Текст книги "Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017"

*

Всякий раз, когда Рудольф Нуреев был свободен от профессиональных обязательств, он все больше и больше времени проводил на островах Ли Галли, совершенствуя и сооружая все, что способствует хорошему отдыху. Не так давно он занялся строительством каменного коттеджа на самом южном конце острова.

Может быть, это было причиной того, почему он, несмотря на все трудности, появился на горизонте практически сразу, как Абдуллах Амин успел этот остров вычислить.

Он буквально летел по направлению к дому, окрыленный новой архитектурной идеей и был бы обескуражен, завидев издалека несущегося к нему с мальчишеской искренностью муфтия.

Абдуллах Амин гулял на острове в это время и, увидев как огромный корабль Рудольфа Нуреева приближается к нему: бросился бежать на встречу.

Но скорее всего, этого не произошло, или же советский танцор совершенно не беспокоясь о чувствах опешевшего любовника (следует предположить), которого он пролетел, не узнав, ворвался в дом и стал решительно выбрасывать в море большую часть обстановки и архивные бумаги. Эгоцентричный танцор обустраивал тут свой собственный мир, с турецкими изразцами и с арабской вязью, не пришедшиеся ему по вкусу начинания бывшего хозяина Мясина решил уничтожить незамедлительно и именно сейчас, будто все они являлись угрожающим его жизни компроматом. Девиз Нуреева был следующий: «Хочу опустить уставшие ноги в теплое море». На архипелаге Ли Галли ему это, наконец, удалось. Но его бывший хозяин оставил о себе сшишком много воспоминаний, они пронизывали воздух и мешали именитому танцору расслабляться и сосредоточаться на том, чего ему хотелось: растворяться, уходить в полную прострацию и нормально медитировать, наконец. Посему, эти приезды Рудольфа Нуреева на острова со временем и стали походить на грабеж какими-нибудь печенегами русских селений. Даже будущие «новые русские», в девяностые, обзоводясь доходными точками, а потом и спецназовцы для их рейдерских захватов смогли перенять у Рудольфа Нуреева достаточно опыта.

Как только ему это, хотя и опять частично, удалось и он немного пришел в себя, он, наконец, заметил Абдуллаха Амина. Муфтий уже пожалел о том, что он сюда приехал и задавался вопросом: уж не он ли причина странного всплеска эмоций друга? Хотя он давно стоял в одной комнате с ним недвижим и незаметен, как мебель.

– Что-то случилось? – тихим и робким голосом спросил он.

В ответ Рудольф Нуреев начал раздеваться. Абдуллах Амин, приподняв голову, с тошноватым, колющим иголками кожу интересом наблюдал за тем, как он сдирает с себя рубашку, сбрасывает туфли и выступает из брюк. Нижнего белья на нем не было. Он немного постоял так перед муфтием – волосатый, возбужденный, с тонкими руками и брюшком, потом опустился на колени и провел по груди Абдуллаха Амина ладонями. Абдуллах Амин не смотрел на него. Он снова пялился в потолок, по которому шествовали, хоботами к хвостам, слоны, и чувствовал, как губы Рудольфа Нуреева уже заскользили по его животу. На миг его охватил испуг. Сердце Абдуллаха Амина затрепетало. Этого не может быть. Этого не может. Однако он остался неподвижным и не мешал происходящему.

Про себя он стал желать быстрой сметри. Ведь что еще могло его ожидать от этого сумасбродного человека? Еще и при том, что он вломился в его жилище?

Но Рудольф Нуреев уже успокоился и стал тих, его гнев пропал, как бесследно исчезает гнев после сношения у самца неудовлетворенной обезьяны. И Рудольф Нуреев, уже совершенно спокойный и вялый вдруг сказал:

– Знаешь, вообще-то я кое-что привез тебе в подарок.

При слове «подарок» муфтий вздрогнул. Он не знал, что его возлюбленный мог скрывать под этим словом: от какого-нибудь блиллиантового фаллоимитатора до самовзрывающихся трусов.

А под подарком скрывалось вовсе не «что-то» и уж тем более не орудие для устранения киргизского любовника. Это вообще было не «что-то», а «кто-то». Вероятно, в порыве страсти Рудольф Нуреев перепутал неопределенные местоимения.

Очень – очень давно дикие ослы паслись большими стадами. Человек сумел приручить и одомашнить этих животных. Домашние ослы стали верными помощниками людям. На них перевозят грузы, ездят верхом и даже дарят в качестве мимимишного оригинального подарка. Ну не пекинесса же или не шотландскую вислоухую дарить благородному муфтию?

А осел – близкий родственник лошади, но гораздо меньше ее, с крупной головой, длинными чуткими кроличьими ушками, с хвостом с длинной кисточкой волос на конце, чем не приятный знак внимания исламскому чиновнику? На шее у осла заметна гривка, оставшаяся рудементом от его дикого собрата, окраска шкуры необычная, какая-то красноватая.

Осел – выносливое, терпеливое и сильное животное. Хорошо переносит жару, нетребователен к корму. Иногда ему достаточно редких пучков травы и колючек, растущих вдоль дороги. В общем, и ухода-то особого не требует! А в Древнем Египте на ослах могли ездить только цари – фараоны и высшая знать!

В общем, хотя и в теплых странах осел – обычное домашнее животное и там им никого не удивить, Рудольф Нуреев, встретив это одноглазое дите вдруг влюбился и понял: на этом ослике он должен остановиться! Именно этого ослика он приподнесет любимому муфтию в качестве презента, а отсутствие у него одного глазика делает его лишь еще милее. И за это не нужно дискриминировать бедное животное! При всем при том, бывший хозяин ослика не только не уступил из-за сего маленького дефекта в цене, но и приподнес это в выгодной сфере, заявив, что он, мол, таким уже родился и прибавил за дефект еще пару десятков динар.

– Люди вывели много различных пород домашних ослов – сильных, выносливых. Им не страшны болезни, которыми болеют лошади. Но у ослов есть недостаток: они упрямы. Если ослик решил остановиться, его очень трудно сдвинуть с места. А у этого ослика такого недостатка нет! – продолжал его нахваливать хозяин даже тогда, когда Рудольф Нуреев заплатил за него и собирался уводить.

Если бы Рудольф Нуреев подарил не жеребца вьючного животного, а, например, кольцо со знаменитой надписью «Одно кольцо, чтоб править всеми, оно главнее всех, оно сберет всех вместе и заточит во тьме», то тогда еще можно было назвать реакцию муфтия на подарок адекватной. Но радостно засветившимся глазам Абдуллаха Амина не было ни сравнения, ни описания. Подарок восхитил муфтия, словно снизошедший на землю Аллах для того, чтобы оставить вышеупомянутого здесь своим приемником. Впрочем, не будем святотатствовать. Но далее, зомбированый осликом муфтий повел себя так, словно от заботы об ишаке зависила вся его дальнейшая жизнь: как отчаявшаяся после серии попыток провинциалка, наконец подцепившая столичного олигарха. Он не сдувал с осла пылинки, он делал так, чтобы ни одна на него не спускалась.

Скоро для Абдуллаха Амина стало уже трудно понять, как он жил на земле без своего любимца. Потом, случайно, Абдуллах амин услышал прекрасное слово «зоофилия». Через некоторое время, узнав что оно обозначает, задумался о том, чтобы его познать. Но, встряхнув головой, он решил забыть эти глупости. По крайней мере до поры до времени, Абдуллах Амин больше об этом не вспоминал. И перейти из геев в зоофилы ему помог случай.

*

День солнечный, тёплый, слабый ветерок. Путешествие намечалось приятное: весь день он ходил туда-сюда, болтал с ишаком. Только не всё так легко получилось, как он думал. Ишак, которого Абдуллах Амин уже нарек Аистаилом, переживал половое созревание.

Он то головой мотал, то кричал без причины. Абдуллах Амин его и так, и этак. Дал всё: от яблочка до пинка под зад. Наконец, вспотевший из-за него Абдуллах Амин решил немного передохнуть, перекусить тем, что захватил из дома на дорожку.

Как раз тропинка спустилась к маленькой горной речушке. Мостик через неё был дальше по дороге, но Абдуллах Амин решил срезать путь. Воды было немного, и они влегкую могли перейти речку вброд. Так было бы короче.

Иногда, когда Абдуллах Амин оставался один он начинал вспоминать прогулки с Рудольфом Нуреевым и его охватывала теплая истома. Тогда он начинал гладить между ног, представляя, что это его руки или даже рот. От таких ласк он быстро кончал, но это было совсем не то, что происходило с его телом, когда знаменитый балерун был рядом. Вот и сейчас от этих мыслей у него проснулось желание. Муфтий лег на спину, одной рукой прикрывал глаза от солнца, а другой ласкал себя. Сколько это продолжалось, Абдуллах Амин не знал, но кончить ему никак не удавалось. Он уже совсем было расклеился от того, что не получается, как вдруг, услышал новый журчащий звук. Сквозь прикрытые глаза он увидел ишака, про которого и совсем забыл, а тот решил облегчиться. Струя мочи была причиной этого звука. А когда ишаки мочатся, у них вырастает член, который совсем даже не маленький. Никогда раньше, когда Абдуллах Амин видел такую картину, ему не приходило в голову, что это может так его возбудить. Видимо его неудовлетворённое желание и размер члена ишака, напомнив о том, что и у его любовника-то – не маленький, повлияли на его сознание в извращенной форме. Но теперь у Абдуллаха Амина уже и мысли не было как в прошлый раз, забыть обо всём встрехнув головой.

Он поискал глазами и нашел свежий кустик, вырвал его и начал подманивать ишака к себе. Тот понюхал воздух, покосил на хозяина глазами, но не сделал и шагу. А когда Абдуллах Амин медленно стал приближаться, резко повернулся и ускакал на несколько метров. Что делать? Пришлось неудовлетворённому муфтию хитрить и унижаться.

И он голый пополз на карачках к ишаку с кустиком в руках и ласковыми словами пытаясь его задобрить. Таким образом, он добрался до него и стоя на четвереньках начал кормить тут же вырванными пучками травы. Ишак милостиво соизволил принять из его руки пищу. А Абдуллах Амин, нашептывая ему ласковые слова, другой рукой стал почёсывать и поглаживать его бока и живот. Видимо ему это очень понравилось, так как через некоторое время у него началась эрекция! У ишака встал! Абдуллах Амин смотрел и не мог отвести глаза. Медленно он приблизил к его члену свою руку и дотронулся. Он был такой тёплый, мягкий и пульсирующий. Когда Абдуллах Амин аккуратно сжал член, ишак переступил ногами, но не дернулся от него. Муфтий принял это, как сигнал к продолжению ласк. Он был, как под гипнозом. Член ишака, словно отдельное живое существо, его завораживал и притягивал. Держаться было нету сил. Уже одной рукой Абдуллах Амин дрочил ему член, а второй мягко перекатывал его яйца. Для удобства ему пришлось наклонится к нему ближе. Его голова оказалась прямо перед его членом – дубинкой цвета баклажана. От него терпко пахло. Он не мог оторвать глаз, член его тянул и тянул к себе. В конце концов Абдуллах Амин прикоснулся к нему губами, а потом жадно запихнул себе в рот. Он не думал, поместится он или нет. Абдуллах Амин его хотел, хотел всего, без остатка. Он жадно целовал и лизал нежную кожицу, пытался пролезть языком в дырочку на члене. Абдуллах Амин покрывал поцелуями всю поверхность члена и добрался до мошонки. В яростном исступлении Абдуллах Амин начал вылизывать и яйца тоже.

Такого возбуждения у Абдуллаха Амина никогда не было! Он готов был лечь под ишака! И сделал это. Его анус просил член, он желал и требовал в себя его. Абдуллах Амин пристроился под ишака раком и попытался запихнуть к себе в анус фиолетовую дубину. Вначале у него никак не получалось. Его дырочка оказалась недостаточно большой, что принять в себя елдак ишака. Он начал яростно тереться анусом об его причинное место, одновременно направляя его в себя, но было больно. Ишак, стоявший до этого неподвижно начал проявлять нетерпение и напирать на Абдуллаха Амина. Он всё двигал и двигал вперёд своим задом. Вдруг, когда головка члена находилась прямо напротив входа в анус, ишак резко двинул вперёд и его член вломился в Абдуллаха Амина. Это была такая резкая боль, что слёзы брызнули из его глаз и широко разинул рот, но вместо крика из него раздался хрип. Он дёрнулся, чтобы вытащить из себя член, но будто разбух в нем и не хотел выходить. Любое его движение вызывало дополнительную боль, поэтому Абдуллах Амин остановился. Ишак, словно чувствуя его состояние замер неподвижно. Только его член продолжал пульсировать.

Абдуллах Амин лежал под ишаком. В позе раком с оттопыренной попкой и раздвинутыми ногами, натянутый на его елдак. Из его глаз лились слёзы, а изо рта раздавался жалобный скулёж.

Когда боль немного отступила, Абдуллах Амин попытался снова слезть с члена. Но видимо уже приспособился, и это движение не вызвало в нем былой резкой боли. Когда член почти вылез из него, Абдуллах Амин остановился. Это было сумасшествие, но он вдруг не захотел, чтобы причинное место ишака покинуло его. Ведь он вытерпел столько боли и унижения, но так и не получил того, что хотел. Будь что будет, – решил Абдуллах Амин и уже сам потихоньку начал насаживаться обратно. Вместо боли стало приходить наслаждение, ощущение полноты и принадлежности кому-то.

Медленные и осторожные движения постепенно сменились более быстрыми и энергичными. Абдуллах Амин летал! Он был не здесь, его голова витала где-то в небесах. Настолько было хорошо! Абдуллах Амин никогда не чувствовал себя так.

Зверь, родившийся внутри него, хотел ещё, ещё и ещё! И он давал себя – да, бери, да ещё! И уже не чувствовал отдельных толчков, ибо всё слилось в единый, затянувшийся прыжок в бездну. Когда летишь с высоты и сделать уже ничего не возможно, тогда начинаешь чувствовать всю прелесть падения с большой скорости. Это ощущение захватило Абдуллаха Амина. Пред его закрытыми глазами стояла картина паровоза, влетающего на всех парах в тёмный тоннель. Его поршни двигались туда-сюда, вперёд-назад с бешеной скоростью. Их движение по смазанной и гладкой поверхности было таким красивым, доставляли такое ощущение! И вот наконец паровоз даёт оглушительный сигнал! Пар со свистом летит из трубы.

Абдуллах Амин кончал и кончал! Его тело сотрясалось от непрекращающейся судороги. Сперма, внутри него, выстреливалась и горячим воском разливалась по стенкам ануса. Ишак кончил вместе с ним. Его хрип подтвердил его ощущения в анусе. Его сперма, заполнила Абдуллаха Амина до конца, начала выливаться и стекать по бёдрам. Движения муфтия замедлились, но он не остановился, пока не выдоил его до конца.

Дальше Абдуллах Амин провалился в сон. Это был не долгий, но крепкий сон. Проснулся он, когда солнце далеко перевалило за полдень, пора было собираться и двигаться в коттедж.

Муфтий быстро сполоснулся. Холодная вода очистила его, но уже не доставила ту приятную бодрость, как раньше. Быстро одевшись, он посмотрел на ишака. Абдуллаху Амину было как-то неловко перед ним, словно он его совратил. Однако Аистаил мирно пасся на берегу и не обращал на него внимание.

Всю оставшуюся дорогу Абдуллах Амин думал о том, что произошло. Для него как будто открылся новый мир. Мир ярких красок и ощущений. Хотел ли Абдуллах Амин повторения? Пока он не знал. Пока не разобрался в себе до конца и не мог ответить на этот вопрос однозначно.

*

Как бы печально это не было, но вскоре опасения Абдуллаха Амина на счет его ишака подтвердились.

Муфтий, познав незабываемых ощущений зоофилов больше не представлял себе жизни без них, Аистаил же привязался к нему и, так как другого сношения он не знал, Абдуллах Амин оказался для молодого ослика единственной возможностью удовлетворять свою страсть.

Клянчить телесного тепла у своего хозяина ишак по кличке Аистаил, конечно же, не стал, заранее воспринимая Абдуллаха Амина то ли за капризную бабенку, то ли за того, кому досталась в подарок его отсутвовавшая черта характера.

Эта черта характера действительно постепенно начала проявляться у муфтия.

Сейчас сношения с Рудольфом Нуреевым показались ему куда менее соблазнительными, и его силы иссякали намного раньше. Зато в этот же день, проходившие сношения с Аистаилом длились дольше, почему-то ему очень хотелось ишака, и он никак не мог им насладиться.

Рудольф Нуреев пробовал завести с ним разговор, но Абдуллах Амин оказался не словохотлив, вёл себя иначе, чем в остальные встречи и не изображал радости, видя Рудольфа Нуреева. Рудольф Нуреев почувствовал, что Абдуллах Амин полон страха и еле сдерживается, чтобы не заплакать.

В другой раз Абдуллах Амин угомонился быстро: аполлоновское тело Рудольфа Нуреева поражало его все меньше и меньше.

И наконец наступил тот день, когда к Рудольфу Нурееву Абдуллах Амин вообще не прикоснулся, зато с ишаком провёл почти весь день, но сношение с ним ему казалось таким же неземным, как и первое сношение на острове.

Тогда Рудольф Нуреев действительно сделался тревожен: его высокое самомнение не могло допустить в голову мысль о том, что он стал плох, что его возможно разлюбить и уж тем более найти ему замену.

Рудольф Нуреев решел напереть. Может быть, он излишне беспокоится и дело в том, что Абдуллах Амин просто болен? А может быть любимого партнера что-то тревожило?

– Как ты? – поинтересовался он.

– Все нормально, – ответил смущенно уставший муфтий, он хорошо понимал, зачем к нему явились, – Отлично. Слушай, поздно уже. Мне нужно выспаться.

Что означают эти слова, Рудольф Нуреев не понял. Неужели именно то, что Абдуллах Амин не хочет провести рядом с ним всю ночь?

– Да, пожалуй что поздновато, – согласился он. Голова его все еще немного кружилась – от собственной эрекции. Рудольфу Нурееву хотелось войти в Абдуллаха Амина, услышать похвалы своему искусству, залить семенем весь его пухленький живот, но…

– У меня завтра трудный день, – повторил Абдуллах Амин. – Тебе лучше уйти.

– Хорошо, – ответил Рудольф Нуреев. Лицо его вспыхнуло, однако заставить себя потребовать каких-то ответных услуг он не мог. Не мог унизиться до такой степени. Он встал, прекратил раздеваться. И пока он одевался, Абдуллах Амин сказал:

– По-моему, я тебе не говорил. Я собираюсь прекратить нашу связь.

– О, – Рудольф Нуреев застыл.

– А ты никогда о женитьбе не думал?

– Нет. Никогда.

– Подумай. Парень ты видный, можешь найти себе по-настоящему хорошую женщину.

– Это не то, чего я хочу, – сказал Рудольф Нуреев.

– А чего ты хочешь? Сделать карьеру вот на этом?

– На чем?

– На этом. – Абдуллах Амин обвел рукой голую комнату, – На пидорских делах.

– Мне нравятся пидорские дела.

Абдуллах Амин покачал головой.

– Хочешь увидеть фото моего нового партнера? – виновато спросил он, наверное от того, что ему больше нечего было сказать.

– Не очень, – шепнул Рудольф Нуреев в ответ.

Абдуллах Амин ушел в соседнюю комнату. И вернулся с фотографией в серебряной рамке.

– Это он, – сказал Абдуллах Амин, и показал танцору снимок подаренного им же ему ишака с жемчужными бусами на шее.

– Хорош?

– Очень хорош. Ну ладно, мне пора.

Абдуллах Амин стоял посреди спальни с фотографией в руках. Лицо его раскраснелось, глаза светились.

– Я хочу тебе кое-что сказать, – произнес он.

– Что?

– Я проделал все это только для того, чтобы посмотреть, понравится мне или нет. Когда человек собирается изменить для себя всю жизнь, у него, естественно, разыгрывается любопытство. И знаешь что? Меня чуть не стошнило. Меня на наши пидорские дела теперь блевать тянет.

– Сочувствую, – сказал Рудольф Нуреев. – Спокойной ночи.

– Так что я должен поблагодарить тебя. За то, что ты помог мне понять, кто я.

– Было бы о чем говорить. – Рудольф Нуреев вышел из комнаты. Выходная дверь, пока он искал на ней ручку, слегка плавала перед его глазами.

– Спокойной ночи, – произнес за его спиной Абдуллах Амин.

*

Молодой красавец мужчина стоял вблизи двери бара, пил пиво. Стоял, освещаемый лампочками музыкального автомата, так, точно быть настолько большим, тёмноволосым и красивым, иметь такую крепкую, тяжелую нижнюю челюсть и плечи шириной в дышло плуга – дело самое обычное. Для этого бара он был крупноват. Даже дядюшки явно побаивались его. Управиться с нервным юнцом из умирающего текстильного городка им труда не составляло. Они умели насмешливо и непреклонно разговаривать с каким-нибудь худеньким пареньком, выставляющим напоказ сооруженную на скорую руку уверенность в себе, поскольку знали, что творится в его душе. Знали, что такое страх, знали лучше кого бы то ни было. Они жили в страхе и пережили его.

Не смотря на то, что такие истории были у каждого гея, Рудольф Нуреев не ожидал, что тоже вляпается в типичную историю. Он с ухмылкой смотрел на геев, заливающих свои унылые отношения. Но теперь сам пристроился на жердочке и заказал у бармена неразбавленного виски. Даже без льда.

Заглядывая в стакан Рудольф Нуреев не заметил, как стоявший у двери бара вошел внутрь и подкрался к нему к нему.

– Привет, – сказал Фредди, явно обрадованный его появлением. Глаза у него были карие, самые обычные. Лицо румянилось в падавшем с облачного неба свете.

– Привет.

Недолгое молчание.

– Ничего, что я к тебе подошел? – спросила он.

– Конечно, – ответил Рудольф Нуреев. – Что ж в этом такого?

– Ну, не знаю. Ты с парнем?

– Нет.

– У тебя все хорошо?

Рудольф Нуреев кивнул.

– Я никогда еще ничего такого не делал, – сказал он. – Хотя, наверное, так все говорят.

Он пожал плечами.

– У меня насчет этого опыт невелик.

– Да брось ты.

Он не ревновал. Ему хотелось, чтобы у него все было как у других, хотелось присоединиться к клубу.

Он снова пожал плечами, злобно, вновь вспомнив о муфтии с ишаком, усмехнулся:

– Ладно. Кое-какой имеется.

– У меня туго со временем, – сказал Фредди. – Просто я увидел тебя и… не знаю. Мне показалось неправильным взять и пройти мимо.

– Я рад тебя видеть, – сказал он.

– Может быть, встретимся снова? Ну, то есть до того, как ты приедешь на концерт. Или я слишком навязчив?

– Нет. Встретиться снова – это неплохо, я бы с удовольствием.

Эта поистине наглая уверенность красивого парня в том, что Рудольф Нуреев уже бывал у него на концертах и вновь туда собирается его поражала. С чего он взял, что он один из его поклонников? Но, как бы то ни было, его потянуло пойти и посмотреть на певца, узнать, оправдает ли он свою самоуверенность? Для Фредди же Рудольф Нуреев был его поклонником, потому что пил в баре, где лишь эти самые поклонники или просто любители рока собирались.

После концерта Фредди Рудольф Нуреев не преободрился. Адреналин в нем потух и он все такой же вялый и грустный сел за барную стойку клуба, в котором проходил концерт.

– Что ты здесь делаешь, милый? – незаметно подкравшийся Фредди принес с собой свой запах, свою участливость, свой язык жестов.

– Сижу, – ответила Рудольф Нуреев. – Просто сижу.

– Почему? В чем дело? Что-то случилось?

– Меня сегодня вышвырнули. Променяли на ишака.

– Что?

– Он переехал к нему. Ишак переехал к нему в дом.

– О Господи, – сказал Фредди. – Подробности ты какие-нибудь знаешь?

– Нет. Откуда?

– Дорогая мой. Ах, дорогой. Я понимаю, ты потрясен.

– Да. Очень.

– Пойдем, – сказал он. – Пойдем на отсюда. Просто прогуляемся по городу. Тебе нужно подышать. Хорошо?

– Хорошо.

Гуляя по набережной, они заскочили в ресторан. Заказали приготовить им омлет с беконом, а когда поели, Фредди отвел его в номер, поднялся с ним наверх и снял с его постели покрывало – так же осторожно и мягко, как когда-то сделал это в гостевой спальне Абдуллах Амин. Лицо Рудольфа Нуреева залилось краской стыда.

– Ложись со мной, – сказал он. – Ладно? Не работай сегодня допоздна.

Фредди забегал в этот бар перед концертами, как когда-то Рудольф Нуреев в перерывы между работой официантом.

– Конечно, – ответил он, но не разделся, не лег рядом с ним. Рудольф Нуреев от усталости провалился в сон, а Фредди на цыпочках вышел и отправился петь. Закончить эту ночь ему предстояло еще одним выступлением.

И лишь в замочной скважине повернулся ключ, Рудольф Нуреев проснулся. Он не побежал за музыкантом. Он так же был слаб и лежал. Он стал вспоминать их разговор.

Фредди сказал ему: «Представь, как этот несчастный олух всюду носится со своим милым ишаком, а после тайком, привязывая его где-нибудь у фонарного столба, начинает шнырять по барам и киношкам. Поверь мне, я такое много раз видел. Правда вместо ишаков – жены, но ни одна ли фиговина, а? Они звереют, только когда заденешь их за живое. Почти жалкого шмука минутой молчания и забудь о нем».

В правоте Фредди он не сомневался, однако и забыть об Абдуллахе Амине не смог. В памяти Рудольфа Нуреева застряло его спокойное презрение, то, как он стоял голый, облитый резким белым светом, держа в руках фотографию ишака. Рудольф Нуреев словно видел, как Абдуллах Амин, исполненный спокойной решимости и облаченный в строгий костюм, вступает, выпятив челюсть, в тишину правительственного здания, и на него накатывал страх, жгучий, как ледяная вода.

Это был не роман. Роман – слово, неверно описывающее то, что происходило с Рудольфом Нуреевым. Но тогда что же? Ошибка, это он готов был признать. Постоянный соблазн, которому он оказался – временно – не способным или не пожелавшим противиться. Когда он думал о людях, завязавших роман, ему представлялись комнаты в отелях, заплаканные вечера, целая галактика страстей и сожалений. А здесь был секс и что-то еще – сдержанная привязанность, удивительным образом напоминавшая дружбу, которую он знал мальчиком. Романы обдумываются заранее и тянутся мучительной последовательностью тайных свиданий. А он и Абдуллах Амин просто ложились в постель, когда у них возникало такое желание и когда позволяли обстоятельства. Само его поведение – простое, немного извиняющееся дружелюбие – вот что сделало случившееся возможным. Секс, словно говорил он, вещь очевидная и правильная, люди, оказавшиеся в таком же, как они сейчас, положении, занимаются им, и это только естественно.

Потом Рудольф Нуреев уснул.

Утром Рудольф Нуреев сел за руль своей машины, поехал в супермаркет. Как все это странно, даже поверить трудно. Ни смятения, ни бури эмоций. Обычная договоренность о встрече – и грусть, и несомненное облегчение.

На следующем концерте, хотя они договорились встречаться и без них, они молча постояли в вестибюле, потом Фредди прошептал:

– Может быть, поднимемся наверх, как ты думаешь?

Конечно же, Рудольф Нуреев думал положительно. И это не смотря на то, что он всё еще зализывал раны и думал, конца глубины этих душевных ран ему не видать.

В постели они вели себя заботливо и осмотрительно. Это был хороший секс, достаточно хороший, однако для Рудольфа Нуреева непривычный.

Они ходили в кино, ужинали в ресторанах. В первый же солнечный день съездили на машине Фредди к озеру, гуляли там у кромки воды, зябко подрагивая в свитерах и куртках. Фредди стоял на пляже в своей коричневой замшевой куртке, ветер сдувал ему на очки пряди волос, и совершенная красота окружала его, красота частностей – яркое холодное небо, мягкая золотистая щетинка на верхней губе. Еще одна ночь, и еще одна, и целое воскресенье без кофе и газет.

Иногда Рудольф Нуреев верил, что влюбился.

Иногда говорил себе, что ему требуется нечто большее.

Он так долго ждал темноволосого моложавого мужчину, героя, в котором воплотилось бы все, что Рудольф Нуреев успел узнать о приключениях, о теле. Он готовился к встрече с ним, преобразовал себя в человека, достойного ее. И воображение никогда не рисовало ему щуплого, благопристойного обличия партнера, который не любит танцев, не любит поздних ночных прогулок. Человека, одевающегося с сомнительным вкусом, живущего в захламленной квартире, обладателя тощих ног и плоского зада.

Он сам удивлялся тому, что оказался способным тайком встречаться в клёвом баре с Фредди Меркьюри и продолжать любить Абдуллаха Амина. Раньше ему представлялось, что любая преданность небезгранична. Он полагал, что, начав уделять часть своей любовной энергии кому-то новому, человек лишает ровно такой же части того, кого любил. Однако его любовь к киргизскому муфтию города Ош осталась неизменной, по временам Рудольфу Нурееву казалось, что любовь эта даже усилилась. Он сохранил всю нежность, какую питал к нему.