Текст книги "Рыночные циклы"

Долгосрочные экономические тренды

Многих инвесторов тревожат показатели ежегодного экономического роста: высокие они или низкие, положительные или отрицательные. Это краткосрочные явления. Они важны, но не всеобъемлющи. Со временем их значение постепенно сходит на нет, и релевантность обретают долгосрочные факторы.

Как я отмечал вначале, большинство циклов, которые привлекают внимание инвесторов, представляют собой колебания вокруг долговременного тренда или центральной тенденции. И если эти колебания много значат для компаний и рынков в коротком промежутке времени, изменения относительно самой базисной линии тренда будут иметь гораздо большее значение. Колебания относительно тренда в конце концов уравновесятся (правда, успев в отдельные годы породить немало эйфории или горя), но изменения в базисном тренде окажут куда большее влияние на продолжительном отрезке времени.

В январе 2009 г. я написал заметку под названием «Взгляд издалека», где рассматривал этот вопрос. Здесь я намерен широко цитировать ее.

Во-первых, я описал много «благотворных долговременных трендов», которым рынки ценных бумаг следовали в минувшие десятилетия. Я перечислю их ниже, но опущу описания, которые сопровождали их в статье:

● макросреда;

● корпоративный рост;

● менталитет заимствования;

● популяризация инвестирования;

● психология инвестора.

Совокупность перечисленных явлений создавала сильный попутный ветер для экономики и рынков на протяжении нескольких десятков лет, благодаря чему они обрели долгосрочный возрастающий тренд.

Все же, несмотря на базисную тенденцию к росту, линия развития была не прямой. Экономика и рынки характеризовались наступавшими каждые несколько лет циклическими встрясками краткосрочных колебаний. Циклы вокруг линии тренда соответствовали частым взлетам и падениям. Большинство из них было относительно небольшими и краткими, но в 1970-х гг. начался экономический застой, инфляция достигла 16 %, акции в среднем потеряли за два года почти половину своей стоимости, и журнал Business Week в тематическом номере провозгласил «Смерть акций» (The Death of Equities) (13 августа 1979 г.). Нет, за сорок лет на рынке я видел не только вино и розы.

Мы наблюдали то лучшие, то худшие результаты в экономике – замедление и процветание, рецессия и восстановление. Рынки повышались и падали. Эти колебания были связаны как с нормальными экономическими циклами, так и с экзогенными событиями (такими, как эмбарго на ввоз нефти в 1973 г. и кризис развивающихся рынков в 1998 г.). В период с 1975 до 1999 гг. индекс S&P 500 в отдельные годы снижался, но ни разу не потерял больше 7,5 %. Зато в 16 из этих 25 лет доходы были выше 15 %, и семь раз годовой доход превысил 30 %.

Несмотря на взлеты и падения, инвесторы, в общем, пребывали в выигрыше, инвестирование сделалось общенациональным занятием, и Уоррен Баффетт стал одним из самых богатых людей Америки, покупая акции и целые компании. Сложилась внушительная общая тенденция к повышению, достигшая зенита в 2007 г. ‹…›

До середины 2007 г. мой 39-летний опыт работы инвестиционным менеджером ограничивался лишь частью долгосрочной перспективы. Возможно, то, что выглядело как базисная долгосрочная тенденция к росту, следовало рассматривать как положительную часть долгосрочного цикла, включающего в себя подъемы и спады. Оценить истинные пропорции того, что видишь, можно лишь отстранившись на известное расстояние.

Здесь я хочу отметить прежде всего свое понимание того, что долгосрочный тренд имеет собственные циклы, а не только краткосрочные циклы вокруг него, и мы переживали положительную фазу такого большого колебания.

Прежде чем перейти к обсуждению краткосрочных экономических циклов, которыми озабочено большинство инвесторов, я намерен уделить еще немного времени циклам долгосрочным: факторам, которые их формируют, и современному взгляду на них. После чего вернусь к проблемам краткосрочного экономического цикла.

Выше я уже упоминал, что одним из главных детерминантов производительности экономики за год является количество рабочих часов. В свою очередь, самый фундаментальный фактор базисного прироста рабочего времени – прирост населения. Рост численности населения означает, что каждый год прибавляется количество производителей и продавцов продукции (а также покупателей и потребителей, что поощряет производство). Увеличение производства равняется увеличению ВВП. Если население растет, возникает тенденция к увеличению рабочего времени, а также и ВВП. Таким образом, рождаемость – одно из главных оснований для обычного предположения, что экономический рост будет положительным. С другой стороны, если население сокращается, в паруса ВВП начинает задувать ощутимый встречный ветер.

Из года в год прирост населения изменяется незначительно. Число людей детородного возраста меняется не так уж быстро, та же картина и с намерениями иметь детей. Действительно, перемены в этих явлениях растягиваются на десятилетия и даже больше, однако именно таким образом они вызывают долгосрочные популяционные изменения.

Какие же меры могут изменить уровень рождаемости нации (среднее количество детей, имеющихся у каждой пары)?

● Законы, наподобие продолжительной, но недавно пересмотренной политики Китая, разрешавшей семье иметь лишь одного ребенка.

● Войны (так, Вторая мировая война снизила уровень рождаемости, но, закончившись, дала начало демографическому взрыву).

● Экономические условия, которые, наряду со всем прочим, определяют соображения людей по поводу того, могут ли они позволить себе иметь детей.

● Общественные нравы, например, недавно появившаяся среди молодых американцев тенденция откладывать формирование семьи.

Изменения в уровнях рождаемости обычно растягиваются на длительные периоды времени, и когда это случается, требуются еще годы, чтобы они сказались на росте ВВП. Возьмите, например, политику Китая «одна семья – один ребенок». Можно сказать, что изменение произошло внезапно: в 2015 г. еще вчера политика проводилась в полную силу, а уже на следующий день объявили о ее отмене. До известной степени можно считать и так. Но даже если люди, имевшие одного ребенка, занялись зачатием второго в первый же день новой политики, ему потребуется около двадцати лет для того, чтобы стать работником и начать приносить пользу экономике Китая. Таким образом, практический результат – ежегодные изменения в ВВП – вряд ли будут тесно связывать с изменениями в уровне рождаемости.

Другой важнейший элемент в уравнении ВВП – стоимость, произведенная в каждый час рабочего времени – определен «производительностью». Изменения в производительности – это фундаментальные детерминанты изменений в долгосрочном росте ВВП. Независимо от темпов роста населения, ВВП будет расти быстрее при повышении производительности труда или медленнее при ее снижении. И, если взять вторую производную, темп роста ВВП увеличится, если темп роста производительности будет повышаться, и замедлится при его снижении. Это всего лишь математика.

Изменения в производительности, как и изменения в уровне рождаемости, происходят в весьма умеренных масштабах и требуют продолжительного времени для того, чтобы проявиться. Их основной причиной являются усовершенствования в производственном процессе. Первый большой прирост произошел во время Промышленной революции (примерно 1760–1830 гг.), когда человеческую силу заменили машины, приводимые в движение паром и гидроэнергией, и крупные производственные предприятия пришли на смену менее эффективному кустарному и домашнему труду. Второй крупный прорыв произошел в конце XIX и начале XX вв., когда электричество и автомобили заменили более старые и менее эффективные формы энергообеспечения и транспорта. Третье существенное изменение произошло во второй половине двадцатого века, когда компьютеры и другие формы автоматизированного контроля начали оттеснять людей от управления производственной техникой. И, конечно, четвертая волна проходит сейчас, в информационную эпоху, ознаменовавшуюся огромным прогрессом в методах сбора, хранения и применения информации – и появлением таких технологий, как метаданные и искусственный интеллект, способных решать те задачи, о которых не смели и мечтать в прошлом.

Не забывайте, что каждое из этих изменений совершалось постепенно, на протяжении нескольких десятков лет. Каждое способствовало громадному приросту ВВП, но не приводило к резким ускорениям и замедлениям от года к году. Темп повышения производительности имеет тенденцию оставаться относительно устойчивым на протяжении многих лет, и, конечно, краткосрочные циклы экономической рецессии и восстановления, как правило, не связывают с этими изменениями.

Тренды динамики рабочего времени и выработки за час совместно определяют долгосрочные тренды в выработке совокупного продукта. Но какие факторы вызывают их изменения? Вот неполный ориентировочный список.

● Миграция населения – примером может служить перемещение миллионов китайцев из деревень в города. Повышая доступность рабочей силы, это способствовало развитию Китая как области дешевого производства, что, в свою очередь, благоприятно влияет на взаимосвязанное явление численного роста потребительского класса Китая. Другой пример – иммиграция из Латинской Америки в Соединенные Штаты. США, как и все развитые страны, демонстрирует снижающийся уровень рождаемости. Но продолжающаяся иммиграция через южную границу – порой незаконная – замещает рождаемость в приросте производительной рабочей силы и норме потребления в США.

● Детерминанты доходов – количество рабочих часов может расходиться с количеством работающих и, конечно, с количеством заинтересованных в работе.

■ Уровень вовлеченности рабочей силы отражает долю людей трудоспособного возраста, которые состоят на работе или ищут ее.

■ Уровень безработицы (доля людей из состава вовлеченной рабочей силы, у которых нет работы) поднимается и снижается в ответ на изменения в структуре потребительских и производственных затрат (и, следовательно, в изменениях спроса на товары и потребности в работниках для производства товаров).

■ Количество рабочих часов каждого занятого также меняется в зависимости от экономических условий – фирмы сокращают рабочие недели, когда спрос на товары низок, и разрешают сверхурочные работы, когда спрос высок (пока он не вырастает настолько, что приходится нанимать дополнительную рабочую силу или прибегать к другим мерам).

● Притязания – стремление к получению прибыли и лучшей жизни входит в число тех сил, которые заставляют работников (и, следовательно, все общество) прилагать больше сил к работе и производить больше. Было бы заманчиво думать об этих стимулах как об универсальных, но они таковыми не являются. Например, стимул прибыли был в значительной степени исключен из экономической системы при Советах, а в ряде экономик желание больше работать не одобряется (к слову, я видел, как в европейских банках работники отмечали время ухода с работы – не для того, чтобы доказать, что они работали до 17:00, как в США, а скорее что они ушли в 17:00 и таким образом не превысили 35-часовую продолжительность рабочей недели).

● Образование – ухудшение государственного образования в США, вероятно, негативно скажется в будущем на способности работников как поддерживать экономику, так и добиваться существенных доходов, на которые можно опираться в потреблении. Эти отрицательные тенденции, вероятно, войдут в противоречие с положительными эффектами от поступления иммигрантов.

● Технология – инновация вызывает к жизни новые фирмы, но и приводит к закрытию старых, то есть и создает рабочие места, и ликвидирует их. Другими словами, она являет собой чрезвычайно выразительный пример дарвинистской природы экономического развития, создавая победителей и побежденных. Новые технологии опережают и человеческие усилия, и технологии, существовавшие до того. Но они ни в коем случае не находятся в безопасности, поскольку тоже могут быть вытеснены или – используя сегодняшнюю терминологию – разрушены. Технология воплощает в себе модель взлета и падения, жизни и смерти… и возрождения.

● Автоматизация – способность заменить человеческий труд использованием машин является особенно интересным фактором. С одной стороны, автоматизацию можно рассматривать как добавку к экономическому циклу, так как она повышает производительность или суммарный результат производства за час рабочего времени. Например, механизация сельского хозяйства привела к тому, что гораздо меньшее количество фермеров производит гораздо больше еды по гораздо более низкой стоимости, чем когда-либо прежде. Но, с другой стороны, автоматизация уменьшает затраты рабочего времени на данное производство. Сегодня мы видим производственные предприятия, где лишь несколько работников управляются там, где 30 лет назад требовалась добрая сотня. Так что результирующий эффект автоматизации относительно ВВП мог бы быть нейтральным или положительным, но, так как автоматизация обладает свойством ликвидировать рабочие места, она может повлечь за собой сокращение занятости и, следовательно, доходов и, через эту ступень, и потребления.

● Глобализация – слияние наций в мировую экономику может привести к увеличению совокупной производительности мировой экономики, частично благодаря преимуществам специализации, а может дать и нейтральный (а то и отрицательный) результат. Но несомненно, что глобализация может весьма по-разному повлиять на экономические системы отдельных стран (и создать в каждой стране победителей и проигравших). Значительное увеличение численности фабричных рабочих, о чем говорилось немного выше, конечно же, ускорило экономический рост Китая за последние тридцать лет, позволив этой стране стать ведущим экспортером для остального мира. Однако тот же самый тренд заставил развитые страны покупать в Китае много таких товаров, которые они при иных обстоятельствах, вероятно, произвели бы сами, что привело к сокращению их собственного ВВП. Перемещение в Китай после 2000 г. нескольких миллионов (по приблизительной прикидке) производственных рабочих мест, конечно, снизило экономический рост США по сравнению с тем, каким он был бы в иных условиях, хотя для того, чтобы оценить полный размер воздействия фактора на экономику США, следовало бы принять во внимание преимущество импорта дешевых товаров из Китая.

* * *

США посчастливилось выйти из Второй мировой войны с неповрежденной инфраструктурой, а также извлечь большую выгоду из послевоенного демографического взрыва, что стало причиной значительного ускорения экономического роста. Американская продукция часто оказывалась лучшей в мире, американские корпорации замечательно преуспевали. В мире, еще не вступившем в эпоху глобализации, американские трудящиеся получали наивысшую зарплату, и страна могла не опасаться конкуренции из-за более низкой себестоимости товаров где бы то ни было. Дополнительный вклад в этот прогресс внесли совершенствование управленческих методов и быстрое увеличение производительности. Таким образом, долговременный экономический рост в США происходил быстро, стимулируя потребление и таким образом создавая самоусиливающийся механизм, из чего многие извлекли выгоду… но это положение отнюдь не давало повода надеяться, что останется таким навсегда.

Позже экономический рост в США (так же как в других странах) вроде бы замедлился. Было ли это краткосрочным циклическим изменением относительно базисного долгосрочного тренда или оказалось изменением самого тренда? Чтобы мы смогли точно ответить на этот вопрос, должно пройти еще много лет. Но тогда возникла философская школа, возлагающая ответственность за происходившее на «длительный застой» – то есть фундаментальное замедление долгосрочного тренда.

В США, как и в других развитых странах, уменьшились прирост населения и рост производительности. Совокупное воздействие этих факторов предполагало, что в последующие годы ВВП США будет расти медленнее, чем это происходило непосредственно после Второй мировой войны. Было принято за постулат, что значительные скачки в производительности, присущие недавнему прошлому, не будут воспроизводиться в будущем. Кроме того, доступность намного более дешевой рабочей силы в других местах делает маловероятной для США возможность ценовой конкуренции в области производства товаров промышленного назначения; в США такое положение дел проявилось очевидно отрицательными сторонами в уровне занятости среди менее квалифицированных и менее образованных слоев населения, неравенстве дохода и уровня жизни людей по сравнению с другими странами. Эти проблемы, конечно, играли очевидную роль в президентских выборах 2016 г.

Для того чтобы проявились изменения в приросте населения и росте производительности, могут потребоваться десятилетия, но очевидно, что эти параметры могут воздействовать на темпы экономического роста стран. В XX веке США превзошли Европу как экономически развитая держава. Затем, в 1970–1980-х гг., вроде бы пошла в отрыв Япония, и некоторое время казалось, что она опередит весь мир, но в конце 80-х темп ее экономического роста снизился до незначительных величин. Возникающие рынки – и особенно Китай – были зоной быстрого роста на протяжении нескольких недавних десятилетий, и, хотя в настоящее время темпы их роста заметно снизились, в следующие несколько десятков лет они вполне могут обогнать развитые страны. Индия обладает человеческими ресурсами, позволяющими ей стать быстрорастущей экономикой, если удастся увеличить ее эффективность и сократить коррупцию. А за спинами формирующихся наций стоят пограничные страны, такие как Нигерия и Бангладеш, поджидающие своей очереди для перехода к быстрому росту.

Страны возвышаются и рушатся, их экономический рост относительно друг друга ускоряется и замедляется. Этот базисный тренд роста, несомненно, следует долгосрочному циклу, хотя краткосрочные взлеты и падения вокруг него гораздо заметнее и поэтому шире и активнее обсуждаются.

Краткосрочные экономические циклы

Как я отмечал ранее, предсказатели в области экономики и потребители их продукции обычно озабочены темпом роста ВВП в наступающем году-двух. Другими словами, они сосредоточены на таких параметрах, как темп роста, показанный в восходящей ветви колебания краткосрочного экономического цикла, и его продолжительность, а также на вопросе, перейдет ли он в нисходящей ветви к отрицательным значениям и сохранит ли такое положение на протяжении двух кварталов, то есть можно ли будет назвать его рецессией. Эти явления представляют собой краткосрочные колебания вокруг долгосрочного тренда роста, приведенные на иллюстрациях несколько страниц назад. Так вот, если факторы, формирующие долгосрочный тренд, лишь малозаметно меняются от квартала к кварталу и из года в год, то почему краткосрочным изменениям уделяется столько внимания? Более того, почему они вообще могут происходить? Почему не бывает так, чтобы рост шел себе спокойно и равномерно, скажем, на 2 % каждый год?

Эти вопросы предоставляют хорошую возможность представить некоторых из главных героев этой книги: психологию, эмоции и процессы принятия решений. Рождаемость и производительность часто рассматриваются как независимые и почти механические переменные. Рождаемость отражает произведение потомства, и причины этого процесса и его численные показатели обычно довольно стабильны на протяжении длительного времени. Аналогично и темп изменений в уровне производительности труда, определяющийся как выработка на единицу рабочей силы, рассматривается как продиктованный в значительной степени технологическим прогрессом и его распространением. Другими словами, хотя экономика состоит из людей, считается, будто уровень экономического роста мало отражает взлеты и падения в жизни этих самых людей.

Однако это мнение ошибочно. Если долгосрочный тренд указывает потенциальное значение темпа экономического роста, то фактический уровень ежегодного ВВП будет меняться относительно предсказанного трендом… в значительной степени из-за причастности людей.

Исходя из уровня рождаемости, можно выстроить соответствующий долгосрочный тренд динамики количества рабочего времени, но другие факторы могут вскоре внести корректировку в прогноз. Готовность работать – не постоянное человеческое свойство. Бывают времена, когда условия отбивают у людей желание искать рабочее место по найму, о чем я упоминал выше, и также времена, когда из-за событий в мире изменяется уровень потребления.

Самый очевидный пример – способность мировых событий порождать страх, препятствующий деловой активности. Кризис субстандартной ипотеки и крах финансовых учреждений, пик которого был ознаменован банкротством Lehman Brothers в сентябре 2008 г., отвратили потребителей от покупок, инвесторов – от капиталовложений и компании – от строительства производственных предприятий и стремления к приросту трудовых ресурсов. Это наблюдалось даже среди людей, которые не потеряли работу, не лишились права выкупа своего жилья и не столкнулись с падением стоимости портфеля. Эти события быстро сказались на всей экономике, результатом чего стала серьезная рецессия, длившаяся с декабря 2007 до июня 2009 гг.

Если бы количество занятых работников и суммы их заработков были относительно постоянными, можно было бы рассчитывать, что и затраты на потребление будут постоянными. Но это не так. Расходы колеблются сильнее, чем занятость и доход, из-за изменения некоего параметра, известного под названием «предельная склонность к потреблению»: он определяет процентную долю, которая из каждого дополнительного заработанного доллара пойдет на потребление. Поскольку колебания этой характеристики могут происходить на коротком отрезке времени, потребление тоже может изменяться в зависимости от доходов.

Лица, имеющие заработок, могут желать тратить более высокий процент своего дохода на потребление по следующим причинам:

● благоприятное положение в мире, согласно информации в СМИ;

● уверенность в том, что результаты выборов предвещают усиление экономики, повышение доходов или снижение налогов;

● повышение доступности потребительского кредита;

● оценка актива позволяет ощущать себя богаче;

● местная команда выиграла чемпионат страны по бейсболу.

Четвертый из этих факторов – так называемый «эффект богатства» – особенно примечателен. Владельцы актива а) вероятно, вряд ли финансируют потребление, продавая свои акции или дома, и б) должны сознавать, что курсовая прибыль актива может оказаться эфемерной и, следовательно, не может служить серьезным стимулом для изменения потребительского поведения. И все же оценка актива действительно имеет свойство побуждать его владельца тратить больше. Это явление демонстрирует влияние человеческого поведения на краткосрочные изменения в экономике.

Особенно важно в этой связи отметить степень, до которой экономические ожидания могут самореализовываться. Если люди (и компании) будут рассчитывать на лучшее будущее, то потратят и инвестируют больше… и будущее будет хорошим, и наоборот. Я убежден, что большинство компаний пришло к заключению, что за кризисом 2008 г. не последует симметричного восстановления экономики, как неизменно бывало в нескольких последних рецессиях. Поэтому они отказались от расширения производственных предприятий или увеличения численности кадров, в результате чего восстановление в США шло умеренно и постепенно (а в других странах еще медленнее).

Другая причина краткосрочных изменений связана с запасами. Фирмы могут переоценить спрос на свою продукцию за определенный период и поэтому увеличить производство настолько, что выход продукции превысит возможности сбыта. Или они могут поддерживать выпуск постоянным, но столкнуться с неожиданным падением спроса. В любом случае товаров будет произведено больше, чем продано. Избыток продукции уйдет в складские запасы. Это, в свою очередь, вероятно, заставит на следующий период скорректировать производство в сторону снижения, пока запасы не достигнут желаемого уровня. Таким образом, наращивание и сокращение запасов часто приводит к краткосрочным взлетам и падениям в производительности экономики.

Это лишь несколько примеров тех факторов, которые могут заставить параметры экономики изменяться в текущем квартале или году по отношению к потенциальному показателю, который можно было бы вывести из уровня рождаемости и роста производительности труда. Они порождаются причинами, не являющимися «механическими» или надежными по своей природе. Многие из них базируются на человеческом поведении и поэтому непостоянны и непредсказуемы.

* * *

Это заставляет меня добавить несколько слов об экономических прогнозах. Многие инвесторы действуют, исходя из прогнозов, которые делают самостоятельно или получают от экономистов, банков или из СМИ. И все же я сомневаюсь, что в таких прогнозах часто содержится информация, способная повысить стоимость активов и привести к успеху в инвестировании. (Более подробно вопрос о том, «чего мы не знаем», разобран в главе 14 «О самом важном».)

Я рассматриваю основы подхода к этой проблеме так:

● В инвестировании легко достигнуть результатов среднего инвестора или рыночного ориентира.

● Поскольку средним быть легко, реальный инвестиционный успех должен слагаться из опережения других инвесторов и средних показателей. Инвестиционный успех – в значительной степени понятие относительное, измеряемое на основе относительных результатов.

● Просто не ошибаться относительно ближайших событий недостаточно для того, чтобы гарантировать выдающийся относительный результат, если все придерживаются того же самого взгляда и в результате все одинаково правы. Таким образом, успех заключается не в том, чтобы быть правым, а скорее в том, чтобы оказаться более правым, чем другие.

● Точно так же для успеха не требуется обязательно быть правым: достаточно лишь ошибаться меньше, чем остальные.

● Успех обеспечивает наличие не правильного прогноза, а превосходного прогноза. Может ли быть получен такой прогноз?

Большинство экономических прогнозов представляет собою экстраполяцию текущих уровней и долгосрочных трендов. И так как экономика обычно не отклоняется далеко от этих уровней и трендов, большинство экстраполяционных прогнозов оказывается правильным. Но этим экстраполяциям-прогнозам суждено быть всеобщим достоянием, они уже отражены в рыночных ценах активов и, таким образом, не обеспечивают выдающегося результата – даже когда сбываются. Вот что сказал на эту тему нобелевский лауреат экономист Мильтон Фридман:

Все эти люди видят те же самые данные, читают те же самые материалы и тратят время на попытки предположить, что намерен сказать каждый из них. [Их прогнозы] всегда будут умеренно правильными – и почти никогда не принесут заметной пользы.

Потенциально ценными являются те прогнозы, которые верно предвидят отклонение от долгосрочных трендов и текущих уровней. Если прогнозист сделает не укладывающееся в принятые рамки, неэкстраполяционное предсказание, которое окажется правильным, то результат, вероятно, окажется неожиданным для других участников рынка. При попытке скорректировать свои авуары с учетом изменений в выигрыше, вероятно, окажутся те немногие, кто верно предугадал развитие событий. Здесь, правда, есть одна загвоздка: поскольку крупные отклонения от тренда а) нечасто происходят и б) трудно поддаются верному предсказанию, самые нетрадиционные, неэкстраполяционные прогнозы бывают ошибочными, и любой, кто инвестирует на их основе, будет, как правило, показывать результаты ниже среднего.

В целом отношение к экономическим прогнозам можно сформулировать следующим образом:

● Большинство экономических прогнозов представляют собой экстраполяции. Экстраполяции обычно правильны, но не обладают ценностью.

● Нетрадиционные прогнозы существенного отклонения от тренда были бы очень ценными, будь они правильны, но обычно они таковыми не являются. Таким образом, большинство прогнозов отклонения от тренда неверны и поэтому тоже не обладают ценностью.

● Прогнозы существенного отклонения изредка оказываются правильными и ценными – после чего таланты их авторов начинают высоко превозносить, – но трудно заранее догадаться, каким именно из таких прогнозов следует доверять. Так как в целом уровень надежности нетрадиционных прогнозов весьма низок, они не могут быть ценными. Известны прогнозисты, которые прославились единственным впечатляюще сбывшимся предсказанием, но большинству их последующих прогнозов отнюдь не стоило следовать.

Три этих вывода, взятые в совокупности, не вселяют оптимизма в отношение к экономическому прогнозированию. Не зря же Джон Кеннет Гэлбрейт сказал: «Существуют два класса предсказателей: те, кто не знает, и те, кто не знает о своем незнании».

Длительные изменения в долгосрочных экономических циклах трудно предсказать, и трудно оценить правильность прогнозов таких изменений. Что касается взлетов и падений краткосрочных экономических циклов, то кому бы то ни было трудно предсказать их точнее, чем это могут сделать все остальные. Работа в области экономического прогнозирования может представляться весьма заманчивой, тем более что теоретически верные предсказания должны щедро вознаграждаться. Но при этом нельзя недооценивать трудности, стоящие на пути правильного и последовательного прогнозирования.

* * *

А вот в чем, по моему мнению, заключается практический результат знания об экономических циклах:

● Производительность экономики выражается через произведение количества трудочасов на производительность в час, а отсюда следует, что долгосрочный рост экономики определяют прежде всего такие фундаментальные факторы, как уровень рождаемости и темп роста производительности (а также и другие изменения в обществе и среде). Эти факторы обычно крайне мало изменяются из года в год и лишь постепенно – от десятилетия к десятилетию. Таким образом, средний темп роста довольно стабилен для длительных периодов времен. Значительное ускорение или замедление темпа роста экономики можно заметить лишь на очень продолжительных промежутках времени. Но этот показатель все же меняется.

● С учетом относительной стабильности базисного долгосрочного роста можно было бы рассчитывать, что производительность экономики также будет очень равномерно меняться из года в год. Однако многие факторы, влияющие на экономический рост, сами подвержены изменчивости, что приводит к возникновению ежегодной изменчивости, невзирая даже на то, что динамика, в общем, следует базисной линии тренда. Эти факторы можно, пожалуй, объединить в следующие группы.