Текст книги "Оттенки гиперреализма"

Сцена шестая
Водочка с огурчиком

Авансцена. Центр.

Кабинет Следователя.

Следователь и Инесса.

Следователь. Итак, Инесса. Правильно ли понял, что в коллективе достаточно сложные отношения сложились?

Инесса. Не то слово. Отношения – как в хлеву отложения.

Следователь. Не понял аналогии.

Инесса. Почти как в городе нашем. Вот смотри. Лифты исписаны, подъезды заплеваны и загажены. На улицах толпы безработных. А виновата кто? Правильно. Власть.

Следователь. То есть отношения с Элеонорой Ивановной, я так понимаю, проблематичными были?

Инесса. Да уж, Эдик. Нелегкими, прямо скажем. Отношения эти.

Следователь. Она вам часто зарплату не платила?

Инесса. Постоянно.

Следователь (записывает в протоколе). Что же вы в «Мулен Руж» оставались?

Инесса. Э, а вот тут всё непросто. Мы же и дольщиками одновременно все были. Понимаешь, вроде как по договору танцуем, но в то же время часть помещения каждому принадлежит. Замкнутый круг получался. Свое не бросишь, а своего-то и нет…

Следователь. Так-так. Это уже интересно. Рассказывай.

Инесса. А у тебя есть еще выпить? (Показывает на пустую бутылку коньяка.) В горле всё сохнет и сохнет.

Следователь. Посмотреть надо. (Присев на корточки, лезет в сейф.) Водку будешь? Спирт, конечно, не предлагаю. Огурец еще один есть. Малосольный. И конфеты. «Раковая шейка».

Инесса. Хорошо – не «Раковый корпус».

Следователь (не расслышав). А?..

Инесса. Спрашиваю, откуда набор такой уникальный?

Следователь. А, ну это мне мама прислала.

Инесса. Огурец или конфеты?

Следователь. И то, и другое. Это всё, что осталось.

Инесса (в сторону). Я смотрю, ты неплохо тут отдыхаешь… (Следователю.) Давай огурчик, наверное. А то в конфетах калории… Вообще, хорошая у тебя мама. Заботливая. Я вот наоборот своим посылки шлю. Раз в год. Носки, сигареты, мыло.

Следователь (удивленно развернувшись и застыв с бутылкой в одной руке и жалким мешочком в другой). За что это их?

Инесса. А за то, за что у нас на краевых архипелагах сидят. Раньше ведь как было. Диссидентство. Теперь что? Правильно. Бытовуха. Простая банальная бытовуха. Папа маме. Мама папе. (Бьет кулачком правой руки по ладони левой.) Так и сели оба, по дурости. В разных местах, правда. Скучают теперь.

Следователь. Тяжелая у тебя судьба, Инесс.

Инесса. Да уж, нелегкая.

Следователь. Может, помочь, чем могу? Ты мне всё расскажешь, ну и я в долгу не останусь.

Инесса (улыбается). Сделку со следствием предлагаешь? Да чем дуракам помочь можно? У нас полстраны таких. Я тебе и так всё расскажу.

Следователь. Это очень хорошо. А то, честно говоря, глухарь какой-то напоминает.

Инесса. Кукушку, значит, нашел?

Следователь. Ну, Инесс, работа у меня такая.

Инесса. Я понимаю, Эдик. Всё я понимаю… Поухаживай за дамой лучше.

Следователь. Ага. Да, да.

Следователь кладет огурец в целлофановом мешочке на стол. Открывает бутылку. Заносит над рюмкой.

Инесса. Что ж ты меня, Эдик, не уважаешь, что ли?

Следователь (зависнув). Почему это?

Инесса. Из стаканов, только из стаканов. (Берет с подноса два граненых стакана.) До половинки наливай. Я все-таки дама. Целый не выпью. А себе можешь полный.

Следователь. Не, я при исполнении. Мне много нельзя. (Наливает в стаканы до половины. Неодобрительно кивает головой.) Инесс, такой вопрос. А давно ты пристрастилась? К этому вот. (Щелкает себя по кадыку.)

Инесса. Я пристрастилась? Ну ты скажешь тоже. Это я еще не пристрастилась. У меня депрессия просто. Стресс сильный. Сам понимаешь.

Следователь. Ну да, конечно. После того, что случилось.

Инесса (поднимает стакан). Ну? За что выпьем?

Следователь. За то, чтоб всех пересажали.

Инесса. Не, давай лучше за маму твою. Вон, какого красавца вырастила. Загляденье. (Нагибается через стол, треплет его по голове.)

Следователь. Правильно, за маму надо. Маму я люблю.

Чокаются, выпивают. Следователь вытаскивает из мешочка огурец, протягивает Инессе. Она сладострастно, точно мякоть банана, откусывает, игриво машет ручкой перед ротиком.

Следователь откусывает более смачно, с хрустом. Ухает. Бросает быстрый заинтересованный взгляд на Инессу.

Инесса. Хорошо пошла!

Следователь. Да, неплохо.

Инесса (берет бутылку в руку). Наша? «Азотная»?

Следователь (перехватывает бутылку, вертит). Она. Высшего качества.

Инесса. Запашок небольшой, а так ничего, конечно.

Следователь. Ну, что, Инесса? Вернемся к клубу?

Инесса. А о чем я рассказывала? Забыла. Напомни.

Следователь. Он вроде ваш.

Инесса. А, ну да, мы ж его давным-давно приватизировали. (Следователь записывает.) Чуть ли не за карамельки и огурцы малосольные. Тогда же неважно было, что покупать. Доли, акции, бублики, печенюшки. При наличии хороших связей всё по одной цене уходило. Вот Элка… Ну, Элеонора Ивановна и подсуетилась. Мы потом в ООО «Мулен Руж» реорганизовались. Элке контрольный пакет перепал. Ну и мы, как бывший трудовой коллектив ансамбля «Песни и пляски», небольшие проценты получили.

Следователь. Помедленнее. Не успеваю.

Инесса (наклоняясь к Следователю). Ладно. Я только самое главное. Элка, короче, Гендиректором стала. Мы же в управлении всё равно ни бельмеса – художники, филологи, актрисы. Ты должен понимать. Самый страшный менеджерский состав. Мне даже кажется, что мы Элке пару лет назад доверенности по управлению долями выдали. Ну чтоб не голосовать по всяким глупым хозяйственным вопросам. Короче, в этих бумагах сейчас никто уже не разберется. Как приватизировалось? По какой цене? Сколько у кого процентов в этом ООО? Чёрт ногу сломит. Тогда вообще такой дым над городом стоял. Коромысла ломались. Даже странно, что из «Белой Мельницы» помещика Ненашева какой-нибудь ресторан не слепили. С другой стороны понятно, вроде как символ города. Это, конечно бы, уже сверхнаглость была. А, может, и ручки на тот момент еще коротковаты были. Но ты знаешь, что я тебе скажу… Тогда все-таки немного побаивались. Да и какие-никакие, а понятия были, пусть не закон, но вот понятия чтили, не то, что сейчас… Эдик, да неужели ты не помнишь тот бестолковый период? Ай, ну да, ты же сам еще тогда таким же был…

Следователь (пишет). Бе-стол-ко-вый. Чёрт тебя, Инесса, побери! Я это в протокол всё записал.

Инесса. Ну ты же хотел правду. Вот она – правда. Короче, Эдик. Не грузись. Всё это к делу никакого отношения не имеет.

Следователь. А что имеет?

Инесса. Нальешь?

Следователь. А по делу можно хоть что-нибудь сказать? (Разливает, выпивают, закусывают.)

Инесса. А по делу так. Вот помню, у меня актер был. Ничего, что я о девичьем?

Следователь. Какой еще актер?

Инесса. Ну, из кукольного. Ты наверняка еще ходил туда. С мамой. Там теперь какой-то суд отстроили, с колоннами и ясноглазой Фемидой. (Внезапно расстегивает несколько пуговиц на груди.) Жарко у тебя.

Следователь. И что? Я, пожалуй, пока не буду писать. (Завороженно смотрит на Инессу.)

Инесса. Ну как что? Не понимаешь разве? У него амбиции. Ему в кино сниматься хочется. А он кукольник, представляешь?

Следователь. Не представляю. Какое это отношение к делу имеет?

Инесса. Отвечаю. Мы же тоже – куклы, нам «Мулен Руж» нужен, а мы дальше русских плясок не вылезли.

Следователь (опомнившись). Инесса!

Инесса. Да, Эдик?

Следователь (включает настольную лампу на гнущейся ножке, разворачивает к Инессе, светит в лицо). Тебя в подозреваемые перевести?

Инесса (щурится). Чего, Эдик?

Следователь. Преступления.

Инесса. Отпусти ты меня лучше. И выключи свою бандуру эН-Ка-Вэ-Дэш-ную. (Сама выключает лампу.) Я ж как умею, так и рассказываю. Да, согласна, много отступлений, но, с другой стороны, а как без них всё расскажешь? Надо же объяснить, почему эта ужасная трагедия произошла. Ты скажи спасибо, что я со своего детства не начала. Когда все дети в одних колготках бегали. Знаешь, как прело всё? Это тебе не «Мулен Руж». Это тебе не чулки. А ты о простом провинциальном актере послушать не хочешь.

Следователь (снова включает лампу, светит Инессе в лицо). Бестолковый у нас какой-то допрос получается. Ну что там с актером? Он тоже, как твой поэт, пил?

Инесса. Нет, при мне уже нет. (Разворачивает лампу к Следователю.) Язва у него открылась.

Следователь (щурится). Телец?

Инесса. Пингвин. Скучнейший тип, надо сказать. От трезвости в Карабаса превращался. А иногда, знаешь, Буратиной, бывало, как глянет – хотелось даже погладить. Но знала, нельзя – Карабас в нем сидит. Накрепко. И не кукольный давно.

Следователь. Инесса, мое терпение может и лопнуть. Выключи лампу немедленно! При чем здесь вообще эта история?!

Инесса (разворачивает лампу в зал, поглаживает плафон). А при том, Эдик, что мы все о великом мечтаем. О большом. О светлом. Нам каждому неповторимая жизнь дана. А меняем мы ее на кукольные театры. Плесни, а? (Выключает лампу.)

Следователь. Инесс, можно без философии?

Инесса. Нельзя. Ты думаешь, я не мечтала? Буратино мой не мечтал? Поэт этот долбанный? Все мечтали. Вот ты сам, как тут случился? Наверняка юрфак не ради сейфа с пистолетиком просиживал? Адвокатом, небось, хотел стать. Американские рубли килограммами стричь.

Следователь (задумчиво разливает, задумчиво поднимает стакан, задумчиво выпивает). Ну мечтал, и что с того? Там тоже, Инесса, знаешь, не просто так. (Задумчиво закусывает огурцом, отдает Инессе «копчик».)

Инесса. Может, расскажешь, тогда, где просто?

Следователь. Где, где… За границей, наверное…

Инесса. Ага. Хорошо там, где нас нет? Только мы как куда-нибудь приедем, там сразу почему-то плохо становится.

Следователь. Не скажи. Там возможностей много.

Инесса. Что ж ты не уезжаешь? Штаны здесь просиживаешь. Прилип?

Следователь. Не прилип. Мне, может, новое звание присвоят. Вот только дело это раскрою.

Инесса. А если не раскроешь, так тебя поганой метлой погонят? Что тебе это звание даст? Самоуважение? Перед кем? Перед такими же, как ты? Хибару около азотных труб выделят? Гробовую пенсию? (Выпивает. Закусывает «копчиком» от огурца.)

Следователь (вскипев). Инесс! Перестань! Я, между прочим, заграницу во сне уже вижу! Я о ней днем и ночью мечтаю! Так вы мне все надоели! Но там я никто, и звать меня никак. Что ж, ты думаешь, я этого не понимаю? Лучше твоего понимаю. И вообще, я тебя не для философствований вызвал. Ты по статье свидетелем проходишь… (Пауза.) Пока свидетелем.

Инесса. Да? Очень интересно. Что же ты мне впаять можешь, Эдик?

Следователь. Да, откровенно говоря, что угодно.

Инесса (хохочет во весь голос). И он еще за границу хочет. Паять ты там будешь, Эдик. На станках. Или в лучшем случае – вышибалой в стрип-баре. Только подкачаться, конечно, надо. Но, ничего, в порту на разгрузках рыбы и подкачаешься.

Следователь. Инесс, это, между прочим, оскорбление.

Инесса. Эдик, нашему человеку – это комплимент. Мы ж не негры какие-нибудь афроамериканские, которые героин в своих дырах продают. Что, хочется тебе еще за границу? Не передумал? Чё ж тогда не уехал? Ведь наверняка рассылал резюме свои.

Следователь. Да! Рассылал – не твое дело!

Инесса. Это цирк какой-то. Рассылал он. Меня, простую женщину, посадить хочет. А сам из страны смотать пытается.

Следователь. Никто тебя сажать не собирается! Расскажи, что было на самом деле, и я тебя отпущу.

Инесса. Кукольный театр был. С Мальвинами.

Следователь. Под протоколом расскажешь?

Инесса. А я не помню ничего. Так – тени какие-то. Ну, как с актером моим.

Следователь. Он может что-то показать?

Инесса. Навряд ли. Он сейчас при монастыре. Обет молчания у него. Давай, Эдик, разливай остатки… Ох и жарко у тебя… (Расстегивает еще одну пуговку.) Слушай, будь человеком, вырви листик из дела, а то веера нет… (Красивой грудью ложится на стол; сексуально смотрит на Следователя.)

Следователь хватается обеими руками за голову.

Затемнение.

«Тюремный» занавес поднимается.

Сцена седьмая
Магда + Тулуз

Спальня Магды.

Письменный стол со стулом, шкаф, диван.

Магда лежит на разложенном диване, укрывшись одеялом. Тулуз – в домашнем женском халате и тапочках – сидит за письменным столом. Спиной к Магде. На столе стоят зажженные свечи.

Магда. Какая же ты сволочь после этого.

Тулуз. Почему?

Магда. Я же люблю тебя, козла. А ты…

Тулуз. Обижаешься, что портретов твоих не пишу?

Магда. Тимка, скажи, ты идиот или придуриваешься? Какие портреты? Ты трясешься весь. Из тебя уже краски выпадают. Я тебя даже не ревную давно.

Тулуз. Что ж ты тогда мне всю харю располосовала?

Магда. Располосовала – люблю, значит. Но это не значит, что ревную.

Тулуз. А смысл?

Магда. Ты о чем?

Тулуз (разворачивается к Магде). Располосовывать. Я тебя сколько раз замуж звал? Сколько?

Магда (приподнимаясь). А я тебе сколько портретов простила? Сколько?

Тулуз (нервно передергивает плечами). Ну так и что?

Магда. Что?

Тулуз. Ты же всё равно не ревнуешь.

Магда. Это несущественно.

Тулуз. Тогда в чем проблема? Кто виноват?

Магда. Никто… Ты виноват.

Тулуз. Ты общаться собираешься или как?

Магда. О чем ты?

Тулуз (отворачивается к свечам). Вообще…

Магда (закидывает руку за голову, смотрит в потолок). Вообще не хочу… Хочу конкретно…

Тулуз. Замуж пойдешь?

Магда. Портреты рисовать будешь?

Тулуз (греет руки над свечным пламенем). Я не рисую. Пишу.

Магда. Понятно.

Тулуз. Что тебе понятно?! Что?!

Магда. Всё. Неудачник. Шел бы на комбинат. Ты же работал там раньше.

Тулуз. Не дождетесь…

Магда. Кто это – не дождетесь?

Тулуз. Я – художник. Псевдореалист.

Магда. Вот именно, что псевдо.

Тулуз (взрываясь). А у нас всё – псевдо.

Магда. Что конкретно? Что?

Тулуз (встает, ходит взад-вперед). Всё! Партии и народы – едины, портреты – по телевизору и на базарах! У меня в глазах от их реализма рябит! Мне реально сдохнуть хочется! Залезть на мельницу, взять какой-нибудь их размалеванный портрет с галстуком и часами, и вместе с ним, с портретом этим, вниз сигануть! Акт символизма совершить.

Магда (усмехается). Акт вандализма это, Тимка, будет. Бессмысленный и глупый.

Тулуз (останавливается, смотрит на Магду, отчетливо произносит). Вандалы памятники рушат. А это ассенизаторская работа.

Магда. За счет собственной жизни один портрет угрохать? Сильно. Очень художественно. (Закидывает за голову вторую руку.)

Тулуз. Если каждый с таким портретом грохнется – города чище станут. Другие, может, писать начнут.

Магда. Если каждый сиганет, так кто же писать будет, сам подумай?

Тулуз. Те, кто родятся.

Магда. Интересно, от кого же они родятся тогда? Бессмыслица какая-то.

Тулуз. А в чем смысл, Магд? В чем? (Возвращается к столу.)

Магда. А в том, что работать надо, а не болтать.

Тулуз (смотрит на свечи). Где? На Деникинской фабрике? Уборщицей?

Магда. Я хоть деньги в дом приношу.

Тулуз. Это не деньги. Это сопли и слезы.

Магда (лениво поворачивает голову в его сторону). Ну а ты-то что в своей жизни сделал?

Тулуз (разворачивается вместе со стулом). Я вашу мельницу из души своей вылепил. С крыльями!

Магда. Ой-ой-ой. Не надо тут жертв. Мельницу он, видите ли, нашу разукрасил. Четыре вращающихся культи.

Тулуз. Ты не понимаешь!

Магда. Всё я как раз понимаю. Ты когда на нормальную работу устроишься?

Тулуз. Никогда! Я не собираюсь ее искать! Я – художник. Я не хочу больше на их псевдокомбинатах работать! Я не буду в их киношках афиши клепать!

Магда. Гордый очень? Кисть в горле застряла?

Тулуз (сидит на стуле, сильно наклоняется в сторону Магды). Не застряла. Я могу сутками писать, ты же знаешь. Я – трудоголик. Но я не хочу писать. Потому что не желаю находиться в реальности, которая больше похожа на дешевый и дрянной авангард, в котором не разбирается даже безумный автор. Я дышать не могу, когда эта ублюдочная масса в телике из своих дольче-рубах выглядывает, а я в телогрейке несколько лет хожу! Когда они по фуршетам тусуются и гужуются, а нам жрать нечего! Когда они в партийных блоках и пентхаусах, а мы в партийных вшах и бараках! Это рабство, Магда! Это не работа! Они же кровь нашу цедят сквозь свои упырьи зубки. Магд, ты не понимаешь, это росянки все. Мы для них типа мух.

Магда. У тебя что, есть какие-то другие предложения? Ты же сам к ним в партию вступаешь.

Тулуз. Нет у меня предложений. В том-то и дело, что нет. Я свои предложения на азотном комбинате оставил, когда он еще не Колчаковским был. Я свои идеи, Магд, на нарах отлежал. Потому и вступаю, что не хочу я больше ничего и никому предлагать. Я смысла в этом не вижу!.. Я крест на себе давным-давно поставил. С гвоздями… Если хочешь, я терновый венец на себя натянул. Собственноручно.

Магда (зевая и прикрывая рот ладонью). У тебя мания величия от выпивки развилась.

Тулуз (поворачивается к столу, берет двумя руками свечу, близко подносит ее к лицу, поднимается, идет к Магде, по пути говорит). Да. Мания. Только не величия, а преследования. Пойми, я маленький брат, очень маленький, но есть и Большой Братец. И он следит, он за каждым движением нашим подглядывает. Каждый вдох и выдох подсчитывает… А потом с экранов лыбится – выдает наши выдохи за посевы с удоями. За тонны и литры. За азоты и кислоты… Но вдохи-то наши он не считает, Братец этот. Ему плевать на вдохи… которых всё меньше и меньше, Ему выдохи нужны… Не люди с эмоциями, а канаты из нервов… И да, согласен… Я не крест, я, если хочешь, кол себе в душу осиновый вбил… Потому и вступаю в легион этот, в тьму, к Князю Тьмы… В поколение «Байкал»… Но и не только поэтому я вступаю. Не только из-за себя, но и ради вас. Потому что… А вдруг, вдруг не облапошат в этот раз… Вдруг и правда «Мулен Руж» будет… Вдруг – это не Князь? Не орда? Не опричники?.. Единственное, что я не растерял еще… Во что кол еще не вбил – это в веру, в надежду свою… (Аккуратно берет двумя пальцами крестик, свисающий на шнурке, показывает Магде.) А вдруг…

Магда. Тим, демагогия это всё. Скучнейшая и нелепейшая демагогия.

Тулуз (стоит около дивана, смотрит сверху вниз на Магду). А всё остальное, по-твоему, не демагогия?! Магда! Да что ты от меня хочешь? В партию мы завтра уже все скопом вступаем. Декорации я малюю. Что тебе от меня вообще надо?!

Магда. Мне мужик нужен. А не вот этот псевдореализм в трусах и с крестом! С базарными разговорами. (Показывает пальцем на Тулуза.) Я сама себе это, между прочим, сто раз говорила. Но я из этого идеологию не выстраиваю. Мне глубоко наплевать на всех этих легионеров. Мне просто нужен нормальный человек рядом. Вот и всё.

Тулуз (садится на край дивана). Знаешь что. Я тебе так скажу. Ты баба красивая. Умная. Бери тогда себе слесаря. ЖЭКовца. Не знаю я… простого мужика какого, чтоб лампочку ввинтить мог, кран починить, унитаз… Чтоб он пиво у телика с портретами жрал и под частушечные свистопляски на диване подпрыгивал, когда электричество вдруг врубают… А я – пишу… Ты понимаешь, пишу – я… Мне для этого и дневного света хватает.

Магда. Что ты там пишешь? Утят каких-то гадких да тварей болотных. Какой ты художник?

Тулуз. Да, утят! Потому что нет лебедей давно! Нет прудов! Твари сплошные! Мрази болотные!

Магда (приподнимается). Давай без истерик. Ищи лебедей. Ты ж художник. Тебе и кисти в руки. Знаешь, Тим, мне кажется, это в твоей голове проблемы. Ты видишь только то, что тебе удобно. Ты просто не хочешь делом заниматься. Действовать, вперед двигаться. Ты на самом деле надумал всё, чтобы вообще ничем не заниматься.

Тулуз. Портреты в галстуках на каждом шагу надумал?

Магда (ложится). Нет. Тварей. Знаешь, каждый видит то, что хочет.

Тулуз. Но тебя же я увидел. Разглядел… Я тебе сколько раз замуж предлагал?

Магда (смеясь в голос). За кого? За вот это вот? С одной беличьей кистью?

Тулуз. А хоть бы и за вот это. Чем я хуже тех, что к клубу свои руки тянут? Ты думаешь, для них партия цель? Нет, это мы – цель. А партия не цель, как ее не обзови.

Магда. Ну, ты тоже скажешь. Мужик он, конечно, противный и глупый. Но в отличие от некоторых дело свое знает и не рефлексирует.

Тулуз. Вот именно что… У них этот орган отсутствует. Потому что это не люди, а функции… Сама-то, кстати, тоже заартачилась поначалу.

Магда. Я не артачилась. Просто в «Женской» духи давали и помаду неплохую. А с этими как-то пока неясно.

Тулуз. Ясно будет, не забалуем.

Магда. Ну, Тимка, ну умоляю тебя, давай без политики. Ты вообще весь из противоречий соткан. Говоришь одно, а сам же в толпе со всеми идешь. Тебя же никто силком туда не тянет. Ну, приехал посыльный из администрации. Ну, предложил спонсорство. Ну, в партию вступить. Хочешь вступай – хочешь не вступай. Свобода выбора. Что конкретно тебя в этой ситуации не устраивает?

Тулуз. Краски. Палитра у них с запашком… И, кстати, силком, если уж на то пошло. Он же сказал. Только все вместе… С другой стороны, а вдруг… Вдруг в этот раз мы не Сусаниных получим, а Данко?

Магда. Ой, ну не начинай. Иди ко мне лучше. Краски его, дурачка, не устраивают. Многие вообще вон дальтонизмом страдают и ничего – в костюмах, а не в телогрейке.

Тулуз (ставит горящую свечу на пол). Магд. Слушай…

Магда. Ну?

Тулуз. Замуж пойдешь?

Магда. Давай потом как-нибудь… (Похлопывает ладонью по дивану.) Тебе поспать надо.

Тулуз. Ладно. Я и в самом деле устал очень. Ты знаешь, мне давно кошмары какие-то снятся. Только наяву… (Не снимая халата, ложится, обнимает Магду, кладет ей голову на грудь.) Ощущение, будто я кусок говядины в мясорубке.

Магда. Хватит уже. Свечи не забудь потушить.

Тулуз. Пусть горят.

Магда. А если сгорим?

Тулуз. Не сгорим. Я в последнее время темноты стал бояться. Спи, Магд.

Магда (перебирает пальцами волосы на голове Тулуза). Спи, Тим. Баюшки-баю.

Затемнение.

Ночь.

Сон Тулуза.

По сцене бродят призраки в белых балахонах. Они расставляют мебель из кабинета Элеоноры Ласковой. Слышатся голоса: «Смерть. Убьют… Мука. Фарш… Почем хлебушек? Вас здесь не стояло. Вам еще рано… Извините, я за вами буду. А то в другой очереди колбаску дают… Давайте. Только быстрее. Одна ножка здесь – другая там… А то убьют, убьют, убьют… «Белая Мельница» – душа перемелется. Лопасти, крылья. И жернова… – Призраки тушат свечи. – За день мы устали очень, скажем всем – спокойной ночи, глазки закрывай, баю-бай…»