Текст книги "Омен. Конец Черной звезды"

Замолчав, Бухер протянул руку за Библией. Положив книгу на колени, он возобновил свою исповедь.

«Простите, святой отец, мой великий грех, всю мою чудовищную жизнь…»

Старик безостановочно говорил два часа. Потом достал кассету и сунул ее в плотный бумажный пакет, набросав на нем адрес: «Отцу де Карло, монастырь Св. Бенедикта, Субиако, Италия». Накинув пальто, он отправился на почту. Бухер знал, что священник получит пакет слишком поздно, но ведь у него еще оставалась надежда и на посмертное отпущение грехов. Отправив пленку, Бухер почувствовал вдруг облегчение. Он исповедался, и это главное. Все остальное в руках Бога.

Внезапно налетел сильнейший порыв ветра. Бухер находился всего в нескольких ярдах от дома, однако преодолеть это смехотворное расстояние оказалось делом нелегким: шквал сбивал с ног. «Антихрист имеет власть над умами и душами людей», – как заклинание повторял старик, а ветер, подхватывая эти слова, уносил их прочь.

Дверь в каморку не подавалась. Бухер дергал и дергал за ручку, но ураган плотно прижимал дверь к косяку. Старик знал, что стоит ему сейчас обернуться, как перед его взором мгновенно возникнет какое-нибудь дьявольское видение. Со всех сторон Бухера атаковали силы Ада, уничтожившие уже стольких людей. Юнец забавлялся, играя с Бухером в кошки-мышки и наслаждаясь своей чудовищной затеей.

Наконец, старик ворвался в комнатенку, и дверь с грохотом захлопнулась за ним. Бухер поплелся к кровати. Он сгреб лежавшие на столе таблетки и пододвинул к себе бутылку коньяку. Пора. Слишком уж он задержался на этом свете. Удивительно и то, что плоть его оказалась куда крепче, чем дух.

Здесь же, на столе, лежала ручка с бумагой, а также стояла старенькая чернильница. Бухер обмакнул перо в чернильницу и начал писать. Подводя черту под своей жизнью, он набросал одно-единственное предложение:

«И что человеку с того, что, овладев всем миром, он потерял собственную душу».

Выронив самописку, Бухер дотронулся до крошечного бугорка на пальце правой руки. Знак не исчез. Глубоко вздохнув, старик потянулся за коньяком.

«Аминь», – только и вымолвил он, пригубив бокал.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 3

Сообщение о смерти Поля Бухера заняло первую полосу «Нью-Йорк Таймс», а на развороте газета поместила подробнейший некролог. Его автор оголтело и беспощадно клеймил Бухера, называя того безжалостным дельцом, который без зазрения совести шел буквально по головам, лишь бы достичь вершины социальной лестницы.

Автор, однако, признавал – хоть и со скрипом, – что именно проницательность Бухера превратила «Торн Корпорейшн» в крупнейший промышленный гигант. Благодаря настойчивости Бухера компания занялась производством сои и сельскохозяйственных удобрений. Ибо тот сумел вовремя сориентироваться, предвидя, что лидерство в пищевой промышленности обеспечит не только огромные финансовые прибыли, но и определенный политический капитал.

Все знали, что Бухер частенько повторял: «Мы ставим на голод».

В некрологе язвительно прошлись и по тому факту, что Бухер, как и все Торны, никогда не давал интервью. Так что о его личной жизни известно не слишком-то много.

С особым удовольствием муссировались слухи о самой кончине Бухера, почившего в полной нищете, в грязной богадельне. И это всего год спустя после ухода из богатейшей компании западного мира. Автор не преминул подчеркнуть, что смерть Бухера странным образом совпала с недавним сообщением о вступлении семнадцатилетнего Дэмьена Торна-младшего в должность президента «Торн Корпорейшн».

Именно эта последняя фраза запечатлелась в голове у Джека Мейсона. Пробежав глазами некролог, он отложил газету в сторону. Мейсон жил на тридцатом этаже одного из небоскребов, построенного в самом сердце Манхэттена. Подобная роскошь обходилась ему ежемесячно в десять тысяч долларов. За эту кругленькую сумму Мейсон приобрел редчайшую возможность лицезреть из окна своих умопомрачительных апартаментов никогда не рассеивающийся туман. Вообще-то при продаже сей грандиозной квартиры к ее несомненным достоинствам относили в первую очередь вид на реку вплоть до самого Лонг-Айленда, Война спутала все карты, и Мейсон то и дело поминал недобрым словом тех военных воротил, по вине которых планета день за днем превращалась в пустыню.

Мейсон снова развернул газету и уткнулся в некролог, отмечая про себя, что публикация задела его за живое. Кроме того, некролог словно подстегивал его – Мейсона – к работе над очередной книгой.

Засунув газету под мышку, Мейсон прошел в кабинет, одна стена которого была сплошь увешана обложками его пятнадцати книг. На противоположной стене не было ничего, кроме большого пробкового щита. Мейсон вырезал некролог, прицепил его к щиту и отступил на шаг, размышляя о том, что вскоре вся стена покроется газетными вырезками. Он собирался нацеплять их сюда по мере того, как будет вызревать идея книги о семействе Торнов. Хлопнув в ладоши, Мейсон набрал номер телефона.

Тремя часами позже он сидел со своим литературным агентом в маленьком баре на Лоу-Истсайд. Здесь его не узнала бы ни одна живая душа. Мейсон хотел с глазу на глаз переговорить с Гарри. Без лишних свидетелей. Однако Гарри почему-то не прельстила идея написания подобной книги.

– По-моему, ты рехнулся, – без обиняков заявил он.

– Что-то в этом роде я и ожидал от тебя услышать.

– Что я еще могу сказать? Никто, никто, понимаешь, не приближался к Торнам и на пушечный выстрел. – Голос Гарри прямо-таки звенел от возбуждения. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что затея эта крайне нелепа и не осуществима ни при каких обстоятельствах. Гарри до глубины души поражался Мейсону.

– Послушай, Джек, – с трудом взяв в себя в руки, обратился он к Мейсону. – Ты же можешь не знать, что в прессу просачивается иногда тот или иной затейливый слушок о мафии, об английской королевской семье, о Ватикане в конце концов. Но только не о Торнах! Ведь из этой семейки никогда не удавалось ничего выудить. Никогда! – с жаром воскликнул он.

– Поэтому я и намерен заняться Торнами, – как можно спокойнее констатировал Мейсон.

Гарри пристально воззрился на своего клиента. Пожалуй, на Мейсона можно поставить. Это был очень неординарный человек, хорошо известный в Штатах. Ростом Мейсон был шести футов и трех дюймов, да и весил пару сотен фунтов. Достигнув зенита славы, он в свои пятьдесят лет вполне преуспевал. Склонные к клише журналисты сравнили однажды Мейсона с Хемингуэем, но даже заядлые критики не могли отрицать, что Мейсон действительно самый замечательный из современных писателей Америки.

Гарри налил себе минеральной воды. Пока еще он надеялся разубедить Мейсона.

– Джек, у тебя две Пулитцеровские премии, – умоляющим голосом прогундел Гарри.

– Точно… И вдобавок две бывшие жены с кучей неоплаченных счетов. – Ну, так накатай еще один толстенный роман. Мейсон протестующе взметнул свои огромные ручищи – Ты только послушай, Гарри, – не повышая голоса, возразил он. – Я тебе в сотый раз повторяю: сегодня утром я стал обладателем целой кипы газетных вырезок о Торнах. У меня не было времени, чтобы просмотреть их внимательно, но одна штука сразу бросается в глаза. Каждый, кто пытался приблизиться к этой династии…

– Знаю, знаю, – нетерпеливо перебил его Гарри. – Ты мне уже все уши прожужжал. Все эти люди плохо кончили.

– Вот именно, – выразительно подчеркнул Мейсон, подняв указательный палец и тыча им в лоб своему литературному агенту. – Вот именно, Гарри. Взять, к примеру, предпоследнего посла в Великобритании Филипа Бреннана. Куда он промчался в ту страшную, роковую ночь?

– Откуда мне знать?

– В Пирфорд. Загородное поместье Торнов в Англии А зачем он туда поехал? Какое он имел отношение k Торнам?

– А кто его знает?

– Правильно, никто. Так вот, десять дней спустя его находят заколотым. В горле кинжал, а на теле – многочисленные следы собачьих зубов. Во время кремации жена покойного бросается на гроб, уже почти целиком исчезнувший в печи, и получает ожоги второй степени.

– И что с того?

– Что?! – изумился Мейсон. – Да это уже сам по себе потрясающий сюжетец.

– Ну так и отдай его журналистам! – фыркнул Гарри.

– К черту журналистов! Я сам намерен разобраться с этими Торнами.

– Ты не опубликуешь ни строчки…

Гарри запнулся, не договорив. Похоже, на этот раз он хватил лишку. Однако предательские слова уже сорвались с губ, и Гарри вполне обоснованно заключил, что Мейсон его сейчас пристукнет. Но, к счастью, именитый писатель уже достаточно поднабрался и пребывал в том состоянии, когда на подобные мелочи уже не обращают внимания. Пробираясь между столиками к выходу, Мейсон от избытка переполнявшего его энтузиазма опрокинул по дороге пару стульев. Но иначе он не был бы Джеком Мейсоном.

Гарри наблюдал за этим здоровяком, внутренне подтрунивая над ним. Ибо ни на йоту не сомневался, что через месяц-другой Мейсон одумается.

В эту ночь Джек Мейсон не сомкнул глаз. Чем глубже вникал он в пожелтевшие газетные вырезки, тем сильнее убеждался, что наткнулся на сюжет века. Трагедия семейства Кеннеди, похоже, и в подметки не годилась той веренице ужасных смертей, что сопровождали людей, волей случая оказавшихся втянутыми в дела могущественной династии.

Да, кажется, в этой таинственно-трагической цепи не очень-то сходились концы с концами вплоть до появления невесть откуда взявшегося Дэмьена Торна-младшего. Как пить дать, подставная фигура или просто наглый самозванец. Но как это доказать?

Известие о смерти Бухера не достигло монастыря в Субиако. Газет в этой древней обители не читали, да и телевизор не смотрели. Монастырь находился в шестидесяти милях от Рима, и жизнь в его стенах протекала точно так же, как и восемьсот лет назад, со времени его основания в 12-м веке.

В то утро молодой монах по имени Фрэнсис стоял над могилой священника. Надпись на скромном каменном надгробии гласила:

Антонио де Карло

1920 – 2000

Облаченный в коричневую сутану и сандалии, молодой человек, склонив голову, застыл возле могилы. Он бормотал молитву и благодарил Всевышнего за то, что де Карло почил с миром. Святой отец так и не узнал, что битва проиграна.

Де Карло скончался на следующий день после начала Армагеддона. В тот раз в монастыре разрешили даже включить радио. Фрэнсис вспомнил, как облегченная улыбка внезапно тронула губы старого монаха. И он сказал тогда, что после Армагеддона на земле наступит долгий, благословенный мир.

Всю свою жизнь священник боролся с силами Зла, и вот однажды вдруг решил, будто одолел их. А когда выяснилось, что он проиграл, священник едва не умер от отчаяния. Второй раз де Карло не пережил бы подобного известия, и Господь в милости своей пожалел его. Старик отошел с улыбкой, без боли. Он принял смерть, как освобождение. И Фрэнсис каждый день возносил Богу благодарственную молитву.

Вернувшись в келью, Фрэнсис захлопнул чемодан со своим нехитрым скарбом, который он намеревался прихватить в Лондон. Рядом с чемоданом лежали кассеты. Казалось, они напоминали о времени, в котором Фрэнсис жил, но которому не принадлежал душой.

Монаху потребовалось два дня, чтобы добраться до города и взять напрокат магнитофон. Выслушав до конца печальную исповедь Поля Бухера, Фрэнсис разрыдался, Значит, кошмар не кончился. Надо снова пройти через все испытания, и Бухер подсказывал, что необходимо сделать.

Фрэнсис уже однажды наведывался в Лондон. Тогда он выполнял миссию отца де Карло. Фрэнсис считал, что справился с ней. А оказалось, что не больно-то он в этом деле преуспел.

Сейчас, в ожидании автобуса до Рима, Фрэнсис то и дело спрашивал себя, хватит ли ему мужества и смелости на вторую попытку. Теперь на поддержку не приходилось рассчитывать, потому что отец де Карло умер. И Фрэнсис, надеялся только на силу своей веры в Иисуса. Однако этого должно было хватить. Но почему же тогда он так боится?

В римском аэропорту Фрэнсис терпеливо поджидал своей очереди возле регистрационной стойки. Рядом стоял газетный киоск, и передовицы многих газет пестрели фотографиями Поля Бухера. Но Фрэнсиса газеты не интересовали. Спустя полчаса он усаживался в кресло самолета. Фрэнсис спешил в Лондон. На могилу к человеку, похороненному три дня назад…

Глава 4

Ослепительные вспышки фотокамер то и дело выхватывали из сумрака ворота, к которым один за другим подкатывали лимузины. Репортеры тут же устремлялись к автомобилям и, облепив их, пытались заглянуть за тонированные стекла. Град вопросов сыпался на пассажиров, однако журналистская ретивость ни к чему не привела, ибо выудить из этих «забронированных» господ хоть словечко так и не удалось.

Вереница машин исчезла за воротами. И те вскоре захлопнулись.

Зачем члены правления «Торн Корпорейшн» слетаются в гнездышко? – ломали головы журналисты. Репортерам оставалось только строить догадки.

Провожая собравшихся в гостиную, старый дворецкий пыхтел как паровоз. В очаге круглый год трещали поленья, отбрасывая кровавые отблески на портрет Дэмьена Торна, висевший прямо над камином.

Вильям Джеффрис застыл перед портретом, уперевшись в лицо человека, которого в былые времена считал своим идолом. Однако, поклоняясь кумиру, Джеффрис испытывал необъяснимый ужас, смешанный со странной ревностью и завистью: Дэмьен Торн был на редкость привлекательным мужчиной: высокий, красивый и обаятельный. А он – Джеффрис – чем мог взять он? Да, с такой внешностью далеко не уедешь: основательно поредевшая, седеющая шевелюра да бесцветные, водянистые глаза! И почему только на Торна свалилось все это изобилие?

Раздавшийся за спиной голос оборвал невеселые мысли. Обернувшись, Джеффрис увидел старика-дворецкого. Тот протянул ему бокал шерри и шепотом сообщил, что его ожидают наверху.

Быстрым взглядом скользнув по собравшимся гостям, толпившимся возле столика с кофе, Джеффрис молча последовал за дворецким. Тому потребовалась целая вечность, чтобы подняться по лестнице.

Задыхаясь, кряхтя и буквально на каждом шагу переводя дух, он провожал наверх Джеффриса. Однако тот, предвидя, что подобное путешествие займет уйму времени, набрался терпения.

Наверху Джордж наконец, жестом указал на длинный коридор.

– Он хочет, чтобы вы стали свидетелем, сэр, – запыхавшись, обратился старик к Джеффрису. И с этими словами Джордж, как раненое животное, заковылял вдоль по коридору. Джеффрис внезапно ощутил волну страха. Напряжение сковало его. Он никогда не видел сына Дэмьена Торна. С юношей встречался только Бухер. Он-то и предал сына Дэмьена. Но почему? Это оставалось загадкой. Ведь даже предательство Иуды можно было объяснить. А чего добился Бухер, околевший в какой-то зловонной и гнусной ночлежке?

Сумрак в коридоре сгущался по мере того, как они приближались к повороту в галерею. И вдруг в нос Джеффрису ударил резкий запах. Он исходил от огромного зверя. Джеффрис еще не видел его, но по глухому и низкому рычанию он мгновенно сделал вывод о размерах чудовища.

В тот же момент желтые, пылающие ненавистью глаза уставились на Джеффриса. Тот застыл как вкопанный. Джеффрис с детства боялся собак.

А за Дэмьеном вечно увязывался этот жуткий монстр. Теперь, похоже, он не отстает и от сыночка. Умом-то Джеффрис понимал, что представшее перед ним чудовище – всего-навсего хорошо выдрессированная сторожевая собака, однако инстинкт самосохранения оказывался сильнее И страх побеждал.

Пробежав мимо Джорджа, пес в мгновение ока оказался у ног Джеффриса. Сверкающие злобой глаза, оскаленная пасть. Давным-давно Джеффрис вычитал где-то, что если такую собаку, прыгнувшую на тебя, остановить на лету, у нее может разорваться сердце. Да, но только там, похоже, забыли сообщить, как это сделать. Особенно в тот момент, когда пасть любвеобильного монстра сомкнется у тебя на горле.

Джеффрис отдавал себе отчет в том, что от него буквально несет страхом, но совладать с собой уже не мог. Шерсть на зверином загривке вздыбилась, но стоило Джорджу погладить чудовище по голове, как оно сразу же успокоилось.

– Я вырастил его, – усмехнувшись, прошепелявил дворецкий.

Джеффрис раскрыл было рот, чтобы ответить, но дверь перед ним внезапно распахнулась, и он очутился внутри часовенки. Когда-то Бухер достаточно четко описывал ее: выкрашенная в черный цвет, круглая комната с каменным алтарем в центре. Потолок поддерживался шестью колоннами. Однако неожиданным показался Джеффрису смрад, стоявший в часовне. Как на скотобойне. Застоявшееся и гнусное зловоние, от которого к горлу тут же подкатывала тошнота.

Когда глаза свыклись с окружающим мраком, Джеффрис заметил, что и пол, и стены сплошь вымазаны запекшейся кровью.

– Я не прикасался здесь ни к чему, – раздался слева от Джеффриса глухой голос.

Резко обернувшись, Вильям разглядел пристально уставившегося на него молодого человека, облаченного в черную сутану и босого. Как завороженный, Джеффрис кивнул, не смея отвести глаза. Во взгляде юноши было что-то странное, гипнотизирующее. Как кобра, подманивающая кролика, – подумалось Джеффрису.

– После той ночи, – добавил молодой человек. – Я оставил кровь там, где она пролилась. И не хочу, чтобы ее смывали.

Взяв Джеффриса под руку, Дэмьен подвел его к алтарю. Здесь стоял гроб, поверх которого было накинуто черное сатиновое покрывало.

– Тут покоятся земные останки моего отца, – холодно проронил юноша, а Джеффрис от неожиданности с трудом подавил нелепый смешок. И тут же почувствовал, что локоть его зажали словно в тисках. Он невольно преклонил колени.

– Я хочу, чтобы ты видел вот это, – выпалил вдруг юноша, отбрасывая капюшон сутаны и обнажая хрупкую шею. Кровь струилась по ней из семи точечных ран.

– Стигматы Назаретянина, – скривился сын Торна, дотрагиваясь пальцами до кровоточащих ран. Джеффрис невольно отшатнулся.

– Вкуси моей крови, – приказал юноша, протягивая руку к губам Джеффриса.

Тот затряс головой, плохо соображая, что происходит. Он хотел было сломя голову бежать из этой проклятой часовни, но ноги уже не повиновались ему.

– Вкуси моей крови, – снова услышал он. – Этого хотел Назаретянин от своих учеников. Он требовал от них вкусить и плоти его, а я ограничусь кровью. Только кровью.

Пальцы юноши коснулись губ Джеффриса. Кровь его была горячей и соленой на вкус. Джеффрис сглотнул: другого выбора у него все равно не оставалось. Он поднял глаза и посмотрел на Дэмьена. Тот снова дотронулся до своих ран и коснулся затем лба Джеффриса.

– Ты мой помазанник, – объявил Дэмьен, и кровь, обжигая, заструилась по лицу Джеффриса.

Вильям приподнял было руку, намереваясь стереть ее, и тут взгляд его упал на пальцы. Он заметил на одном из них странный знак, состоящий из трех крошечных шестерок, похожих на завитки.

Когда Вильям выходил из часовни, собака больше не рычала, а старик-дворецкий таинственно улыбался ему, и Джеффрис внезапно почувствовал себя замечательно. Вечное проклятие лежало отныне на нем, и с этих пор будущее рисовалось ему в самых радужных красках.

Шестеро мужчин допивали кофе, и Джеффрис уловил их нервозное состояние. Он попросил Джорджа подать всем шерри, и вскоре завязался оживленный разговор. Однако скрыть напряжение за этой нарочитой оживленностью так и не удалось.

Внезапно дверь распахнулась, на пороге появился молодой Дэмьен Торн. Он был одет в джинсы и рубашку. Раны на его шее исчезли. Это не укрылось от внимательного взгляда Джеффриса.

Он представил Дэмьену всех присутствующих. Те поочередно подходили и пожимали юноше руку. Люди невольно поеживались под пристальным взглядом Дэмьена. Накануне двое из них громко заявили, что, наверное, их пригласили к какому-то самозванцу. Но сейчас все мгновенно осознали, как сильно «ни ошибались, высказывая подобные еретические мысли. Теперь они надеялись только на прощение, потому что Дэмьен без труда читал все их мысли. К тому же он был копией своего отца. «Дэмьен ни капельки не похож на мать, – в который раз подумалось старому Джорджу. – Юноша напрочь лишен ее мягкости и очарования. Она умудрилась взрастить семя Дэмьена-старшего, не внеся в него ничегошеньки своего. – Джордж вздрогнул, почувствовав вдруг на себе цепкий взгляд юноши. – От этого пострела ни хрена не скроешь!» Да, Дэмьен видел и знал все.

Битый час длилась встреча. Похоже, вечеринка затягивалась. Каждый из присутствующих подробно отчитывался, и его не перебивали. Затем наступила очередь вопросов. Теперь Джеффрис воочию убедился в уникальных способностях Дэмьена. Он открыл рот от изумления, поражаясь его уму. Вильям внезапно вспомнил слова Бухера. Тот как-то заявил, что мозг мальчика работает подобно машине, занося в память мельчайшие детали. Дэмьен и вопросы-то задавал без тени улыбки, точь-в-точь, как компьютер. Ни ироничного замечания, ни неожиданного отступления, ни смешка. Только поиск информации. И вопросы: быстрые и точные.

Когда встреча наконец, подошла к концу, Дэмьен поднялся и взглянул на портрет своего отца.

– Джентльмены, благодарю вас, – сухо произнес он. Собравшиеся закивали. Кто улыбался, а кто без всякого выражения на лице ожидал, когда же можно будет покинуть эту весьма странную обитель.

– Должен заявить, что в дальнейшем я не намерен встречаться с вами. Красоваться перед общественностью я также не собираюсь. Обо всем мне будет докладывать Билл Джеффрис. Он же будет получать и разного рода указания.

Дэмьен помолчал секунду.

– Это все, – добавил он после паузы, давая понять, что аудиенция закончена и присутствующие могут разъезжаться по домам.

Джеффрис рванулся к выходу и в тот же момент услышал, как его окликнули. Обернувшись, он заметил, что Дэмьен сделал ему знак задержаться. Внезапно сильный прилив раздражения захлестнул Вильяма. С какой стати он должен выслушивать приказы юнца? Но мысль эта исчезла так же быстро, как и возникла. Джеффрис вдруг снова ощутил на губах привкус крови. Он мысленно взмолился о пощаде. Юноша неожиданно скривился в усмешке.

Они шагали вдоль розария. Срывая высохшие, съежившиеся бутоны, Дэмьен сминал их и отбрасывал в сторону.

– Подводя итог, можно сделать вывод, что мы положили конец всей этой заварухе вокруг Китая, – начал он. Джеффрис кивнул.

– Именно! Годовой прирост населения составляет там двадцать миллионов. Чтобы выжить, китаезам придется расширять свои границы, – фыркнул он и расплылся в улыбке. Однако ни один мускул не дрогнул на лице Дэмьена. Вильям крякнул.

– Как когда-то гитлеровской Германии, – закончил Дэмьен.

– Совершенно верно.

– А дату захвата Тайваня уже назначили? Джеффрис снова кивнул:

– Да. Войска приведены в боевую готовность.

– Какова численность армии?

– Если учитывать последний призыв, то свыше пяти миллионов. – День саранчи. – Дэмьен снова усмехнулся. Взглянув на восток, он спохватился. – А как с Токио?

– Нет проблем, – заверил его Джеффрис. – Йена день от дня крепнет, а доллар вот-вот отдаст концы.

– И что же из этого следует?

– Баталии на экономическом рынке перерастают в самую настоящую войну.

– Значит, новые Хиросимы, – обронил Дэмьен.

– И новые Нагасаки, – подхватил Джеффрис. Дэмьен вдруг, радостно похлопал себя по плечам:

– Китай угрожает нам с Востока. Япония подрывает экономику Запада. Ближний Восток бурлит, как паровой котел, а Иран с Ираком готовы вцепиться друг другу в глотки. Глобальный хаос и анархия.

Джеффрис внезапно почувствовал, как все внутри у него холодеет.

– Тысяча лет мира, – глухо произнес Дэмьен. – Что за насмешка!

Оставалась еще одна мелочь. Джеффрис раздумывал, как подступиться с ней к Дэмьену:

– Сэр… Вы не слышали о книге… Мейсона? – промямлил наконец он. Дэмьен кивнул.

– Вы хотите, чтобы я этим занялся?

– Занялись? Зачем?

– Я подумал, что это может представлять для вас некую… – Джеффрис замялся, подыскивая подходящее слово. Угрозу? Опасность? Он так и не успел договорить, потому что Дэмьен резко повернулся и зашагал прочь, явно не интересуясь подобной чушью.

Джеффрис пожал плечами, проклиная себя за глупость. Попутала же его нелегкая задать столь идиотский вопрос! Да разве может навредить какой-то шелкопер такому титану? Даже если у этого писаки два Пулитцера и куча денег. Придет же такой маразм в голову!