило?

Тулуз (кивает, устало садится на пол, обхватывает голову руками). Да, да, да… Вот она партийная забота. Вот оно шефство. Кретинов из нас сделали.

Жанна (забирает пустую фляжку, тушит сигарету). Всё вылакал… ху-до-жник.

Виола (Тулузу). Тебе как, полегче?

Магда (отталкивая Виолу). Да отвали ты! Тим, ты как? Нормально всё?

Тулуз. Ага. Спасибо. Извините. Извините, что я живой. Извините, что не мертвый. Оставьте меня. Пожалуйста. (Раскачивается из стороны в сторону.) На звезды порвали. На свастики расчленили. На серпы и молоты издробили.

Магда (ко всем). Может, и вправду оставите нас на минутку? Пусть в себя придет.

Нонна (подтягивает чулок). Как он танцевал вообще?

Тулуз (поднимает голову, горько усмехается). С выходом.

Роза. Ладно, пошли мы. (Делает знак партийкам.)

Инесса. Хоть что-то человеческое осталось.

Роза. У самой такой же… Был.

Инесса. Не сочувствую.

Любочка. Ой, а я так испугалась, испугалась…

Танцовщицы и партийки вместе покидают гримерку. Слышатся удаляющиеся голоса.

Любочка. А вообще не знаю, как вам, девочки, а мне майки очень понравились. Это же стопроцентный хлопок. Весной и летом в таких очень хорошо.

Инесса. Ну да – на голые титьки напялишь, и строем на демонстрацию. А соски от праздников твердеют. Весь реал – твой.

Виола. Совсем Тулуз плохой стал. Жалко.

В гримерке остаются Магда и Тулуз.

Сцена десятая
Магда – Тулуз

Гримерка танцовщиц.

Магда и Тулуз.

Магда. Тим, ну что ты с собой делаешь? Ну как же так? (Собирает вещи с пола.) Значки вот раскидал. Рубашку порвал. Тим, нельзя так. Иди на азотный лучше работать или на шерстомойную. Я тебя пристрою. Нельзя тебе искусством заниматься. Оно губит тебя. Ты невменяемым становишься. Чужим. Не моим.

Тулуз. Замуж пойдешь?

Магда (становится перед ним на колени, в руках у нее майка с эмблемой из двух сердец, она нервно ее теребит). Нет, Тим, не пойду. Прости. Я люблю тебя, конечно. Очень. Но… Ты чужой мне стал. Ты в своем псевдореализме потерялся давно. В красках этих, портретах. Ты новеньких не писал еще? Нет? С кистью проблема? Скажи честно, ты наших девчонок всех из волн и водорослей выловил? Из пены своей сумасшедшей? А, Тим? Молчишь? Какое замуж? Ты что вообще, если честно, в последнее время написал? Нарисовал даже? А? А я вот знаю. Свастики и звезды. Ты хоть помнишь, что ты неделю назад всю кафельную плитку на кухне фломастером испортил. Не помнишь? Потому что я стерла всё. А там псевдосимволизм уже пошел. Скрещенные колосья какие-то, серпы, молоты, святые с нимбами. Сумасшедший дом.

Тулуз. А потому что не могу я иначе! Не могу! И не колосья это вовсе! Не святые! Это черти со сковородами!

Магда. А ты, значит, рыбий жир пьешь и розами какаешь?

Тулуз. Нет! Кровью я какаю! Искусством – через геморроидальные трещины!

Магда. Вот уж точно. Тим, да у тебя уже звезды на звезды давно не похожи, о чем ты?

Тулуз. И пусть! Зато я честный! У меня душа распахнута! Я любить умею… ценить…

Магда. Ничего ты уже не умеешь. Кончился ты – как Тулуз. Слабый ты. В партию вот вступил. Зачем? Ты же их всех ненавидишь.

Тулуз. А ты, ты?

Магда. А я – женщина, Тим. Простая русская баба. Баба-дура. Любящая, слабая, одинокая. Меня не интересуют партии. «Близость», значит, «Близость». «Женская», значит, «Женская». Мне на политику с большой мельницы плевать. Мне бы мужика – теплого, настоящего, и пусть слесарь, и да, пусть из ЖЭКа… Но чтоб без псевдо. Без чужих портретов.

Тулуз (вскакивает). То есть псевдо у меня всё?! Да? А они (показывает рукой на дверь), стало быть, настоящие? Со значками этими? С пакетами и майками?

Магда (смотрит на него снизу-вверх). Нет, Тим, не настоящие они. Но они и не родные, а ты – родной. (Пауза.) Был.

Тулуз (орет). А теперь что? Не родной?!

Магда (протягивает ему майку). На вот, майку лучше примерь.

Тулуз. Я эту ветошь на себя не напялю! Прыщи пойдут!

Магда (горько усмехаясь). Они скорее у тебя от другого пойдут. Хорошая майка, возьми. Ты же летом в том же, в чем зимой ходишь.

Тулуз. Зато всё свое с собой ношу! Зимой и летом одним цветом! Серым! Как шконка на зоне! Да если б Бог хотел, чтоб мы здесь жили, он бы нас вообще шерстью покрыл, а нам всё майки какие-то подсовывают! И пойми ты, наконец, я люблю Родину, я обожаю ее, я – государство ненавижу!

Магда. Тим… У нас с тобой давно уже не диалог происходит, а монолог твой кричащий… нам расставаться надо, устала я. Правда. Я тебя не пущу больше к себе.

Тулуз. Какая же ты сука! Сука!

Магда (горько усмехается). Я смотрю, ты в норму пришел. И пусть я – сука, пусть – дрянь, но и жить так больше нельзя.

Тулуз (бегает по гримерке, раскидывает вещи). А где можно? Где ты живешь?! В стране этой? Думаешь, душу удостоверением прикроешь, значок нацепишь – так тебе пенсию накинут? Мешок вам на голову всем накинут! Большой полиэтиленовый мешок с эмблемой из двух небьющихся сердец! Где наша мельница? Где «Мулен Руж» с выходом? С выходом на мировой рынок? Нет ее! Не может эта страна построить ни одной мельницы, потому что она хлеб ненавидит, муку гноит, трупами пашни удобряет! (Пытается порвать собственное удостоверение – оно не рвется.) А, сука! Дьяволиная кожа! У них даже удостоверения заговоренные.

Магда (спокойно). Псевдо это всё, Тим. Проходили.

Тулуз. Нет, не проходили! Ты бы знала, какие мне кошмары снятся. Хочешь послушать?

Магда. Нет, не хочу, Тим.

Тулуз. А что так? А ты послушай! (Приподнимает руки к груди, выходит на авансцену, застывает и, понижая голос, почти шепотом, говорит.) Трупы. Кругом трупы. И собаки лают. А в зубах у них наши удостоверения. И ветер по городу с воем гуляет. Плачет. Оплакивает. Молитвы читает… А в небе пакеты с сердцами. Они, точно стервятники, парят, жертв высматривают, а потом вниз людям на головы бросаются. И душат, душат. (Безумно начинает вращать глазами.) И мельница… Она вдруг в мясорубку превращается. Лопасти крутятся, крутятся. А жернова перемалывают. Человека в фарш. В отруби. В муку. В пыль. Будто и не было… Смертью, Магда, пахнет. Смертью. Я чувствую. Мясобойней… Ветер, собаки… Человека в пыль.

Магда (устало). Боже мой, ты совсем спятил. Ты не понял. Мне мужчина нужен, а не…

Тулуз. Не кто?!

Магда (встает с колен, поднимает на Тулуза глаза, прямо смотрит ему в лицо, отчетливо произносит). Не крикун. Не сумасшедший. Не параноик. Не никто. За тобой ведь ни одного поступка…

Тулуз. Ах так?! (Резко бьет ее по лицу.) А вот так?! Вот так?! (Снова бьет ее.) Ну что, есть у меня поступок?!

Магда (отбегает назад). Не смей меня бить! Ты, ты… Псевдо! Я тебя ненавижу! Ты мне всю жизнь искалечил!

Тулуз (движется на нее). Я?! Псевдо?!

Магда (упирается в трюмо). Да! Ты! Ты сам – пыль! Амёба!

Тулуз. Да я убью тебя, дрянь! (Подбегает, дает ей мощную пощечину.)

Магда (стоит, прижатая к трюмо; неловко завернув одну руку за спину, пытается нащупать какой-нибудь предмет). Псевдо! Псевдо! Всё в тебе – псевдо! От кистей до слов твоих шизофренических!

Руки Тулуза смыкаются на горле Магды.

Тулуз. Шалава!

Магда (вырывается). Не смей меня бить!

Со всей силы дает Тулузу коленкой в промежность, тот резко сгибается. Магда разворачивается, подхватывает с трюмо лампу и со словами: «А это тебе за шалаву!» – с размаху опускает ее на голову Тулуза. Тот кулем валится на пол.

Магда, не оборачиваясь, быстро покидает помещение.

Тулуз лежит недвижим.

Медленно опускается «тюремный» занавес.

Затемнение.

Сцена одиннадцатая
Спирт с карамельками

Авансцена. Правая сторона.

Кабинет Следователя.

Следователь и Инесса.

Инесса (обмахивается листом, вырванным из уголовного дела). А вот был у меня еще пианист. Ну тапёр в ресторане. Ликерчиками озоровал. Помнишь, ликеры такие были сладкие, турецкие? Разных цветов. Женщины тогда сангрией наливались. Ай да, не помнишь. Это сразу за одеколонными временами было. Ты еще только «Жигулевское» хлестать начинал и портвяшку в подворотне.

Следователь (слегка заплетающимся языком). По-о-слушай, пока что ты как свидетель значишься. Но мне очень легко тебя в подоз-зр-реваемые перевести.

Инесса. Ну какие подозреваемые, о чем ты?

Следователь. Ладно, Инесс, расскажи, что у вас там произ-зош-шло. Вот до меня слухи доходили, что у Тулуз-за с Магдой большие проблемы были. Так или не так? Тьфу, ёлки… У Тимофея Палыча с Марьей Владимир-ровной.

Инесса. Так, еще как так. А у кого их не было, Эдик? Вот помню, тапёр мой нажрется этой турецкой сивухи и давай: «брям-брям-брям». По перилам. Брям, брям, брям. Кричал, что это черные клавиши страны. Тулуз, он такой же был. Скандальный.

Следователь. Что з-значит «брям-брям-брям»?

Инесса. А то и значит, Эдик. Нереализованные они оба. А нереализованность в нашей стране, сам понимаешь. Кто в ментовку, кто на зону… Извини, что-то я не то ляпнула.

Следователь. Вернемся давай к з-зо-оне. Что из себя Тулуз-з представлял?

Инесса. Художник. Тяжелый случай. Псевдореалист.

Следователь. Это к-как?

Инесса. Это – страшно. Запойный. Вернее даже так – каждодневно пьющий. Понимаешь, душа у него болела. Вот он ее и задабривал. Ликеры-то уже в городе исчезли. Да и работы толковой нет, ментовка только. Так он, бывало, одеколон или растворители для красок хлебал. Знаешь, какие он нам потом белочки вытанцовывал?

Следователь. Что ты несешь такое, Инес-с-са?

Инесса. Я сама сколько раз видела. Художники, они все-таки посильнее лабухов будут. Этим всё ликерчики подавай. А закончились ликерчики – резко появился денатурат с очистителями для окон. Там уже минуя всех зверей. Не рассчитал мой тапёр, короче.

Следователь. Ты о ком?

Инесса. Ну о последнем моем. Он сейчас рядом с церковью на гармони играет. Слепенький. Ну я тебе рассказывала – там, где отец Владимир.

Следователь. Первый твой?

Инесса. Один из.

Следователь. Давай к худ-дожнику вернемся.

Инесса. А давай еще выпьем?

Следователь. Только с-спирт ос-стался. С кара… с карамельками.

Инесса. Фу, гадость какая. Я тогда только карамельки. Мамы твоей.

Следователь достает из сейфа спирт и карамельки. Наливает в один стакан – спирт, в другой – из графина воду. Резко опрокидывает спирт в горло, за ним пьет воду. Кряхтит. Бросает в рот карамельку.

Следователь (катая карамельку во рту). Инесс, ты расскажешь уже что-нибудь дельное? Преступление все-таки произошло. Со с-смертельным исходом. Мас-с-с-овым.

Инесса (берет карамельку). Апельсиновые? Мои любимые. Сразу за границей себя чувствую… (В сторону.) Как тебя развезло-то.

Следователь. Не з-заг-говаривай мне з-зубы. Давай, Инесс, расска-азывай. Мне твои поэт…ты, с ак-ктерами и пианис…тами пор… рядком надоели. Хватит мне моз-зги п-пуд-дрить.

Инесса. А ты не ревнуй… И вообще, а что тут рассказывать? Любили они друг друга. Дрались, бывало… Помню, тапёр как-то мой пришел, так меня исколошматил, я целую неделю танцевать не могла.

Следователь. Инес-с-с! По д-делу!

Инесса. А я по делу. Ты спросил, я – отвечаю. Всё честно. Россия – страна любви и мордобоя. Я ж тебе еще про своих родителей рассказывала. Что тут, секреты какие-то разве есть?

Следователь. Правильно ли я понял, что в итоге произ… произошла крупная драк… ка?

Инесса (поглаживая его по руке). Ты о чем, Эдик?.. (Томно.) Я тебе, кстати, нравлюсь? Или старовата?

Следователь (заплетающимся языком). Я о том, были ли в «Мулен Руж» люди с деви… деви… девиантным поведением? Чёрт, что-то меня уже вставило.

Инесса. Какой же ты умный. Как наша Элка. Да мы там все такие, если честно. А Магда с Тулузом постоянно дрались.

Следователь. Ага. Запис… сываю.

Инесса. А ты у нас, что, в городе других видел? Не девиантных? Ручку подержать?

Следователь (борется с ручкой). П-п-плохо пошла. А я еще с утра не ж-жрал. Ладно, п-п-отом запишу. Инесс, а раньше у них до рукоприклад… до драк доход… дило?

Инесса. А у кого не доходило? Кстати, Эдик, ты кровяную колбасу любишь?

Следователь. Т-те-ер-п-петь не могу, но сейчас бы… А что?

Инесса. Так, ничего. Вспомнила просто. Детство некоторых. Сама не знаю, к чему.

Следователь. Ко-олбаса-то тут при ч-чем? Давай к с-сути. Меня интересует, где-е…

Инесса (наклоняется к нему). Меня тоже… давай прямо здесь… Следователя у меня еще не было. А ты вообще при оружии, Эдик? Знаешь, это так возбуждает. У тебя тэтэ или макарыч?

Следователь. Ты чего? Я при и-спол-не-ни-и.

Инесса. Вот и выполняй. Взрослый же мальчик… Всё равно ты никого не найдешь. Это я тебе просто обещаю. Никого. А я дама – девиантная. Намерений своих, преступных, всегда придерживаюсь.

Следователь (вскакивает и тут же валится обратно на стул). Инесс! Где все во-още-е-е-е? Ты одна из «Му-улен-н Руж-ж-ж» ос-сталась! Куда все, ядр-ре-она вош-шь, делись? Найдены окров… окровавленные удостов… удостоверения с несколькими фраг… фраг… щас… (Выплевывает карамельку на стол, наливает из графина полный стакан воды, залпом выпивает, вытирает тыльной стороной ладони губы.)…с фрагментами тел, разбросанными по всему городу… Твоих подруг, ме-е-ежду прочим, с которым ты не один год ногами ма-а-ахала. А сами тела не на-а-айдены. Они, что, по-твоему, испа-а-арились в воздухе? Тебе показать фотогра-а-афии? (Открывает уголовное дело, показывает.) Вот, смотри. Произошло ужасное и ци… ци… циничное преступление. С очагча… с отяч… с отягчающими. Ты с-смотри, с-с-смотри. А ты мне тут д-д-дурочку валяешь!

Инесса. Жуть какая. Закрой, а то мне сейчас плохо будет. И вообще, ты меня, что ли, подозреваешь? Женщину? Я их, по-твоему, испарила? Съешь карамельку лучше.

Следователь (наливает спирт, выпивает, заталкивает в рот карамельку, включает лампу, направляет свет на Инессу). А кто?!! Кого мне еще подоз-з-зревать? В тебе же горечи ни на грош-ш-ш! Ни одной слезы ни проронила! А это кос-свенная улика, между прочим! (Откинувшись на спинку стула, бессмысленным взглядом смотрит на Инессу и слегка мотает башкой.)

Инесса. А не плачу я, Эдик, потому что выплакала всё. (Разворачивает лампу к Следователю.) Что ж ты думаешь, я постоянно реветь должна? Слава Богу, что сама в живых осталась. А девчонок жалко, конечно. И Магду, и Любочку с Вилкой. И Тулуза. Да и Элка неплохая, в общем, была. Только дура. Но скажи, Эдик, при чем здесь я? Мне повезло просто.

Следователь (машет руками перед лицом). А ты где… была… с пьятницы… на субботтн..?

Инесса (встает, подходит к Следователю, садится ему на колени, опускает плафон лампы чуть вниз, расстегивает на Следователе рубашку). На субботницу? Да ты ревнуешь, что ли? Да не ревнуй ты, в самом деле. Женщина должна быть немного портовой шлюхой, а причинное место, как известно, пусто не бывает. Ну, загуляла я тогда. С кем не бывает?… Иди ко мне лучше, мой сладкий. Не ревнуй. Ядрененька вошь ты моя.

Следователь. Инесс-сса! Что-о-о?.. что-о-о… что ты д-делаешь?.. У меня глух-х-харь на глух-х-ха-а-аре…

Инесса (расстегивает на нем рубашку). Да, да. А потом мы ласточками улетим с тобой, далеко-далеко. В Париж, например. Чартером каким-нибудь. Самым экономным. Ты вообще был за границей когда-нибудь? Я тоже нет. Но очень хочется. Полетели, а? Мне на днях загранпаспорт выдадут… А их считай что нет, и никогда не было. Забудь ты эту страну, с этими людьми… (Расстегивает ремень на брюках Следователя.) Помоги, молния заела… Ты, кстати, не заметил, какие последнее время по городу собаки сытые бегают? Может, их спросить?.. Но жизнь ведь всё равно идет дальше. Какой бы страшной и абсурдной она не была. Да?.. Иди ко мне, Эдик. Успокой меня.

Следователь (снимает Инессу с колен, встает, пошатывается). Что ты несеш-шь? Какие с-собаки? Ты п-пьяна!.. Я с-сейчас, сейчас-с…

Инесса. Вот! Говорила мне мама – не мешай напитки. Так что – пользуйся моментом, мой генерал…

Следователь (опустив голову, одновременно шатаясь и борясь с молнией). Я – май-йор. З-за-аела з-за-араза.

Инесса. О! Мой генерал-майор! В этой стране мы и правда все пьяны, если майоров до тридцати получаем. Остальные так вообще невменяемые. Да, Эдик? В двадцать пять – и уже в Думе. Ну иди же ко мне… (Наконец расстегивает ему брюки, они падают; Следователь стоит в семейных трусах, на которых изображены красные сердечки; Инесса смеется.) Как антуражно! Тебе в «Мулен Руж» надо было, а не в ментовку. Кстати, Эдик, ты петь или танцевать умеешь? За границей может пригодиться. Я же знаю, ты же тоже их всех терпеть не можешь… Полетели со мной? Тебе же всё равно в этой стране ничего не светит. Или сопьешься, или за взятки посадят. (Аккуратно сажает Следователя на стул.) Дай брючки сниму.

Следователь. Не н-над-до. Там ш-шнурки дальше. Не з-завяж-жу. (Прячет ноги в спущенных штанах под стол, скрещивает руки на столешнице и пьяно улыбается Инессе.) Жен-щи-на – ка-ра-мель! (Выключает лампу и вдруг резко падает на руки.)

Инесса (теребит его за плечо). Эй-эй, глухарь… Полетели. Там абсент с монпансье.

Следователь (приподнимает голову). Хо-ро-шо… По-ду-ма-ю… За-втра. (Вырубается на скрещенных руках. Храпит.)

Инесса (задумчиво). Орлик сдох.

Она подхватывает сумочку и направляется к выходу. Затем возвращается, грациозным движением руки берет карамельку и кладет за щечку. Поворачивает гнущуюся ножку лампы, светит на макушку Следователя, несколько раз щелкает выключателем. Напоследок треплет Следователя по волосам и, забросив сумочку через плечо, пританцовывая, выходит. На ходу прищелкивает пальчиками и напевает: «Наша служба и опасна, и трудна, и на первый взгляд как будто не видна…»

Затемнение.

В темноте раздается долгий храп Следователя.

«Тюремный» занавес поднимается.