Текст книги "Сказки для 21-й комнаты. Фантастические рассказы"

Чудище медленно вышло из чащи прямо к девушке. Импы при виде него сразу же утихли и перестали шевелиться, превратившись в самые натуральные статуи. Чудище принюхалось, при этом его ноздри на собачье-человечье-драконовской голове едва не вывернулись наизнанку, а силу тяги воздуха даже я почувствовал, находившийся на возвышенности метрах в ста от монстра, а тело девушки даже как будто чуть поднялось над камнем. Выдохнула тварь столь отвратным газом, что мне почудилось, будто, вдохнув его, я умру, это был запах самого натурального разложения, запах мертвечины. Потом чудище удовлетворённо, совсем по-человечески хмыкнуло и издало уже совсем не человеческий рёв. Это был просто гимн ужасу и безумию. Ничего страшнее этого вопля и представить себе невозможно, думал я тогда.

Тут всё и началось. Чудище, шумно топая собачьими конечностями, как динозавр, подкралось к девушке и обняло её передними щупальцами-пуповинами. Те увеличились в длине, вытянувшись и чуть вырвавшись из тела. Монстр прижал щупальцами девушку к себе, другие щупальца-присоски по всему его телу тоже стали произрастать в стороны и через секунду монстр оказался среди них словно между десятков липких грязных лиан. Щупальца принялись трогать тело девушки, срывать с неё одежду, гладить вдоль и поперёк, проникая во все впадинки и отверстия. Чудище ощетинилось, стальные шерстинки поднялись вверх, и оно обхватило бёдра девушки собачьими конечностями. Хвост выпрямился, и чудовище вставило внутрь девушки самое большое и шершавое щупальце, то, что произрастало из живота. Девушка тотчас же пришла в себя и дико заорала…

Я пожалел тысячу раз, что остановил машину, что привёз их сюда, я больше не желал зла девушке, мне было её жаль, таких мук, наверное, никто никогда не испытывал и никто такого не достоин. Её крик был почти так же страшен, как прежний вой самого монстра.

Щупальца крепко сжали её по рукам и ногам, и пошевелиться она не могла. От одежды на ней совсем уже ничего не осталось. Хвост монстра поднимался вверх и с силой, как рычаг, опускался вниз, когда монстр вставлял в лоно бедной девушки щупальце, при этом он бил им по земле, и ритм его ударов был точен, удар повторялся через одинаковый промежуток времени… сначала… потом ритм начал учащаться… Это было ужасно! Тело девушки трясло с такой силой, что она вполне могла сломаться пополам. Она уже не кричала, потому что несколько щупалец монстра забрались к ней в рот, другие присоски пытались проникнуть в уши, оно закрыло ей глаза. Присоски-щупальца заволокли все её тело, некоторые впивались прямо в кожу, и оттуда текла кровь. Девушка заметно посинела, её слёзы и сопли вытекали сквозь щупальца. Она ничего не видела, не слышала, не понимала… не возможно передать ужас, испытанный ею тогда… нет таких слов… да и ощущений подобных не испытывал никто на земле… никто, кроме жертв насилия этого чудовища…

Хвост монстра колотил по месиву из грязи всё быстрее, девушку трясло, щупальце хлюпало, входя внутрь её и выходя обратно.

Соитие продолжалось где-то минут десять…

Потом монстр снова закричал, и все до одного щупальца отпустили девушку. Та упала полумёртвая в грязь, раскинув руки и ноги. Импы радостно заверещали и окружили её измученное тело. Чудовище, покрывшееся слоями липкого вонючего жира, тяжело дыша, скрылось за деревьями и, перейдя на рысь, совсем исчезло в плотной темноте леса.

Внезапно я, сам того не желая, поднялся с места и двинулся к камню, к лежащей возле него изнасилованной и к куче маленьких уродцев. Я прошёл мимо них к девушке, взял её на руки и, провожаемый взглядами этих тварей, занёс обратно в машину.

Находился под гипнозом я всю обратную дорогу. На этот раз рослый и низкий разговорились, они были очень удовлетворенны произошедшим, и им требовалось высказать хоть кому-нибудь свой восторг. Я вынужден был слушать этих уродов, опьяневших от произошедшего, на коленях которых лежала полумёртвая, изнасилованная неведомым монстром девушка. По-моему, в этот момент я возненавидел жизнь… и предпочёл бы, чтоб они меня потом застрелили…

Они рассказали мне, что на Земле есть много неведомого человечеству. Есть существа, настолько чуждые по своей природе людям, что всю нашу историю они только и делают, что скрываются от нас. Но человечество с каждым днём заселяет всё больше и больше пространства, опускается во всё более низкие подземные и подводные глубины, что эти существа решили смешаться с нами, людьми, затесаться среди нас. И я стал невольным свидетелем, как лесная тварь (низкий и толстый назвал его Н’ян Ктхун) зачала потомство в лоне человеческой женщины, и та теперь родит монстра, имеющего большую схожесть с человеком, но, если вовремя всё поправить, способного стать точно таким же, как и его родитель. И сам этот монстр рождён таким образом, и был когда-то человеком. Весь этот обряд повторяется уже тысячи лет… А сами эти, толстый и тонкий, они же низкий и высокий, потомки импов, сношавшихся с человеческими самками.

Все эти существа схожи как с животными, так и с человеком, но ровно столько же, сколько человек схож с ними и с животными. Эти монстры и люди никогда не смогут жить вместе, они слишком разные, непохожие и они никогда не смогут понять друг друга, и потому им уготована бойня, победить в которой у людей нет шансов…

Голую девушку бросили прямо возле её, как я понял, дома, потом я отвёз этих двух к тому месту, откуда их и подобрал, где они без труда растворились в воздухе, словно привидения, а я поехал неведомо куда, и спустя некоторое время проклятие с меня спало…

Сейчас я догадываюсь, что, по их планам, я должен был забыть события той ночи, но я не забыл.

***

Когда она вышла из своего дома, я её тотчас узнал. Она сильно изменилась, иссохла, постарела, но я всё равно узнал эту девушку. Её невообразимо выпирающий живот был заметен даже на таком расстоянии и в темноте. Брюхо скрючило её тело и пригнуло к земле, она еле дошла до моего кэба.

Как же долго я ждал этого момента…! Девять месяцев, девять жутчайших в моей жизни месяцев, в течение которых я мучился бессонницей и галлюцинациями, я ждал, когда смогу поквитаться с теми чудовищами и уничтожить их мерзкий плод. Каждый день я пребывал возле её дома, сутками, я почти жил здесь, в автомобиле.

Девушка забралась внутрь и назвала адрес, но я не слушал, я не собирался везти её и её чудовищного ребёнка в родильный дом. Лишь я повёл автомобиль по дороге, как она закричала, пришлось прибавить газу, чтобы как можно раньше унестись прочь из города. Она обхватила руками низ живота и повалилась набок, кровь впиталась в юбку и потекла по сиденью. Автомобиль заносило на мокром от снега асфальте, девушку било о дверцу, она стонала и ревела, на обезумевшем лице уже не оставалось следов рассудка, зато читалась адская, непереносимая боль.

Она била руками, махала ими в стороны и ужасно стонала. От её криков мне хотелось зажмурить с силой глаза и разбиться насмерть о кирпичную стену…

Девушка уже почти рожала, когда мы подъехали к лесу на окраине города, практически к тому месту, где чудовище было зачато. Я не стал заглушать мотор – выскочил из автомобиля и открыл заднюю дверь. Голова девушки опрокинулась вниз, и её бешенные, залитые слезами глаза уставились на меня. Я схватил её за ноги, грубо вытащил из автомобиля и швырнул в сугроб. Никогда я не видел столько крови… А её саму словно рвало изнутри. Мне не было её жалко – ведь, можно сказать, она уже была мертва в ту самую ночь девять месяцев назад. С минуту я смотрел на неё, но лишь мне почудилось, будто я уже слышу детский плач, я сорвался, опешивший, с места, сел в автомобиль и уехал.

Той ночью я не спал, и рано утром, лишь тьма начала таять, отправился туда, где бросил замерзать роженицу. Я не сразу нашёл ту заснеженную тропку, по которой, не глядя, проехал ночью. Потом я обнаружил и тело девушки. Её кожа посинела, а на лице застыла безумная гримаса. Снег вокруг неё был розовым от пролитой крови. Из-под кровавой юбки трупа торчали внутренности, её словно вывернули наизнанку. Трупика младенца нигде не было… Я закричал, не в силах сдержать в себе ужас и отчаяние, прорвавшиеся внезапно наружу, я утонул в них, как тонет муха в стакане с водой… Почему я испугался ночью?! Почему не додумался затоптать тот плод ногами, чтобы от него не осталась одна каша?!

С тех пор прошло много времени. Лечебница, в которую меня посадили, не кажется мне надёжным убежищем – по ночам мне мерещится детский рёв, плач… и чей-то смех… Когда я выглядываю в зарешёченные окна, вижу среди людей тех монстров, что плодят твари, живущие в лесах и под землёю… и жить не хочется… Они следят за мною, но мне-то отсюда тоже хорошо их видно!

Надеюсь, вы найдёте мою записку, и предпримите что-либо… Я, кто бы вы ни были, присоединюсь к вам скоро, найдите меня… очень скоро я сбегу из этого сумасшедшего дома – у меня под подушкой припрятан нож, и очень скоро я собираюсь им воспользоваться.

Уфа

Весна 2008

Анамнез-Бэзил

– Кто ты…? Почему ты сидишь здесь? – маленькая девочка присела рядом с незнакомым человеком.

– Уйди от меня.

– Ты же совсем ещё мальчик, да?

Незнакомец повернулся к ней и посмотрел раздражённо, но снисходительно. Его серое лицо испещрено морщинами. Одет он в мятый затёртый в дыры плащ. Немытые и не расчёсанные волосы незнакомца спутались. Действительно, мало кто признал бы в нём подростка.

Он кивнул.

– А как тебя зовут? – спросила девочка.

– Бэзил, – прохрипел незнакомец.

– Привет, Бэзил, я Деми, а это, – она показала на куклу, – Софи. Софи, поздоровайся сейчас же! Она такая невоспитанная… – Бэзил протянул синюшную лапищу и пожал маленькую резиновую ручку Софи.

Они помолчали некоторое время.

– Бэзил…?

– У? – не поворачиваясь, откликнулся он.

– Мы здесь недавно… но я раньше тебя не видела. Ты теперь здесь живёшь?

– Угу.

– А где? В триста второй, да? Я угадала? Там раньше жила пара. Они мне так понравились… – продолжила она, не дождавшись от молчаливого парня ответа. – Жаль, что они съехали… Они любили друг друга, – пояснила она, и Бэзил из вежливости кивнул головой.

– Куда ты смотришь? – спросила она спустя ещё одну немую минуту. – В окно, да? А что там? – Деми поглядела в небольшое пыльное оконце коридора. – Я ничего не вижу, – Бэзил невесело усмехнулся. – Что смешного? – с обидой вскрикнула она. – Что? Там же ничего нет, – она подбежала к окну и, встав на цыпочки, примкнула пальчиками к грязному стеклу. – Птиц нет… – рассудительно произнесла она. – Только старый домовладелец, но ты не мог его видеть…

– С кем ты разговариваешь? – услышала она голос матери.

– С Бэзилом, мама, – девочка обернулась и, сияя от радости, посмотрела наверх, где под самым, как ей казалось, потолком, находилось лицо её матери. – Вот он, вот он… – она отодвинула мать в сторону, но на лестничной клетке никого уже не было. Кукла Софи тоже пропала.

***

– Что с Деми? Ничего, с ней всё в порядке. Куклу свою потеряла, вот и ревёт… А? Нет, ничего, наконец-то завезли остальные вещи, так что мы теперь на все сто процентов жители Эшфилда. Больше ничего не связывает меня и Деми с прошлым. А как ты? Джеку лучше? Алло? Алло, Лорен, ты меня слышишь? Алло? Да что здесь со связью… – Шэрон, мать маленькой Деми, пожала плечами и положила телефонную трубку на базу.

– Мама, мама! – послышалось со стороны кухни.

Шэрон тяжело вздохнула и пошла к дочери. Шэрон была ещё молода, но морщины на лице и тяжёлый взгляд старили её. Она это знала и потому наводила на лице полный мейкап даже в выходные, когда никуда не собиралась. Одевалась она просто, дома носила старый, местами порваный джинсовый костюм, в котором могла спокойно, не стыдясь, сходить и в магазин. Светлые волосы, немного неопрятный вид, но в общем – простовато, но естественно. Вот только этот взгляд… Никто не мог смотреть ей в глаза.

– Что, Деми? Деми…? – Шэрон прошла по коридору. Она открыла рот, чтобы зевнуть, как внезапно наступила в какую-то холодную скользкую лужу и едва не упала.

– Мама, мама!

– Я вижу, Деми! Дай мне тряпку.

– Машина открылась…

– Я поняла.

– Свет погас, мама…

– Я поняла, дай тряпку! – девочка, выглядывавшая всё это время из кухни, кивнула, утёрла слёзы и кинула матери половую тряпку. – Деми, ну куда ты идёшь?! Не видишь, что ли, я ещё не всё вытерла…?

– Извини, – Деми прошла на цыпочках по липкой серой лужице и побежала в зал.

– Аккуратно, Деми! Ну вот, – проворчала Шэрон про себя, – следов оставила…

Шэрон дотёрла и повесила тряпку сушиться на ведро под ванной. Хозяйка дома резко выдохнула и, положив руки на талию, осмотрела пол.

– Чисто. Деми?! – позвала она. – Деми, ты с кем-то разговариваешь? – Шэрон вышла из ванны, но остановилась, принюхавшись. – Дерьмо! – выругалась женщина и пошла по ещё невысохшему и всё-таки липкому полу на кухню.

Когда отключилось электричество, на огне стояла кастрюля с овощами. Теперь огонь потух, а газ уже минут десять распространялся по комнате. Плита старая и функции «контроль за выключением газа» у неё нет. Шэрон отключила горелку и открыла форточку.

– Деми, не ходи на кухню, ладно?! Деми! – нетерпеливо позвала мать. – Я к кому обращаюсь? Почему ты мне не отвечаешь? – говорила она, проходя вновь по липкому коридорчику между ванной и туалетом. – Деми, с кем ты там разговариваешь?

Она вошла в зал и увидела, как дочь сказала в телефонную трубку «Пока» и положила её на зарядную базу.

– Деми, с кем ты говорила…? – Шэрон посмотрела на электронные настенные часы – время на них всё ещё не отображалось.

– С Бэзилом, мама. Он сказал, что это он взял поиграть Софи и скоро отдаст обратно.

Шэрон открыла рот, чтобы что-то сказать, но внезапно по всей квартире замигал свет, зарябил телевизор, и вся прочая техника как будто сошла с ума. Через несколько мгновений напряжение спало, и всё успокоилось.

***

Последующие несколько дней были наполнены пугающими случайностями: периодически отключалось электричество, хотя во всём остальном доме оно работало, то же и с водой. Иногда, когда Шэрон заходила в комнату, то заставала люстры вертящимися, словно на них катался кто-то, как на качелях. Виду она никакого не подавала, чтобы не пугать дочь, но сама разволновалась не на шутку.

Все эти странности, ничуть не странные каждая по отдельности, но ужасающие вместе, заставили её крепко задуматься кое о чём. Как только она отводила дочь в школу, улыбка пропадала с её лица на весь день. И даже на новой работе, где требовалась скорее вживаться в коллектив, она не переставала погружено размышлять о чём-то, сопоставляя происходящее со случившимся с её семьёй событием годовалой давности.

Целыми днями кто-то звонил Шэрон на рабочий телефон, и на сотовый, и на домашний, но ничего не говорил. Стало понятно – это что угодно, но только не набор случайностей.

А потом Шэрон приснился тот жуткий сон.

Во сне она очнулась в своей постели, но вокруг не было стен и потолка – то, что раньше было квартирой, висело посреди пустоты. Вокруг мерцали звёзды и пара комет. А проснулась Шэрон во сне оттого, что почувствовала глухую вибрацию, похожую на храп огромного зверя.

Не задумываясь, она встала с кровати и, надев тапочки, пошла на звук. Это сон, а во сне никто рационально не мыслит. Шэрон открыла дверь своей комнаты, и перед ней предстало пустое, заполненное лишь тьмою пространство. Внезапно маленькая капелька крови вытекла у Шэрон из-под ног и потекла вперёд по воздуху, оставляя длинный, нескончаемый след. Кровавая ниточка то шла вперёд, то петляла в стороны. Потом она разделилась на десятки тоненьких линий, и те потекли по воздуху в разные стороны, образовав сложный узор. Кровавая линия перед Шэрон, похожая скорее на канат, натянутый в воздухе, ушла куда-то так далеко, что края её вовсе не было видно.

И вновь не задумываясь, Шэрон ступила на тоненькую красную линию, и та расплющилась под ступнёй, повторив её форму. Шэрон, удостоверившись в крепости кровавой линии, пошла по ней сквозь тьму. И когда она наступала на красную полоску, та хлюпала под её ногами, и капли крови стекали вниз, с невидимого края «коридора». Шэрон не поняла во сне, как долго и как далеко она прошла по крови, но внезапно и без того ненадёжный путь как будто вообще оборвался. Шэрон лишь на мгновение представила, как она разворачивается и идёт обратно, и вся покрылась гусиной кожей, как во сне, так и наяву. Линия крови теперь вертикально уходила вниз, и Шэрон не осталось ничего иного, как прыгнуть за ней.

Падение и приземление ей вообще не запомнились, она просто внезапно оказалась в другом месте – в зале их квартиры. Это был одновременно и тот зал, к которому она уже успела привыкнуть, а одновременно совсем другая комната, и даже как будто не комната вовсе. Диван весь разодран, словно на него набросился дикий клыкастый хищник. Шкафы, пол – всё было испещрено следами то ли зубов, то ли когтей. И из всех этих щелей, пузырясь, вытекала кровь, словно мебель и стены были живой плотью.

Внезапно включился и зарябил телевизор. Шэрон поднялась на ноги и увидела в чёрно-белых квадратиках ряби своё собственное лицо.

– Это очень древняя легенда… – шипение обратилось в речь, необъяснимо чуждую, механическую. – Очень… очень древняя легенда… – изображение передёрнуло, а вместе с ним тряхнуло и всю квартиру, и у Шэрон подкосились ноги. – Веры без крови не бывает… – продолжало чёрно-белое в ряби лицо Шэрон. – В любой религии требуются доказательства веры – кровавые жертвы… – внезапно телевизионная рябь поползла по стенам, по полу и потолку – всё обращалось в один большой телевизионный экран; изображение в телевизоре начало растягиваться в разные стороны, а голос становился то тише, то громче, то выше, то ниже тоном. – Религия, которой не дают крови – не религия… всегда и везде нужны были кровавые жертвы…

Телевизионная рябь, которая текла по воздуху, словно облачко пыли, всё ближе и ближе подбиралась к Шэрон. Девушка взвизгнула и побежала прочь из комнаты, в коридор, к выходу. По пути она пару раз наступила в лужу чёрно-белой ряби и каждый раз её било током, она вся на секунду становилась ничем более, как телевизионной картинкой, и даже видела саму себя со стороны, плоской и двухмерной. Её сознание обратилось на мгновения в мерцающий сквозь плёнку свет.

Наконец Шэрон подбежала к входной двери – ни глазка, ни замков там не было, лишь огромная старинная деревянная ручка. Шэрон открыла внезапно потяжелевшую дверь, выскользнула в подъезд и тут же упала, поскользнувшись. Подъезд превратился в длинный желоб, похожий на водосток, висящий посреди пустоты, и под страшным углом, уходящий куда-то вниз, так далеко, что не видно, ведёт ли он вообще куда-либо. Но самое страшное – весь желоб был залит галлонами крови и повсюду – куски человеческих тел, их внутренности, и все продолжают жить: внутренние органы сокращаются, сжимаются кулаки, моргают и пристально следят за Шэрон глаза.

Девушка поднялась на ноги, оглядела свои окровавленные руки, одежду и закричала. Внезапно где-то в голове Шэрон раздались крики и плачь сотен младенцев разом, отчего она оглохла, и далее сон был безмолвным.

За её спиной из ниоткуда образовалась гора искромсанных человеческих тел, и без того похожий на отлогий спуск желоб, качнувшись, опустился ещё ниже. Шэрон вновь не удержалась на ногах и упала прямо в кучу человеческих трупов за спиной. Обломки чужих костей вонзились ей в плоть, и она закричала сильней. Невидимый край стока становился всё ниже и ниже, а скорость, с которой Шэрон падала в безумном водовороте человеческих внутренностей, всё больше. Внезапно желоб кончился, и клубок человеческих потрохов обрушился в пустоту. Оторванные руки хватали Шэрон за волосы, она облилась чьим-то желудочным соком и чужие, вырванные из тел, рёбра вонзались ей в лицо и шею.

Скорость стала невообразимой, Шэрон начала терять сознание и всё, что она успела увидеть напоследок – лежащий посреди пустоты лифт. Его двери открылись, внутри всё пространство занимала огромная петушиная голова, она кудахтнула и открыла огромный клыкастый, больше похожий на пасть зверя, клюв.

Шэрон, не понимая ещё, что сон кончился, вскочила с кровати и увидела свою дочь.

– Мама! Мама, смотри! – Деми протянула ей куклу. – Ко мне Бэзил приходил во сне… и отдал куклу.

***

Шэрон пила чай и с интересом рассматривала три картины, висевшие над кухонным столом – на одной была изображена кошка, на другой – летучая мышь, на третьей – петух.

– Откуда это у нас? – спросила она.

– Я принёс, – ответил Бэзил и поднялся из-за стола. – Мне пора, дорогая, – он поцеловал Шэрон в щёку и пошёл в коридор.

– Папа, купи мне мороженое! – заверещала Деми и полезла на руки к Бэзилу.

– Обязательно, – он поцеловал и её, опустил на пол и, попрощавшись, вышел из апартаментов.

Чашка выпала из рук вздрогнувшей Шэрон и разбилась.

– Кто это?! – вскрикнула она и побежала к двери.

В коридоре было пусто. Шэрон выбежала на улицу, но не встретила никого, кроме домовладельца.

– Деми, – спрашивала она потом дочь, – Деми, дорогая, кто это был?

– Мама, что с тобой?! – удивилась дочь и продолжила пить чай.

– Деми! – мать схватила дочь за плечи и повернула к себе. – Деми! Ты слышишь меня?! Кто это был?!

– Мама… – дочь перепугалась и едва сдерживала слёзы. – Это же папа… мама, это наш папа…

Шэрон повалилась на пол, она тяжело дышала и трясла головой.

– Этого не может быть… этого не может быть… – она посмотрела на незнакомые картины над столом, те так и висели там.

Шэрон вскочила и сорвала со стен рамки и выбросила в окно.

– Мама! Мама, что ты делаешь?! – Шэрон оттолкнула дочь и выбежала из комнаты.

– Не может… что… что… что…? – повторяла она, как заведённая, забравшись с ногами на диван. – Что… что… что…?

Зазвонил телефон, и Шэрон, не соображая, взяла трубку. Там раздались короткие частые гудки, значит, кто-то уже взял другую трубку. Шэрон резко сорвалась с дивана и побежала на кухню.

– Хорошо, папа, – Деми положила телефон и поскакала, успокоившаяся, к матери. – Мама, мама, это папа звонил. Он купил мороженое! Он купил… – Шэрон подхватила дочь на руки и взяла вновь зазвонивший телефон.

– Кто это?! Кто это? Алло…?

– В подвале… – услышала она. – Шэрон, дорогая, я в подвале… – раздались гудки, и Шэрон швырнула телефон в сторону.

– Мама! – взвизгнула дочь и попыталась выбраться, но Шэрон прижала её ещё сильнее.

Она подбежала с дочерью на руках к двери, посмотрела в глазок и заперлась на все замки.

– Но, мама…! Папа сказал спуститься, он даст мне мороженое…

– Это не твой папа, – Шэрон зашла в зал и прижалась к стене. – Это не твой папа, – она скатилась на пол.

– Но мама…!

– Закрой рот! Ты слышишь, что я тебе говорю?! Твой отец умер! Ты не помнишь? Год назад…

– Нет! Нет! – дочь заплакала.

– Это незнакомец… это чужой… Деми… Деми, ты слышишь меня? Кто он? Кто это был? Как он попал сюда?! Как?!

Но дочь ничего не могла сказать ей, она ревела, и Шэрон пришлось успокоиться. Она обняла дочь и принялась гладить по волосам. Спустя некоторое время они обе пришли в себя, но так и продолжали лежать в углу в обнимку.

– Мама… – позвала дочь. – Мама, тебе плохо. Мама, я понимаю… я понимаю, что папа умер, но, мама, это же наш новый папа…

***

Неделю Шэрон просидела в квартире, как в крепости, и продержала там дочь. Но мирские заботы и тяготы давали о себе знать: звонили с работы, звонили подруги, всё ещё приходили знакомиться соседи, к Деми заходили одноклассницы, посланные учительницей, чтобы узнать, почему она не в школе. Постепенно произошедшее начало казаться Шэрон дурным сном, никогда с ней не происходившим наяву. И она отпустила дочь в школу, вышла вновь на работу, с которой её едва не уволили. Но сон, в котором она падала в пасть петуху, всё повторялся и повторялся, и однажды Шэрон решилась на серьёзные меры.

Отведя Деми в школу, она вернулась домой и, вытащив из тайника пистолет погибшего мужа, отправилась в подвал. Ржавая металлическая дверь оказалась незапертой. Шэрон прошла в тёмное помещение и прикрыла за собой скрипучую дверь. Тьма здесь оказалась непроглядной, и Шэрон освещала свой путь заранее приготовленным фонариком. Где-то впереди в углу из пола сочился свет, и она двинулась туда, но под её ногами сразу же обвалился пол, и Шэрон упала куда-то вниз…

– Вера, праведность которой не доказывают кровью, ничего не стоит, – услышала Шэрон.

Она пришла в себя и поднялась на ноги. Здесь было почти нечем дышать и ужасно воняло. В темноте Шэрон нащупала на полу фонарик и пистолет. Света фонарика не хватало в пыльном тумане, но Шэрон всё-таки рассмотрела помещение в общих чертах. Старая кирпичная кладка, множество ходов вокруг, дохлые крысы, мусор и что-то, отдалённо напоминающее кирпичную трубу, в самом центре. Но на колону это не походило. Послышался мощный удар, вся комната содрогнулась, и пыль посыпалась с потолка. Шэрон едва удержалась на ногах. Из кирпичной кладки перед ней как будто взрывом вышибло несколько кирпичей, и на свет фонаря показался иссохший человеческий труп.

От вони и страха Шэрон вырвало.

– Люди всегда приносили кровавые жертвы своим богам, – услышала она, но её тело всё ещё содрогалось в конвульсиях, выплёскивая наружу всё, что не переварил ещё желудок, и сил подняться у неё не было. – Богам, духам, всяким тварям… – Шэрон поднялась на ноги.

– Кто здесь!? – закричала она, размахивая перед собою пистолетом.

– Постепенно люди стали забывать прежние ритуалы и традиции, но было уже поздно…

Шэрон выхватила фонарём в темноте чью-то тень, но та сразу же пропала, и голос раздался уже из-за спины.

– Тогда человеческие жертвы начали постепенно сменяться животными… резали скот… но чаще кошек, летучих мышей и петухов… потом жертвы и вовсе стали символическими.

Шэрон вновь увидела тень, и та опять пропала, словно бы её никто и не отбрасывал. Но девушка не могла даже сдвинуться с места от страха.

Тут она услышала какой-то хруст и вновь отважилась взглянуть на замурованный труп. Хруст исходил от него. Брякнули ржавые цепи, сковывавшие древнее тело, и мертвец поднял голову, взглянул пустыми, глазницами на Шэрон. Но говорил не он.

– Люди приносили кровавые жертвы и просили богатого урожая, хорошей погоды, здоровья… и часто в строящийся дом закладывали «строительную жертву». Замуровывали живого человека, чтобы умилостивить духов, а убитый становился верным стражем дома, домовым, кутным богом, церковным привидением. У разных народов всё происходило по-разному: одни считали, что замуровать надо жену или ребёнка строителя, другие думали, что это должен быть случайный прохожий. Но всегда предпочитали женщин и детей… они думали, что тем не хватит сил отомстить… потом.

Застывший труп заслонила чья-то тень и пошла, увеличиваясь, прямо на Шэрон, но никого не было видно. Девушка сделала шаг назад и оступилась, но какая-то сила удержала её на ногах. Тень подошла вплотную к девушке, и Шэрон почувствовала, как будто чьи-то холодные руки обняли её, и, вздрогнув от ужаса, выронила и фонарик и пистолет. Свет погас.

– Я – строительная жертва, дорогая Шэрон, – услышала она прямо возле уха. – Я – анамнез, Шэрон, я – история болезни этого дома… Двести лет назад переехавшие сюда славяне убили меня и оставили здесь, сторожить построенный ими для них самих дом. Двести лет, милая… двести лет я ни жив, ни мёртв… они думали, раз я совсем ещё юн, я ничего им не сделаю… Но мне не понравилась отведённая мне роль. Все их дети рождались мёртвыми, а они сами болели и сходили с ума. Шэрон, я сгноил их проклятый род за то, что они сделали! – Шэрон вспомнила водоворот человеческих останков, падавший в пасть петуху. – Но стало только хуже…

Шэрон стояла посреди подвала, прижав дрожащие руки к телу, и плакала в ужасе, в то время как её обнимала и лапала холодная тень.

– Не плачь, дорогая, теперь я с тобой… – услышала она и увидела, как труп, натянув цепи, шевелил губами.

Она хотела убежать, но тело не слушалось. Жар охватил её, пот катился по лицу, смешиваясь со слезами.

– Прошу… – с трудом выдавила она.

– Теперь я твой. А ты моя. Ты самая красивая, кто когда-либо заселялся в этот дом. Я это говорю впервые. Ты мне веришь? – спросил мертвец в кандалах, но голос она услышала всё так же возле уха и ещё явственнее почувствовала, как кто-то опустил голову ей на плечо. – Ты и Деми – теперь моя семья, мы всегда будем вместе.

– Не надо Деми… – всхлипнув, дрожащими губами проговорила Шэрон и потянула носом.

– Поздно, дорогая, – тень указала рукой вглубь комнаты, брызнул непонятный свет, и Шэрон увидела труп своей дочери. Она сидела на полу, улыбалась, голова свесилась на плечо, в руке – палочка от мороженого. Она лежала тут уже неделю.

Уфа

Лето 2008