Текст книги "Русь и Рим. Сенсационная гипотеза мировой истории. Т. 1"

Обратимся теперь к странностям, обнаруживаемым при сопоставлении наиболее важных средневековых изданий «Альмагеста»: латинскому изданию 1537 года (в Кельне) и греческому изданию 1538 года (в Базеле).

Числовой материал в них различен. Координаты звезд, указанные в латинском издании, соответствуют их положению на небе в XV–XVI веках, то есть времени издания. В греческом же издании все эклиптикальные долготы звезд убавлены (в сравнении с латинским изданием) на круглое число 20° плюс-минус 10 дуговых минут. Эта поправка на прецессию как раз и относит звездный каталог ко II веку н. э. Вопрос: что первично?

Вполне понятно, что принято думать (поскольку Птолемей считается автором «Альмагеста» и астрономом II века), будто греческое издание воспроизводит оригинальные данные каталога, а латинское издание – подправленные. Это подтверждается и титульным листом латинского издания, где относительно публикуемых в нем данных сказано: «к сему времени приведенные особенно для учащихся».

Но так ли уж бесспорен этот вывод? Дело в том, что различия в числовых данных каталога в этих двух изданиях не ограничиваются только поправкой на прецессию. В греческом издании (1538 года) все широты систематически увеличены (улучшены) по сравнению с широтами латинского издания (1537 года) на 25 минут или же исправлены на более точные. Поправка является круговой, то есть вся эклиптика целиком передвинута к югу, почти на диаметр Солнца. При этом эклиптика греческого издания заняла естественное (астрономическое) положение, и ее плоскость прошла практически через центр системы координат, чего нет в латинском издании. Налицо очевидное исправление систематической ошибки, присутствовавшей в исходном каталоге (она могла возникнуть либо из-за несовершенства измерительных инструментов, которые при последовательном продвижении измерений от Северного полюса к югу постепенно дали такую суммарную ошибку, либо даже из-за того, что близкие к горизонту звезды «приподнимаются» искривлением светового луча, косо проходящего сквозь атмосферу).

Итак, про латинское издание каталога утверждается (по традиции), что числовые данные в нем переработаны; греческое издание считается воспроизводящим старинный оригинал, однако из анализа данных видно, что они подверглись исправлению. Недаром Н. А. Морозов высказал предположение, что в действительности первичным является латинский текст, а греческий – вторичным.

Во всяком случае, латинский текст несомненно ближе к оригиналу, поскольку в нем еще присутствует систематическая ошибка, явно допущенная не кем иным, как составителем каталога. Но отсюда и неизбежный вопрос: а что, если и 20-градусная поправка внесена была не в латинское, а именно в греческое издание каталога? Но зачем?

Попробуем высказать здесь такую гипотезу. Для чего, спрашивается, существует и распространяется звездный каталог: как реликвия или как рабочий справочник астронома? Очевидно последнее. Значит, нет сомнения, что при каждом переписывании или переводе с языка на язык имело смысл подправлять (ради практических нужд) эклиптикальные долготы звезд – вводить поправку на прецессию, тем более что делать это, как уже было сказано, очень легко. Поэтому нет ничего удивительного, если европейцы имели тексты «Альмагеста» с практически современными им координатами звезд – и никаких других, которые свидетельствовали бы о невообразимой древности каталога.

Следовательно, слова на титульном листе латинского издания о том, что оно содержит «к сему времени приведенные» данные, являются вполне естественными.

С другой стороны, во времена Дюрера историки уже были уверены (как и сейчас), будто Птолемей жил во II веке н. э. И если издатель греческого варианта «Альмагеста» (1538 год) решил выпустить его в свет именно как древний шедевр, неудивительным было бы наведение глянца и лоска в виде уточнений и широтных поправок. В конце концов, в музеях тоже реставрируют старинные картины. И поправка на прецессию, и сдвиг звездных долгот на 20° назад попросту необходимые элементы реставрации (уж не тем же ли И. Стабиусом проделанной? – обратим внимание, что он не астроном, а математик!) с целью придать каталогу предполагаемый исходный древний вид.

Таким образом, здесь тоже присутствует замкнутый логический круг. Издатель «Альмагеста» 1538 года был убежден, что Птолемей жил 1400 лет назад, потому и счел необходимым сдвинуть на это время «стрелки часов» в звездном каталоге. А теперь мы, через 450 лет, глядя на эти «часы», проникаемся убеждением, что автор звездного каталога действительно составлял его во II веке.

Между тем вполне можно допустить, что птолемеевский каталог был создан не за 1400, а «всего лишь» за 100 – 200 лет до Дюрера – срок достаточный и чтобы «Альмагест» успел отпутешествовать к арабам и обратно, и чтобы автор его стал полулегендарной личностью, отдалившейся еще на 1000 лет в прошлое. Что же касается описаний звезд по гравюрам Дюрера, возможно, это просто «уточнения» для удобства пользователей, совершенно без умысла подурачить астрономов XX века, внесенные в текст каталога И. Стабиусом и К. Хейнфогелем.

А что, если звездного каталога в исходном «Альмагесте» вообще не было и он – приложение, целиком выполненное тем же И. Стабиусом или кем-то еще? Анонимность подобного рода дополнений даже в наше время не редкость. Старые читатели научно-популярных книг Перельмана хорошо помнят, как тексты их менялись от издания к изданию, обрастая рассказами о таких технических новинках, про которые автор мог узнать только через многие годы после своей смерти. Классический пример загробного творчества. Птолемей. Перельман…

Короче говоря, многие свидетельства, и прямые, и косвенные, указывают на то, что звездный каталог «Альмагеста» был создан не ранее IX века н. э. (позднее – возможно) и лишь на основе средневековых легенд был передатирован на II век н. э.

Еще один вопрос: был ли сам Птолемей создателем этого каталога и когда он на самом деле жил?

Приведем мнение на этот счет Р. Ньютона из его интересной монографии «Преступление Клавдия Птолемея». Она из десятков современных работ, посвященных «Альмагесту», выделяется тем, что автор, приняв на веру, будто Птолемей жил во II веке и именно он составил знаменитый звездный каталог, из сочетания этих «фактов» и содержания «Альмагеста» приходит к оглушительному выводу: «величайшим астрономом античности Птолемей не является, но он является еще более необычной фигурой: он самый удачливый обманщик в истории науки». Дело в том, что астрономическая обстановка начала нашей эры, согласно вычислениям Р. Ньютона, никак не соответствовала данным, приведенным в «Альмагесте», и, следовательно, «Альмагест» не мог быть составлен в 137 году н. э.

Итак, либо Птолемей мистифицировал, заполняя свой каталог выдумками, либо он (как предположил Р. Ньютон) присвоил работы предшественников, постаравшись, чтобы их имена были преданы забвению, так что звездный каталог следует отнести к более раннему, чем Птолемеево, времени…

Здесь Р. Ньютон ошибся, и Птолемея едва ли имеет смысл считать таким уж коварным обманщиком. Скорей всего, он (как и Р. Ньютон) стал жертвой обманщика действительно коварного – истории, передвинувшей время жизни Птолемея (или другого составителя каталога) на несколько столетий или даже на целое тысячелетие назад.

Трудно сказать, самим Птолемеем или нет, но ясно, что звездный каталог из «Альмагеста» был составлен не во II веке нашей (или до нашей) эры, а когда-нибудь после X века. При каждом новом переписывании – через 20–30 лет – в эклиптикальные долготы звезд вносились необходимые поправки; остается только допустить, что в начале XVI века математик Стабиус уточнил каталог и попросил Дюрера изготовить гравюры по крокам Хейнфогеля. Ну а чтобы астрономы не путались, он снабдил координаты звезд уточняющими описаниями. И опять же он (чтобы не искать новых «виноватых») пересчитал звездные долготы назад  в предполагаемые времена Птолемея. Так и появилось греческое издание 1538 года.

КОГДА БЫЛО РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО?

Приступим к проверке той даты, от которой ведется наше летосчисление – даты Рождества Христова. (См. исследование Г. В. Носовского в нашей книге «Библейская Русь»). Это не попытка подвергнуть ревизии принятый сейчас счет лет. Когда возникли первые сомнения, действительно ли Иисус Христос родился именно в 1 году н. э., тогда же и разделились понятия «год от Рождества Христова» и «год нашей эры». Мы теперь уже спокойно воспринимаем обнародованный кем-то вывод, что Христос родился за 3 или 4 года до начала нашей эры.

Но обратим внимание на то, что если от эпохи Средних веков (когда уже существовала Церковь) и до наших дней было кому вести непрерывный счет лет по христианской эре, то самые первые века христианства в этом смысле темны. Годы рождения и распятия Христа пришлось вычислять. Историки утверждают, что впервые провел такие расчеты римский монах Дионисий Малый. Жил он, как считается, в VI веке, то есть более чем через 500 лет после Христа. Использовал он для вычислений именно тот же прием, который собираемся сейчас применить и мы: по анализу календарной и астрономической обстановки в день его распятия. Считается, что долгое время вычисленный Дионисием результат практически не использовался, и лишь с XV века стал применяться счет лет «от Рождества Христова» (от вычисленной Дионисием даты).

Кстати, трудно здесь удержаться и не высказать сомнение. Судите сами: как могло случиться, чтобы расчет Дионисия Малого девять веков лежал под спудом, был непризнан или вообще забыт и вдруг извлечен из небытия и стал ни много ни мало фундаментом для нового летосчисления, принятого сейчас почти во всем мире? Или этот Дионисий – церковный авторитет (но тогда и он, и его работа были бы признаны во все прошедшие века), или он – никто (потому что после девятивекового забвения авторитет вдруг не завоюешь). Тем более странно, что Церковь поверила на слово безвестному древнему монаху, между тем как за эти девять веков и астрономия, и математика, и, главное, церковная схоластика (в те времена очень серьезная наука) продвинулись далеко вперед и вполне могли решить этот вопрос, раз уж он возник, на «высшем научном уровне».

Впрочем, уже в XVI–XVII веках начались попытки пересчитать результат Дионисия, приводившие почему-то к различным итогам (расхождения в несколько лет). В наше время, естественно, есть прекрасная возможность провести эти же расчеты несравненно более точно.

Исходные данные для расчетов, именуемые нами ниже «условиями Первой Пасхи», – те самые, которыми пользовались и Дионисий, и многие позднейшие исследователи – следующие:

Иисус Христос воскрес 25 марта, в воскресенье, – на следующий день после иудейской Пасхи.

К счастью, устойчивое церковное предание хранит и полный набор календарных условий, соответствующих дате Воскресения Христа. Перечень их можно найти в «Собрании святоотеческих правил» Матфея Властаря (Константинополь, XIV век):

1) круг солнцу 23,

2) круг луне 10,

3) накануне, 24 марта, была иудейская Пасха, совершаемая в день 14-й луны (то есть в полнолуние),

4) иудейская Пасха была в субботу, а Христос воскрес в воскресенье.

Результат современного расчета по этим данным оказывается потрясающим: условия Первой Пасхи удовлетворялись в историческую эпоху лишь один-единственный раз: в 1095 году н. э.!

Как отнестись к этому итогу? В дальнейшем мы увидим, что он не столь уж невероятен и нелеп, как это кажется с первого взгляда, и приблизительно согласуется со многими другими результатами. Пока же мы попросту возьмем его на заметку, но тем временем попробуем снять часть условий и ограничиться совершенно неоспоримыми: 3-м и 4-м. Что же мы увидим?

На интервале времени от 100 года до н. э. по 1700 год н. э. эти урезанные условия Первой Пасхи выполнялись лишь в следующие годы:

1) 42 год до н. э.; 2) 53 год н. э.; 3) 137 год; 4) 479 год; 5) 574 год; 6) 658 год; 7) 753 год; 8) 848 год; 9) 1095 год; 10) 1190 год.

Чтобы получить год Рождества Христова, нужно вычесть из года Первой Пасхи продолжительность жизни Иисуса Христа: 31 (как полагал Дионисий) или 33 года. Мы видим, что среди полученных решений нет ни одного, хотя бы относительно близкого к тому, что принято сейчас считать за год рождения Иисуса Христа.

Что же до «критиков» Дионисия, осмелившихся сдвинуть его результат на 3–4 года, то здесь мы сталкиваемся с влиянием устоявшейся традиции, практически не допускающей никаких значительных сдвигов этой фундаментальной даты: слишком многое пришлось бы пересматривать заново и в церковной хронологии, и в светской. Если в вычислениях Дионисия присутствуют неосознанные ошибки, то вычисления его критиков содержат недоговоренности или подтасовки, иначе они неизбежно получили бы тот же результат, что и мы.

Кстати, многие раннехристианские авторы (Синкеллос, Флегон, Африкан, Евсевий и др.) сообщают о затмении, сопровождавшем распятие Иисуса Христа. Сегодня считается, что затмение было лунным, хотя в церковной традиции оно именуется солнечным. Несмотря на всю спорность характеристик этого затмения, можно попытаться его датировать. Традиционное астрономическое решение – 3 апреля 33 года – не выдерживает даже минимальной критики. Лунного затмения, действительно происшедшего в тот день, практически не было видно: в интересующем нас регионе Ближнего Востока фаза затмения ничтожно мала.

Дополнение 2005 года. Датировка Воскресения Христа 1095 годом н.э., восстановленная выше путем исправления ошибок в средневековых астрономических вычислениях (но не в их посылках), оказалась не более чем мнением хронологов XIV века об эпохе Христа. Выяснилось, что как и считается в скалигеровской версии, дата распятия Христа действительно была сначала забыта, а потом ошибочно вычислена с удревлением примерно на 100 лет. Еще позже вычисления были проведены заново и дали уже ошибку более 1000 лет (удерживаемую до сих пор). Подлинная датировка, вычисленная нами в 2003 году такова: Рождество Христово – 1152 год н.э., распятие – 1185 год н.э. Солнечное затмение при распятии Христа действительно было, но произошло оно через несколько недель после распятия – 1 мая 1185 года. Впоследствии затмение было ошибочно отнесено к дню самого распятия. См. подробности в нашей книге «Царь Славян».

СТАРИННАЯ ЛЕТОПИСЬ ГЛАЗАМИ МАТЕМАТИКА

Предварительно подчеркнем, что историческая хронология едва ли не единственная из наук, которая до сих пор предпочитает обходиться практически без помощи математики. Ну что ж. Если гора не идет к Магомету… Впрочем, еще вопрос, что Магомет и что – гора. Во всяком случае, все приложения математики к исследованию истории, описываемые в настоящем издании, являются инициативой математиков, а не историков.

В исторической хронологии действительно есть что считать. Мы видели это на примерах затмений и гороскопов, таблиц пасхалии и календарной ситуации на день распятия Христа. Можно было бы еще и еще приводить подобные примеры, но, как бы ни было их много, все они, к сожалению, не систематичны; все эти решения, конфликтующие с общепризнанной датировкой тех же событий, не более чем булавочные уколы (впрочем, достаточно болезненные для скалигеровской хронологии); они исследуют удачно подвернувшиеся эпизоды, но не проблему в целом. Они приводят только к одному выводу, хотя и весьма важному: проблема действительно существует и масштабы ее огромны. Судя по ним, дезориентация во времени захватила всю «нижнюю половину» хронологизированной истории. Выше мы рассмотрели несколько событий (в скалигеровской датировке), даты которых поддаются астрономической проверке, и ни одно из них этой проверки не выдержало.

Короче говоря, результаты астрономических датировок подтверждают существование проблемы и очерчивают (для начала – минимально) ее масштабы; но они выводят нас не к финишу, а только на старт серьезной математической работы над нею.

Вопрос надо ставить так: возможно ли методами математического исследования охватить весь исторический материал (или хотя бы большую часть его), а не только отдельные случайные эпизоды?

Для этого рассмотрим, с чем мы, собственно, имеем дело? Устраним пока из рассмотрения такой расплывчато датируемый материал, как извлеченные из раскопок обломки мечей, ювелирные украшения, характер захоронений, архитектуру построек и все подобное, и ограничимся письменными текстами, так как именно они содержат основную информацию о жизни человечества за последние два-три тысячелетия. Их можно разделить на две категории: тексты одномоментного содержания (здесь и королевские указы, и любовные записки на бересте, и художественные произведения вроде «Метаморфоз» Апулея) – их тоже пока отложим в сторону, и тексты-хроники (во всех видах: от гомеровской «Одиссеи» до французских эпических народных поэм, от Библии и творений древнегреческих историков до многотомных «Историй» прошлого века и современных относительно кратких учебников по истории). Именно такого рода историческими текстами-хрониками и займемся. Они названы нами нарративными текстами (от латинского слова narratio – рассказ, повествование).

Каково их содержание? Основное – имена, события и даты – довольно легко поддается точному математическому описанию и анализу. Сопутствующее – детали быта и особенности событий, характеристики действующих лиц и т. п. – уже значительно труднее, по крайней мере, приблизительнее (рис. 35).

Закодировав и введя в память ЭВМ все это: имена, события, даты, а по мере возможности и какие-то достаточно информативные сопутствующие детали, – и получив, таким образом, машинные «конспекты» хроник, мы получаем возможность перебирать, сортировать и сравнивать весь этот гигантский материал. Тем самым мы уподобляемся любому автору любой «Истории»: если он работал только с одним первоисточником, то его труд не более чем плагиат, и какое-то новое качество его «История» обретала лишь в том случае, если он сопоставлял и объединял не один, а несколько источников. Однако широта охвата материала (когда охвачены сопоставлением многие десятки – практически все доступные нам источники) и темпы работы у ЭВМ в сотни раз выше, чем у самого трудолюбивого историка. Поэтому машинная обработка неизбежно должна вывести нас на новый уровень выводов и следствий, ранее принципиально не достижимый.

Рис. 35. Графики объемов двух летописей Х и Y, рассказывающих об одной и той же исторической эпохе

Но прежде всего встает вопрос: чему из этого материала можно доверять, на что можно опираться?

Датировке? Но она во всех древних хрониках основана на каком-нибудь местном и локальном во времени летосчислении, привязку которого к единой хронологической шкале «от нашей эры», предлагаемую историками (в позднейших «Историях» и учебниках), будем рассматривать каждый раз не более чем как гипотезу (иначе и нельзя, раз уж мы занялись именно проверкой хронологической шкалы).

Именам? Тоже нет. Любой сколько-то заметный деятель древней истории имел несколько имен или прозвищ, и нет гарантии, что все они нам известны и что мы не принимаем одного и того же человека, по-разному названного в различных хрониках, за двух различных исторических персонажей. Тем более что и «переводы» имен с одного на другой язык часто искажают их до неузнаваемости. Простой пример: персидский фольклор богат легендами о древнем герое, завоевателе, в которого, вопреки логике, историческая память народа буквально влюблена (потому эти легенды выглядят попросту сказками). Имя его – Искандер Двурогий. Если бы не знать неоспоримо, что это – Александр Македонский, мы едва ли бы догадались связать эти два имени.

Кстати, об именах. В подтверждение нашего недоверия к ним приведем выдержку из диалога Платона «Критий»: «Рассказу нашему нужно предпослать еще одно краткое пояснение, чтобы вам не пришлось удивляться, часто слыша эллинские имена в приложении к варварам. Причина этому такова. Как только Солону явилась мысль воспользоваться этим рассказом для своей поэмы, он полюбопытствовал о значении имен и услыхал в ответ, что египтяне, записывая имена родоначальников этого народа, переводили их на свой язык; потому и сам Солон, выясняя значение имени, записывал его уже на нашем языке». Так поступал, конечно, не только Солон; причем из-за обилия синонимов даже при переводе обратно, на исходный язык, едва ли восстановится прежнее имя.

Географическим названиям? С очень большими сомнениями. Для примера: попробуйте перечислить все известные вам названия Черного моря (от древности до наших дней), удесятерите полученное количество, а потом осознайте, что у него было еще больше имен. И наоборот. Если названо: Рим, или Троя, или Вавилон, или Неаполь, или Красное море – это совсем не значит, что речь о том городе или о том Красном море, о которых мы подумали.

Событиям? Да, пожалуй. Только на них и можно опираться, но тоже с осторожностью: в пересказе, при переписывании из хроники в хронику местный военный конфликт может (на бумаге) вырасти в крупную войну, переименование города – превратиться в его закладку и т. п. Иными словами, может сильно меняться масштаб события, но, по крайней мере, не суть его. Поэтому основой наших исследований будет прежде всего сопоставление событий. К числу их относится и такой материал, на удивление мало искажавшийся при переписывании из хроники в хронику, как время правления любого монарха. Пусть изменилось его прозвище, пусть ему приписали чужие деяния, пусть между ним и его сыном вклинились еще несколько царей, пусть даже его собственную страну наименовали по-чужеземному, но длительность его правления, скорее всего, не исказилась, разве лишь на год-другой. Парадоксальный факт: хронологии, как таковой, мы не доверяем, но в то же время эти числа (имеющие к хронологии прямое отношение) обнаруживаем достаточно устойчивыми.

Впрочем, и недоверие к датам, именам, географическим названиям тоже не может быть абсолютным. Лучше вооружимся принципом: доверяй, но проверяй.

Казалось бы, личные имена только для того и служат, чтобы обозначать вполне конкретных персонажей. Неужели математический анализ из списка в какой-нибудь части какой-либо хроники может дать что-то сверх этого? Может. Вот простой пример. Любое имя бывает в одни времена модным, в другие – непопулярным. Надежно датированные исторические документы могли бы помочь нам составить реестры наиболее популярных в различные эпохи имен; и тогда мы смогли бы приблизительно датировать какой-либо иной документ – не по содержанию, а только по списку имен. Представьте себе, в одном списке: «Святополк, Михаил, Олег, Волк», в другом: «Фрол, Тит, Ульяна, Никита», в третьем: «Никита, Михаил, Эдуард, Петр». Очевидно, что у них разная привязка во времени. Математический подсчет может сделать эту привязку довольно точной (и кстати, не обязательно однозначной: может обнаружиться, например, что второй из этих списков в равной степени относится и к самому началу XX века, и к 70-м годам XVIII века).

Когда исследователь имеет в руках такой мощный инструмент, как ЭВМ, и когда у него достаточно терпения изготовить машинные «конспекты» множества текстов-хроник, появляется возможность привлечь на помощь математическую статистику – науку, основанную на обработке исходного материала большого объема.

(Чаще всего ее используют в роли старательного мусорщика: на обширной свалке информации она высматривает, где валяются все одинаковые предметы, и в хаосе их расположения выискивает закономерности. После этого она может, если нужно, разделить эти предметы на действительно одинаковые и только кажущиеся таковыми, а также указать расположение их источников.)

Благодаря ЭВМ появляется возможность использовать методы, к которым прежние историки не могли прибегать в принципе – из-за огромной трудоемкости этой работы. Сотни человеческих жизней не хватило бы, чтобы вручную проделать хотя бы один из тех анализов, о которых речь пойдет ниже. Причем важно отметить, что этих методов не один, а несколько, совершенно различных, и обрабатывают они совершенно различную информацию (черпая ее, однако, из одних и тех же хроник). Поэтому мы можем позволить себе небывалую роскошь: не делать ни одного утверждения, прежде чем несколько различных методов, друг от друга совершенно не зависящих, не скажут в один голос: «Это так, и только так!» Это прямо противоположно подходу средневековых хронистов, которым иногда достаточно было одного-единственного совпадения имени в двух текстах (случайного, может быть), чтобы связать содержание этих хроник в единую цепь. Тогда еще, к сожалению, не существовало науки, специально созданной, чтобы предостерегать от случайных ошибок, – математической статистики.

НОВЫЕ МЕТОДЫ

Исследование текстов-хроник – дело для математики принципиально новое. Можно обнаружить лишь относительную близость с некоторыми задачами, которыми ранее математика занималась: с прочтением шифров, восстановлением исходного расположения карт в колоде по виду нескольких перетасованных карт и т. п. Поэтому для нашего исследования пришлось разработать принципиально новые методы статистического исследования, в которых учитывается специфика исходного материала. Особое внимание уделялось тому, чтобы эти методы не дублировали друг друга, исследовали различные по сути данные, чтобы выводы, основанные на их результатах, были взаимно независимыми, что необходимо для их перекрестной проверки. Мы не можем позволить себе еще больше запутать историю, которая и без того давно запуталась в своей хронологии.

Важнейшей особенностью статистических методов является то, что они основаны только на количественных характеристиках текстов и не анализируют их смысловое содержание (которое может быть весьма неясным и истолковываться по-разному). В этом их принципиальное отличие от методов работы историка. Из этого различия, кстати, видно, что математик, занимающийся анализом исторического материала, ни в коем случае не может и не должен пытаться подменить собой специалиста-историка. Математик должен заниматься той частью содержащейся в древних хрониках информации, на которую историк никогда не обращал внимания (а если и обращал, то ничего не мог из нее извлечь ввиду огромной трудоемкости этой работы, не говоря уже о том, что к ней нужен совершенно иной профессиональный подход).

Поэтому мы снова и снова повторяем: историк и математик здесь не конкурируют. И если уж историки заинтересованы в объективном освещении истории, что, вне всяких сомнений, именно так, то совершенно не имеет смысла заявлять, будто математик вторгается в чужую сферу деятельности, в которой ничего не понимает. Математик занимается только своей частью работы. Поэтому-то мы и не предлагаем здесь окончательной концепции истории. Формировать структуру новой исторической хронологии мы прекращаем там, где кончается математика. Расставлять же по этой структуре «живой» исторический материал, выяснять, к примеру, настоящее название Троянской войны и т. п. мы не вправе, это дело историков. Максимум, что математик может себе позволить, – это высказать несколько гипотез на темы «живых» деталей истории.

Иное дело – полученный с помощью математических расчетов костяк объективной исторической хронологии. Это – «сфера деятельности» математической науки, и сколько бы историк (с позиций скалигеровской хронологии) ни возмущался, эмоциями здесь не поможешь. Ибо после математического анализа скалигеровская хронология истории выглядит далеко не так уж убедительно.Но вернемся к главной теме. Опишем некоторые из новых математических методов, предложенных и разработанных А. Т. Фоменко.

ПРИНЦИП КОРРЕЛЯЦИИ МАКСИМУМОВ

Если взять для примера какую-либо древнерусскую летопись, то легко обнаружить, что текст внутри нее расположен неравномерно: какому-то году часто отведено в несколько раз больше места, чем соседствующим годам. Ничего удивительного. Конечно, летописцы не были такими формалистами-буквоедами, чтобы на каждый год отводить ровно страничку, ни больше ни меньше. А если год выдался скучный и писать не о чем? Или наоборот: столько произошло событий, что и на десять хватило бы? И наверняка, если сравнить работу летописцев из двух соседних монастырей, окажется: не сговариваясь, они почти всегда описывали год, богатый событиями, подробнее. Когда после этого историк (например, Н. М. Карамзин), исследуя и обобщая содержание древних летописей, писал свою «Историю», то и он, хотя и отбрасывая события малозначащие, неизбежно уделял этому году больше места в своем труде. Это процесс совершенно объективный, причем устойчивый. Даже взяв современный учебник по истории, где автор то и дело возвращается к уже обсказанным (изученным) временам, описывая их в новом ключе (то «крестьянские волнения в этом веке», то «торговля и промыслы», то «внешняя политика», то «борьба за объединение»), мы убедимся, что о годах, в исходных летописях и у Карамзина описанных подробней, здесь тоже сказано больше, чем об остальных (рис. 36, 37).

Рис. 36. График «первичного фонда информации» C(t) и график «уцелевшего фонда информации» (то есть текстов, сохранившихся до эпохи М) делают всплески практически одновременно

Рис. 37. Графики уцелевших фондов информации делают всплески примерно там же, где и график первичного фонда C(t). Функции объемов летописей X и Y делают всплески примерно в тех же точках, где и графики объема информации, уцелевшей до их времени

Попробуем теперь перевести одну из летописей на чужой язык, переведя заодно и личные прозвания (чтобы иноземный читатель понимал, какой смысл имеют имена и прозвища Святослав или Федор, Грозный или Тишайший), снабдим летопись вместо прежнего иным, чуждым ей отсчетом лет. Станет ли эта хроника полностью неузнаваемой? Почти, но не совсем: расположение лет, которым уделено больше места, чем остальным, останется прежним. Это и будет тот признак, по которому ее можно опознать. Весьма похоже на главный прием дендрохронологии, столь почитаемой историками: исследовать ширину годичных колец на распиле древнего бревна.

Воспользуемся же и мы этой возможностью. Возьмем все тексты-хроники, которыми располагаем, – и те, которые говорят о хорошо знакомых событиях и людях и привязаны к единой хронологической шкале, и те, в которых имена незнакомы, а хронология не расшифрована, – и разобьем каждую хронику на одинаковые «главы» (заранее задавшись их длиной: год, или 5, или 10 лет, как удобнее). Подсчитаем, сколько текста приходится на каждую «главу». Теперь любую хронику можно изобразить в виде графика, где по горизонтали будут расположены по порядку «главы», то есть одинаковые отрезки времени, а по вертикали – объем текста каждой «главы». Такой график – своеобразный «портрет» хроники, ее «дендрологического распила». Но и сама хроника, как мы знаем, – это «портрет» событий, происшедших когда-то, в какой-то отрезок времени, в каком-то царстве-государстве. И мы уже знаем, что даже многоступенчатое переписывание хроник и объединение их в «Истории» хотя и искажает получившийся на графике «портрет» событий, но не так уж сильно. Пусть даже мы не знаем, в какой стране и когда происходят события данной конкретной хроники, – взаимное сличение «портретов» хроник поможет найти ответ (рис. 38, 39).